есто,  по одному на каждое бедро.  Потом,
сердито ворча что-то  насчет распущенности современной молодежи и  бросая на
вас через плечо негодующие взгляды,  удалялся,  чтобы перекусить и успокоить
свои нервы.  Я с увлечением следил за мартышкиным семейством. Они напоминали
мне скорее каких-то косматых эльфов, чем обезьян.
     Естественно, интереснее всего получить приплод от тех животных, которых
особенно  трудно  заставить размножаться в  неволе.  В  Западной Африке  мне
удалось приобрести несколько сцинков Фернанда.  Эти сцинки едва ли  не самые
красивые  представители семейства ящериц.  У  них  крупное,  массивное тело,
покрытое мозаикой из  блестящих чешуи  лимонно-желтого,  черного,  белого  и
сочного вишневого цвета.  Правда, к тому времени, как мы устроили зоопарк на
Джерси,  в  моей  коллекции оставалось только  два  сцинка,  зато  это  были
отличные,  здоровые экземпляры, и они хорошо прижились в павильоне рептилий.
У  большинства пресмыкающихся почти невозможно определить пол,  поэтому я не
знал,  составляют наши сцинки пару или нет.  Но я твердо знал,  что если это
пара,  то шансы на приплод близки к нулю, так как вывести в неволе детенышей
из  яиц  рептилий,  как  правило,  чрезвычайно трудно.  Черепахи,  например,
зарывают  покрытые  твердой  скорлупой яйца  в  землю  или  песок.  Но  если
температура и  влажность в  клетке хоть немного отклоняются от нужной,  яйца
пропадут.  Либо плесень их съест, либо желток высохнет. У многих ящериц яйца
защищены мягкой,  напоминающей пергамент оболочкой.  С  ними и того труднее,
так как они еще чувствительнее к влажности и температуре.
     Зная все это, я с сомнением и надеждой смотрел на гроздь из дюжины яиц,
которые  однажды  утром  отложила на  землю  в  своей  клетке  самка  сцинка
Фернанда.  Яйца  были белые,  продолговатые,  каждое величиной с  миндалину.
Самка (это бывает у  некоторых сцинков) охраняла их  и  бесстрашно атаковала
руку всякого,  кто ее протягивал.  Обычно ящерица, отложив яйца, уходит и не
вспоминает больше  о  них,  но  самка  сцинка иногда стережет гнездо.  Чтобы
нежная  оболочка яиц  не  покоробилась от  жары,  ящерица время  от  времени
орошает землю,  где они зарыты,  мочой и поддерживает необходимую влажность.
Наша  ящерица явно  знала свои  обязанности,  и  нам  оставалось лишь ждать.
Надежд на то,  что из этих яиц что-нибудь вылупится,  было мало и с течением
времени становилось все меньше. Прождав несколько недель, я раскопал гнездо,
полагая,  что  все яйца высохли.  К  моему удивлению,  высохло только четыре
яйца, остальные были мягкие, тугие. Цвет оболочки, правда, изменился, но это
так  и  положено.  Убрав испорченные яйца,  я  осторожно вскрыл одно из  них
скальпелем.  Внутри лежал мертвый,  но уже хорошо развитый зародыш.  Значит,
яйца оплодотворенные. Обнадеженные этим открытием, мы снова стали ждать.
     Однажды утром что-то привело меня в наш павильон рептилий. Проходя мимо
клетки сцинков, я заглянул в нее. Как всегда, она казалась пустой: у жильцов
была привычка зарываться в землю и часами отсиживаться в норках. Я уже хотел
уйти,  когда заметил какое-то движение среди сухих листьев и мха. Что такое?
Напрягаю зрение и  вдруг различаю смотрящую на  меня  из-под  широкого листа
крохотную розово-черную головку.  Я  стоял будто вкопанный и,  не веря своим
глазам,  глядел,  как  из-под  листа  выползает миниатюрное издание  сцинка.
Детеныш  был  всего  около  полутора  дюймов  длиной,   тоненький-тоненький,
расцветка такая же яркая,  как у родителей,  кожица блестящая.  Он напоминал
броши, которые женщины носят на отвороте пальто.
     Если вылупился один,  подумал я,  могут быть и другие. Надо поскорее их
выловить!  До сих пор самка была образцовой матерью,  но кто поручится,  что
она или самец не съедят детенышей.
     Мы  приготовили  маленький  аквариум,   осторожно  поймали  детеныша  и
посадили его  туда.  Потом хорошенько обыскали клетку.  На  это  ушло немало
времени -  надо  было  внимательно осмотреть каждый  лист,  каждую  щепочку,
каждый клочок травы и удостовериться,  что к ним не прилип детеныш. Когда мы
закончили проверку,  в  аквариуме бегало  четыре  крохотных сцинка Фернанда.
Четыре из двенадцати яиц -  по-моему,  вовсе не плохо, если учесть, как мало
шансов было на успех. Лишь одно обстоятельство омрачало нашу радость: малыши
вздумали вылупиться в  начале  зимы,  а  так  как  едят  они  только  мелких
насекомых, прокормить их будет трудно... В какой-то мере нас выручили мучные
черви.  Кроме того, все наши друзья, у кого был сад, дружно взялись за дело.
Раз или два в неделю они привозили в зоопарк жестяные банки,  полные мокриц,
уховерток,   улиток   и   прочих   лакомств,   которые  вносили  необходимое
разнообразие в меню крохотных рептилий.  Малыши благополучно здравствовали и
росли. Когда я писал эту книгу, они уже достигали около шести дюймов в длину
и  красотой не  уступали родителям.  Надеюсь,  что  вскоре они  тоже  станут
откладывать яйца,  тогда  мы  попытаемся получить второе поколение сцинков в
неволе.
     Но есть, конечно, и такие животные, которых лишь с великим трудом можно
удержать от размножения в неволе. К ним относятся носухи - небольшие, ростом
с  маленькую собаку,  южноамериканские животные с  торчащим кверху хвостом в
темную поперечную полоску.  Ноги у них короткие и кривые,  поэтому ходят они
переваливаясь,  по-медвежьи. Длинный и гибкий нос с задранным вверх кончиком
постоянно в  движении,  все обнюхивает и  обшаривает в поисках пиши.  Носухи
бывают двух расцветок -  зеленовато-бурые с пестринкой и каштановые. Марта и
Матиас, которых я привез из Аргентины, были с пестринкой.
     Едва  освоившись в  новой  клетке  в  зоопарке,  они  принялись усердно
размножаться.  И  мы  подметили несколько очень  интересных фактов,  которые
заслуживают того,  чтобы  рассказать о  них.  Обычно  Матиас чувствовал себя
хозяином.  Время  от  времени он  обходил клетку  и  "метил" ее  выделениями
пахучих желез, чтобы всякий знал, что это его территория. Он устраивал Марте
собачью жизнь,  забирал себе все самое вкусное, и нам приходилось кормить их
порознь.  Но  домострой царил лишь до  тех пор,  пока у  Марты не появлялись
признаки беременности.  Стоило  ей  зачать,  как  все  менялось.  Теперь она
командовала и отравляла существование бедному Матиасу, бросалась на него без
видимого повода,  отгоняла от  блюда  с  кормом  и  вообще всячески над  ним
издевалась.  Чтобы заблаговременно определить,  не  ждет ли Марта потомства,
достаточно было посмотреть, кто из родителей сейчас заправляет в клетке.
     В первый окот Марта принесла четырех малышей. Она очень ими гордилась и
показала себя превосходной матерью.  Мы не знали,  как отнесется к отпрыскам
Матиас,  а  потому отгородили для него особый уголок,  откуда он  мог видеть
детенышей и  чуять их запах,  но не мог вонзить в  них зубы,  если вдруг его
одолеет такое  желание.  (Позже  выяснилось,  что  Матиас  не  меньше  Марты
гордится своими детьми,  но на первых порах мы не хотели рисковать.) Наконец
настал день, когда, по мнению Марты, подросших малышей можно было выводить в
свет.  Теперь она ежедневно на  несколько часов выходила с  ними из загона в
передний отсек. Из всех зверят детеныши носухи едва ли не самые обаятельные.
Посмотришь -  сплошная голова и нос.  Лоб высокий, "умный", нос любопытный и
гибкий -  даже более гибкий,  чем у родителей. К тому же малыши - врожденные
клоуны:  то  устроят  смешную потасовку,  то  сядут  совсем  по-человечески,
положив "руки" на колени.  И косолапая походка у них очень забавна.  Все это
делает их просто неотразимыми. Вот они затеяли на ветвях в своей клетке игру
"следуй за мной".  Забравшись на конец ветки, направляющий вдруг дает задний
ход,  толкает второго,  тот вынужден пятиться и толкать третьего,  и уже все
четверо,  мелодично что-то  щебеча  друг  другу,  спускаются задом  наперед.
Потом, опять вскарабкавшись наверх, выделывают сложные акробатические трюки:
висят  на  двух  задних лапах  или  одной  передней,  будто на  трапеции,  и
раскачиваются,  всячески  норовя  сшибить  соседа.  Частенько они  падали  с
изрядной высоты на  цементный пол,  но  все  обходилось,  малыши были словно
каучуковые.
     Став  постарше,  они  обнаружили,  что  крупная  ячея  сетки  позволяет
протиснуться наружу.  Выбравшись из клетки, они затевали игру возле барьера.
Марта не  спускала с  них  глаз и  при малейшей,  действительной или мнимой,
опасности тревожно кричала.  Услышав сигнал,  они стремглав бежали обратно и
протискивали свое  толстенькое тельце в  родную клетку.  Постепенно детеныши
осмелели и  стали уходить все дальше и  дальше.  В те дни,  когда в зоопарке
бывало много посетителей,  они устраивали борьбу на главной дорожке за своей
клеткой.  Нам от этого было одно беспокойство.  В контору то и дело врывался
какой-нибудь запыхавшийся посетитель и  взволнованно сообщал,  что из  одной
клетки звери вырвались на волю. Приходилось объяснять ему всю историю.
     Как-то раз, играя на дорожке, малыши пережили потрясение, которое пошло
им явно на пользу. С каждым днем они забирались все дальше от "дома", и мать
все  сильнее  за  них  тревожилась.  А  детенышей,  только  что  научившихся
кувыркаться, материнские наставления ничуть не трогали. И вот однажды, когда
они резвились вдали от клетки,  на дорожке появился наш фургон с  Джереми за
рулем.  Марта тотчас издала сигнал тревоги,  малыши прекратили игру и  вдруг
увидели,  что какое-то  огромное рычащее чудовище отрезало им путь к  дому и
явно собирается напасть на них.  Шалуны перепугались насмерть и обратились в
бегство.  Шлепая плоскими лапами,  они галопом мчались мимо клетки бабуинов,
мимо шимпанзе,  мимо медведей,  тщетно пытаясь найти уголок,  где можно было
укрыться  от  преследующего их  страшилища.  Наконец  они  увидели  надежное
убежище и  все  четверо ринулись туда.  Хорошо,  что в  это время в  женской
уборной никого не было...  Проклиная всех носух на свете,  Джереми остановил
грузовик и вышел из кабины.  Проверив,  нет ли поблизости посетительниц,  он
юркнул следом за малышами.  Никого! Куда же они подевались? Вдруг он услышал
тихий писк в одной кабине.  Так и есть, вся четверка протиснулась туда через
щель под дверью.  Больше всего Джереми возмутила необходимость раскошелиться
- пришлось  сунуть  монетку  в  замок-автомат,  чтобы  выпустить малышей  из
кабины.
     Да,  немало хлопот и  огорчений причиняют детеныши.  Но  сколько от них
радости и  удовольствия!  Пекари,  упоенно играющие со  своими  поросятами в
казаки-разбойники...  Детеныши  носухи,  прыгающие и  кувыркающиеся,  словно
циркачи...  Малютки  сцинки,  которые  в  своем  миниатюрном мире  осторожно
подкрадываются к  уховертке чуть ли не с  них ростом...  Крохотные мартышки,
которые пляшут на  ветвях,  будто  гномы,  и  озабоченный папаша гоняется за
ними...  Как это все интересно!  Да и  вообще есть ли смысл держать зоопарк,
если нет приплода? Ведь появление потомства показывает, что ваши питомцы вам
доверяют и чувствуют себя хорошо.


                               Глава седьмая
                             ГОРИЛЛА В ГОСТИНОЙ

                         Уважаемый мистер Даррелл!
          Не  могли бы Вы забрать нашу обезьянку Резуса? Она стала
          совсем большая и прыгает на нас с деревьев и все ломает,
          с ней столько хлопот. Мама уже три раза ложилась и звала
          врача...

     К концу второго года я решил, что теперь, когда зоопарк твердо стоит на
ногах,  нельзя больше ограничиваться показом зверей,  пора делать что-то для
охраны  животного  мира.  Хорошо  бы  постепенно  заменить  самые  заурядные
экземпляры  нашей  коллекции  редкими  и   такими,   которым  грозит  полное
истребление.  А  их,  увы,  очень много.  Их список,  да и  то без рептилий,
составляет три пухлых тома.  Я спрашивал себя,  с какого именно из множества
исчезающих видов начать, но тут вопрос решился сам собой. В зоопарк позвонил
один торговец животными и спросил, не нужен ли мне детеныш гориллы.
     Гориллы никогда не были многочисленны,  а  события в Африке развивались
так, что я опасался, как бы их совсем не истребили в ближайшие двадцать лет.
Только  что  созданные новые  правительства на  первых порах,  как  правило,
слишком заняты  самоутверждением,  чтобы  заботиться о  животном мире  своей
страны, а история не раз показывала, как быстро может быть истреблен тот или
иной вид, даже многочисленный. Поэтому горилла числилась в моем списке среди
самых желанных экземпляров.  Правда,  я не был уверен, что обезьяна, которую
мне предложили, в самом деле горилла. Я давно убедился, сто рядовой торговец
животными еще кое-как различает птиц,  рептилий и  млекопитающих,  но дальше
этого его познания не  идут.  Поэтому "детеныш гориллы" вполне мог оказаться
детенышем  шимпанзе.  Но  и  отвергать  предложение  рискованно,  вдруг  это
все-таки горилла!
     - Сколько вы за него просите?  -  осведомился я  и покрепче сжал в руке
телефонную трубку.
     - Тысячу двести фунтов, - последовал ответ.
     Перед  моим  мысленным  взором  возникло  лицо  директора банка,  но  я
решительно прогнал это видение.
     - Ладно.  -  Я надеялся,  что мой голос звучит уверенно. - Встретимся в
Лондонском аэропорту, и, если он в хорошем состоянии, я его возьму.
     Я  положил трубку и увидел устремленный на меня взгляд Джеки -  это был
взгляд василиска.
     - Что ты возьмешь? - спросила она.
     - Детеныша гориллы, - небрежно ответил я.
     - Ой, как славно, - обрадовалась мама, - эти крошки такие милые.
     Джеки была настроена более трезво.
     - Сколько? - осведомилась она.
     - В сущности,  цена сходная,  - сказал я. - Ты же знаешь, гориллы очень
редки,  и  знаешь,  что мы теперь делаем упор на редкость.  По-моему,  такой
редкий случай...
     - Сколько? - сердито перебила Джеки.
     - Тысяча двести... - ответил я и приготовился к буре.
     - Тысяча  двести фунтов?  Тысяча двести фунтов?  Ты  с  ума  сошел.  Не
сегодня-завтра банк  закроет твой счет,  а  ты  вдруг заявляешь,  что  готов
заплатить тысячу двести фунтов за  гориллу?  Ты  не  в  своем уме.  Помилуй,
откуда мы возьмем тысячу двести фунтов?  И что скажет директор банка,  когда
услышит об этом? Нет, ты решительно свихнулся.
     - Я добуду деньги из других источников, - сурово молвил я. - Не забудь,
остров  кишит  богатыми людьми,  у  них  только и  дела,  что  разъезжать по
приемам,  ну  прямо японские вальсирующие мыши.  Пора им  сделать что-то для
защиты животных. Я попрошу, и они дадут денег.
     - Эта  идея еще  нелепее,  чем твое решение купить гориллу,  -  сказала
Джеки.
     Но пессимизм Джеки не поколебал моей веры в добрую волю общественности.
Я поднял трубку и назвал номер.
     - Алло? Хоуп? Это Джерри.
     - Алло, - безрадостно отозвалась Хоуп. - Чем я могу быть тебе полезной?
     - Хоуп, пожалуйста, составь мне список самых богатых людей острова.
     - Всех самых богатых? - оторопела Хоуп. - Что это ты еще задумал?
     - Понимаешь,  мне  только  что  предложили детеныша  гориллы  по  очень
сходной цене... тысяча двести фунтов... но у меня сейчас нет таких денег...
     Конец фразы утонул в звонком хохоте Хоуп.
     - И ты рассчитываешь,  что местные богачи за тебя заплатят?  -  молвила
она сквозь смех. - Джерри, честное слово, ты рехнулся.
     - А  что тут такого,  -  возразил я.  -  Они должны быть рады,  если их
деньги помогут нам купить редкое животное. Нельзя откладывать, надо поскорее
создавать питомники для горилл и других зверей,  иначе их вовсе не останется
на свете. Я уверен, они это понимают.
     - Боюсь, что нет, - сказала Хоуп. - Я понимаю, ты понимаешь, но средний
человек не понимает, или ему вообще на это наплевать.
     - Пожалуй,  ты  права,  -  мрачно  согласился  я.  -  И  все  же  стоит
попытаться. Как ты думаешь?
     - Стоит,  но на твоем месте я бы не очень полагалась на их щедрость,  -
сказала Хоуп. - Ладно, через полчаса позвоню.
     Через  полчаса  Хоуп  продиктовала  мне  по  телефону  около  полусотни
фамилий,  и я их быстренько записал.  Потом отыскал номера телефонов, сделал
глубокий вздох и приступил.
     - Доброе  утро,  это  миссис  Макгергл?  Говорит  Джеральд  Даррелл  из
зоопарка.  Извините,  что  я  вас  беспокою,  но  нам  только что предложили
детеныша  гориллы...  по  очень  сходной  цене...  тысяча  двести  фунтов...
конечно,  но  это совсем немного за  гориллу...  ну вот,  я  и  подумал,  не
согласитесь ли вы оплатить часть... скажем, одну ногу или еще что-нибудь? Вы
согласны?  Это ужасно мило с вашей стороны... большое, большое спасибо... До
свидания.
     До ленча я  успел собрать двести фунтов.  Еще тысяча,  и  горилла будет
моя.  Следующим в моем списке стоял майор Домо.  Я в жизни его не видел и не
представлял себе, как он отнесется к предложению купить кусок гориллы.
     К счастью, оно его позабавило. Он рассмеялся.
     - Сколько она стоит? - спросил он.
     - Тысячу двести фунтов.
     - А сколько вы уже собрали?
     - Двести.
     - Хорошо,  - сказал майор Домо, - приезжайте ко мне сегодня, и я покрою
разницу.
     Сказать, что я онемел, - значит ничего не сказать. Называя телефонистке
очередной  номер,   я  надеялся  получить  фунтов  двадцать  пять,  от  силы
пятьдесят.  О ста я даже и не мечтал. И вот майор Домо подносит мне детеныша
гориллы,  так сказать,  на блюдечке. Я промямлил слова благодарности, бросил
трубку и побежал рассказывать всем, что у нас будет детеныш гориллы.
     Настал великий день,  я вылетел в Лондон за обезьяной. Теперь бы только
не  оказалось,  что  это  шимпанзе!  Торговец  встретил меня  в  аэропорту и
проводил в  помещение,  оборудованное Обществом защиты животных.  Он отворил
дверь,  и  я  увидел...  двух  детенышей шимпанзе.  Они  сидели на  столе  и
задумчиво ели бананы.  У меня сердце оборвалось. Я живо представил себе, как
возвращаюсь на Джерси несолоно хлебавши.  Но торговец проследовал к клетке в
углу, открыл ее, и в мою жизнь вошел Н'Понго.
     Он  был  ростом  около  восемнадцати дюймов,  на  редкость  красивый  и
складный. Проковыляв через всю комнату ко мне, Н'Понго поднял руки - возьми,
мол,  меня. Я удивился его весу, и ведь все это были кости и мышцы, ни капли
лишнего жира.  Тело  покрывала густая  и  мягкая  шерсть  светло-шоколадного
цвета;  кожа рук,  ног  и  лица была нежная и  блестела,  как искусственная.
Небольшие,  глубоко посаженные глаза сверкали,  будто угольки.  Лежа на моих
руках,  он  немигающим  взглядом  внимательно осмотрел  меня,  потом  пухлым
указательным пальцем осторожно потрогал мою бороду. Я пощекотал ему ребра, и
он весь задергался, хрипло хихикая и сияя довольными глазами.
     Я  посадил Н'Понго на  стол  и  угостил бананом.  Он  принял  угощение,
тихонько ворча по-медвежьи от удовольствия, и стал аккуратно есть, не то что
шимпанзе,  которые  любят  набивать полный  рот.  Потом  я  выписал чек,  мы
затолкали сердито ворчащего Н'Понго обратно в  ящик и  поспешили на самолет,
идущий на Джерси.
     В Джерсейском аэропорту я извлек Н'Понго из его ящика,  и мы поехали на
машине в  зоопарк.  Н'Понго сидел у  меня на коленях и  с  большим интересом
рассматривал пасущихся коров,  поворачиваясь иногда,  чтобы заглянуть мне  в
лицо.  Когда мы приехали,  я отнес его в наш дом, потому что клетка для него
была еще не совсем готова.  Пусть денек-другой поживет у нас в гостиной. Его
важные, учтивые манеры и грустная физиономия тотчас завоевали мамино сердце.
Да и  Джеки не устояла.  И  вот Н'Понго предается уже неге на диване,  а они
потчуют  его  всякими лакомствами.  Один  за  другим  все  служащие зоопарка
поднимались на  второй этаж  засвидетельствовать ему  свое почтение,  словно
Н'Понго был  какой-нибудь чернокожий владыка.  Я  слишком хорошо помнил дни,
когда у меня в доме гостил шимпанзе Чемли,  и по опыту знал, на что способна
ч