угие тропические кустарники.  В
ослепительном сиянии  солнечных лучей  все  вокруг  казалось  ненатуральным,
походило  на  роскошные декорации для  грандиозного голливудского фильма  из
колониальной жизни.  Казалось,  вот-вот  на  шаткой  бамбуковой  лестнице  в
безупречных белых  парусиновых брюках  возникнет желчный  Сомерсет Моэм.  Но
вместо него,  почти столь же  высокомерно,  взирали на  нас из  бассейна две
черепахи.
     Наша  спальня  представляла  собой,   мягко  говоря,  нечто  совершенно
невиданное.  В окнах не было никакой необходимости,  так как свет проникал в
комнату сквозь многочисленные щели в стенах;  некоторые были до того велики,
что  через них  открывался великолепный обзор бескрайних морских просторов с
разбросанными там  и  сям островками.  Гигантских размеров кровати провисали
посередине -  не  вызывало сомнения,  что  в  давние времена из  них  выпали
какие-то  очень важные детали.  Песок на  полу  приятно хрустел под  ногами,
привнося в  жилище свежий уличный колорит.  Наш  роскошный двухместный номер
начинался с малюсенького,  размером с прямостоящий гроб, закутка, сделанного
из   искореженных  пустых   банок   из-под   керосина,   накрытых  облезлой,
невообразимо  яркой,   клетчатой  клеенкой.   Посреди  этого   "шотландского
ансамбля" торчала узкая трубка,  из которой (мы это проверили на собственном
опыте,  когда открывали кран) вылетала струя морской воды и била прямо вам в
глаз. Что и говорить, это был не "Риц", но в столь идиллическом окружении мы
на это и не рассчитывали.
     Едва  мы   успели  распаковать  вещи  и   аккуратно  развесить  их   на
единственном имевшемся в номере стуле,  как,  взглянув через перила веранды,
увидели  подплывающих к  отелю  в  каноэ  юношу,  бронзового  от  загара,  и
светловолосую  девушку.   Юношу  звали  Марк.   Он   оказался  ихтиологом  с
научно-исследовательской станции Смитсоновского института,  расположенной на
одном из  рифов,  в  четверти мили  от  нас.  На  время нашего пребывания на
островах Марк согласился исполнять обязанности консультанта и проводника. Он
был очень хорош собой,  с легким оттенком чего-то восточного в чертах, позже
я  выяснил,  что его мать была японкой.  Умница,  превосходный знаток своего
дела,  он сразу сделался нашим наставником и  другом,  как и  работавшая под
руководством студентка Кэти. В тот же день Марк повел нас на коралловый риф,
примерно в  миле  от  нашего жилья;  здесь он  проводил свои  исследования и
поэтому был коротко знаком почти со всеми рыбами в округе.
     Мы  бросили якорь на  песчаное дно у  края рифа,  где глубина достигала
всего шести футов, и, надев маски, нырнули в теплую воду.
     Погружаясь в  ослепительно сияющую воду тропического моря,  испытываешь
поистине непередаваемые ощущения.  Маска -  это своего рода волшебная дверь,
ее  стекло,  предохраняя  глаза  от  раздражающего  действия  морской  воды,
открывает путь в  сказочный мир чудес.  Вначале мы  скользили над золотистым
песчаным дном, которое было расцвечено ярким, созданным из солнечного света,
постоянно менявшимся узором,  напоминавшим кольчугу;  похожие  на  необычные
пятнистые сковороды морские коты стремглав удирали с нашего пути.  То здесь,
то  там  в  убранстве из  разноцветных водорослей,  губок  и  ярких  асцидий
драгоценными  камнями  вспыхивали  крошечные  коралловые  островки;   каждый
островок находился словно  в  кортеже рыбок:  оранжевых,  алых,  синих,  как
полуночное летнее небо,  желтых,  будто одуванчики,  полосатых,  в  крапинку
ребристых,   игольчатых  и  таких  невообразимых  форм,   которые  вовсе  не
поддавались описанию.  Мы плыли все дальше,  и вскоре впереди замаячил риф -
страна   причудливых  гротов  и   каналов,   прячущихся  зарослей  губок   и
замысловатых  коралловых  дебрей,  а  также  огромных  коралловых  замков  с
развевающимися   на   губчатых   стенах   флагами-водорослями.    Попадались
кораллы-мозговики,  похожие на  черепа сраженных в  битве и  упавших в  море
великанов,  чьи  скелеты стали  частью  рифа.  Отовсюду доносилось щелканье,
урчание, скрежет и писк рыбьих разговоров, споров, кормов.
     Выберем один из каналов и проследуем по его извилистому,  словно угорь,
руслу.  Вот с обоих берегов канала к вашим плечам,  будто пытаясь их обнять,
протянулись  водоросли;  к  разноцветным стенам  прилипли  похожие  на  плод
конского каштана морские ежи;  впереди,  маня за собой, весело мчится рыбка.
За  поворотом канал неожиданно расширяется,  и  вы оказываетесь на небольшой
поляне   с   мельчайшим  песком,   усеянным  жирными  черными  голожаберными
моллюсками  -   такое  впечатление,   словно  морской  фургон  по   доставке
деликатесов  случайно  потерял  партию  колбас.   Чуть  дальше  узкий  канал
превращается в огромную долину рыб,  и вы,  плывя вдоль края рифа, начинаете
чувствовать пульс моря,  как  оно набегает и  откатывается.  Еще мгновение -
риф,  резко обрываясь,  уходит вниз,  теряясь в  густой черноте,  а под вами
ничего нет, кроме таинственной пугающей морской бездны.
     Марк знал тот  или иной риф столь же  досконально,  как люди знают свой
приусадебный участок. Он всегда мог с уверенностью сказать, по какому каналу
следует плыть,  где сделать левый,  а  где правый поворот,  куда повернуть у
большого коралла-мозговика и  сколько проплыть футов,  чтобы найти именно ту
губку,  коралл или рыбу,  которые вам нужны.  Он  ориентировался среди рифов
так,  как человек ориентируется в  своем родном городе,  и  если бы  не  его
помощь и  советы,  мы  пропустили бы или не смогли понять массу интересного.
Язык животных,  птиц и  до  некоторой степени пресмыкающихся состоит большей
частью из  едва уловимых движений и  поз,  каждая из  которых что-то значит;
чтобы постичь их,  можно потратить много времени -  тогда для  вас не  будет
загадкой,  что говорит,  например,  своим хвостом волк.  То же относится и к
подводной жизни.  Нам пришлось изучать новый незнакомый язык и  мы  задавали
массу вопросов.  Почему эта  рыба все время лежит на  боку?  А  та  стоит на
голове?  Что так отчаянно защищает та рыба и  почему другая,  словно уличная
женщина, пристает ко всем подряд? Если бы не помощь Марка, мы, бесспорно, не
смогли бы понять и тысячной доли того, что происходило вокруг нас.
     Взять,   например,   рыб   семейства  помацентровых.   Эти   маленькие,
бархатисто-черные маленькие создания - страстные садоводы. Каждая из рыбешек
выбирает отдельный участок коралла,  на  котором растут тщательно охраняемые
ею  водоросли;  причем это не только место для житья,  но и  кладовая.  Свой
маленький  садик  рыбка  защищает  от  всех  пришельцев,   и   храбрость  ее
удивительна.  У  той,  за  которой  мы  наблюдали,  сад  размером  шесть  на
двенадцать футов располагался на  громадном коралле-мозговике.  Поначалу она
привлекла наше внимание тем, что без всякой видимой причины очень решительно
атаковала черного и колючего, словно подушка для иголок, морского ежа, мирно
катившегося мимо.
     Разобравшись,  мы поняли, что морской еж намеревался протопать прямо по
находившейся перед  домом  лужайке,  проявив тем  самым  свою  зловредность.
Как-то утром мы застали нашу маленькую подружку в совершенном отчаянии из-за
того,  что на  ее драгоценный садик напала банда рыб-попугаев.  Эти крупные,
кричащей зелено-сине-красной  расцветки рыбы  со  ртами,  напоминающими клюв
попугая,   словно  стая   жадных  разноцветных  индийских  крокодилов  нагло
слоняются вдоль  рифа;  когда  они,  срывая  водоросли с  кораллов,  острыми
клювами царапают риф,  раздается очень громкий неприятный скрежет.  Рыб было
так много, что наша малышка растерялась, не зная, с какой начать атаку.
     К тому же у разбойников была четко выработанная стратегия. Один из них,
на  полной  скорости подлетев к  саду,  начинал  рвать  водоросли на  глазах
хозяйки,  а  та,  хотя и  была раз в  двадцать меньше,  тут же  бросалась на
обидчика и выдворяла его со своей территории.
     Но  пока рыбка была занята одним непрошеным гостем,  другие члены шайки
дружно опустошали сад.  Возвратившаяся хозяйка снова кидалась в  бой,  и все
повторялось сначала. К счастью, прибыв на место, мы спугнули рыб-попугаев до
того,  как  им  удалось  нанести  саду  значительный урон.  Но,  несмотря на
оказанную поддержку,  наша знакомая так  и  не  прониклась к  нам  доверием.
Где-то втайне она подозревала,  что Ли сидит на особой, состоящей в основном
из водорослей,  диете и  потому имеет виды на ее собственность;  вот почему,
стоило Ли  подплыть слишком близко к  ее  сокровищу,  рыбка тут же бросалась
яростно его защищать.
     Среди  множества достойных всяческого внимания сторон жизни кораллового
рифа не было ни одной,  столь интригующей и озадачивающей, как половая жизнь
синеголового  губана.   Если  Фрейд  полагал,   что  половая  жизнь  средней
человеческой особи  очень сложна,  то  он  получил бы  нервное расстройство,
доведись ему подвергнуть психоанализу эту рыбу.  Уже одно то, что определить
пол  губана  практически невозможно,  заставило бы  призадуматься известного
психоаналитика.
     В ранней юности синеголовые губаны вовсе не синеголовые.  Сколько бы вы
ни  пытались выяснить почему,  вам так и  не  удастся докопаться до  истины.
Молодые губаны желтые и совсем непохожи на своих родителей.
     Однако не следует отчаиваться.  Когда они подрастают,  их окраска резко
меняется,  и они становятся густо-синего цвета с светло-синей головой. Затем
самец облюбовывает среди кораллов участок и  в  ожидании дам защищает его от
всех   пришельцев.    Огромный   сексапильный   губан   способен   ежедневно
"спариваться" с сотней самок -  факт,  на фоне которого все сногсшибательные
подвиги  легендарных  героев-любовников  выглядят  просто  детским  лепетом.
Совершенно потерявшие голову дамы находят его неотразимым и  толпами валят в
его апартаменты. Вот здесь-то и начинаются сложности. Молодые самцы, слишком
юные и неопытные для того,  чтобы обзавестись собственным гаремом, болтаются
вблизи дома взрослого самца, поджидая самок.
     Группы юных самцов заставляют самку резко всплывать вверх,  так что она
выметывает икру,  которую они  тут  же  оплодотворяют.  Естественно,  ничего
хорошего из  этого  не  получается,  и  это  с  полным правом можно  назвать
стрельбой из  пушки по  воробьям.  Чтобы иметь право приглашать к  себе дам,
молодой губан должен выбрать себе участок и уметь его защищать,  а для этого
нужно вначале подрасти, сменить цвет и получить собственную жилплощадь.
     А теперь посмотрим, как ведет себя самка губана. Несомненно, количество
икринок и соответственно полученных из этих икринок мальков довольно мало по
сравнению с  тем,  которое в состоянии оплодотворить взрослый самец.  Что же
делает самка?  Нечто, на наш взгляд, фантастическое и совершенно обычное для
губанов:  она меняет пол,  то есть из желтой самки превращается в огромного,
мощного синего самца,  способного захватить и  защищать собственный участок.
Все это она проделывает необычайно ловко и  вскоре ежедневно "спаривается" с
десятками других самок.  Это,  на  мой взгляд,  полная и  неоспоримая победа
обитателей подводного царства в  борьбе  за  женское равноправие.  В  общем,
любовь в мире губанов -  это некое магическое действо, разобраться в котором
натуралисту-любителю поначалу очень сложно.
     Мы   отсняли  для  нашей  программы  и   защиту  приусадебного  участка
помацентровыми,   и   невероятную  половую  жизнь  синеголовых  губанов,   и
многое-многое другое.  Однажды Аластер так  увлекся,  что  начал  руководить
подводными съемками,  забыв, что трубка акваланга - не мегафон; в результате
он  чуть  не  утонул.  В  целом  же  съемки  этой  серии  прошли без  особых
происшествий и фильм получился удачным.
     Нашей   следующей   съемочной  площадкой  должен   был   стать   остров
Барро-Колорадо,  а  так как мы с Ли знали,  что для сбора группы потребуется
несколько дней, то решили провести их на островах Сан-Блас. Редко где в наши
дни  встретишь  столь  первозданную идиллию.  Одно  лишь  омрачало  жизнь  -
предстоящий разговор с  хозяином отеля,  Израилом.  Мне не часто приходилось
выяснять отношения с  хозяевами отелей,  но  на  сей  раз я  имел достаточно
оснований.  В конце концов, мы не возражали против песка на полу и того, что
сами стелили себе постели - в том случае, когда удавалось найти белье; мы не
сетовали,  когда в  душе  вдруг резко прекращалась подача морской воды из-за
того,  что трубы были наглухо забиты креветками;  мы  не возмущались,  когда
из-за  отсутствия двух шурупов наш  унитаз взбрыкивал,  словно необъезженная
лошадь,  грозя сломать тонкую бамбуковую перегородку и низвергнуть нас прямо
в морскую пучину.  Напротив,  мы готовы были закрыть глаза на все эти мелкие
неудобства,  очарованные прелестью острова.  То,  что не  укладывалось ни  в
какие рамки,  было наше питание.  К  завтраку,  состоящему из кофе,  тостов,
джема и кукурузных хлопьев,  у нас не было никаких претензий, зато остальные
трапезы наполняли нас  отчаянием.  Решив быть твердым,  но  справедливым,  я
отправился к Израилу.
     - Израил,  -  с приветливой улыбкой обратился я к нашему хозяину,  -  я
хотел бы поговорить с вами о нашем питании.
     - А?  - спросил Израил. В разговоре с ним приходилось соблюдать большую
осторожность,  так как его знания и  навыки английского языка были на  самом
примитивном уровне,  и поэтому всякое привнесенное в его жизнь новое понятие
могло сделать его речь столь же невразумительной, как у Аластера.
     - Пища, - сказал я. - Завтрак очень хорош.
     Он расцвел.
     - Завтрак хорошо, а?
     - Очень  хорош.  Но  мы  находимся здесь уже  две  недели,  Израил,  вы
понимаете? Две недели.
     - Да, две недели, - согласился он.
     - А что мы едим каждый день во время ленча и обеда? - спросил я.
     Он подумал.
     - Омар, - ответил он.
     - Вот именно,  - сказал я. - Омар, каждый день омар. Омар на ленч, омар
на обед.
     - Вы любить омар, - обиженно проговорил он.
     - Раньше  любил,  -  поправил  я  его.  -  Но  теперь  мне  хотелось бы
попробовать что-нибудь другое.
     - Вы хотеть что-нибудь другое? - переспросил он, чтобы убедиться.
     - Ну конечно. Например, осьминога.
     - Вы хотеть осьминог?
     - Да.
     - Слушаюсь. Я давать вам осьминог, - пожав плечами, сказал он.
     И в течение следующих пяти дней дважды в сутки нам подавали осьминога.
     В  день  нашего отъезда,  когда мы  сидели в  саду отеля за  прощальной
трапезой,  перед  нами  неожиданно возник  Израил.  Обычно невозмутимый,  он
казался  необычайно взволнованным и  обрушил  на  меня  потоки  малопонятных
английских фраз,  все  время показывая на  только что  прибывшее каноэ,  где
сидели несколько ярких и красочных,  словно ворох орхидей, женщин и детей, с
которыми он  оживленно переругивался.  Сообразив,  что не  мы  были причиной
столь бурного гнева, я попросил его говорить помедленнее и только тогда смог
уловить смысл рассказа.
     Вчера с соседнего острова,  лежащего примерно в миле от нас, приплыл на
своем каноэ индеец,  чтобы отметить какое-то событие. Поздно вечером, где-то
около десяти, он, изрядно выпив, с трудом отправился восвояси. Дома он так и
не  появился.  На  рассвете его  жена,  посадив в  каноэ свою мать и  детей,
отправилась на поиски мужа. Все, что они нашли, - плывущее вдоль рифа пустое
каноэ. Тогда они прибыли сюда, чтобы сказать Израилу, что он и есть истинный
убийца,  потому что  продал тому  спиртное,  и  что  его  святая обязанность
отправиться вместе с  ними  на  поиски трупа.  Вполне понятно,  Израил желал
знать, не поможем ли мы ему в этом малоприятном деле.
     Большинство женщин от такой просьбы тут же упали бы в  обморок,  но моя
жена была не робкого десятка.
     - Как интересно! - сказала она. - Давай поедем. У нас ведь есть время.
     - В общем,  да, - ответил я. - К тому же для разнообразия будет приятно
напоследок поплавать с утопленником.
     Когда мы садились в каноэ,  в отеле появилась еще одна гостья и подошла
к нам. Это была томная пышная дама с блестящими черными волосами, лоснящимся
загорелым телом и полным ртом ослепительно-белых зубов. От нее на целую милю
разносился запах лосьона для загара,  а при ходьбе она мелодично позвякивала
висевшими на ней в  умопомрачительном количестве золотыми украшениями.  Было
непонятно, каким ветром занесло эту особу в столь дикие места. Она выглядела
бы  куда более к  месту на  Лазурном берегу или на  пляже Копакабаны.  Белое
бикини,  в котором она выступала, было столь крошечным, что она вполне могла
обойтись без него.
     - Извините,  пожалуйста,  -  начала  она,  продемонстрировав  в  улыбке
великолепный ряд зубов, - вы собираетесь ехать купаться?
     - M-м... в некотором смысле да, - ответил я.
     - А  вы  не  будете возражать,  если я  к  вам присоединюсь?  -  игриво
спросила она.
     - Ну что вы,  - с жаром ответил я, - но должен вас предупредить, что мы
отправляемся на поиски трупа.
     - Так, значит, вы не против, - склонив голову набок, уточнила она.
     - Если вы не против, то мы и подавно, - галантно ответил я.
     Она вошла в  лодку,  звеня словно музыкальная шкатулка,  и  мы  чуть не
задохнулись от  аромата  "Шанель Э  5",  помноженного на  запах  лосьона для
загара.
     Израил направил лодку к малоизвестной нам части рифа,  где было найдено
каноэ.  Семья погибшего была уже там;  они плавали вдоль берега,  с надеждой
вглядываясь в  прозрачную глубину.  Израил предложил разделиться -  нам с Ли
обследовать одну сторону рифа,  а  ему  другую.  Мисс Копакабана,  элегантно
скользнув в воду, уже плавала поблизости, выглядя на удивление не к месту.
     - Поможете Израилу или останетесь с нами? - спросил я.
     - Я  поплыву  с  вами,  -  ответила  она,  одарив  меня  многообещающим
взглядом.
     Итак,  мы  отправились втроем.  Через  десять минут  все  встретились у
коралловых зарослей. Ли ничего не нашла, я тоже. Встав в воде вертикально, я
обратился к мисс Копакабана.
     - А вы что-нибудь видели? - спросил я.
     - А что я должна была видеть? - поинтересовалась она.
     - Труп, - ответил я.
     - Что?
     - Труп. Ну, мертвое тело.
     - Мертвое тело? - взвизгнула она. - Какое мертвое тело?
     - То, которое мы ищем, - раздраженно сказал я. - Я ведь вам говорил.
     - О, Madre de Dios*! Мертвец? Здесь, на рифе?
     ______________
     * Madre de Dios - матерь божья (исп.).

     - Да.
     - И  вы позволили мне плавать с  мертвецами?  -  возмущенно воскликнула
она. - С отвратительными мертвыми трупами?
     - Но вы же сами захотели, - попытался напомнить я.
     - Ноги моей здесь не будет, - выпалила она.
     Долетев до каноэ, она в считанные секунды взобралась на борт.
     - Ну и слава богу,  -  философски заметила Ли,  - представляю, какую бы
она закатила истерику, если бы мы нашли труп.
     Время поджимало,  нам нужно было торопиться,  чтобы успеть на  самолет.
Утопленника мы  так  и  не  нашли  и  к  тому  же  смертельно  обидели  мисс
Копакабана.  Позднее,  вспоминая об  этом,  я  думаю,  мы поступили тогда по
меньшей мере глупо.  Что может быть лучшей приманкой для акул, чем плавающее
в море упитанное тело мертвого индейца?


        "ФИЛЬМ ЧЕТВЕРТЫЙ"

     Наше  путешествие на  катере  к  лежащему  в  Панамском канале  острову
Борро-Колорадо заняло полчаса, дав возможность сделать беглый обзор места, в
котором мы  собирались работать.  С  пыхтением разрезая желтовато-коричневую
воду, катер плыл мимо плотной стены разноцветных деревьев. Лиственный шатер,
густой   и   узорчатый,   словно   старинное   вязанье,   был   расплывчатых
зеленовато-красно-коричневых тонов;  то  здесь,  то  там верхнюю кромку леса
нарушали ажурные бледно-зеленые деревья, серебристо-белые ветви которых были
усеяны   звездами   алых   и   изумрудных  эпифитов  и   спутанными  кистями
пурпурно-розовых