онованным королем -  благодаря не только размерам,  но и необыкновенной
сообразительности.   Чолмондели  был  любимцем  одного  местного  чиновника,
который,  желая  отправить обезьяну в  Лондонский зоопарк  и  узнав,  что  я
собираю диких животных и  вскоре отбуду в  Англию,  написал мне письмо,  где
спрашивал,  не  захочу ли  я  взять его питомца с  собой.  Я  ответил,  что,
поскольку у  меня уже имеется крупная коллекция обезьян,  лишний шимпанзе не
помешает и я буду рад доставить его в Лондон.
     Я  думал,  это  будет молоденький шимпанзе примерно двух лет от  роду и
фута два ростом.  То,  что я  увидел,  повергло меня в шок.  Однажды утром к
лагерю  подъехал небольшой фургон с  огромной деревянной клетью,  в  которой
поместился бы  даже слон.  Шофер объяснил мне,  что  там и  есть Чолмондели.
"Какой же идиот посылает молодого шимпанзе в  такой клети?"  -  подумал я  и
открыл дверцу.
     "Детеныш"  оказался  здоровенным громилой  восьми-девяти  лет.  Сидя  в
темном углу,  он  казался вдвое больше меня.  По  морде его  было ясно,  что
поездка была не из приятных.  Впрочем,  прежде чем я успел захлопнуть дверь,
Чолмондели своей огромной волосатой лапой схватил меня за руку и тепло пожал
ее.  Затем он повернулся и, подобрав цепь (один конец которой был прикреплен
к его ошейнику), элегантно вылез из клети. Несколько мгновений он постоял, с
большим интересом осматривая лагерь,  затем,  вопросительно глядя  на  меня,
протянул мне лапу. Так, взявшись за руки, мы вошли в шатер.
     Там Чолмондели тут же  уселся на  один из стоявших около стола стульев,
бросил на землю цепь,  откинулся назад и  скрестил ноги.  Некоторое время он
оглядывал шатер с весьма презрительным выражением,  но,  очевидно решив, что
тут будет неплохо,  снова посмотрел на меня вопрошающим взглядом. Видимо, он
хотел, чтобы я угостил его чем-нибудь после столь утомительного путешествия.
Меня предупреждали, что он страстный любитель чая, так что я вызвал повара и
распорядился поставить чай,  а  сам  отправился осмотреть клеть,  в  которой
привезли моего гостя.  Там я  обнаружил огромную и порядком избитую жестяную
кружку,  которой Чолмондели несказанно обрадовался и  даже  похвалил меня за
сообразительность, издав несколько радостных "ху-ху".
     Пока мы ждали чай,  я сел напротив и зажег сигарету. К моему удивлению,
он разволновался и через весь стол протянул ко мне свою лапищу.  Гадая,  что
же он собирается делать,  я  дал ему пачку.  Он открыл ее,  вынул сигарету и
зажал между губами.  Потом снова протянул ко мне лапу, и я дал ему спички. К
моему изумлению,  он достал спичку,  зажег ее,  прикурил и бросил коробок на
стол.  Развалившись на стуле,  он пускал дым, как самый заядлый курильщик. О
том,  что Чолмондели курит, мне не сообщал никто. Я испугался, не водятся ли
за ним еще более дурные привычки, о которых меня не предупреждал его прежний
хозяин.
     Как  раз  в  этот  момент подали чай,  на  что  Чолмондели отреагировал
громкими и  выразительными возгласами радости.  Пока я  наливал ему в кружку
молоко и добавлял чай, он пристально наблюдал за мной. Мне рассказывали, что
он  страшный сластена,  поэтому я  насыпал ему целых шесть ложек сахару;  он
довольно заурчал.  Затем положил сигарету на стол, схватил кружку, осторожно
выпятил нижнюю губу и погрузил ее в чай,  чтобы убедиться, что он не слишком
горячий.  Чай был едва теплый,  но шимпанзе принялся энергично дуть на него,
пока тот совсем не остыл,  и выпил кружку залпом.  Допив последние капли, он
указательным пальцем выскреб из  кружки сахар.  Чайная церемония завершилась
тем,  что он  повесил себе кружку на нос и  так сидел минут пять,  пока весь
оставшийся сахар не стек ему в рот.
     Я  поставил клеть Чолмондели на некотором расстоянии от шатра,  а конец
цепи прибил к  толстому стволу дерева.  Так,  подумал я,  он  не будет особо
досаждать ни мне,  ни другим обитателям лагеря, но сможет наблюдать за всем,
что  происходит,  и  переговариваться со  мной  на  своем таинственном языке
"ху-ху". Но в первый же день своего пребывания в лагере Чолмондели задал мне
жару.
     Возле  шатра  у  меня  содержались с  десяток маленьких ручных обезьян,
привязанных за веревки к  вбитым в землю колышкам.  Я соорудил им для защиты
от  солнца  навес  из  пальмовых листьев.  Осматриваясь вокруг,  Чолмондели,
естественно,  наткнулся на  этих обезьян.  Одни малютки ели  фрукты,  другие
мирно спали на солнышке, не подозревая, что их ожидает. А случилось вот что:
моему молодчику захотелось поиграть в боулинг*, все равно чем.
     ______________
     * Боулинг - спортивная разновидность кеглей.

     Я работал в шатре,  когда внезапно до меня донесся крик,  которого я не
слышал никогда прежде.  Это  вопили мои  обезьянки,  и  я  тут  же  выскочил
посмотреть,   что  случилось.  Оказывается,  Чолмондели,  подобрав  булыжник
размером с  кочан капусты,  пустил его по  мартышкам,  как шар по кеглям.  К
счастью, он не попал ни в одну из них, зато перепугал до смерти.
     Как только я появился,  Чолмондели подобрал другой булыжник и уже занес
лапу  назад,   как  профессиональный  игрок,   выбирая  цель.  Он  был  явно
раздосадован,  что прошлый раз промазал. Я схватил прут, с криком бросился к
нему и от души ударил.  К моему удивлению,  Чолмондели бросил камень, накрыл
лапами голову и  принялся кататься по  земле и  вопить.  Ну,  это  он  валял
дурака: в спешке я схватил такой чахлый прутик, что он его и не почувствовал
на своей могучей и широкой, как стол, спине.
     Еще пару раз стегнув его,  я  устроил ему разнос.  Он сел и с виноватым
видом отряхнул со шкуры обрывки листьев.  С  помощью африканцев я  убрал все
находившиеся в  пределах его досягаемости камни и,  устроив для профилактики
еще одну выволочку,  возвратился к  работе.  Но  надежды на то,  что оргмеры
окажут  на  него  какое-то  воздействие,  оказались напрасными:  выглянув из
шатра,  я  увидел,  что он самозабвенно роет землю -  не иначе как в поисках
метательного оружия...
     К  моему огорчению,  вскоре после приезда в  лагерь Чолмондели заболел.
Почти две недели он отказывался от пищи,  от самых соблазнительных фруктов и
деликатесов и  даже  -  слыханное  ли  дело?  -  от  ежедневной порции  чая.
Несколько глотков воды -  вот все,  что он  принимал за день.  Он все больше
худел,  глаза у  него впали,  и  я забеспокоился,  что он умрет.  Он потерял
всякий интерес к  жизни  и  целыми днями лежал с  закрытыми глазами в  своей
клети.  По вечерам, когда становилось достаточно прохладно, я выводил его на
прогулки.  Конечно,  они не могли быть долгими -  Чолмондели так ослаб,  что
после нескольких ярдов ему приходилось отдыхать.
     Однажды я  взял с  собой на  прогулку его любимое печенье.  Мы медленно
поднялись на  вершину невысокого холма,  что  располагался вблизи лагеря,  и
уселись полюбоваться открывающимся с него видом.  Пока мы отдыхали,  я вынул
из кармана одно печенье и, облизываясь от удовольствия, съел его. Чолмондели
удивленно посмотрел на меня, ибо знал, что я всегда делю с ним еду, когда мы
выходим гулять вместе.  Я  съел еще одно печенье,  а  он смотрел мне в  рот,
словно желая понять,  так ли оно мне нравится,  как первое. Удостоверившись,
что это печенье мне понравилось не  меньше,  он сунул лапу в  карман,  вынул
одну штучку, высокомерно обнюхал и, к моему изумлению, слопал, а потом полез
в  карман снова.  Я  понял,  что ему становится лучше.  На следующее утро он
выдул полную кружку сладкого чая и  сожрал целых семнадцать штук печенья,  а
через три дня уже ел  как обычно.  В  следующие две недели аппетит его вырос
вдвое, так что я почти разорился на бананах.
     Чолмондели ненавидел только две вещи: во-первых, африканцев, во-вторых,
змей.  Может быть, африканцы сильно дразнили его, когда он был маленьким, но
только  свою  нелюбовь  к  чернокожему  племени  он  демонстрировал не  раз.
Забьется в клеть и поджидает,  пока какой-нибудь африканец не пойдет мимо, а
завидя бедолагу,  вскакивает, шерсть дыбом, размахивает руками и орет благим
матом. А уж если чернокожая толстушка имела несчастье пройти мимо с корзиной
фруктов на голове,  тут только держись:  он входил в такой раж, что бедняжке
ничего не оставалось, как бросить корзину, подобрать юбки и задать стрекача,
коли жизнь дорога.  Герой же принимался лихо отплясывать с видом победителя,
гремя цепью,  ухая и  радостно скаля зубы.  Со  змеями у  него той отваги не
было.  Завидев меня со змеей в руках, он начинал странно размахивать руками,
словно хотел сказать:  "Чур,  чур меня!" - и вопил от страха. Если же я клал
рептилию на землю и она ползла в его сторону, он удирал, насколько позволяла
цепь,  громко звал на помощь и  швырял в змею палки и комья земли,  чтобы не
дать ей подползти поближе.
     Однажды вечером,  когда я,  как обычно, собирался запереть его в клети,
он,  к моему удивлению,  наотрез отказался туда идти.  Там была приготовлена
мягкая постель из банановых листьев, и я решил, что он просто валяет дурака.
Но  когда я  напустился на него с  упреками,  он взял меня за руку,  повел в
клетку, а сам осторожно ретировался и стал обеспокоенно наблюдать за мной. Я
понял,  что  в  клети  находится что-то  для  него  страшное,  и,  тщательно
обследовав ее,  обнаружил  крошечную змейку,  свернувшуюся как  раз  посреди
подстилки.  Она была совсем не опасна, но обезьяне-то этого не объяснишь: на
моего подопечного любая змея наводила страх.
     Чолмондели быстро научился разным трюкам и  постоянно горел желанием их
продемонстрировать,  так  что,  когда мы  вернулись в  Англию,  он  приобрел
большую известность и  даже несколько раз выступал по  телевидению.  Публика
приходила в  восторг от того,  как он,  развалившись в кресле и надев шляпу,
доставал сигарету и  сам прикуривал,  как наливал себе пива,  и  от  многого
другого.  Похоже,  успехи так вскружили ему голову,  что вскоре он  удрал из
зоопарка и  отправился гулять по  Ридгнент-парку,  наводя ужас на встречных.
Дойдя до проезжей части, он увидел стоящий автобус и ловко влез в дверь - он
так любил кататься!  Однако пассажиры были явно не в восторге от перспективы
поездки с  таким спутником и  в  панике бросились к выходу.  К счастью,  тут
подоспели служители зоопарка и схватили Чолмондели. Грустно шагал он обратно
в  клетку,  но  я  бы на его месте решил,  что вид испуганных пассажиров,  в
панике  протискивающихся  к  дверям  и  застревающих  в  них,   стоит  любых
полученных за эту проделку разносов и колотушек.  Да,  чувство юмора у моего
друга было явно не на высоте!


                               Глава седьмая,
                          В КОТОРОЙ Я СТАЛКИВАЮСЬ
                      С ПРОБЛЕМАМИ ВОЛОСАТЫХ ЛЯГУШЕК,
                          ЧЕРЕПАХ И ДРУГИХ ЗВЕРЕЙ

     Отлов диких животных -  обычно, хотя и не всегда, - самая простая часть
экспедиции.  Заполучив необходимые экземпляры, нужно позаботиться, чтобы они
были  живы-здоровы,   а  это,  как  правило,  нелегко.  Животные  по-разному
реагируют на неволю,  и порой даже представители одного и того же вида ведут
себя совершенно по-разному.
     Однажды я  купил у  охотника двух  детенышей мандрила.  Мандрилы -  это
крупные павианы с зеленоватой шерстью и красными ягодицами; их можно увидеть
во  многих зоопарках.  Оба  детеныша неплохо прижились у  меня,  и  скоро  я
заметил,  что по  привычкам они сильно отличаются друг от  друга.  Например,
когда им  давали бананы,  один  тщательно очищал плод  и  съедал сердцевину,
выбрасывая шкурку,  а другой,  столь же тщательно очистив банан,  съедал как
раз шкурку, а сердцевину выбрасывал.
     Одной из важнейших статей обезьяньего рациона являлось молоко,  которое
я  выдавал им каждый вечер.  В  большой жестянке из-под керосина я  разводил
горячей  водой  порошковое  молоко,  распускал  в  нем  несколько  таблеток,
содержащих кальций, добавлял несколько ложек солода и рыбьего жира - и питье
готово;  по цвету оно напоминало слабый кофе. Большинство детенышей выпивали
его  залпом и  буквально сходили с  ума,  видя,  как  в  назначенное время я
подхожу к  ним с  кружками.  Они трясли прутья клеток,  вопили,  возбужденно
топали ногами,  пока я  разливал им  молоко.  Однако взрослых обезьян трудно
было приучить к этой странной бледно-бурой жидкости.  Не знаю почему, но они
явно относились к ней с подозрением.
     Иногда,  чтобы  добиться  желаемого,  я  разворачивал клетку,  и  вновь
пойманная  обезьяна  видела,  как  другие  с  жадностью,  вплоть  до  икоты,
расправляются с содержимым своих кружек;  тогда и новенькая задумывалась над
тем,  что,  может  быть,  непонятный напиток  все  же  заслуживает внимания.
Попробовав его,  она  уже не  могла оторваться.  Но  иногда попадалась такая
упрямица,  которая,  хоть и наблюдала за соседями с интересом,  сама наотрез
отказывалась  попробовать.   Я   решил,   что  в  этом  случае  единственная
возможность -  плеснуть содержимое кружки обезьяне на  руки.  Всем известно,
какие они чистюли,  -  обезьяна тут же примется слизывать липкую жидкость и,
убедившись, как она вкусно пахнет и приятна на вкус, охотно все выпьет.
     Большинство животных кормить довольно просто, если знаешь, что они едят
на  воле.   Хищников,  например  мангустов  и  диких  котов,  можно  кормить
козлятиной,  говядиной,  сырыми яйцами,  добавляя в рацион молоко. Но важно,
чтобы  животные получали достаточно грубой  пищи.  Когда  они  убивают  свою
добычу,  они съедают ее вместе со шкурой и костями.  Если в неволе они этого
не имеют,  то вскоре заболевают и  гибнут.  У  меня имелась корзина,  полная
перьев и  шерсти,  и  прежде чем давать мангустам козлятину или говядину,  я
непременно вываливал во всем этом куски мяса.
     С  той же  проблемой я  столкнулся и  при кормлении хищных птиц.  Совы,
например,  съедают мышь,  а через некоторое время срыгивают кости и шкурку в
форме овального мячика.  Если вы держите сов в неволе, следите за тем, чтобы
такие  мячики  появлялись регулярно,  -  это  признак хорошего самочувствия.
Однажды,  когда у  меня на попечении были совята,  а  я не мог добыть грубой
пищи,  пришлось заворачивать кусочки мяса в  вату и совать в вечно разинутые
клювы.  К моему удивлению, затея удалась, и совята отрыгивали шарики из ваты
в течение нескольких недель,  так что стало казаться, будто вся клетка у них
усыпана снежками.
     Больше всего  хлопот доставляют те  животные,  которые в  дикой природе
живут на очень ограниченной диете.  Таковы,  например,  обитающие в Западной
Африке панголины, или ящеры, - крупные существа с длинными пятнистыми носами
и  большими  хвостами,  при  помощи  которых  они  висят  на  деревьях.  Эти
диковинные животные покрыты крупными чешуйками,  что  делает их  похожими на
ожившие шишки.  На воле они питаются исключительно древесными муравьями, и в
Африке снабжать их излюбленным лакомством было нетрудно, но как же прокормят
гурманов  в  Англии?  Вот  и  приходится приучать  животных  к  заменителям,
доступным в тех зоопарках, для которых они предназначены.
     Я  предложил своему панголину смесь  из  сгущенного молока без  сахара,
мелко накрошенного сырого мяса и  сырых яиц.  Надо сказать,  что панголины -
исключительно глупые животные,  и  на то,  чтобы научить их есть новую пищу,
уходит  несколько недель.  В  первые  дни  пребывания в  неволе  они  обычно
просто-напросто переворачивают миску, если не закрепить ее намертво.
     Одним  из  моих  наиболее трудных питомцев оказалось чрезвычайно редкое
животное - выдровая землеройка. Это существо черного цвета, с длинным телом,
белыми усами  и  диковинным голым  хвостом,  похожим на  хвост  головастика.
Обитает она в  лесных речках с  быстрым течением в Западной Африке.  Как и у
панголинов,  у  нее  очень  строгая  диета:  она  питается  только  крупными
пресноводными крабами.  Поэтому первые два-три дня,  пока она не освоилась и
не привыкла к клетке, пришлось кормить ее исключительно этим деликатесом.
     Но  потом  встал  вопрос о  новой  диете.  На  местном рынке я  купил в
огромном количестве сухие  креветки,  которые аборигены употребляют в  пищу,
покрошил их,  добавил сырое яйцо и фарш.  Потом взял крупного свежего краба,
разъединил его  панцирь надвое,  выскреб содержимое,  начинил приготовленной
смесью,   склеил  обе  половины  и,  дождавшись,  пока  моя  дуреха  всерьез
проголодается,  бросил ей этого "фальшивого зайца", точнее, фальшивого краба
в  клетку.  Она набросилась на него,  раскусила в  два приема,  как обычного
краба,  а  затем принялась подозрительно обнюхивать:  очевидно,  вкус был не
тот,  к которому она привыкла.  Наконец она решилась откусить кусочек.  Надо
полагать, "краб" показался ей соблазнительным, ибо она с жадностью съела все
до конца. Так в течение нескольких недель я подавал ей к обеду как настоящих
крабов,  так и  фальшивых,  пока она окончательно не привыкла к  новой пище.
Потом я  решился на  еще  более смелый опыт -  положил в  горшочек смесь,  а
сверху -  краба. Раскусив его, землеройка обнаружила, что еда есть не только
в  нем,  но  и  под ним.  Пары дней оказалось достаточно,  чтобы приучить ее
кушать из горшочка.
     Когда мне приносят животное,  я обычно представляю, какая ему требуется
пища,  но  тем не  менее всегда спрашиваю поймавшего его охотника-аборигена,
знает ли он, чем питался пленник, чтобы легче было составить ему рацион. Как
правило,  они понятия об  этом не имеют,  но иногда,  не желая показать свое
невежество,  говорят,  что пойманные ими животные едят,  например, банга или
пальмовые орехи.  Если речь идет о крысах, мышах или белках, так оно и есть,
но если о мелких птицах или змеях, то это полная чушь, а мне приходилось так
часто это слышать,  что я  перестал верить всем охотникам,  которые заводили
разговор о пресловутых пальмовых орехах и тому подобном.
     Однажды мне  в  руки  попали  четыре  милые  и  вполне  здоровые лесные
черепахи,  которые быстро освоились в неволе и вполне уютно чувствовали себя
в  небольшом загончике,  который я  для них соорудил.  Как правило,  черепах
кормить проще,  чем  многих других животных:  они  едят почти любые листья и
овощи,  не  брезгуют также фруктами и  мелко нарубленным мясом.  Но  эти мои
гостьи оказались исключением.  Они  воротили нос  от  самых спелых фруктов и
нежных листьев,  которые я добывал для них с таким трудом.  Я не мог понять,
чем это вызвано,  и  стал беспокоиться за  их  состояние.  Но  вот однажды в
лагерь пришел местный охотник.  Показывая ему  коллекцию и  объясняя,  каких
животных я  желал бы  заполучить,  я  обратил его внимание на этих черепах и
сказал,  что  они  вот  уже  две или три недели отказываются от  любой пищи.
Охотник принялся меня уверять,  что  эти  черепахи не  едят ни  фруктов,  ни
листьев -  им  нужен  определенный вид  мелких грибов,  растущих на  мертвых
стволах деревьев. Я, конечно, ему не поверил, но виду не подал.
     Прошла еще  неделя,  а  черепахи по-прежнему крохи в  рот не  брали.  В
отчаянии я  нанял двух мальчиков,  выдал им корзины и  наказал принести этих
самых грибов.  Когда они вернулись,  я  высыпал грибы в  загон к черепахам и
стал наблюдать.
     Никогда  прежде  мне  не  приходилось видеть,  чтобы  черепахи с  такой
жадностью набрасывались на еду. Они кинулись к ней изо всех своих черепашьих
сил,  и через несколько минут от грибов не осталось и следа,  только сок тек
по  черепашьим подбородкам.  Но еще более странным оказалось то,  что,  поев
грибов,  они стали есть и  другую пищу,  а  по  прошествии нескольких недель
вовсе от них отказались, предпочитая спелые плоды манго.
     Чем  больше  увеличивалась  моя  коллекция,   тем  труднее  становилось
снабжать ее всяческими разносолами.  Мясо,  фрукты, яйца и цыплят я доставал
на местном рынке, но этого было явно недостаточно.
     Например, все птицы, большинство обезьян, галаго и лесные крысы обожают
саранчу и кузнечиков,  и, чтобы поддерж