ждать  от  каждого  зооархитектора,  чтобы  он  разбирался  в
зоологии, было бы так же нелепо, как ждать честности от каждого политика,  и
все же не  вредно архитектору уметь различать жирафа и соню, как и  политику
полезно отличать правду от кривды. Судя по конечному продукту, в большинстве
случаев архитектор после  короткого  инструктажа  засучивает рукава и выдает
наилучшее,  на его взгляд, архитектурное решение, мало  задумываясь над тем,
что нужно животным и персоналу. В современных  зоопарках, увы, слишком много
клеток,  вовсе не  подходящих  для  своих  обитателей,  но  публика,  как ни
странно,  редко  их  критикует  -  были  бы  чистые и аккуратные.  Оттого  и
получается, что  многие  зоопарки стремятся увеличивать размеры клеток, хотя
животные в  большинстве  случаев используют лишь одну пятую предоставленного
им  пространства  и, наверное,  чувствовали бы  себя куда  надежнее  в более
тесной обители.
     Помню, как я осматривал новехонький слоновник вместе с одним достаточно
известным директором зоопарка из  континентальной  Европы, который  полагал,
что архитектор, работающий на зоопарк, должен  почитать заказчиком зверей  и
прежде всего  исходить  из  их пожеланий и нужд.  Довольно  долго  мы  молча
созерцали новое чудовищное сооружение, наконец мой друг нарушил тишину.
     - Это для чего же? - спросил он хриплым шепотом.
     - Для слонов, - коротко ответил я.
     -  Для слонов?  - Он  вытаращил глаза.  - Для  слонов? А  почему  такой
конструкции, для чего эти острые выступы поверху, они зачем?
     -  Если  верить архитектору, - объяснил  я,  -  вся постройка  в  целом
призвана изображать стадо слонов на водопое.
     Мой  друг  закрыл  глаза  и  со  страдальческим  лицом  пробормотал  на
малоизвестном   балканском   наречии  страшное  проклятие   в   адрес   всех
архитекторов. Собственно, только последнее  слово я и разобрал, причем гость
вложил в него столько яда, что ему позавидовала бы плюющая кобра.
     Мы вошли внутрь помещения, напоминающего обезображенный собор. Мой друг
обозрел  предназначенное  для животных ограниченное  пространство и огромный
лабиринт  для публики, затем  поднял взгляд  вверх, туда, где,  будь это и в
самом  деле собор, высоко-высоко  висели бы  колокола, передернул плечами  и
снова воззвал к некоему балканскому божеству.
     -  Зачем  потолка  высокий такой?  -  спросил он меня;  не очень хорошо
владея английским, гость под влиянием увиденного  и вовсе стал запинаться. -
Зачем потолка высокий такой,  а? Или они думают, слон вдруг захочет полететь
наверх и устроить там ночлег?
     Познакомьтесь с зоопарками в разных концах света, и  вы увидите сколько
угодно  таких  архитектурных ублюдков.  Самый  подход  к тому,  как  строить
клетки,  загоны  и  дома для  животных, годами  был  и  во  многом  остается
неправильным. Есть зоопарки, добившиеся серьезных успехов, но  их,  увы, так
мало, Когда  проектируют зоопарк, прежде всего интересуются не потребностями
животных,  а  запросами публики.  Между тем для надлежащей  постановки  дела
нужно следующее:
     1) клетка, образующая необходимую животному территорию, с убежищем, где
ее обитатель может укрыться для отдыха;
     2) устраивающие данное животное партнер или партнеры;
     3) надлежащий корм: привлекательный на взгляд  животного  и питательный
на ваш взгляд;
     4)  возможно  меньше  поводов для скуки; другими словами, клетка должна
быть щедро "обставлена", желателен также один-два соседа, с которыми можно в
свое удовольствие поцапаться и повздорить без кровопролития.

     Однако  антропоморфная  позиция  посетителей  ведет  к  тому,  что  для
животных по-прежнему громоздят жуткие постройки, обожаемые зоопарками нашего
столетия современные эквиваленты индуистских обезьяньих храмов; и сколько же
несчастных  и  неблагодарных макак встретили свой конец, дрожа от  холода  в
таких сооружениях.
     Беспокойство  публики за животных,  содержащихся  в неволе,  похвально,
однако  чаще  всего  основано  на  заблуждениях.  Люди  редко,  очень  редко
обсуждают в зоопарке  то,  что  и впрямь заслуживает обсуждения, зато готовы
поднимать страшный  шум из-за вещей, которые не  играют ровным  счетом никой
роли для животного.
     Говорят: не годится держать животное в клетке,  не годится обрекать его
на  заточение,  не годится лишать свободы.  Мало  кто критикует  конструкцию
клеток, огонь  критики направлен против самой идеи клетки. Тот  факт, что  в
природе  территории  разных  животных  отличаются  по   своему  характеру  и
размерам,  что они в  зависимости  от  вида  могут  охватывать  и  несколько
квадратных метров, и  несколько квадратных километров,  точно  так  же как у
людей  есть  сады,  поместья, графства  и государства,  открыт  сравнительно
недавно,  и для  исследователя тут еще непочатый  край работы. Тем не  менее
именно  этот  факт нужно  постоянно  помнить, когда конструируешь клетку или
вольер для животного. Поместить зверя  в вольер  еще  не  значит лишить  его
свободы,  ведь  территория  есть  своего  рода  природный  вольер,  и  слово
"свобода"  означает  для  зверя  не  то  же  самое,  что  для  воинствующего
свободолюбца  из  рода  гомо сапиенс,  который может  позволить себе роскошь
тешиться абстрактными идеями. На самом деле вы отнимаете у животного то, что
для него  куда важнее,  -  территорию,  участок обитания; вот и постарайтесь
дать ему полноценную замену, иначе оно будет тосковать, хиреть, а то и вовсе
умрет.
     Чтобы клетка  стала  территорией, нужно подчас  совсем  немного,  и  не
размеры тут главное.  Форма клетки,  количество  веток  или  отсутствие  их,
маленький  бассейн, куча песка, колода - любая деталь может сыграть решающую
роль. Непосвященный посетитель зоопарка  не придаст ей  значения,  тогда как
для животного она превратит клетку в территорию, а не постылую  обитель, где
оно будет влачить жалкое существование. Повторяю, размеры -  не главное. Как
раз  в  этом пункте наши критики ошибаются,  потому что обычно весьма смутно
представляют себе насколько регламентирована жизнь большинства животных. Как
правило,  сутки  дикого  зверя до  того  монотонны,  что  перед  ними  будни
лондонского  клерка покажутся чем-то вроде первых пяти томов "Тысячи и одной
ночи".  Людям  невдомек,  сколь  ограничена  площадь,   в  пределах  которой
протекает  все  существование  иных  представителей  фауны.  Часто  животные
растут, размножаются и умирают на относительно маленькой территории,  выходя
за  ее  границы  лишь  в том  случае,  если  им  недостает какого-то важного
компонента.
     В дождевых лесах Западной Африки, на краю поляны,  где я  устроил  свой
лагерь,   росли  три  десятиметровых  дерева,   сплошь  покрытые  лианами  и
эпифитами.  Они стояли вплотную друг к другу и  воплощали весь известный мир
одной  беличьей четы. На  этом  крохотном ареале  две белки средних размеров
располагали всем необходимым. Тут и корм  -  плоды, побеги, насекомые; тут и
питье  -  роса  и  дождевая  влага в  кармашках, где  сучья  соединялись  со
стволами.  И  наконец, что не  менее  важно, они  располагали друг другом. Я
провел  на этой поляне четыре месяца. От зари  до зари белки были у  меня на
виду,  и  ни разу  я не наблюдал, чтобы они  выходили  за пределы своих трех
деревьев, кроме тех случаев, когда требовалось отогнать незваных сородичей.
     Три насущных  фактора, которыми были  обеспечены эти маленькие грызуны,
судя  по  всему,  одинаково  управляют  жизнью  всех  животных:  возможность
воспроизведения  рода, доступ к пище  и  воде.  Эти  же  факторы  определяют
требования  к  территории,  являющей  собой  вид  естественной клетки. Я  не
говорю,  что противники содержания зверей в  неволе  не правы,  хочу  только
сказать, что в своей критике они исходят из неверных посылок. Антропоморфный
подход - вот что страшнее всего.
     В зоологической экспедиции вы немало узнаете не только о территории, но
и  о критической  дистанции.  Речь идет  о наименьшем расстоянии,  на  какое
животное подпускает  врага, прежде чем обратиться в бегство.  Это расстояние
неодинаково  для  разных  видов,  но  само  понятие  действительно для  всех
животных,  в том  числе для  человека. Если  не верите, пойдите в  поле, где
пасется бык, и определите сами  для  себя  критическую дистанцию.  Когда  вы
налаживаете отношения с только что пойманным диким животным,  самая  трудная
задача - убедить  его сократить  критическое расстояние (не забудьте,  вы  -
враг, к тому же такой, который все время маячит перед глазами). Кроме  того,
вам надлежит обеспечить животное новой территорией взамен природной.
     Возьмем, к примеру, ту же белку. Посадите только что пойманную  белочку
в забранный проволочной сеткой простой деревянный ящик (обычно выступающий в
роли транспортной клетки), и пленница будет в страхе  метаться и прыгать при
каждом   вашем   приближении.   Так  может  продолжаться   месяцами,   может
продолжаться без  конца  -  и  все потому,  что зверек  разом  лишился своей
территории и возможности  соблюдать критическую дистанцию  Ему некуда деться
от  вашей чудовищной руки, когда она вторгается  в  лилипутский мир зверька,
чтобы навести порядок и накормить его.
     А  теперь поместите  белку  в тот же ящик,  предварительно отгородив  в
одном  конце спальню с узким входом, только-только  пролезть зверьку. Тотчас
вся картина переменится. У белки есть убежище, где она может укрыться, когда
вы вторгаетесь  на ее территорию. Сидя в тихой спальне, она может - пусть не
безучастно,  но, во всяком  случае, без чрезмерной тревоги, - наблюдать, как
вы чистите клетку,  как забираете  мисочки и, наполнив  их  водой и плодами,
ставите на место. Разумеется, чтобы завоевать доверие животного, на  спальню
поначалу надо посягать  возможно реже.  А  это  подчас  легче  сказать,  чем
сделать,  потому  что  некоторые животные,  как и некоторые люди, - страшные
скопидомы,  они  будут  старательно прятать в своем убежище  все,  чего не в
силах  съесть,  -  со  временем  пригодится!  Когда  запах  гниющих остатков
становится невыносимым, поневоле  вторгаешься в спальню и  наводишь чистоту,
но чем больше вы можете с этим повременить, тем лучше.
     Освоившись  полностью в новых условиях, животное даже будет предвкушать
периодические вторжения в его убежище: ведь появятся свежие банановые листья
или  пучки  травы, а с ними съедобные семена и  мелкие насекомые,  волнующие
запахи из внешнего  мира,  и  можно  предаться увлекательнейшему  занятию  -
приготовлению новой постели.
     Мой опыт показал, что такая спальня  -  превосходное средство  наладить
контакт с  большинством  мелких  млекопитающих. Одна  дикая белка  освоилась
быстро, что, когда через три дня возникла необходимость убрать в ее убежище,
она забралась туда и начала устраивать постель, буквально вырывая у  меня из
рук  свежие  банановые листья. А один на  редкость  сварливый и воинственный
карликовый  мангуст уже через несколько часов  твердо  решил,  что не только
спальня, но и вся  его клетка  неприкосновенна.  Незамедлительно  признав ее
собственной территорией, он яростно  защищал свой участок  обитания  не хуже
раненого тигра. Приходилось выдумывать всяческие уловки, заманивая зверька в
один конец клетки, чтобы можно было поставить воду и корм в другом конце без
риска, что мангуст устроит вам кровопускание.
     Размеры обычных транспортных клеток  определяются простым соображением:
перевозить  животное  в маленькой клетке безопаснее, чем в большой,  так как
угроза травм  для узника гораздо  меньше. К  сожалению, грузчики  далеко  не
всегда бережно обращаются с клетками,  они  могут и повернуть  их не  так, и
даже уронить.  Однако, несмотря на скромные размеры транспортных  клеток, вы
сплошь  и  рядом  видите,  как  животное, привыкнув  за  несколько месяцев к
надежному  убежищу, по прибытии в зоопарк отказывается  сменить его на более
просторную  квартиру.   Транспортная  клетка  вполне  заменила  естественную
территорию,  превратилась в знакомый  и  безопасный  участок  обитания,  где
животное было обеспечено кормом и водой.
     Новая клетка, будь она хоть в пятьдесят раз просторнее, ничего этого на
первый взгляд не сулит, разве что предоставляет больше свободы,  которая так
волнует  людей.  Но животное  меньше  всего помышляет о  свободе, ему  нужна
безопасность, а ею  оно  уже было  обеспечено в  тесной транспортной клетке.
Частенько ничего не остается, как вносить транспортную клетку в стационарную
и  оставлять  ее  там  на много  дней,  а  то  и  недель,  пока осторожное и
консервативное  животное не признает большое помещение своей  территорией. И
даже  освоившись  на новом  месте, оно чуть что стрелой умчится  в маленькую
клетку, которую привыкло считать своим домом.
     В  одной из экспедиций в  Западную  Африку  нам  принесли  трех  галаго
Демидова. Принес охотник в самую последнюю минуту, когда мы уже направлялись
к морю, чтобы  поспеть к отходу нашего корабля.  Все же я купил зверьков. Но
куда  поместить  их?  У нас  оставалась лишь далеко не  новая плетеная верша
местного  изготовления   длиной  полметра   с   лишком,  шириной  пятнадцать
сантиметров; хорошо еще, что галаго Демидова - самые маленькие представители
рода (величиной  с  выдерживающего строгую  диету  золотистого хомячка). Вся
троица удобно разместилась  в верше, куда я напихал сухих банановых листьев.
Галаго  Демидова особенно  милы:  большие черные  глаза, нежные  уши, мягкая
зеленовато-серая  шубка,  а  легкостью и  быстротой  движений они напоминают
влекомые ветром пушинки.
     Как только мы три дня спустя  добрались  до  побережья, я первым  делом
смастерил  настоящую клетку и перевел  моих галаго в новую квартиру. Вершу я
не выбросил, и слава Богу: в клетке зверьки сразу  начали хиреть. Забились в
спальню, отказывались от еды и глядели на меня огромными печальными глазами,
словно  три феи в изгнании. Не видя другого выхода, я вернул их в вершу; они
тотчас  воспрянули духом, стали есть  и вести себя как положено.  На пути  в
Англию верша, предназначенная совсем для других целей, начала разваливаться,
приходилось  то и  дело  чинить  ее веревочками.  Прибыв  в зоопарк,  галаго
единодушно отвергли  предложенную  им клетку, раз в пятьдесят превосходившую
размерами вершу. Ничто не  могло заставить зверьков покинуть полюбившуюся им
плетеную  обитель. Пришлось  повесить ее  на стенке новой  клетки, и  минуло
около  года,  прежде чем галаго  осмелели и  начали  выходить на простор. Но
большую часть времени они  по-прежнему  проводили в  рассыпающейся верше, не
пожелали променять ее даже на специально изготовленную более вместительную и
гигиеничную корзину. Наконец через два года верша, которую зверьки в три дня
признали своим домом, окончательно распалась, но за этот срок очаровательные
маленькие упрямцы привыкли к новой квартире.
     Впервые  меня   заставила  призадуматься  над  тем,  что  я  назвал  бы
транспортной территорией,  мешотчатая крыса;  она же  явила мне пример того,
как  хладнокровно  некоторые животные  мирятся с пленом.  Мешотчатые  крысы,
крупные серые грызуны ростом с молодую кошку, в изобилии водятся в некоторых
районах  Западной  Африки.  По  большей  части  это   довольно  флегматичные
существа, но, как и у всяких  животных, у  них есть свои маленькие причуды и
особенности.  Сюда можно отнести  полное  отсутствие  страха, ибо я  еще  не
встречал  ни одной  мешотчатой крысы, которая не была  бы готова  хорошенько
тяпнуть  вас; притом делается  это словно  невзначай, как-то рассеянно, я бы
сказал, походя.
     Другая крайне досадная привычка (тогда я о ней еще не знал)  - набивать
огромные  защечные мешки едой, которую не удается одолеть  в один присест, и
уносить ее  в спальню. Заполучив первую в  жизни мешотчатую крысу - и первый
укус данной особи, - я охотно согласился оставить ее спальню в покое; однако
вскоре определил, что ей явно не  хватает корма. Мисочка  неизменно блистала
чистотой, и  из  спальни на  меня  сквозь  паутину  дрожащих усиков  глядели
печальные глаза этакого Оливера Твиста, перевоплотившегося в грызуна.
     Озадаченный, я  без  устали  подбрасывал  в  клетку  корм,  пока в один
прекрасный день не  увидел, что крыса почему-то не заходит в свое убежище. В
чем  дело?  Оказалось,  спальня  была  до  такой  степени  набита  съестными
припасами,  что при  всем  желании туда не войти. Хотя я уже усвоил, что  на
спальню  лучше  не  покушаться,  по  молодости  и  по неопытности  мне  было
невдомек, что такое  невмешательство  чревато нежелательными последствиями в
виде  гниющей  пищи. Пришлось урезать паек и раз в десять  дней вторгаться в
заветное убежище. При  второй уборке я опять обнаружил  большие запасы: было
очевидно, что я  по-прежнему перекармливаю  свою мешотчатую  крысу. Уменьшив
порцию  скоропортящегося сочного  корма,  вроде  бананов  и  папайи, я  зато
прибавил батата и арахисов, не боящихся долгого хранения в спальне. Так была
решена и эта проблема.
     Но тут мой узник выкинул штуку, которая  опять  заставила  меня  крепко
призадуматься.  Затеяв  однажды  вечером уборку,  я обнаружил,  что  спальня
пуста, если не считать горки  еды  на постели из банановых листьев. В задней
стенке зияло аккуратно  прогрызенное отверстие, а "чертова скотина умотала в
буш",  как  с  несравненной меткостью  выразился  приставленный  к  животным
африканец-служитель.  Я попытался утешить себя избитым речением "на  ошибках
учатся" и мысленно постановил впредь обивать клетки мешотчатых крыс железом.
Когда же утром я пришел за клеткой, чтобы  отнести ее плотнику во исполнение
задуманного, то увидел в спальне свернувшегося калачиком беглеца.
     Я  не  поверил  своим глазам.  Вопреки  всему,  что толкуют большинство
несведущих  любителей  животных,  зверек  вернулся  в  ненавистное  узилище.
Неслыханно! Я  оставил крысу  в покое и стал  наблюдать за ней. Каждый вечер
она выходила из спальни,  чтобы наесться,  напиться и с важным  видом унести
недоеденное в свое убежище, причем  от  набитых защечных мешочков  казалось,
что  у нее  свинка.  Припрятав  остатки,  она  с большим  старанием и  шумом
приготавливала постель. Подходила к прогрызенному отверстию в задней стенке,
принюхивалась,  завершала  приготовление  постели,  выскальзывала  наружу  и
исчезала в ночи. Через  два с половиной  часа появлялась вновь, забиралась в
спальню, закусывала и, свернувшись калачиком, мирно спала до утра.
     Так  продолжалось два  месяца, после чего  пришла  пора перебираться  в
другой  район, за  двести с  лишним километров от  предыдущего.  Как-то  моя
мешотчатая  крыса  отнесется  к  перемене  территории? На время  переезда  я
заделал дыру куском жести, но убрал его, как только был разбит новый лагерь.
Зверек  отнесся  к  перебазировке   с  невозмутимостью   высокопоставленного
деятеля, привыкшего к дальним  перелетам, и  продолжал  устраивать  постель,
откладывать про запас еду и совершать  ночные прогулки  в  лес. Он оставался
верным этой привычке вплоть до нашего отъезда в Европу, когда  мне  поневоле
пришлось обить  клетку  железом, ибо  я подозревал, что капитан парохода при
всей симпатии к нам вряд ли одобрит ночные странствия мешотчатой крысы. Сама
же крыса явно уразумела, что настал  конец этому этапу в ее  жизни,  отлично
прижилась   в  клетке,  и   мне   приятно  сообщить,  что  она  благополучно
здравствовала еще десяток лет в зоопарке, куда была отправлена.
     Через несколько лет я приехал в Парагвай, и надо же было случиться так,
что  моя  экспедиция  совпала во  времени  с  государственным переворотом. В
Парагвае,  как и  в некоторых других южноамериканских странах,  перевороты -
нечто  вроде  национального  вида  спорта. На  сей  раз  поединок  чрезмерно
затянулся,  ни  одна из  сторон не могла взять верх,  и  поскольку  не  было
возможности  вывезти  приобретенных  мной  зверей,  пришлось  их  отпустить.
Бо