ет. И на другое утро мы
отправились на денек в Макаби. Чтобы  попасть  в  этот  лес,  надо  пересечь
Шампанскую равнину - еще одно знаменательное название. Мы  сделали  короткую
остановку, чтобы осмотреть немногие уцелевшие клочки маврикийской вересковой
пустоши. Маленькие выносливые  растения  образуют  уникальную  экологическую
нишу, и было бы жаль лишиться ее. По всему  свету  люди  уничтожают  леса  и
прочую флору, проявляя  преступную  расточительность  -  ведь  при  нынешнем
уровне знаний ничего не стоит  истребить  виды,  которые  могут  представить
огромную ценность для медицины.
   Оставив позади  Шампанскую  равнину  с  красно-черными  птицами,  которые
гвардейцами торчали  среди  вереска  или  проносились  языками  пламени  над
дорогой, мы на опушке Макаби въехали на неровную просеку. В глубине леса, на
поляне, где просека разветвлялась па четыре луча, Дэйв остановил  машину,  и
мы вышли. Озаренные солнцем, в  неподвижном  жарком  воздухе  висели,  будто
вертолеты, золотисто-зеленые мошки с  большими  переливчато-синими  глазами.
Время от времени, торопливо взмахивая шоколадными крылышками, мимо пролетала
бабочка - ни дать, ни взять  престарелая  дама,  опаздывающая  на  свидание.
Крохотные грозди кремовых орхидей  внесли  на  эбеновых  деревьях;  со  всех
сторон  нас  окружали  стройные  коричневатые  и  серебристо-зеленые  стволы
китайской гуайявы и кусты бирючины, нежные,  молодые  бледно-зеленые  листья
которой морщились по краям, словно балетные пачки. Тихо, тепло,  уютно...  В
этом лесу некого было  опасаться.  Единственный  по-настоящему  злокозненный
обитатель здешних мест - скорпион, но за  три  с  половиной  месяца,  что  я
бродил по Маврикию, переворачивая камни, роясь в гнилых стволах и копаясь  в
старой листве, будто пес, натасканный на поиск трюфелей, я  не  встретил  ни
одного скорпиона. Макаби - дружелюбный лес, тут  можно  спокойно  сесть  или
лечь на землю, точно зная, что  единственный  представитель  местной  фауны,
способный причинить тебе неприятности, - комар.
   - Глядите, - сказал Дэйв, - глядите вон туда,  не  пожалеете:  геккон  на
дереве дронта.
   Он показал на высящееся рядом с просекой дерево  с  серебристым  стволом.
Судя по трещинам в корнях-контрфорсах,  дерево  было  старое  и  уже  начало
гнить. На высоте около пятнадцати метров его венчало густое сплетение ветвей
с темно-зеленой листвой, а  в  полутора-двух  метрах  над  землей  к  стволу
прилепилась    ящерица    поразительной    красоты,    длиной    сантиметров
двенадцать-тринадцать. Преобладающая интенсивная бархатисто-зеленая  окраска
переходила на шее и голове в темно-голубую с  алыми  и  вишневыми  метинами.
Глаза   -   большие,   умные,   черные;   пальцы    снабжены    расширенными
пластинками-присосками,  позволяющими  ящерице   удерживаться   на   гладкой
поверхности ствола. Мы собирались отловить несколько этих  красивых  дневных
гекконов, и Джон захватил для этой цели длинное тонкое бамбуковое удилище  с
нейлоновым силком на конце. С  удочкой  в  руках  он  начал  приближаться  к
геккону, который созерцал его с самым простодушным  видом.  Подпустив  Джона
метра на два, геккон тронулся с места и заскользил по коре, словно камень по
льду. К тому времени, когда Джон подошел вплотную к дереву, ящерица была уже
за пределами досягаемости: поднялась вверх метров на шесть да еще, на всякий
случай, укрылась за стволом.
   - Они здесь малость недоверчивые, - сказал Дэйв. - Должно  быть,  потому,
что просекой часто пользуются. Дальше в лесу они не такие  пуганые,  там  мы
что-нибудь добудем.
   - А почему это дерево называется деревом дронта? - спросил я.
   - Ах да, - отозвался Дэйв, - это очень просто. Дело в том, что перед вами
тамбалакоке, одно из  самых  древних  мав-рикийских  деревьев,  их  всего-то
сохранилось двадцать или тридцать экземпляров. Взгляните-ка на это семя.
   Он сунул руку в  карман  и  извлек  светло-коричневое  семя  величиной  с
каштан, с одной стороны сравнительно гладкое, будто абрикосовая косточка,  а
с другой - узорчатое, словно кто-то задумал вырезать на нем восточное  лицо,
да на полдороге остановился. Семя было довольно тяжелое и явно твердое.
   - Так вот, - продолжал Дэйв, - по этому поводу есть гипотеза, бог ведает,
кто ее выдумал, но заучит красиво. В разных ботанических садах и в питомнике
лесничества пытались прорастить эти чертовы семена^ но  почему-то  из  этого
ничего не получается. Зато в те времена, когда здесь еще  водились  дрон-ты,
тамбалакоке росли в изобилии, вот и придумал кто-то, что дронты  охотно  ели
плоды этого дерева. Переварят  мякоть,  потом  желудочные  соки  принимаются
разъедать твердую скорлупу, и к тому времени, когда семя выходило с пометом,
оно было достаточно мягким, чтобы прорасти.
   - Прелестная гипотеза, - сказал я, восхищенный мыслью о  необычной  связи
между птицей и  деревом,  так  что  истребление  первой  повлекло  за  собой
исчезновение второго. - Да только боюсь, что  слабых  мест  в  ней  вагон  и
маленькая тележка.
   - Это верно, - нехотя согласился Дэйв. - Но туристам она нравится, и ведь
это факт, что тамбалакоке почти вымерли.
   Продолжая углубляться в лес, мы почти на  каждом  стволе  замечали  яркие
пятна гекконов. В воздухе парили золотистые крылатые тли, на  них  охотились
крупные светло-зеленые стрекозы с хрупкими прозрачными крылышками, а в одном
месте через просеку брел  расписанный  в  черный  и  сургучно-красный  цвета
палочник длиной около двадцати  сантиметров.  Раза  три-четыре  смертоносной
стрелой дорогу перед нами пересекали стремительные мангусты,  а  однажды  за
поворотом мы  застигли  врасплох  ватагу  обезьян,  которые  растворились  в
зарослях гуайявы с такой волшебной быстротой, что впору  было  усомниться  -
видели ли  мы  их  на  самом  деле.  Дальше  над  просекой  стая  ожереловых
попугайчиков, едва ли не половина уцелевшей  полусотни  особей  этого  вида.
Потом мы остановились, чтобы полюбоваться четой маврикийских дроздов, -  еще
один вид, численность  которого  убывает  с  пугающей  быстротой.  Дэйв  так
поразил этих красивых пернатых умением воспроизводить их переливчатый  клич,
что они подлетели совсем близко, разглядывая нас  из-за  веток  и  удивленно
перекликаясь.
   Наконец мы свернули с просеки на  тропу,  которая  вилась  вдоль  острого
гребешка над спадающими в обе  стороны  крутыми  склонами.  Между  деревьями
просматривались живописные ущелья Блэк-Ривер - зеленые, красные,  золотистые
заросли, крутые скальные стенки с перистыми струями водопадов. На дне теснин
реки то распластывались блестящими полотнищами,, то  с  грохотом  скакали  в
белой пене через мшистые камни, а  в  воздухе  над  ними  парили  и  кружили
светлыми крестами белохвостые фаэтоны. Вскоре мы  вышли  к  большому  сухому
дереву, которое торчало сбоку от тропы, нависая над ущельем, и Дэйв объявил,
что именно здесь он видел соколков, отдыхающих на  ветвях  после  очередного
вылета за добычей.
   Развернув сети, мы с некоторым трудом развесили их на дереве; затем  Дэйв
снял колпак со своей  пустельги  и  привязал  ее  за  лапы  к  сухой  ветке.
Пустельга взмахнула крыльями раз-другой, потом  угомонилась.  Спрятавшись  в
кустарнике вдоль тропы, мы стали ждать. Я спросил  свернувшегося  в  калачик
поблизости Дэйва,  кто  пользуется  этими  извивающимися  через  лес  узкими
тропами. Наша тропа не позволяла уклоняться в сторону больше,  чем  на  шаг;
зазеваешься - будешь лететь не одну сотню метров до дна долины. Если  раньше
не напорешься на гуайяву.
   -  Это  тропы  лесничества,  -  ответил  он.  -  А  еще  ими   пользуются
возделыватели марихуаны.
   - Возделыватели марихуаны? - удивилась Энн Питере, удобно расположившаяся
ниже по тропе.
   - Выращивать эту травку -  выгодный  бизнес,  -  объяснил  Дэвид.  -  Они
забираются в лес, расчищают небольшой участок, снимают урожай и продают.
   - Разве это не запрещено законом? - спросил Джон.
   - Конечно, запрещено, - отозвался Дэйв. - У Маврикия нет армии,  но  есть
так называемые специальные мобильные  отряды,  что-то  вроде  коммандос  или
американской морской пехоты, и  одна  из  задач  этих  отрядов  -  охота  на
возделывателей травки. Даже с вертолетами охотятся. Не так давно я набрел на
большой участок и сообщил. Давно у них не было такого улова, и я подозреваю,
что надолго впал в немилость у торговцев наркотиками.
   Медленно тянулись утренние часы - и вот уже полдень, самая  жаркая  пора.
Под солнечными лучами мы чувствовали себя, как перед раскаленной  топкой,  и
объятый зноем лес притих. В это время дня ни одно здравомыслящее существо не
покидает свое убежище,  и  соколки,  конечно,  где-то  отдыхали.  Мы  решили
перекусить,  расправили  затекшие  конечности  и  расположились  со   своими
припасами на относительно широкой части тропы подле сухого дерева. Только мы
от бутербродов перешли к сочным плодам манго, как на  троп"  показались  два
стройных  юнца  в  пестрых  рубашках  и  расклешенных  брюках.  Длинные,  по
господствующей  на  острове  молодежной  моде,  черные,  лоснящиеся   волосы
обрамляли на редкость красивые и мягкие лица. Перед преградой,  образованной
нашими  телами  и  нашими  яствами,  юнцы  остановились,  робко  и  угодливо
улыбаясь.
   - Добрый день, - вежливо поздоровались мы.
   - Добрый день, сэр, - мягко отозвались они, приподнимая соломенные шляпы.
   - Хотите пройти? - спросил Дэйв. -  Проходите,  только  не  наступите  на
меня.
   - Что вы, что вы, сэр, - ответили они, потрясенные таким  предположением,
и с легкостью газелей проследовали через наши лежащие тела и припасы.
   Благополучно миновав препятствие, они сказали:
   - Благодарим, всего доброго, сэр, - учтиво приподняли шляпы  и  двинулись
дальше по тропе.
   Я приметил, что оба вооружены секачами.
   - Что это за ребята? - полюбопытствовала Энн.
   - В лесничестве таких нет, - сказал Дэйв, - стало быть, это возделыватели
травки, потому что в такое время дня только они да чокнутые вроде нас бродят
по лесу. II сдается мне, они не одни. Теперь жди их шефа.
   Его предсказание сбылось: минут через пять  появился  еще  один  стройный
красавчик с походкой газели. Что-то в его облике сразу выдавало  горожанина.
Костюм лучше сшит, и материал подороже, рубашка  поэлегантнее,  шляпа  более
стильная.  При  виде  беспорядка  на   тропе   он   на   секунду   замер   в
нерешительности, потом подошел вплотную, обворожительно улыбаясь.
   - Доброе утро, сэр, - произнес он, снимая шляпу размашистым движением.  -
Простите, вы не видели моих друзей?
   - Видели двоих, они направились вон туда, - ответил Дэйв, как будто можно
было направиться еще в какую-то сторону. - Желаете пройти?
   - Э-э... нет-нет, - отозвался парень.  -  Я  должен  предупредить  одного
друга.
   - О, у вас есть еще друг? - осведомился Дэйв.
   - Да, он ждет там сзади. Я должен сказать ему, куда пошли  остальные  мои
друзья. Всего доброго, сэр.
   -  Всего  доброго,  -  отозвались  мы  и  проводили   взглядом   молодого
горожанина,  который  ступал  по  тропе,  будто  некий  грациозный  дымчатый
представитель копытных.
   - Что все это значит? - озадаченно спросил Джон.
   - Птицы? - снова повторил "шеф". - Как же, я встречаю птиц,  а  иногда  и
слышу, как они поют.
   - Вам попадался когда-нибудь маленький сокол - соколок? Его еще  называют
куроедом.
   Последнее слово Дэйв произнес по-французски. "Шеф*  посмотрел  на  Дэйва,
потом на американскую пустельгу, которая чистила перышки в метре от нас.  Он
зажмурился, облизнул губы, открыл глаза,  снова  посмотрел  на  Дэйва  и  на
пустельгу.
   - Сокол? - молвил он неуверенно.
   - Ну да, мы его ищем, - вяло объяснил Дэйв.
   - Вы ищете маленького сокола? - "Шеф" добивался полной ясности.
   - Да-да, - сказал Дэйв. - Куроеда.
   "Шеф" еще раз внимательно рассмотрел Дэйва и пустельгу. Опять  зажмурился
и открыл глаза, явно надеясь, что птица исчезнет. Но она не исчезла.
   Затруднительное  положение...  Может   быть,   пустельга   -   плод   его
воспаленного марихуаной воображения? Но стоит ли в таком случае привлекать к
ней внимание? А если она настоящая, почему эти люди, у которых, похоже, есть
родители в Лондоне и Бирмингеме, ее  не  видят?  Не  в  силах  решить  столь
сложную проблему, он в  отчаянии  озирался  по  сторонам.  Мы  старались  не
глядеть друг на друга, чтобы не прыснуть со  смеху.  В  конце  концов  "шеф"
нашел выход из положения.
   - До свидания, - сказал он, снял шляпу, поклонился, переступил через паши
простертые тела и нетвердыми шагами удалился вниз по тропе.
   Часом позже, спускаясь к просеке, мы вновь увидели  "шефа".  Он  сидел  с
книгой в руках на земле, прислонясь спиной  к  дереву  и  уплетая  большущий
бутерброд.
   - Уже нагулялись? - добродушно осведомился он, вставая и стряхивая крошки
с брюк.
   - Да, теперь направляемся домой, - ответил Дэйв.
   - В Лондон? - удивплся "шеф".
   - Нет, в Блэк-Ривер.
   - Тогда всего доброго, - сказал "шеф". - А мне надо дождаться друзей.
   Мы сели в машину, и "шеф" весело помахал нам на прощание.
   - Ты разобрал, что он читает? - спросила Энн.
   - Нет, - ответил я, - никак не мог рассмотреть.
   - "Отелло", английское издание, -  сообщила  она.  И  я  понял,  что  мне
суждено полюбить Маврикий.

   2
   ГОЛОС РОЗОВЫХ ГОЛУБЕЙ

   Наступил день, намеченный нами для охоты на  розовых  голубей,  и,  когда
занялась заря (если сей оборот годится для столь хмурого  утра),  оказалось,
что небо над Индийским океаном  от  края  до  края  застилают  плотные  слои
противных клубящихся облаков. Как и следовало ожидать, облака  эти  обрушили
на землю потоки дождя, наиболее примечательного  тем,  что  температурой  он
приближался к горячему душу. Мы смотрели на небо и чертыхались. Такая погода
нас никак не устраивала по двум причинам. Во-первых,  это  был  единственный
день недели, когда мы могли рассчитывать на  крайне  необходимое  содействие
специальных мобильных отрядов Маврикия - доблестных  ратников,  которые  под
водительством  английского  майора  Глэйзбрука  должны  были  помочь  нам  в
выслеживании птиц, лазании по деревьям, переноске  прожекторов  и  (хоть  бы
сбылось!) поимке розовых голубей.  Во-вторых,  если  потоп  не  прекратится,
всякий поход в мокрый и скользкий лес будет совершенно пустой затеей.
   К нашему облегчению, во второй половине дня облачный полог раздвинулся  и
наметились голубые просветы,  словно  куски  мозаики  на  грязном  шерстяном
платке. К четырем часам небо совсем расчистилось, и  в  жарком  воздухе  над
землей курились струйки пара. Яркое солнце  высветило  пойманные  листвой  и
цветками дождевые капли, и они мерцали среди зелени ветвей, точно упавшие  с
неба созвездия. Ливень безжалостно исхлестал пышные деревья по бокам дороги,
ведущей в лес розовых голубей, и  каждое  дерево,  пылающее  алым  и  желтым
цветением,  стояло  в  широком  круге  из  мятых  лепестков,  будто  в  луже
собственной крови.
   В приподнятом настроении мы покатили в горы. Дорога извивалась и  петляла
на склонах, открывая чудесный вид сверху то на лес в  обрамлении  плантаций,
которые с высоты казались ровными и  яркими,  как  бильярдный  стол,  то  на
переливающееся темно-голубыми оттенками море с небрежно разложенной  на  его
поверхности гирляндой белопенного рифа. Мелодично перекликаясь, в сверкающем
влагой придорожном кустарнике кормились стаи черно-белых бульбулей с  острым
хохолком и красными щеками. Время от времени две птицы поворачивались друг к
другу, поднимали крылья, словно ангел  на  могильном  камне,  и  часто-часто
помахивали  ими  в  знак  нежной  любви.  Несколько   раз   дорогу   впереди
стремительно перебегали стройные пятнистые мангусты - маленькие глаза  хищно
поблескивают, нос обнюхивает землю, предвкушая кровопускание.  За  очередным
поворотом мы вдруг увидели сидящую на обочине стаю из восьми  макак.  Свиные
глазки и отдающее фальшью надменное  выражение  придавали  им  поразительное
сходство с  членами  правления  какого-нибудь  сомнительного  консорциума  в
лондонском Сити. Старый  бдительный  самец  испустил  отрывистое  "я-а-а-х",
самки подхватили своих  большеголовых  и  тощеньких,  словно  Оливер  Твист,
отпрысков, стая нырнула в стену китайских гуайяв у дороги и исчезла, как  по
мановению волшебного жезла.
   Добравшись до питомника лесничества, мы свернули с шоссе на неровную,  но
вполне сносную просеку и почти сразу увидели рядом с дорогой машину Дэйва  и
армейский лендровер. Дэйв вприпрыжку кинулся приветствовать нас.

   - Здорово! - крикнул он. - Нет, вы когда-нибудь видели такую погоду? Небо
то черное, будто задний  фасад  крота,  то  синее,  как  обезьянья  задница.
Лило-то как - я уж думал, придется отменить всю затею. Теперь в долине внизу
воды, как в колодце, ну  да  ничего,  управимся.  Пошли,  познакомлю  вас  с
ребятами.
   Мы выбрались из машины, выгрузили снаряжение и проследовали за  Дэйвом  к
лендроверу, у которого выстроились  щеголеватые  воины  в  зеленой  форме  и
беретах, с отливающей шоколадом кожей и с геркулесовым телосложением. Руки и
ноги - вдвое больше, чем у  простых  смертных,  грудь  -  колесом,  пятерней
только деревья выкорчевывать, а обнаженные в широкой улыбке  зубы  сверкали,
точно рояльные клавишы. Несмотря  на  исполинские  пропорции  этих  выходцев
изБробдиньяга, улыбавшихся нам с высоты своего могучего роста,  движения  их
отличались спокойной  плавностью,  присущей  лошадям-тяжеловозам.  Когда  их
огромные длани мягко сжали наши ручонки, я сказал себе, что с такими  людьми
лучше дружить,  чем  враждовать.  Командира  никак  нельзя  было  отнести  к
недомеркам, но рядом с ними и он выглядел несколько тщедушным.
   Наше войско привезло с собой сети, фонари, переносной прожектор, а  также
огромный бидон с чаем,  без  чего,  как  свидетельствует  история,  ни  один
британский солдат или иной воин, прошедший британскую выучку, не в состоянии
функционировать гладко  и  эффективно,  когда  надо  перехитрить  и  одолеть
противника. Распределив  между  собой  диковинное  снаряжение,  мы  зашагали
гуськом по узкой тропе сквозь кустарник,  который  припас  для  нас  столько
влаги, что уже через сто шагов мы промокли насквозь до  пояса.  Затем  тропа
нырнула в долину, и дальше путь шел через заросли прямых  китайских  гуайяв,
чередующихся где с искривленными черными стволами эбенового  дерева,  где  с
группой древа путешественников, напоминающего воткнутый в землю изящный веер
восемнадцатого века.  Крутую  тропу  узловатыми  венами  пересекали  корявые
корни. И столько воды кругом, что  после  каждого  шага  оставались  лужицы,
точно осколки разбитого зеркала в  мягкой  и  скользкой  грязи  карамельного
цвета, которая в сговоре с корнями норовила сломать  вам  ногу,  как  ломают
хрусткий грифель. Солнце склонялось к западу, и косые  тени  еще  подбросили
нам хлопот. По мере того как мы, скользя и спотыкаясь, спускались в до-липу,
воздух становился все гуще и горячее, и к  окружающей  влаге  добавился  наш
собственный лот. После крутого откоса, по которому мы  буквально  скатились,
смешанный лес сменился кущами темно-зеленых криптомерии с  тяжелыми  пучками
хвои, напоминающих на первый взгляд какие-то особенно ершистые сосны.
   - Долина Розовых Голубей, -  гордо  возвестил  Дэйв.  -  Не  сразу  я  ее
отыскал, пришлось порыскать. Большая часть стан обретается здесь.
   Не успел он договорить, как с деревьев  слева  от  пас  донесся  громкий,
хриплый, влекущий призыв: "Кару-у, кару-у, кару-у, ку-У, ку-у, ку-у".
   - Ага! - воскликнул Дэйв. - Слышите? Что-то они сегодня рано явились.
   В приливе восторга он запрокинул голову и  воспроизвел  перекличку  целой
стаи голубей, изображая широчайшую гамму чувств - от  злобы  до  искательной
любви. Голуби примолкли, явно пораженные этим внезапным  звуковым  каскадом;
так человек, напевающий в ванне, наверное, был бы ошарашен, подпой ему вдр