етые воздухом земля,  и  мхи,  и  листья,  все  эти  скромные  источники
обонятельных восприятии забивались трубным гласом подвешенного в  шести-семи
метрах над нами плода джак. Вскоре небо прояснилось  и  показались  неспешно
возвращающиеся  к  дневным  обителям  крыланы.  Уже  немалое  количество  их
проследовало  мимо,  когда  несколько  особей  отклонились,так  сказать,  от
заданнойтраек-тории полета  и  осторожно  покружили  над  нашей  прогалиной,
прежде чем  направиться  к  своей  мангифере.  Ободренные  этим  проявлением
интереса, мы остаток дня развешивали на  деревьях  дополнительные  сети  при
деятельном участии внезапных ливней.
   Наши помощники из лесничества, потрясенные тем, что мы провели  ночь  под
одним из самых сильных дождей, какие обрушивались на Родригес  за  последние
восемь  лет,  нарезали  шестов  и  банановых  листьев  и  соорудили  в  гуще
кустарника небольшую лачугу, которую конголезский пигмей, возможно, счел  бы
роскошной усадьбой. Однако дареному жилью в зубы не смотрят,  и  мы  решили,
что как укрытие от непогоды лачуга сгодится - если Джон оставит свои  голени
снаружи.
   А еще мы предусмотрительно посетили неизбежные на Востоке китайские лавки
в Порт-Матурине (других нам не попалось) и приобрели  полиэтилен  и  дешевые
одеяла. С приходом темноты, когда крыланы проследовали мимо на кормежку,  мы
после бурных прений постановили, что Энн вернется в гостиницу,  как  следует
выспится и присоединится к нам на рассвете. Проводив ее, мы с Джоном сделали
из полиэтилена и одеял нечто вроде постелей и разместили в нашем  лиственном
коттедже свое имущество: солидный запас бутербродов  и  шоколада,  термос  с
чаем, фонари, а также  симпатичные  плетеные  корзиночки  (один  из  главных
предметов родригесского экспорта, местное  название  -  "тант"),  в  которые
надеялись поместить крыланов,  буде  они  попадутся  в  наши  сети.  Бросили
жребий, кому дежурить первым, я выиграл" свернулся калачиком и быстро уснул.
   Когда пришел мой  черед  нести  вахту,  я  для  разминки  совершил  обход
прогалины. Хотя уже несколько часов не было дождя,  земля  и  растительность
ничуть не просохли, и теплый воздух был до такой степени насыщен влагой, что
при каждом вдохе казалось, будто легкие впитывают воду как  губка.  Лежавшие
кругом гнилушки были облеплены множеством маленьких фосфоресцирующих грибов,
излучающих сильный зеленовато-голубой свет, так что лесная подстилка местами
напоминала  вид  ночного  города  сверху.  Подобрав  несколько  гнилушек,  я
убедился, что при свете десяти-двенадцати грибов  можно  даже  читать,  если
поднести их близко к странице.
   В разгар этого эксперимента я услышал странный  хрустящий  звук,  который
как будто доносился из чащи за нашей лачугой. Звук был  довольно  громкий  и
почему-то напомнил  мне  треск  спичечного  коробка,  сокрушаемого  пальцами
силача. Поразмыслив, я был вынужден признать, что при  всей  эксцентричности
жителей Родригеса вряд ли они будут в три часа ночи бродить по мокрому лесу,
ломая спичечные коробки. Я взял фонарь, вылез из хлипкой лачуги и  пошел  на
разведку. Правда, особой  отваги  для  этого  не  требовалось,  поскольку  в
животном мире  Родригеса  нет  опасных  особей,  если  не  считать  двуногих
прямоходящих. Тщательно обследовав заросли позади лачуги, я не обнаружил  ни
одной твари, чей голос мог бы напоминать хруст спичечного коробка. Изо  всех
увиденных мной живых существ самым агрессивным был крупный мотылек,  который
настойчиво атаковал мой фонарь. Я вернулся в лачугу и предался размышлениям.
Удастся ли нам утром поймать крыланов? Наше время на исходе  -  может  быть,
есть смысл перенести сети поближе к их обители?  Внезапно  опять  послышался
хруст, причем на этот раз совсем близко и не с одной, а с нескольких сторон.
Тут и Джон проснулся, сел и воззрился на меня.
   - Что это такое? - сонно осведомился он.
   - Ума не приложу, а началось это уже минут  десять  назад.  Я  выходил  и
смотрел, но ничего не высмотрел.
   Тем временем хруст перешел чуть ли не  в  канонаду,  и  вся  наша  лачуга
начала вибрировать.
   - Что за чертовщина? - недоумевал Джон. Я посветил на лиственную крышу  -
она дрожала и качалась как от  землетрясения.  И  пока  мы  соображали,  что
делать,  крыша  провалилась  и  на  нас  обрушился  каскад  огромных  улиток
величиной с яблоко. Жирные, мокрые, глянцевитые улитки поблескивали в  лучах
фонарей, щедро выделяя пену и расписывая наши постели интересными слизистыми
узорами.  Десять  минут  понадобилось  нам,  чтобы  избавиться  от  незваных
брюхоногих гостей и починить крышу. После чего Джон, завернувшись в  одеяло,
снова погрузился в сон, а я продолжил свои размышления. Может быть,  крыланы
относятся к плоду джак вроде меня и потому никак не ловятся?
   Через час Джон проснулся и объявил, что хочет есть.
   - Съем-ка я бутербродик-другой, - сказал он. - Рынь сюда, если не трудно.
   Я включил фонарь, посветил в угол, где помещалась наша провиантская база,
и опешил: гигантские улитки, которых мы так старательно выдворяли из лачуги,
прокрались  обратно  и,  облепив  янтарной  грудой   бутерброды,   с   явным
наслаждением поедали хлеб. В роли подстрекательницы и соучастницы  выступала
небольшая крыса с блестящим серым мехом, белыми лапками  и  пышными  черными
усами. Улитки ничуть не испугались света и продолжали уписывать наш ужин, но
у крысы нервы оказались послабее. Когда луч упал  на  нее,  она  замерла  на
секунду - только усы трепетали да глаза  беспокойно  вращались,  -  потом  с
пронзительным писком повернула кругом и метнулась ко мне  под  одеяло,  явно
посчитав мою постель безопасным пристанищем. Пришлось  разобрать  все  ложе,
чтобы изгнать ее оттуда. Выставив крысу из лачуги в лес, я  отнял  у  улиток
остатки  бутербродов  и,  пока  Джон   выбирал   наименее   пострадавшие   и
сколько-нибудь пригодные в пищу, снова  отправил  улиток  на  дальний  конец
прогалины. Через час с небольшим Джон опять проснулся и заявил, что все  еще
хочет есть.
   - Не может этого быть, - возразил я. - Ты ел всего час назад.
   - Ел, что осталось после улиток, - обиженно сказал Джон. - Но ведь у  нас
еще должно быть печенье. Печенье и чашка чая - это то, что надо!'
   Я вздохнул, включил фонарь и с  удивлением  обнаружил  на  нашем  камбузе
прежнюю сцену. Улитки приползли  назад  и  уплетали  печенье,  и  моя  серая
подружка была тут же. Снова луч света заставил крысу с  истерическим  воплем
кинуться к моей постели, причем на сей раз  она  явно  заключила,  что,  чем
ближе ко мне, тем безопаснее, и попыталась протиснуться  в  мою  штанину.  Я
решительно изгнал ее в лес, вышвырнул следом улиток и перенес остатки  наших
припасов к Джонову ложу. Пусть теперь он поближе  познакомится  с  крысой...
Попятно, после всех этих приключений нам уже было  не  до  сна,  и  мы  сени
дожидаться утра, перебрасываясь отрывочными репликами. Перед самым рассветом
мы услышали, как Энн пробирается к нам через лес.
   - Поймали что-нибудь? - спросила она, подойдя к лачуге.
   - Ничего, - ответил я, - если не считать улиток и крысу. Может быть,  еще
что-нибудь добудем, когда рассветет.

   Постепенно небо  приобрело  лимонный  оттенок,  свет  прибывал  с  каждой
минутой, мы  покинули  нашу  изъеденную  улитками  обитель  и  спустились  к
деревьям по соседству с сетями.
   - Не могу понять, почему они не прилетают, -  сказал  я.  -  Запах  этого
окаянного джака наверно в Чикаго слышно!
   - А я знаю, в чем дело, - отозвался Джон. - Я думаю... Однако нам  так  и
не привелось услышать, что думал Джон,  потому  что  он  наклонился  вперед,
напряженно всматриваясь.
   - Что это? - показал он рукой. - Там что-то попало в сеть. Уж  не  крылан
ли?
   Мы дружно уставились на прогалину, где тонкие как паутина сети совершенно
терялись на фоне деревьев и теней.
   - Точно! - взволнованно подхватила Энн. - Я тоже вижу. Конечно, крылан.
   - Похоже, вы правы,  -  сказал  я.  -  Но  каким  образом,  черт  возьми,
ухитрился он попасть в ловушку так, что мы ничего не заметили?
   В эту минуту над прогалиной возник крылан, произвел быструю и  осторожную
разведку и удалился, позволив нам  установить,  во-первых,  что  полет  этих
рукокрылых абсолютно бесшумен, и, во-вторых, что  сверху,  где  стояла  наша
лачуга,  мы  бы  его  никак  не  увидели:  стоило  крылану  опуститься   над
прогалиной, как его тотчас поглотили неровные тени.
   К этому времени стало совсем светло, и мы с волнением обнаружили,  что  в
сетях застрял не один, а целый десяток крыланов. Наш  восторг  не  поддается
описанию, ведь, по чести говоря, мы почти не надеялись на успех.
   Крыланы висели неподвижно, не бились и не  вырывались,  и  мы  решили  не
снимать их с сети; подождем немного - может быть,  поймается  еще  несколько
штук. В последующие полчаса на прогалину залетал не один крылан, но они были
слишком осторожны и держались слишком высоко, чтобы запутаться в тенетах.  В
конце концов, понимая, что  больше  улова  не  предвидится,  мы  приготовили
корзинки и стали выбирать добычу из ячеи.
   Первым делом, мы определили пол крыланов. И  с  досадой  установили,  что
попались  одни  самцы.  Вблизи  они  были  еще  красивее:  спина  -   яркого
каштаново-рыжевого  оттенка,  плечи  и  живот  переливаются  золотой  рябью,
мягкие, словно замша, тонкие  крылья  -  угольно-черные.  Пухлые  золотистые
мордочки  с  соломенно-желтыми  глазами  делали  их  похожими  на   сердитых
игрушечных мишек с крыльями. Мелкая ячея сделала свое - крылья  основательно
запутались, и, истратив попусту четверть часа  на  попытку  освободить  одно
крыло, мы сдались и стали просто разрезать сеть. Естественно,  мы  соблюдали
предельную осторожность, чтобы не повредить нежные крыловые перепонки, да  и
сети старались не кромсать без нужды.

   Это была нелегкая работа, тем более что негодующие крыланы  при  малейшей
возможности вонзали в замешкавшийся палец острые, как иголка, зубы.  Все  же
мы  высвободили  их  без  чрезмерного  ущерба  для  сетей  и  разместили   в
корзиночках по одному. После чего нас еще ожидал кропотливый труд по починке
и развешиванию сетей.
   Тут подошли и оба наших помощника из лесничества,, чтобы принять  дневное
дежурство. Они от души посмеялись,: слушая наш рассказ о том, как обошлись с
лачугой брюхоногие любители бутербродов, после чего приступили к ее ремонту,
а мы, пообещав  вернуться  вечером,  с  торжеством  повезли  свою  добычу  в
Порт-Матурин.
   Городская школа великодушно предоставила в наше распоряжение  новехонькое
классное помещение площадью три на шесть метров, еще не освоенное жадными до
знаний юными островитянами. Мы заключили,  что  свежепокрашенный  и  нарядно
убранный класс как нельзя лучше подходит для содержания крыланов,  набросали
на пол ветки и развесили проволочные подносы  для  привезенного  с  Маврикия
множества фруктов. Решили предоставить самцам свободно летать по  классу,  а
самок,   когда   поймаем,   держать   в   корзинках.   Не   желая   прослыть
женоненавистником,  спешу  уточнить,  что  кажущаяся  дискриминация  всецело
объяснялась тем, что самки были для  нас  несравненно  ценнее  самцов  и  мы
приготовились беречь их как зеницу ока.
   В конце дня мы возвратились на прогалину к нашим двум верным  помощникам,
сторожившим крыланов, и  в  свете  угасающей  зари  взобрались  на  утес,  с
которого было видно колонию. В целом крыланы вели себя спокойно, хотя сон их
временами прерывался и они весьма проворно меняли положение, ловко  цепляясь
за ветки когтистыми пальцами. Иногда то один, то другой из  них  снимался  с
дерева и вяло летал по кругу, чтобы затем  вернуться  на  старое  место  или
повиснуть  на  другой  ветке.  Царила  почти  полная  тишина;  лишь  изредка
завязывалась перебранка, когда какой-нибудь крылан случайно начинал  теснить
спящего сородича.
   Впрочем, был в колонии один отнюдь не тихий экземпляр - толстый  детеныш,
которого мы нарекли Эмброузом. Мамаша не желала больше выкармливать  его,  а
Эмброуза это никак не устраивало. Хотя детеныш размерами почти  сравнялся  с
родительницей, он считал себя вправе по-прежнему  висеть  на  ней  и  сосать
материнское молоко, когда вздумается. И так  как  мамаша  твердо  стояла  на
своем, Эмброуз изливал свое негодование в отвратительных  капризных  звуках.
Визжа и пища, он гонял злосчастную родительницу с  ветки  на  ветку,  норовя
зацепиться за нее передними конечностями, и после каждой  неудачной  попытки
давал выход своей досаде в злобных криках.  Безобразный  концерт  прерывался
лишь в те минуты, когда мамаша, не выдержав нервного напряжения, снималась с
ветки и перелетала  на  другое  дерево.  Тут  Эмброуз  поневоле  смолкал  на
короткое время, потому что все силы его уходили на  то,  чтобы  собраться  с
духом и лететь следом за ней. В конце концов  он  настигал  родительницу  и,
передохнув, снова принимался визжать и вязаться к ней.
   - До чего же, мерзкий отпрыск, - сказала Энн. - Будь у меня такой,  я  бы
убила его.
   - Его место в интернате, - рассудительно заметил Джои.
   - Тогда уже скорее в исправительной колонии, - возразила Энн.
   - По мне, так лишь бы он ненароком не попал в наши сети, - вступил  я.  -
Вот уж кого я сразу отпущу на волю, пусть даже это будет самочка.
   - Точно, - сказал Джон. - Не дай бог целыми днями слушать этот визг.
   Когда стемнело, мы спустились в нашу лиственную обитель и провели ночь  в
обществе настойчивых  гигантских  улиток,  нескольких  миллионов  комаров  и
парочки   воинственно   настроенных   здоровенных   многоножек.   Крыса   не
показывалась, цз чего я заключил, что она отсиживается в  норе,  оправляясь,
от нервного потрясения.
   Утром обнаружилось, что пойманы еще две летучие  мыши,  и  обе,  к  нашей
радости, самки. Мы извлекли их из сетей и с  превеликими  предосторожностями
отвезли в классное помещение. Первые наши  узники  прекрасно  освоились:  по
всему классу были разбросаны фрукты, пол покрыт толстым слоем помета.
   На следующий день нам предстояло в два часа вылетать на Маврикий, из чего
следовало, что мы должны успеть с  утра  пораньше  отловить  недостающее  до
полной квоты количество крыланов. Успех всего предприятия,  что  называется,
висел на волоске, и  мы  облегченно  вздохнули,  когда  зеленоватый  рассвет
озарил попавшихся в сети тринадцать крыланов, в числе которых были  и  столь
нужные нам самки. Всего мы отловили двадцать пять крыланов,  так  что  можно
было отпускать на волю семь самцов. Собрав заключительный улов  и  разместив
пленников по отдельным  корзинкам,  мы  свернули  сети  и  в  последний  раз
поднялись по  каменистой  тропе.  Покидая  Каскад-Пиджин,  мы  слышали,  как
Эмброуз продолжает канючить, приставая к своей родительнице. Поистине,  этот
крылан твердо намеревался сделать все от него зависящее, чтобы не вымереть!
   Доставив в классное помещение последнюю партию, мы приступили к  проверке
самцов, чтобы отобрать для своей колонии взрослых  и  молодых  в  надлежащем
соотношении.  Затем  посадили  в  корзинки  лишних,  отвезли  их   к   устью
Каскад-Пиджин и, выбрав место повыше, стали одного за другим подбрасывать  в
воздух. Каждый из них сразу взял курс на расположениую в долине колонию. Дул
довольно сильный встречный ветер, и мы с интересом  отметили,  что  крыланам
было нелегко с ним справиться: они то и дело опускались по пути на  дерево,,
чтобы передохнуть.  Мы  спрашивали  себя,  каково-то  им  приходится,  когда
зарядит буря на три-четыре дня, а то и на неделю.
   После этого, разместив по корзинкам отобранные экземпляры, мы направились
в  аэропорт  и   погрузили   необычный   багаж   в   кабину.   Представитель
иммиграционных властей и полицейский приветливо помахали  нам  на  прощание;
самолет разогнался на пыльной дорожке и  взлетел  над  рифом.  Я  с  грустью
покидал Родригес  -  он  произвел  на  меня  впечатление  очаровательного  и
неиспорченного уголка природы. Хоть бы он подольше таким оставался...  А  то
ведь стоит туристам открыть этот остров, как его постигнет тот же удел,  что
уже постиг множество прекрасных уголков земли.
   Приземлившись на Маврикии, мы отвезли  крыланов  в  оборудованные  Дэйвом
вольеры в Блэк-Ривер. Они отлично перенесли путешествие и  быстро  освоились
на  новом  месте.  Вися  под  проволочной  крышей,  обменивались   негромким
чириканьем, и заготовленный для них разнообразный корм  пользовался  большим
успехом. Воодушевленные удачей, мы вернулись в гостиницу,  приняли  ванну  и
отправились обедать. Когда дошло до сладкого, Гораций осведомился,  что  мне
подать.
   - А что у вас есть? - спросил я, не желая попасть впросак, как это было с
омарами.
   - Есть чудесные фрукты, сэр, - ответил он.
   Я посмотрел на него. Да нет, на розыгрыш непохоже.
   - Какие именно? - спросил я.
   - Мы получили отличные, спелые плоды джак, сэр, - горячо произнес он.
   Я попросил принести сыру.

   5
   ВОЛШЕБНЫЙ МИР

   За стеклянной дверью гостиной  номера-люкс  тянулась  широкая  прохладная
веранда. Каких-нибудь двадцать шагов по жесткой траве среди томно вздыхающих
на ветру высоких  казуарин  отделяли  веранду  от  просторного  белоснежного
пляжа, отороченного колеблющимся рваным  ожерельем  из  кораллов  и  цветных
раковин.  Вдалеке  белел  рокочущий  прибоем  риф,  а  за  ним  расстилалась
чистейшая синева Индийского океана. Промежуток между пляжем с его  хрустящим
кладбищем коралловой крошки и широким рифом в непрестанно меняющемся  пенном
уборе занимала лагуна  -  почти  километровая  полоса  светло-голубой  воды,
гладкой, словно молоко в тарелке, чистой, как алмаз, и таящей ни  с  чем  не
сравнимый волшебный мир.
   Всякий натуралист, обладающий счастливой возможностью  путешествовать  по
свету, испытывал безграничный восторг от красоты и сложности живой  природы,
но и уныние оттого, что жизнь одного человека - несправедливо короткий срок,
когда подумаешь, как много надо увидеть,  наблюдать,  осмыслить  в  цветнике
загадок, коим является  наш  земной  шар.  Вы  проникаетесь  этим  чувством,
впервые видя красоту, разнообразие и богатство тропического дождевого леса с
его готическим скопищем тысяч  различных  деревьев  в  оплетке  из  лиан,  в
убранстве из  орхидей  и  эпифитов  -  смыкание  такого  обилия  видов,  что
недоумеваешь, как могло развиться столь великое множество  разных  форм.  Вы
проникаетесь этим чувством, впервые видя огромное  сообщество  копытных  или
беспокойные полчища птиц. Вы проникаетесь этим чувством, видя,  как  бабочка
выходит из куколки, а стрекоза  из  личинки,  наблюдая  полные  разнообразия
изящные брачные игры, ритуалы и запреты, связанные с продолжением  рода.  Вы
проникаетесь этим чувством, когда  впервые  видите,  как  палочка  или  лист
оборачивается насекомым,  а  пятнистая  тень  оказывается  стадом  зебр.  Вы
проникаетесь  этим  чувством  при  виде  гигантского,   необозримого   стада
дельфинов, восторженно ныряющих и кувыркающихся в своем голубом  мире,  -  и
наблюдая крохотного паучка, исторгающего  из  собственного  хрупкого  тельца
нескончаемую прозрачную пить, вдоль которой он совершает воздушные  вылазки,
исследуя окружающее его безбрежное пространство.
   Но есть еще одно, пожалуй, самое-самое важное впечатление, удивительное и
смиряющее, которое всякий натуралист должен  испытать,  пока  он  жив,  -  я
говорю о знакомстве с тропическим рифом. Думается,  это  тот  самый  случай,
когда  работают  едва  ли  не  все  ваши  органы  чувств;  более  того,   вы
приближаетесь к таким восприятиям, о которых прежде  и  не  подозревали.  Вы
превращаетесь в рыбу, насколько это вообще возможно для  человека,  слышите,
видите, осязаете, как она, и в  то  же  время  вы  подобны  птице,  парящей,
скользящей, петляющей над морскими выпасами и лесами.
   В первый раз я познал это сказочное ощущение на Большом Барьерном рифе  в
Австралии, но там, к сожалению,  у  нас  были  тол