еловекообразная обезьяна.  В  рекордно короткий срок  она  может превратить
самую образцовую квартиру в нечто совершенно невообразимое. Поэтому я следил
за Н'Понго как коршун. Когда ему наскучило лежать на диване, он решил обойти
гостиную и  хорошенько рассмотреть все  интересное.  Шел  не  спеша,  словно
профессор по музею.  То остановится перед картиной, то погладит какое-нибудь
украшение -  бережно так,  осторожно, чтобы не повредить. Чемли приучил меня
совсем к другому,  и я был просто покорен отличным поведением Н'Понго. Глядя
на него,  можно было подумать,  что он с детства рос в доме. Если не считать
небольшого конфуза,  когда Н'Понго пустил лужу на  пол (откуда же ему знать,
что в лучших домах так не делают), он вел себя образцово. И когда мы уложили
его спать, мама всячески стала уговаривать меня, чтобы я оставил его в доме.
Но я твердо запомнил урок, преподанный мне Чемли, и был непоколебим.
     Конечно,  пребывание Н'Понго  в  гостиной  не  прошло  для  нее  совсем
бесследно,  и  это вполне понятно.  При всей его воспитанности он все же был
детенышем гориллы,  от которого нельзя требовать,  чтобы,  попав в  дом,  он
автоматически превратился в цивилизованное существо. И когда Н'Понго покинул
гостиную,  следов там  осталось немало.  Одна  из  стен была украшена чем-то
вроде карты Японии,  нарисованной пристрастившимся к  бутылке мореплавателем
эпохи великих открытий.  Карта была сочного красного цвета. Это мне пришла в
голову  мысль  предложить Н'Понго  консервированную малину!  Она  ему  очень
понравилась.  Обрадованный таким дополнением к  своему столу,  он и начертил
карту Японии.  А солома? После керосина я не знаю вещества, которое обладало
бы  такой способностью проникать,  словно какой-нибудь ползучий паразит,  во
все углы и закоулки.  Вот уже несколько месяцев, как Н'Понго у нас не живет,
а мы все еще извиняемся перед гостями за вид нашего пола.  Сколько бы его ни
чистили пылесосом,  все  равно  гостиная похожа  на  средневековый кабак.  И
дверная ручка  как-то  грустно поникла после того,  как  Н'Понго,  отобедав,
захотел следом за  мной выйти из  комнаты.  Он подметил,  что ручка каким-то
волшебством  отворяет  и  затворяет  дверь,   но  не  знал  точно,   как  ею
манипулировать,  и  попросту надавил вниз  что  было  мочи.  Тщетно  пытаясь
выправить ручку, я размышлял о том, что Н'Понго теперь всего два года и сила
его будет прибывать вместе с ростом.
     Особенно было интересно наблюдать,  как  Н'Понго ведет себя в  той  или
иной  ситуации.   Скажем,  если  детеныша  шимпанзе  приучить  к  постоянным
прогулкам, он будет неистовствовать, когда его водворяют обратно в клетку, и
бесноваться,  словно речистая героиня греческой трагедии,  -  рвать на  себе
волосы,  кататься  по  полу,  истошно  вопить  и  колотить  ногами  по  всем
деревянным предметам.  Н'Понго был совсем другого нрава.  Конечно, заточение
ему было не  по душе,  но он мирился с  неизбежностью.  Когда приходила пора
возвращаться в  клетку,  он  изо  всех сил старался заставить вас не  делать
этого, но, убедившись, что спасения нет, с достоинством покорялся. Разве что
тихо, жалобно взвизгнет разок-другой, провожая вас взглядом. Шимпанзе такого
же  возраста,  выросший в  таких же  условиях,  закатил бы бешеную истерику.
Располагающая внешность и  кроткий нрав,  хорошие манеры и  отлично развитое
чувство юмора  очень  скоро  сделали Н'Понго общим любимцем.  Каждый погожий
вечер его выводили на  газон перед тисовой изгородью,  и  здесь он устраивал
для  своих поклонников представления.  То  развалится со  скучающим видом на
траве,  то,  озорно поблескивая глазами,  встанет в  позу для  какого-нибудь
важного посетителя с  фотоаппаратом и  в самый ответственный миг бросается к
злополучному фотографу,  хватает его за ногу и дергает. Этот номер доставлял
Н'Понго   невыразимое  удовольствие,   а   посетитель,   потирая  ушибленный
позвоночник, уносил превосходный снимок пустого газона.
     За год Н'Понго вырос почти вдвое,  и  я почувствовал,  что пора тем или
иным способом раздобыть ему супругу. Я не могу оправдать зоопарки (разве что
они   сильно   ограничены   в   финансах),   которые   приобретают  животных
исключительно для показа и  не заботятся о  создании семьи своим подопечным.
Для  человекообразных обезьян это  особенно важно.  Пока они  совсем молоды,
никакой проблемы нет:  детеныши воспринимают ухаживающих за  ними  людей как
"свою",  хотя и не лишенную причуд, приемную семью. Но потом наступает пора,
когда они превращаются в настоящих силачей,  и, если вы разумный человек, вы
уже  не  будете  обращаться  с  ними  запросто,  как  прежде.  Когда  трех-,
четырехлетняя горилла, шимпанзе или орангутанг, не имея другого товарища для
игр,  дергает вас за  ноги или с  большой высоты прыгает вам на шею,  от вас
требуется предельное напряжение сил,  чтобы выдержать такое испытание.  Если
вы не осадите обезьяну и если она по природе общительное существо, она будет
затевать с  вами ту же игру и  в  одиннадцать и  в  двенадцать лет,  пока не
сломает вам  ногу или шею.  Не  удивляйтесь,  если веселая и  полная энергии
обезьяна,  лишенная общества не только себе подобных,  но и людей,  впадет в
уныние и затоскует.
     Не  желая,  чтобы  Н'Понго  дегенерировал и  превратился  в  томящегося
одиночеством,  грустного антропоида, каких я насмотрелся в зоопарках (даже в
таких,   которые   могли   бы   позволить  себе   роскошь   приобрести  двух
человекообразных обезьян),  я  решил,  что  настало время найти ему супругу,
хотя было очевидно,  что  наших капиталов на  это вряд ли  хватит.  Позвонив
торговцу,  который продал нам  Н'Понго,  я  спросил,  можно  ли  найти самку
гориллы.  Торговец ответил, что ему недавно предложили самку примерно на год
моложе  Н'Понго,  но  -  такое  уж  политическое положение в  Африке -  цены
выросли,  поэтому он  просит за  нее  полторы тысячи фунтов.  Два дня я  вел
поединок с  собственной совестью.  Выложить сразу  такую  сумму  нам  не  по
карману,  другое  дело  -  рассрочить уплату.  Я  снова  позвонил торговцу и
спросил его,  не согласится ли он продать гориллу в рассрочку. К его чести и
моей радости,  он  согласился и  пообещал,  что  его  представитель привезет
обезьяну на  Джерси через неделю.  Весь  зоопарк ждал затаив дыхание.  После
довольно  неприятного  разговора  с  директором  банка  я  решил  смастерить
копилку,   над  которой  трудился  целую  неделю.  Над  копилкой  я  повесил
объявление:   "Мы  купили  Ненди  в  рассрочку.   Пожалуйста,  помогите  нам
рассчитаться".
     И вот прибыла Ненди.  Она сидела скорчившись в тесном ящике,  куда бы я
даже белки не посадил.  Как и Н'Понго,  Ненди выглядела отлично:  лоснящаяся
шерсть, жирок, кожа с атласным блеском. Однако на меня в первую минуту самое
сильное впечатление произвели ее глаза.  У Н'Понго,  как я уже говорил, были
маленькие,  глубоко посаженные глаза, пытливые и полные юмора. У Ненди глаза
большие,  лучистые, с ярким белком, который сверкал, когда она их скашивала.
Однако глаза эти были испуганные,  бегающие,  глаза животного,  которое лишь
недавно узнало людей, но уже научилось не доверять им. Когда мы выпустили ее
из ящика, я понял, в чем дело: макушку Ненди пересекал шрам длиной шесть или
семь дюймов.  Очевидно,  когда гориллу ловили,  какой-то  не в  меру ретивый
удалец своим мачете располосовал ей череп,  словно бритвой.  Удар,  конечно,
был  скользящий,  иначе  бы  череп  раскололся  бы  надвое.  Словом,  первое
знакомство с  людьми было малоприятным,  так что трудно порицать Ненди за ее
некоторую необщительность. Теперь-то рана почти зажила, остался лишь длинный
белый  шрам,  напоминавший мне  сделанное бритвой  нелепое  подобие пробора,
которым щеголяют многие африканцы.
     Сутки мы  держали Ненди в  отдельной клетке,  чтобы дать ей  освоиться.
Клетка стояла рядом с обителью Н'Понго, и Ненди могла видеть своего будущего
супруга,  однако она проявила к нему не больше интереса,  чем к нам. Глаза у
нее все время бегали,  если мы заговаривали с ней,  и останавливались только
затем,  чтобы определить,  чего от нас можно ждать.  Потом Ненди поняла, что
проволочная сетка  прочно защищает ее  от  людей,  и  в  дальнейшем попросту
поворачивалась спиной,  предпочитая совсем не видеть нас.  У  нее было такое
несчастное и испуганное лицо, что хотелось взять ее на руки и приласкать, но
слишком велика была обида Ненди,  и  человеческая ласка не  доставила бы  ей
никакого удовольствия.  Потребуется не  меньше полугода,  чтобы завоевать ее
доверие,  и даже пример Н'Понго, относящегося к людям с полным доверием, тут
не поможет.
     День,   когда  мы  пустили  Ненди  в   клетку  Н'Понго,   был  для  нас
торжественным,   но  и  тревожным.  Во-первых,  Н'Понго  прочно  освоился  в
зоопарке,  во-вторых,  он  был  чрезвычайно общительным и  явно  считал себя
единственной гориллой в  мире,  а  всех людей -  своими друзьями.  Как-то он
отнесется к угрюмой,  нелюдимой Ненди?..  Правда,  она провела сутки рядом с
ним,  в  соседней клетке,  но  что толку,  он  ее все равно не замечал.  Вот
почему, когда настала великая минута знакомства, мы стояли наготове с водой,
метлами,  сетями и длинными палками.  Вдруг помолвка обернется совсем не так
романтично,  как это бывает в журналах для женщин!  Заняв места, мы отворили
дверцы,  и  Ненди,  не скрывая своего недоверия,  боязливо перешла из тесной
клетки  в  относительно роскошные  апартаменты Н'Понго.  Войдя,  она  тотчас
прижалась спиной  к  стенке  и  присела на  корточки.  Глаза  ее  рыскали по
сторонам,  а  все лицо выражало подозрительность и готовность дать отпор.  В
свою очередь хозяин клетки,  сидящий на  суку,  глядел на нее тоже холодно и
недоверчиво,  словно  на  какое-то  незнакомое блюдо.  Теперь,  когда  Ненди
очутилась в одной клетке с Н'Понго, сразу было видно, что она намного меньше
его,  чуть ли не вдвое. Несколько минут они пытливо изучали друг друга, а мы
тем временем быстро проверили свой арсенал и  убедились,  что ведра с водой,
сети и палки находятся под рукой.
     Минута была драматическая.  Обе гориллы словно окаменели,  и  мы  тоже.
Посторонний человек,  не знающий,  в чем дело,  вполне бы мог принять нас за
какую-нибудь причудливую группу из  кабинета восковых фигур мадам Тюссо.  Но
вот Н'Понго вытянул черную руку с толстыми, как сосиски, пальцами, ухватился
за  проволочную сетку и  не спеша опустился на землю.  Здесь он остановился,
взял горсть опилок и  уставился на  них  так,  будто увидел впервые.  Потом,
шагая вразвалочку,  с  беспечным видом описал полукруг по  клетке,  так  что
оказался рядом  с  Ненди,  не  глядя  выбросил вперед  могучую длинную руку,
дернул свою суженую за волосы и как ни в чем не бывало затрусил дальше вдоль
стенки. Ненди от природы была (и, боюсь, всегда будет) тугодумка. Прежде чем
она сообразила,  что произошло, Н'Понго ушел от нее футов на шесть, и теперь
ее оскаленные зубы и негодующее ворчание не произвели никакого эффекта.  Так
что  первый раунд  выиграл Н'Понго.  Но  я  не  стал  ждать,  когда сознание
мужского  превосходства вскружит ему  голову,  и  мобилизовал свои  резервы.
Другими словами,  мы  убрали ведра и  сети  и  принесли два  больших блюда с
сочными,  вкусными фруктами.  Одно блюдо поставили для Н'Понго, второе - для
Ненди.  Осмотрев свое блюдо,  Н'Понго решил проверить, не досталось ли Ненди
что-нибудь такое,  чем обделили его.  Однако Ненди еще дулась,  она не могла
забыть, как он ее дернул за волосы, и встретила его такой свирепой гримасой,
что Н'Понго,  в  общем-то  добродушное и  трусоватое существо,  ретировался.
Следующие полчаса они мирно ели каждый в своем конце клетки.
     Ночью Н'Понго,  как обычно,  спал на своей деревянной полке,  а Ненди с
видом закоснелой суфражистки свернулась калачиком на  полу.  Весь  следующий
день  они  препирались,  выясняя,  кому занимать какое место.  Шла  разборка
правил этикета. Можно ли Ненди раскачиваться на веревке, когда Н'Понго сидит
на балке?  Можно ли Н'Понго таскать у  Ненди морковку,  хотя она меньше той,
которую дали ему?  Это было такое ребячество,  как всеобщие выборы, но в три
раза увлекательнее.  К  вечеру Ненди добилась победы "списка горилл женского
пола",  и  на  полке  они  устроились вместе.  Судя  по  тому,  как  Н'Понго
прижимался к ней, он был вовсе не против такого вторжения в его спальню.
     С  самого начала было ясно,  что  брак наших горилл будет удачным.  Они
явно  обожали  друг  друга,  несмотря на  несходство характеров.  Н'Понго  -
завзятый  весельчак  и   паяц,   Ненди   -   куда   более  уравновешенная  и
осмотрительная,  склонная к самоанализу.  Он дразнил и задирал ее без конца,
но  она  понимала,  что  делается это без всякой злобы,  просто ради потехи.
Правда,  иногда  его  выходки приводили ее  в  отчаяние;  должно  быть,  она
чувствовала себя как женщина,  соединившая свою судьбу с человеком,  который
специализировался на  грубых шутках.  Когда  терпению Ненди  приходил конец,
она,  оскалив зубы и сверкая глазами,  гонялась по клетке за обидчиком, а он
улепетывал от нее,  истерически хихикая.  Если ей удавалось поймать Н'Понго,
она барабанила по нему кулаками,  а он, свернувшись клубком, лежал на полу и
посмеивался,  сверкая веселыми,  озорными глазами.  С  таким же  успехом она
могла  колотить  своими  могучими  ручищами  глыбу  цемента.  Наконец  Ненди
надоедало попусту колошматить мускулистое тело супруга,  и  она  удалялась в
другой конец клетки.  А  Н'Понго садился,  стряхивал с себя опилки и выбивал
победную дробь на собственной груди и  животе,  после чего,  скрестив руки и
блестя глазами, принимался размышлять, чем бы еще досадить своей жене.
     Приобретение пары столь редких и  ценных животных казалось мне  немалой
удачей. Но тут же я почувствовал, что отныне нам предстоит жить в постоянной
тревоге за  их  здоровье и  благополучие.  Стоило Ненди или  Н'Понго чихнуть
(скажем,   опилки  в  нос  попали),  как  мы  уже  ходим  сами  не  свои  от
беспокойства.  Вдруг  у  них  начинается воспаление легких?  Или  что-нибудь
похуже?  Стул горилл стал главным предметом наших разговоров.  Я  постарался
обеспечить зоопарк надежной связью.  Как  ни  мала  наша территория,  иногда
бывало трудно найти нужного человека.  В  различных стратегических точках мы
укрепили на  стенах маленькие черные коробки,  через  которые служащие могли
разговаривать с  главной канцелярией.  Одна такая коробка находилась в  моей
квартире,  так  что  меня держали в  курсе дел  и  извещали,  если случалась
какая-нибудь беда.  Но однажды, когда у нас в гостях сидели люди, с которыми
мы только что познакомились,  я усомнился в мудрости этой системы. У нас шел
нередкий в  таких случаях пустой разговор о  высоких материях.  Вдруг черная
коробка  на  книжной полке  издала  предупреждающий щелчок,  и  не  успел  я
подбежать и выключить ее, как замогильный голос молвил:
     - Мистер Даррелл, у горилл опять понос.
     Трудно придумать другую реплику,  способную так  основательно испортить
вечеринку.
     При всем том Н'Понго и  Ненди росли не  по  дням,  а  по  часам,  и,  к
счастью, их миновали все болезни, которых мы опасались.
     Но  вот  Н'Понго по-настоящему занемог.  Я  только что собрался ехать в
трехнедельный отпуск на юг Франции.  (Впрочем, это был не совсем отпуск, нас
сопровождал режиссер из Би-Би-Си,  которого я надеялся убедить сделать фильм
об острове Камарг в дельте Роны.) Мы уже заказали номера в отелях, нас ждало
множество людей,  от тореадоров до орнитологов,  все было на мази.  Вдруг за
четыре  дня  до  вылета  заболел  Н'Понго.   Куда  девались  его  веселье  и
жизнерадостность.  Обхватив плечи руками,  он  лежал на  полу или на полке и
безучастно глядел в пространство.  Ел он ровно столько, сколько требовалось,
чтобы  не   умереть  с   голоду.   Единственный  симптом  -   острый  понос.
Незамедлительно  были  сделаны  все   анализы,   выполнены  все  предписания
ветеринаров и  медиков,  но болезнь оставалась неразгаданной.  Н'Понго,  как
всегда бывает с  человекообразными обезьянами,  худел с ужасающей быстротой.
На второй день он и вовсе отказался есть, не захотел даже пить молоко, лишив
нас возможности давать ему антибиотики. Лицо его прямо на глазах осунулось и
сморщилось,  могучее тело отощало. Славное, круглое брюшко вытянулось, стали
выпирать ребра.  И  когда понос стал кровавым,  большинство из  нас потеряло
надежду спасти Н'Понго.  Если бы  он  хоть что-то  ел,  у  него были бы силы
сопротивляться неведомой болезни и,  может быть, он справился бы со страшной
меланхолией, которая обычно одолевает человекообразных обезьян.
     Мы  с  Джеки  отправились на  рынок  в  Сент-Хельер  и  стали  обходить
живописные прилавки,  окружающие чудесный  викторианский фонтан  с  гипсовым
херувимом,  пальмами,  пушистым  адиантумом  и  непременными  обитателями  -
пухлыми золотыми рыбками.  Что взять,  чем соблазнить Н'Понго? Ведь он и так
привык  к  роскошному,   разнообразному  столу.   Потратив  уйму  денег,  мы
нагрузились редкими в это время года овощами и экзотическими фруктами. Вдруг
на одном прилавке я увидел огромный бело-зеленый арбуз.  Далеко не все любят
арбузы, мне же они нравятся больше, чем дыни. И я подумал, что ярко-розовая,
хрустящая,  сочная мякоть с  блестящими черными косточками может прийтись по
вкусу Н'Понго,  который,  по-моему, еще никогда не пробовал арбуза. Итак, мы
добавили к нашим покупкам полосатого великана и поехали обратно в зоопарк.
     От  недоедания наш  Н'Понго совсем захирел.  Джереми хитростью заставил
его выпить снятого молока -  смазал ему десна дисприном,  после чего Н'Понго
охотно проглотил немного молока,  только бы  избавиться от неприятного вкуса
во  рту.  Одну за другой мы показывали больному наши покупки,  но он смотрел
безучастно на  оранжерейный виноград,  авокадо  и  прочие  деликатесы и  все
отвергал. И лишь когда мы отрезали ему кусок арбуза, глаза его оживились. Он
потыкал арбуз пальцем,  наклонился, обнюхал его, потом взял в руки и - слава
богу! - принялся есть. Впрочем, мы не спешили ликовать, ведь арбуз совсем не
питательный.  Но  хорошо уж  и  то,  что  у  Н'Понго появился хоть  какой-то
аппетит.  Теперь надо было ввести ему  антибиотик,  ибо специалисты пришли к
выводу,  что  у  него  один  из  видов колита.  И  так  как  он  по-прежнему
отказывался пить, оставался только один путь - инъекция.
     Мы  выманили Н'Понго  из  клетки,  а  Ненди  надежно заперли.  Хотя  он
порядком отощал,  мы понимали,  что справиться с ним будет нелегко, особенно
если за него вступится его дюжая супруга.  И  вот Н'Понго сидит на корточках
на полу павильона млекопитающих и озирает всех мутными ввалившимися глазами.
Джереми присел  рядом  с  ним,  держа  наготове несколько кусков  арбуза.  Я
подошел с другой стороны и быстро все приготовил для укола.  Н'Понго проявил
некоторый интерес к  моим  действиям,  один  раз  протянул руку  и  тихонько
потрогал шприц.  Наконец  я  закончил приготовления,  а  Джереми  попробовал
отвлечь Н'Понго арбузом. Как только больной отвернулся от меня, я вонзил ему
шприц в  бедро и  нажал поршень.  Н'Понго даже ничего не заметил,  во всяком
случае не  подал виду.  Он  послушно прошел за нами обратно к  своей клетке,
получил кусок арбуза,  забрался на полку и лег на бок, лицом к стене, сложив
руки на груди. На следующее утро мы заметили некоторые признаки улучшения. С
помощью  той  же  уловки  сделали второй  укол.  До  вечера  все  оставалось
по-прежнему.  Правда, Н'Понго поел арбуза и выпил немного снятого молока, но
о коренном переломе в состоянии его здоровья говорить не приходилось.
     Как  быть?  Через сутки мне  выезжать во  Францию,  там  меня  ждет рой
помощников и советников,  которых я поднял на ноги.  И Би-Би-Си считает, что
поездка  -  вопрос  решенный.  Если  сейчас  все  отменить,  выйдет,  что  я
понапрасну взбудоражил кучу людей