Огромные глаза изучали
нас с детским простодушием.  Уши дергались взад и вперед, словно зверь махал
нам.  Глубоко вздохнув, он приблизился к нам на несколько футов все с тем же
наивным выражением на морде. Вдруг Огастин взвизгнул так, что все подскочили
и едва не опрокинули лодку.  Мы сердито зашикали на него,  а зверь продолжал
смотреть на нас все с такой же невозмутимостью.
     - Да вы не бойтесь, - громко сказал Огастин, - это самка.
     Он выхватил из рук старика весло и стал шлепать им по воде,  брызгая на
гиппопотама.  Зверь широко разинул пасть.  Обнажились такие зубищи!  Кто  не
видел,  просто  не  поверил бы.  Внезапно,  без  каких-либо  видимых усилий,
огромная голова ушла под воду.  Несколько секунд ничего не было видно, но мы
не  сомневались,  что чудовище рассекает воду где-то под нами.  Потом голова
снова вынырнула - на этот раз, слава богу, в двадцати ярдах выше по течению.
Гиппопотам опять  выпустил  две  струйки  воды,  призывно  помахал  ушами  и
скрылся,  чтобы  через секунду показаться вновь еще  дальше от  нас.  Старик
буркнул что-то и отобрал весло у Огастина.
     - Огастин,  что за безрассудство такое?  - спросил я, стараясь говорить
резко и строго.
     - Сэр,  этот ипопо был  не  самец...  это  самка,  -  объяснил Огастин,
обиженный моим недоверием.
     - Откуда ты знаешь? - требовательно вопрошал я.
     - Маса,  я  всех здешних ипопо знаю.  Это самка.  Если бы это был самец
ипопо,  он  бы  сразу нас сожрал.  А  это самка,  она не такая злая,  как ее
хозяин.
     - Да здравствует слабый пол, - сказал я Бобу.
     Тем  временем старик,  стряхнув оцепенение,  пустил лодку стрелой через
реку,  и она врезалась в гальку.  Мы выгрузили снаряжение, попросили старика
подождать нас и зашагали к логову питона.
     Тропа  шла  через  старый  огород,  где  лежали огромные гниющие стволы
поваленных деревьев.  Между этими великанами выращивали маниоку, потом землю
оставили  под  паром,  и  тотчас  всю  расчистку сплошным  покровом затянули
колючие кустарники и вьюнки. Такие заброшенные расчистки всегда полны всякой
живности. Пробиваясь сквозь густые заросли, мы видели кругом множество птиц.
В воздухе серо-голубыми пятнышками на зеленом фоне парили маленькие красивые
мухоловки,  вокруг  притаившихся во  мраке,  оплетенных вьюнками пней  бойко
прыгали,  отыскивая кузнечиков,  какие-то  птички,  поразительно похожие  на
наших английских зарянок.  Впереди с земли поднялась пестрая ворона и тяжело
полетела  прочь,   предостерегая  всех  хриплым  криком.   В  гуще  колючего
кустарника с  россыпью розовых цветов,  над которыми жужжали большие голубые
пчелы,  нас  встретил каскадом нежных  рулад  дрозд.  Некоторое время  тропа
извивалась среди влажного и душного кустарника,  но он вдруг кончился,  и мы
вышли на окутанный трепещущим маревом золотистый луг.
     Хороши на  вид эти луга,  но  ходить по ним не очень-то приятно.  Трава
была  жесткая и  колючая,  и  росла она  кочками,  которые,  словно западня,
подстерегали невнимательного путника.  Там,  где свет солнца падал на выходы
серого камня,  миллионы чешуек слюды искрились и слепили глаза. Палящие лучи
жгли нам  шею  и,  отражаясь от  блестящей поверхности камня,  обдавали лицо
жаром,  как раскаленная печка. Обливаясь потом, мы брели по этим пронизанным
солнцем просторам.
     - Надеюсь,  у  проклятой рептилии хватило ума скрыться в  нору в  таком
месте,  где есть хоть немного тени,  - сказал я Бобу. - На этих камнях можно
зажарить яичницу.
     Огастин -  он бодро топал впереди,  и  его алый саронг весь потемнел от
пота - повернул ко мне покрытое испариной лицо и осклабился.
     - Жарко, маса? - участливо спросил он.
     - Ага, очень жарко, - ответил я. - Далеко еще идти?
     - Нет, сэр, - сказал он, показывая вперед. - Вон там... Маса не заметил
человека, которого я оставил сторожить?
     Я  проследил за его указательным пальцем и увидел поодаль участок,  где
при каком-то древнем катаклизме породы были подняты и смяты, будто простыня,
и образовалась низенькая гряда,  пересекающая саванну.  На макушке гряды под
лучами  солнца  терпеливо сидели два  охотника.  Заметив нас,  они  встали и
приветственно замахали грозными копьями.
     - Он там, в норе? - с тревогой крикнул Огастин.
     - Там, там, - донесся ответ.
     Когда мы  подошли к  гряде,  я  сразу понял,  почему питон решил занять
оборону здесь. Поверхность скал была иссечена множеством сообщающихся мелких
пещерок,  отполированных водой и ветром, а так как они слегка уходили вверх,
обитатели могли не опасаться,  что их затопит во время дождей.  Устье каждой
пещерки было около восьми футов в  ширину и  трех в высоту.  Для змеи вполне
достаточно,  хотя  и  маловато для  большинства других животных.  Догадливые
охотники спалили  всю  траву  кругом,  надеясь  выкурить рептилию.  Змея  не
обратила на  дым никакого внимания,  зато мы теперь очутились по щиколотку в
золе и мягком пепле.
     Мы с Джоном легли на живот и вместе вползли в пещеру,  чтобы высмотреть
питона и  составить план  действий.  В  трех-четырех футах  от  входа пещера
сужалась,  дальше мог протиснуться только один человек.  После яркого солнца
здесь казалось особенно темно,  и  мы  ничего не  увидели.  Присутствие змеи
выдавало лишь  громкое,  злобное шипение,  звучавшее всякий  раз,  когда  мы
двигались.  Потом нам передали фонарь,  и  мы  направили электрический луч в
узкий ход.
     Впереди,  в  восьми  футах  от  нас,  туннель  заканчивался,  и  там  в
углублении,  свернувшись кольцами, лежал питон, блестящий, словно только что
покрытый лаком.  Насколько мы могли судить,  он был около пятнадцати футов в
длину и  очень толстый.  Недаром же  Гаргантюа сравнивал его со своим мощным
бедром.  Питон был явно не в духе. Чем дольше мы на него светили, тем громче
и протяжнее он шипел.  Наконец шипение перешло в жуткий визг. Мы выползли из
туннеля и  сели передохнуть.  Из-за приставшей к  нашим потным телам золы мы
стали теперь почти такими же черными, как охотники.
     - Надо только набросить ему петлю на шею, потом потянуть что есть силы,
- сказал Боб.
     - Все правильно,  но в том-то и дело - как набросить петлю? Не хотел бы
я  застрять в  этой щели,  если он задумает напасть.  Там так тесно,  что не
развернешься, и никто не поможет, если дело дойдет до поединка.
     - Что верно, то верно, - признал Боб.
     - Остается только  одно,  -  продолжал я.  -  Огастин,  пойди-ка  сруби
побыстрее палку с рогулькой на конце... длинную... Слышишь?
     - Слышу,  сэр,  -  сказал  Огастин,  взмахнул своим  широким  мачете  и
затрусил к опушке леса, до которого было ярдов триста.
     - Запомни,  -  предупредил я Боба,  - если нам удастся его вытащить, на
охотников не надейся.  В Камеруне все считают питона ядовитым. Они убеждены,
что у  него не  только укус смертелен,  а  есть еще ядовитые шпоры на хвосте
снизу.  Так вот, когда вытянем питона, не рассчитывай, что мы схватим его за
голову,  а они за хвост. Ты берись с одного конца, я - с другого, и дай бог,
чтобы они решились помочь нам посередине.
     - Прелестная перспектива, - сказал Боб, задумчиво цикая зубом.
     Вернулся Огастин с длинной прямой рогатиной. Сделав петлю из тонкой, но
прочной веревки (фирма заверила меня,  что она выдерживает триста английских
фунтов),  я  привязал ее  к  рогульке.  Потом  отмотал  футов  пятьдесят,  а
оставшийся клубок вручил Огастину.
     - Сейчас я полезу внутрь и попробую надеть эту веревку ему на шею. Если
надену - покричу, и пусть все охотники дружно тянут. Ясно?
     - Ясно, сэр.
     - Только ради бога, - сказал я, осторожно ложась на золу, - пусть тянут
не слишком сильно... Я не хочу, чтобы эта тварь свалилась на меня.
     Держа палку и  веревку в  руке,  а  фонарик в зубах,  я медленно пополз
вверх по  пещере.  Питон все так же  яростно шипел.  Теперь надо было как-то
протолкнуть вперед палку,  чтобы накинуть петлю на  голову змеи.  Оказалось,
что с фонарем в зубах этого не сделаешь. Чуть шевельнешься, и луч уже светит
куда угодно,  только не в нужную точку.  Тогда я пристроил фонарь на камнях,
направив  луч  прямо  на  питона,   после  чего  бесконечно  осторожно  стал
пододвигать палку к рептилии. Питон свернулся в тугие кольца, поверх которых
лежала голова. Нужно было заставить его поднять голову. Для этого был только
один способ - хорошенько ткнуть в питона рогатиной.
     После  первого тычка  блестящие кольца  словно  вздулись от  ярости,  и
раздалось такое резкое и  злобное шипение,  что  я  едва  не  выронил палку.
Стиснув ее покрепче в  потной руке,  я  ткнул еще раз и опять услышал резкий
выдох.  Пять раз  пришлось мне  ткнуть палкой питона,  прежде чем мои усилия
увенчались  успехом.   Голова  вдруг  взметнулась  над  кольцами,  и  широко
разинутая розовая пасть  попыталась схватить рогатину.  Движение было  таким
внезапным,  что я  не успел накинуть петлю.  Питон трижды повторил выпад,  и
каждый раз я пытался его заарканить,  но мне это никак не удавалось,  потому
что я не мог подползти достаточно близко.  Рука все время вытянута,  а палка
тяжелая,  и  оттого все мои движения очень неловки.  Весь в поту,  с ноющими
мышцами, я выполз на свет божий.
     - Не годится,  -  сказал я Бобу.  - Он прячет голову в кольцах и только
делает выпады... никакой возможности заарканить его.
     - Давай я попробую, - предложил Боб, сгорая от нетерпения.
     Он  взял палку и  полез в  пещеру.  Долго мы  видели только его широкие
ступни,  которые скребли камень,  стараясь нащупать опору. Наконец он выполз
обратно, отчаянно ругаясь.
     - Не годится, - сказал он. - Так мы его никогда не поймаем.
     - А  если срубить палку с  крючком на  конце,  вроде пастушьего посоха,
сможешь ты зацепить удава за кольцо и вытащить? - спросил я.
     - Думаю,  что смогу,  -  ответил Боб.  -  Во всяком случае заставлю его
развернуться, и мы опять попробуем захватить петлей голову.
     Получив точные указания,  какой толщины палка нам нужна,  Огастин снова
отправился в  лес и  вскоре принес двадцатифутовую жердь с  кривым сучком на
конце.
     - Если бы ты мог залезть вместе со мной и светить мне через плечо, было
бы легче, - сказал Боб. - А то я все время сталкиваю фонарь с камня.
     Мы заползли в пещеру и остановились, плотно притиснутые друг к другу. Я
светил в глубь туннеля,  Боб медленно продвигал вперед свою палку с огромным
крючком.  Осторожно,  чтобы раньше времени не  спугнуть питона,  он  зацепил
верхнее кольцо, лег поудобнее и изо всех сил дернул.
     Эффект  был   несколько  неожиданным.   Весь  клубок  после  секундного
сопротивления поехал вниз,  прямо на  нас.  Ободренный успехом,  Боб  отполз
назад (отчего нам  стало еще теснее) и  опять потянул.  Змея подвинулась еще
ближе и стала расправлять кольца.  Новый рывок - из клубка высунулась голова
и  метнулась  в  нашу  сторону.  Стиснутые,  будто  два  шпрота-переростка в
чересчур  маленькой  банке,   мы  могли  двигаться  только  назад.  Со  всей
скоростью,  какую можно было здесь развить,  мы  дружно поползли на животе к
выходу. Наконец туннель чуть-чуть расширился, позволяя как-то маневрировать.
Боб  взялся  за  палку  и  с  мрачной  решимостью рванул.  Он  напоминал мне
долговязого черного  дрозда,  который  сосредоточенно старается выдернуть из
земли толстого червя.  Мы снова увидели питона.  Он неистово шипел, и кольца
трепетали от страшного напряжения мышц, силившихся сбросить крючок. Еще один
хороший рывок -  и Боб подтянет змею к самому выходу.  Я быстро выкарабкался
наружу.
     - Давайте веревку! - заорал я охотникам. - Живей... живей... веревку!
     Они кинулись выполнять команду.  В  ту же секунду Боб выполз из пещеры,
встал и шагнул назад,  готовясь последним усилием выдернуть змею на открытое
место, где мы сможем навалиться на нее. Но камень под ногой Боба качнулся, и
он  упал  навзничь.  Палка выскочила у  него  из  рук,  змея  мощным усилием
освободилась от  крючка  и,  словно  капля  воды  на  промокашке,  буквально
всосалась в трещину,  где на первый взгляд и мышь не поместилась бы.  Только
хвост -  каких-нибудь четыре фута - торчал наружу, когда мы с Бобом упали на
него  и  вцепились изо  всех  сил.  Могучие мышцы  питона  пульсировали,  он
отчаянно старался утащить свой  хвост  в  расщелину.  Гладкие чешуи дюйм  за
дюймом выскальзывали из наших потных рук,  и вдруг змея исчезла.  Из трещины
до нас дошло торжествующее шипение.
     Хватая ртом воздух, мы с Бобом глядели друг на друга - черные от золы и
пепла, руки и ноги в ссадинах, одежда мокрая от пота. Говорить мы не могли.
     - Она ушла,  маса,  -  заметил Огастин, у которого явно была склонность
подчеркивать очевидные вещи.
     - Эта змея очень сильная, - уныло заключил Гаргантюа.
     - Никто  не  справится с  такой змеей,  -  сказал Огастин,  пытаясь нас
утешить.
     - Она  очень,  очень  сильная,  -  снова затянул Гаргантюа,  -  намного
сильнее человека.
     Я молча угостил всех сигаретами. Присев на корточки, мы закурили.
     - Ладно,  - в конце концов философски произнес я, - мы сделали все, что
могли. В следующий раз повезет больше.
     Но Боб не мог успокоиться.  Питон,  о котором он так мечтал,  был уже в
его руках и вдруг ушел -  разве можно с этим примириться! Мы укладывали сети
и  веревки,  а  Боб  бродил вокруг,  бормоча себе под нос какие-то  яростные
слова. Когда мы двинулись в обратный путь, он уныло зашагал следом.
     Солнце клонилось к горизонту.  К тому времени,  когда мы миновали луг и
ступили на заброшенную расчистку, мир уже окутался зелеными сумерками. Всюду
в сырых зарослях,  точно изумруды, мерцали и переливались огромные светляки.
Они парили в теплом воздухе,  вспыхивая розовыми жемчужинами на фоне темного
кустарника.  Воздух был  полон  вечерних запахов -  дыхание леса  и  влажной
земли,  сладкий  аромат  смоченных росой  цветов.  Сова  прокричала дряхлым,
скрипучим голосом, отозвалась другая...
     Мы вышли на шуршащую, молочно-белую песчаную косу. Перед нами бронзовой
лентой струилась река. Старик и мальчик спали, свернувшись калачиком на носу
лодки.  Проснувшись,  они сразу взялись за весла,  и  в  полной тишине лодка
заскользила вниз по темной глади.  Из окон большого дома, стоявшего на холме
высоко  над  нами,  падали  снопы  света  и,  как  аккомпанемент к  плеску и
бульканью наших весел,  тихо звучала граммофонная пластинка. У самого берега
лодку  окутало облачко белых  мотыльков.  Сквозь  филигрань леса  позади нас
просвечивала хрупкая,  немощная луна,  из  сгустившейся между деревьями тьмы
снова вырвался печальный крик совы...


                                Глава вторая
                                Лысые птицы

                             Письмо с нарочным

     Мистеру Дж. Дарреллу,
     Отдел зоологии,
     Управление OAK,
     Мамфе

     Уважаемый сэр!
     Посылаю вам двух животных,  они похожи на тех, что вы показывали мне на
картинках.  Когда будете посылать мне деньги, то лутше завирните их в клачок
бумаги и  дайте бою,  который принес животных.  Сами знаете,  ахотник всигда
ходит грязный, так если можно, пошлите мне кусок мыла.
     С наилучшими пожеланиями.
                                                         Ваш Питер Н'амабонг

     В восьми милях от реки Кросс, за густым лесом, лежит деревушка Эшоби. Я
хорошо знал и деревушку, и ее жителей, так как во время одного из предыдущих
путешествий она несколько месяцев была моей базой.
     Вокруг Эшоби обитало много зверья,  а  эшобийцы показали себя искусными
охотниками,  поэтому теперь мне очень хотелось связаться с ними и узнать, не
согласятся ли  они помочь нам с  отловом животных.  Легче всего получить или
передать какую-нибудь информацию на базаре, и я вызвал нашего повара Филипа,
обаятельного человека,  у  которого  губы  вечно  были  растянуты в  улыбке,
обнажая торчащие зубы.  Ходил он так,  будто аршин проглотил, а когда к нему
обращались,  вытягивался как по команде "смирно", и можно было подумать, что
он  прошел  армейскую выучку.  Тяжело ступая,  повар  поднялся на  веранду и
вытянулся передо мной в струнку, словно гвардеец.
     - Филип, мне нужен кто-нибудь из Эшоби, - сказал я.
     - Да, сэр.
     - Ну  вот,  когда  пойдешь на  базар,  найди  какого-нибудь  эшобийца и
приведи его сюда, мне нужно кое-что передать в Эшоби, ясно?
     - Да, сэр.
     - Только смотри, не забудь. Найди мне кого-нибудь из Эшоби.
     - Да, сэр, - ответил Филип и зашагал к кухне.
     Он не любил тратить время на лишние разговоры.
     Прошло два дня,  эшобийцы не появлялись,  и,  занятый другими делами, я
вообще позабыл о  своем поручении.  А  на  четвертый день увидел,  как Филип
важно   вышагивает   по    аллее   в    сопровождении   слегка   испуганного
четырнадцатилетнего  парнишки.   Собираясь  в  "город",  то  есть  в  Мамфе,
парнишка,  вероятно,  надел самое лучшее,  что у  него было.  Очаровательный
наряд:  рваные шорты защитного цвета и  грубая белая рубаха,  явно сшитая из
какого-то мешка с таинственными,  но,  бесспорно, нарядными голубыми буквами
"ПРОИЗВОДСТВО BE"  поперек спины.  На  голову  он  напялил старую соломенную
шляпу,  которая  от  времени  приобрела приятный серебристо-зеленый оттенок.
Филип втащил это несмелое существо на веранду и  важно вытянулся в струнку с
видом  человека,  которому после  очень долгих упражнений удался чрезвычайно
трудный фокус. Наш повар говорил довольно своеобразно, и я не сразу научился
разбирать его  скороговорку,  этакий невнятный рев  -  что-то  среднее между
голосом фагота и рычанием фельдфебеля,  для которого все на свете глухие.  А
когда Филип волновался, то и вовсе было трудно его понять.
     - Кто это? - спросил я, обозревая подростка.
     Филип явно обиделся.
     - Это  тот  человек,   сэр,   -  проревел  он,  будто  объясняя  что-то
несмышленому ребенку.  Потом  нежно  посмотрел на  своего протеже и  хлопнул
беднягу по спине так, что тот едва не слетел с веранды.
     - Вижу, что человек, - терпеливо сказал я. - А что ему надо?
     Он  свирепо  нахмурил  брови  и  снова  хлопнул  дрожащего парня  между
лопатками.
     - Говори, - промычал он, - говори, маса ждет.
     Мы  ждали  с  интересом.   Парнишка  потоптался  на  месте,  растерянно
пошевелил пальцами ног и  робко улыбнулся,  не отрывая взгляда от земли.  Мы
терпеливо ждали.  Вдруг он поднял глаза,  снял головной убор,  кивнул и чуть
слышно молвил:
     - Доброе утро, сэр.
     Филип  посмотрел на  меня  с  широкой улыбкой,  словно это  приветствие
вполне объясняло приход парня.  Решив,  что мой повар от  природы не наделен
даром искусного и тактичного следователя, я сам стал задавать вопросы.
     - Мой друг, - сказал я, - как тебя зовут?
     - Питер, сэр, - жалобно промямлил он.
     - Его зовут Питер,  сэр, - рявкнул Филип, на тот случай, если я чего-то
недопойму.
     - Ну, Питер, так зачем же ты ко мне пришел?
     - Маса,  этот человек,  ваш повар,  сказал мне,  что масе нужен человек
передать что-то в Эшоби, - удрученно сказал парнишка.
     - А! Так ты из Эшоби? - осенило меня.
     - Да, сэр.
     - Филип, - сказал я, - ты врожденный болван.
     - Да, сэр, - радостно согласился Филип.
     - Почему ты не сказал мне, что он из Эшоби?
     - Ва! - ахнул Филип, потрясенный до глубины своей фельдфебельской души.
- Я же сказал масе, что это тот человек.
     Махнув рукой на Филипа, я снова обратился к парнишке.
     - Слушай, мой друг, ты знаешь в Эшоби человека, которого зовут Элиас?
     - Да, сэр, я его знаю.
     - Отлично.  Так вот, скажи Элиасу, что я опять приехал в Камерун ловить
зверей,  ладно?  Скажи ему, что я прошу его опять работать у меня охотником.
Скажи,  чтобы он пришел в Мамфе поговорить со мной. Скажи ему, что этот маса
живет в доме масы OAK, понял?
     - Понял, сэр.
     - Молодец. А теперь быстро иди в Эшоби и передай все Элиасу. Я дам тебе
сигарет, чтобы тебе