письму две  бутылки виски.  Оставалось
надеяться на скорый ответ.

     Дворец Фона,
     Бафут, Баменда

                             Мой дорогой друг!
     Твое письмо от 23-го получил с большой радостью.  Я был счастлив, когда
прочел его и узнал, что ты снова в Камеруне.
     Я  буду ждать тебя,  приезжай в любое время.  Оставайся у нас,  сколько
захочешь, никаких возражений.
     Мой  рестхауз  всегда  открыт  для  тебя,   когда  бы  ты  ни  приехал.
Пожалуйста,  передай мой искренний привет своей жене и  скажи ей,  что у нас
найдется о чем поболтать, когда она приедет.
                               Преданный тебе
                                                                  Фон Бафута

     Милая Софи  любезно вызвалась задержаться в  Мамфе на  несколько дней и
привезти  в  Бафут  остающуюся часть  нашего  снаряжения и  животных,  а  мы
поклялись, что при первой же возможности организуем ее переезд.
     Дорога на  Бафут  была  ужасная -  сплошные ямы,  выбоины и  камни,  но
местность кругом дивная. Поначалу мы ехали через густой лес в речной долине,
нас окружали окутанные лианами высоченные деревья,  и на этот раз мы увидели
кое-каких  птиц  -  турако,  птиц-носорогов  и  ярко  окрашенных  карликовых
зимородков.  Наш путь пересекали сотни речушек,  через которые мы переезжали
по  шатким деревянным мостам;  в  воде резвились,  галдя и  махая нам вслед,
африканские  ребятишки,  над  сырыми  берегами  тучами  кружили  красивейшие
разноцветные бабочки.  Постепенно,  почти незаметно дорога стала подниматься
вверх,  потом  лес  вдруг  расступился,  и  перед нами  до  самого горизонта
простерлась  побеленная  солнцем  саванна.  Теперь,  вырвавшись  из  зеленых
щупальцев леса, я могла, оглядываясь назад, любоваться им, но и здесь кругом
клубилась красная пыль, проникая сквозь все щели в кузове грузовика, и когда
мы  уже вечером подъехали к  обители Фона,  нас вполне можно было принять за
краснокожих индейцев.
     После липкой духоты Мамфе и  жары на лесной дороге так легко дышалось в
прохладном воздухе Бафута... В тусклом вечернем свете можно было рассмотреть
просторный двор и  скопление хижин,  составляющих усадьбу Фона,  а справа от
нас,  на макушке некоего подобия ступенчатой пирамиды,  высился внушительный
рестхауз Фона,  чем-то  похожий на итальянскую виллу,  с  широкой верандой и
аккуратной черепичной крышей.  Впрочем,  сейчас  нам  некогда  было  изучать
окрестности.
     - Ну-ка, давайте выгрузим животных, разместим их на веранде и покормим,
пока совсем не стемнело! - распорядился Даррелл.
     Бои засуетились, разбирая наше снаряжение, мы с Джерри перенесли клетки
на наиболее прохладную часть веранды,  а  отвечающий за кухню Пий принес мне
теплого молока,  чтобы  развести детское питание.  Зажгли керосиновые лампы,
приготовили  себе  еду,  кое-как  умылись  и  повалились  в  изнеможении  на
раскладушки.
     Утром явился нарочный с письмом от Фона:

                              Мой добрый друг!
     Я рад, что ты снова прибыл в Бафут. Я приветствую тебя. Когда отдохнешь
после путешествия, приходи ко мне.
                              Твой добрый друг
                                                                  Фон Бафута

     Почти всю  первую половину дня  мы  наводили порядок в  своем зверинце,
чистили и кормили его обитателей и готовились к тому,  чтобы должным образом
устроить животных,  кои  могли  поступить в  ближайшие дни.  Принимали также
необходимые меры,  чтобы Софи возможно скорее могла присоединиться к нам. Не
менее важно было засвидетельствовать свое почтение хозяину.  За нашим двором
помещался осененный ветвистой гуавой  дворик поменьше,  где  и  располагался
собственный дом Фона,  уменьшенная копия рестхауза,  где мы остановились. На
верхней ступеньке крыльца стоял сам  Фон Бафута,  высокий стройный мужчина в
отороченном синей вышивкой простом белом халате и с такого же цвета ермолкой
на голове. По лицу его было видно, что он счастлив видеть Джерри.
     - Добро пожаловать, добро пожаловать, мой друг, ты приехал...
     - Да, я снова в Бафуте. Как поживаешь, мой друг?
     - Отлично, отлично. - Он и впрямь выглядел отлично.
     Затем  Джерри  представил  Фону  меня,  и,  стоя  рядом,  мы,  наверно,
представляли забавное зрелище -  великан ростом около двух метров возвышался
над моими полутора метрами,  и  моя ручонка совершенно исчезла в его могучей
пятерне.
     - Пойдем в дом, - сказал он, жестом предлагая следовать за ним.
     Мы очутились в  приятном прохладном помещении,  всю обстановку которого
составляли  леопардовы  шкуры  на  полу  и  украшенные  изумительной резьбой
деревянные кушетки с  горами подушек.  Мы  сели;  одна  из  жен  Фона тотчас
принесла поднос  с  неизбежной бутылкой виски  и  стаканами.  Держа  в  руке
стакан,  наполненный до краев "Белой Лошадью", Джерри осторожно заговорил об
одном непростом деле.
     - Мой друг, я опасался снова приезжать в Бафут, потому что один человек
говорил  мне,  будто  ты  сильно  сердишься  на  меня  из-за  книги,  где  я
рассказывал, как весело мы проводили время в прошлый раз*.
     ______________
     * Мне говорили, что местные политические деятели сообщили Фону, будто я
изобразил его бабником и пьянчужкой. Дж.Д.

     Фон был явно удивлен и недовольно осведомился:
     - Кто же это тебе говорил?
     - Один европеец там, в Буэа.
     - А,  европеец!  -  Фон  пожал плечами,  удивляясь,  как  это мы  могли
поверить словам какого-то белого. - Ложь это. Я никогда на тебя не сердился.
     Он подлил нам виски и продолжал:
     - Эта книга, которую ты написал, она мне здорово понравилась. Через нее
весь мир узнал мое имя.  Всякие люди узнали его, ты молодец. Когда я ездил в
Нигерию на встречу королевы,  там у  всех европейцев была твоя книга,  и они
просили меня написать в ней мое имя.
     Его слова обрадовали нас с Джерри,  потому что нам говорили,  будто Фон
воспринял написанное Дарреллом как страшное оскорбление.  Не задерживаясь на
этой теме, мы спросили Фона, как ему понравилась королева.
     - Очень даже понравилась, отличная женщина. - Он рассмеялся.
     - Совсем,  совсем маленькая,  вроде тебя. - Он показал на меня. - Но ей
пришлось там выдержать нагрузку. Ва! Очень сильная женщина.
     Мы поинтересовались, как ему понравилась Нигерия.
     - Не  понравилась,  -  твердо  сказал  Фон.  -  Слишком жарко.  Я  весь
обливался потом,  а  эта королева,  ей  хоть бы что,  идет себе и  совсем не
потеет, замечательная женщина.
     Он  с  явным удовольствием вспоминал свою поездку в  Лагос и  рассказал
нам, как преподнес королеве резной бивень слона в дар от народа Камеруна.
     - Я  подарил его  от  имени всех людей Камеруна.  Королева села там  на
такое кресло,  и я тихо так подошел к ней,  чтобы вручить бивень.  Она взяла
его,  а тут все европейцы стали говорить, что не годится показывать королеве
свой зад,  поэтому все только пятились.  И я тоже стал пятиться.  Ва!  А там
ступеньки,  смекаете?  Я боялся упасть,  но шел очень тихо и не упал - а как
мне страшно было!
     Я  поймала взгляд Джерри и подала ему знак,  озабоченная не только тем,
что рисковала остаться без ленча, но и тем, что этот разговор мог затянуться
надолго.
     Фон взял с  нас обещание,  что мы придем снова вечером,  и обратился ко
мне, широко улыбаясь:
     - Вечером я покажу тебе, как мы веселимся здесь, в Бафуте.
     Стараясь улыбаться так же широко, я поспешила сказать:
     - Хорошо, хорошо.
     Вернувшись в рестхауз, мы застали стоящих на заднем крыльце людей, один
из которых тут же протянул нам калебас, говоря:
     - Маса, маса, гляди.
     Джерри  осторожно  вытащил  из   горлышка  калебаса  банановые  листья,
служившие пробкой.
     - Ну, и что у тебя там?
     - Там бери-ка, сэр.
     - Бери-ка? - удивилась я. - Это что же такое?
     - Первый раз слышу, - отозвался Даррелл.
     - Может, лучше спросить, вдруг там сидит какая-нибудь ядовитая тварь?
     - Пожалуй, ты права... Это плохой зверь? Он укусит меня?
     - Нет, сэр, никогда. Это детеныш.
     Джерри  заглянул внутрь  и  увидел крохотную белочку длиной семь-восемь
сантиметров.
     - Ну как? - обратился он ко мне. - Берешь? Скорее всего, она умрет.
     - Конечно,  возьму.  Вспомни,  ты  говорил,  что Малютка умрет,  но она
выжила.
     Так еще одна африканская белочка поселилась в яслях,  устроенных мной в
углу  одной  из  комнат,  обогреваемом инфракрасной печкой.  Мамфе,  как  мы
назвали ее,  не стала такой ручной,  как Малютка,  но тоже обожала, когда ей
почесывали животик.
     После обеда,  вооружившись двумя керосиновыми лампами и двумя бутылками
виски,  мы явились к плясовому дому Фона.  Как же не похож был этот вечер на
душные вечера в  Мамфе.  Температура воздуха была  вполне терпимой;  иногда,
ложась спать, здесь достаточно было укрыться тонким одеялом. Через несколько
дней я обнаружила,  что моя сыпь проходит -  очень кстати, ибо вряд ли можно
рассчитывать на  симпатию публики,  если  на  тебя  вдруг нападает чесотка в
самых сокровенных местах.
     Одетый в  красно-желтую мантию,  Фон выглядел великолепно,  и рука его,
само собой, сжимала стакан, наполненный виски.
     - Сегодня ночью все мы повеселимся, - возвестил он.
     Мы  разместились на  стульях  в  конце  плясового  зала,  напоминающего
армейский манеж.  Большие  плетеные  стулья  были  расставлены на  невысоком
помосте под  бдительным надзором портретов всех  членов британской династии,
начиная с королевы Виктории.  Фон посадил Джерри справа от себя;  перед нами
стоял столик с  непременной бутылкой виски и  стаканами.  Явился королевский
оркестр в  составе четырех юношей и  двух жен Фона,  вооруженных барабанами,
флейтами  и  наполненным  сухой  кукурузой  калебасом.  Их  сопровождали еще
несколько жен Фона. Сам правитель с улыбкой обратился к Джерри:
     - Мой  друг,  ты  помнишь  европейский танец,  который показывал мне  в
прошлый раз, когда был в Бафуте? Как ты его называл - конга? Так вот, сейчас
я покажу тебе кое-что.
     По  его  знаку  оркестр принялся играть что-то,  отдаленно напоминающее
конгу,  и шеренга жен Фона пришла в движение. Так вот как выглядит бафутская
версия  конги!  Даррелл был  весьма  тронут  этим  зрелищем и,  когда  танец
закончился, сказал:
     - Это просто замечательно!
     Фон  радостно  расхохотался.  Я  поспешила  похвалить его  музыкантов и
танцующих жен.
     - Ва! Я от них очень устаю, они мне голову морочат.
     - Джерри тоже говорит, что я морочу ему голову, - отозвалась я.
     - Хорошо твоему мужу,  у него только одна жена, а у меня их куча, и они
все время морочат мне голову.
     - Что ж, - деловито отметила я, - у кого нет жен, нет и детей.
     Мои слова вызвали у Фона такой приступ веселья,  что я испугалась,  как
бы его не хватил удар,  но все обошлось,  и  он,  одной рукой вытирая слезы,
другой похлопал Джерри по спине.
     - А  твоя  жена  неплохо соображает.  -  Он  ткнул меня пальцем в  бок,
погладил по голове и добавил: - Мне бы такую жену.
     К счастью,  его излияния были прерваны звуками оркестра,  который рьяно
принялся отчебучивать какой-то лихой мотив.
     - Почему бы тебе не потанцевать с ним, Джеки? - заметил Джерри.
     Я  пришла в  ужас.  Правда,  возвращаясь из  Аргентины,  я  на пароходе
постигла секреты танца ча-ча,  но здесь речь шла о настоящих танцах,  и Фон,
как и  все африканцы,  был наделен чудесным чувством ритма,  в  чем ни  один
европеец не мог бы сравниться с ним.
     - Глупости,  - ответила я. - Это исключено. Не говоря уже о том, что он
чуть не в два раза выше меня. Только людей насмешим.
     Однако Даррелл не унимался и обратился к Фону:
     - Мой друг, ты не мог бы показать свой танец моей жене?
     - Как же, как же, отлично.
     И не успела я опомниться,  как он повлек меня в круг танцующих. Оркестр
в это время исполнял нечто похожее на самбу, и я предложила Фону научить его
этому танцу. Фон пребывал в весьма приподнятом настроении, и вот уже мы лихо
кружимся в  танце,  который весьма заинтриговал бы специалистов из Латинской
Америки.  Ничего, главное - нам было очень весело. Джерри потом рассказывал,
какое  потешное  зрелище  мы  являли  собой:   я   то  и  дело  исчезала  за
развевающимися полами мантии Фона,  и  порой казалось,  что у него появилась
еще одна пара ног.  Мы отплясывали так с полчаса, и я совершенно выбилась из
сил.  В  награду за  мои  старания Фон поднес мне большой калебас с  мимбо -
местным  пальмовым  вином.   Мне  уже  доводилось,  увы,  дегустировать  сей
драгоценный напиток,  на вид похожий на разбавленное молоко,  пахнущий,  как
жженая резина,  что же  касается вкуса,  то я  бессильна подобрать достойное
сравнение,  скажу  только,  что  он  отвратителен.  Фон  лично  дегустировал
содержимое пяти калебасов,  прежде чем остановил свой выбор на одном из них,
и  налил мне  полный стакан.  Как  быть?  Незаметно вылить -  невозможно,  а
потому,  сделав глубокий вдох,  я глотнула вина и - дивись, читатель! - даже
широко улыбнулась Фону и  заверила его,  что  мимбо и  впрямь первоклассное.
Поскольку он  пристально следил за мной,  оставалось только и  дальше делать
маленькие глотки, изображая удовольствие.
     - Ты позволишь твоим женам выпить вместе со мной? - спросила я.
     - Конечно, конечно.
     Он жестом подозвал их,  и  я  с облегчением поспешила разлить вино в их
сложенные чашечкой ладони.
     Не  успели мы  оглянуться,  как начался рассвет.  У  меня раскалывалась
голова, пора было закругляться, и Фон настоял на том, чтобы проводить нас до
самого рестхауза.
     - Спокойной ночи,  -  сказал  он  на  прощание,  -  мы  с  вами  хорошо
повеселились.


     Вскоре к  нам присоединилась Софи.  Она выглядела очень усталой,  но  в
прохладном климате саванны заметно ожила.  Наша коллекция сильно разрослась,
и  мы  решили разделить ее  на три части -  отдельно млекопитающие,  птицы и
рептилии.  Поделили между собой и обязанности по уходу за подопечными.  Было
разработано несложное расписание. На рассвете - обычно около пяти утра - нам
приносили чай,  затем мы  кормили детенышей и  меняли подстилки,  после чего
производили общий смотр.  Каждое животное тщательно осматривали,  прежде чем
чистить клетки, при этом надлежало проверить, сколько корма съедено, сколько
осталось,  как  выглядит  помет,  нет  ли  в  поведении  данного  экземпляра
каких-либо отклонений,  требующих медицинского вмешательства.  Мы  старались
управиться с этими процедурами до завтрака,  чтобы в остальные утренние часы
вымыть посуду,  приготовить корм для животных и договориться с нашим поваром
Филипом,  что необходимо закупить на местном рынке. Если оставалось время до
ленча,  готовили аппаратуру для съемок. После ленча требовалось хоть немного
доспать,  особенно после ночных увеселений с  Фоном.  Отдохнув,  пили чай  и
принимались готовить  корм  для  вечерней трапезы,  а  кроме  того,  кормили
детенышей,  принимали новые экземпляры и, что было особенно важно, оказывали
медицинскую помощь тем,  кто в  этом нуждался.  Пожалуй,  самым трогательным
пациентом за  все  время  нашего  пребывания в  Бафуте  была  крупная  самка
шимпанзе, угодившая в проволочную ловушку. Оба ее запястья были распороты до
кости,  началось заражение крови.  Мы тщательно очистили раны и присыпали их
антибиотиком,  сделали инъекцию пенициллина,  но  обезьяна очень ослабла,  и
кожа  ее  приобрела  необычный оттенок.  К  счастью,  в  Баменде  служили  и
настоящий врач,  и ветеринар,  и мы послали за ними,  чтобы осмотрели нашего
пациента.  После  тщательного осмотра они  решили взять у  шимпанзе кровь на
исследование, так как ветеринар заподозрил, что у нее сонная болезнь.
     - Интересный случай,  -  сказал он, - однако боюсь, вы напрасно тратите
время,  пытаясь спасти ее.  Но все равно спасибо,  что обратились к  нам.  Я
договорюсь с  людьми в  OAK,  чтобы они  дали вам знать,  что покажет анализ
крови. И вообще, если вам понадобится моя помощь, не стесняйтесь дать знать,
хотя я вижу, что вы отлично сами со всем справляетесь.
     Шимпанзе умерла  на  другой  день,  и  анализ крови  подтвердил диагноз
ветеринара;  оставалось утешиться сознанием,  что  мы  при  всем  желании не
смогли бы ее спасти.  К счастью,  в остальном наши медицинские вмешательства
сводились к  избавлению животных от  глистов и  от  песчаных блох  -  весьма
широко распространенных паразитов, которые селились на конечностях обезьян и
которых было  несложно удалить при  помощи обычной булавки.  Приходилось нам
заниматься   и   переломами,   вызванными  грубым   обращением  или   плохой
конструкцией  ловушек;   частенько  поступающие  к   нам  животные  страдали
кишечными  заболеваниями.   Так  я  узнала,  что,  вопреки  распространенным
убеждениям,  дикие твари живут отнюдь не в  какой-то утопической среде,  где
все  создано для  их  блага.  Иные  получаемые нами  экземпляры находились в
ужасающем состоянии. Пожалуй, одним из самых ярких событий нашего пребывания
в  Бафуте явился вечер,  когда Фон  провозгласил Джерри своим заместителем и
преподнес ему комплект своих великолепных мантий -  великая честь, тем более
что  наш  хозяин  не  скрывал своего отрицательного отношения к  большинству
европейцев.
     В разгар посвященного сему уникальному событию празднества мне пришлось
извиниться  и  покинуть  общество,  ибо  размеренное бытие  нашей  маленькой
счастливой общины  в  рестхаузе было  нарушено весьма беспокойным фактором в
лице маленького тощего детеныша шимпанзе.  На  первых порах он  был сплошное
очарование, чем-то похожий на японскую куклу. Софи, как и следовало ожидать,
души в нем не чаяла и оправдывала все его шалости, говоря, что он совсем еще
крошка.  Но с ростом шимпанзенка росло и его озорство. Один лишь Джерри умел
как-то  управляться с  ним,  да и  его терпению стал приходить конец,  когда
Чамли взял в  привычку каждое утро на рассвете кувыркаться и  прыгать на его
кровати и вообще всячески безобразничать. Следует отметить, что его отличала
великолепная память,  и  он быстро усваивал то,  чему его учили.  Как я  уже
сказала,  он облюбовал кровать Джерри,  а не мою (слава Богу!),  почему было
важно  научить его  не  мочить  постель.  После  одного-двух  фальстартов он
научился при  нужде свешивать свою корму с  кровати,  однако иногда впопыхах
забывал об этом правиле.
     Еще  одного шимпанзе,  Минни,  нам  преподнес местный владелец кофейной
плантации,  и  Даррелл целый день промаялся,  заманивая новое приобретение в
клетку,  которую  мы  привезли на  лендровере Фона.  Минни  оказалась весьма
подозрительным существом и  совершенно не желала иметь дело с  нами и  нашей
клеткой,  и Джерри пришлось затеять с ней этакую игру в фанты. Я восхищалась
его  терпением,  и  Минни  успела  поглотить  великое  разнообразие  лакомых
фруктов,  тогда как  нам за  весь день пришлось ограничиться бутылкой пива и
двумя-тремя бананами.  В конце концов Даррелл все же заманил ее в узилище, и
когда уже в  рестхаузе мы  выпустили пленницу в  специальную сборную клетку,
она   спокойно  восприняла  смену   обстановки.   Вообще   же   Минни   была
очаровательное существо,  вот  только  когда  ей  требовалось привлечь  наше
внимание,  она поднимала такой визг,  на  какой только шимпанзе способны.  В
этом не  было ничего страшного,  поскольку в  селении Фона никто особенно не
реагировал на  шум,  но  я  с  тревогой спрашивала себя,  что будет на борту
парохода,  когда  мы  направимся домой  в  Англию.  Но,  как  всегда говорил
Даррелл, зачем ломать себе голову над проблемой, прежде чем она возникнет...
     Готовясь покинуть Бафут,  мы с Софи испытывали смешанные чувства.  Было
решено,  что мы поедем к  морю по британской территории с  наиболее хрупкими
экземплярами,  тогда как  Джерри повезет по  гудронному шоссе в  французской
части Камеруна рептилий и основную часть нашего снаряжения.  Сно