Словно весь  день  готовился  к  этой
третьей встрече. Невозможной, как выигрыш прижизненного издания Гомера  по
книжной лотерее, и в то же время неизбежной.
     Если даже предположить, что незнакомка сама ищет встречи со мной, как
она могла знать, что я буду проходить именно здесь и сейчас?  Я  ведь  сам
этого не знал пять минут назад, мой путь был вполне произвольным и  я  мог
свернуть в любой переулок, по которому к дому гораздо ближе. И она ведь не
за мной шла, она и сейчас, и раньше шла мне навстречу.
     Все это я успел подумать, пока мы сближались.
     Женщина шла не спеша, поднятый воротник пальто слегка  спасал  ее  от
ветра. В черной гамме ее одежды  выделялось  единственное  яркое  пятно  -
бело-сине-красный шарф на шее. Она шла, опустив голову, словно погруженная
в свои мысля, и было в нашем неторопливом сближении нечто от Кафки или  же
от Антониони - не знаю.
     Я невольно все замедлял и замедлял шаг, зачем-то  вытащил  отсыревшую
пачку сигарет, стал прикуривать, заслоняя зажигалку от  ветра  ладонями  и
искоса, словно персонаж  шпионского  фильма,  осматриваясь.  Наверное,  со
стороны, если б кому оценить,  выглядел  я  смешно.  Почувствовав  это,  я
словно стряхнул с себя детективно-мистическую  паутину.  Все  снова  стало
реальным. Сумеречный свет, пустынный бульвар, одинокая женщина  в  черном,
ветер, отражения в мокром асфальте...
     До предполагаемой точки нашей встречи оставалось метров  двадцать,  и
тут она резко свернула влево, пересекла бульвар и, ни разу не  взглянув  в
мою сторону и не обернувшись, вошла  в  двери  художественного  салона  на
углу.
     Признаться, давно я не чувствовал себя так глупо...
     Но в сален-то я зайти имею право в любом случае, тем более, что здесь
выставлена на продажу одна моя работа и я, может быть,  давно  намеревался
узнать, как она..
     Женщина стояла возле моей акварели, и я услышал, как она спрашивает у
зав секцией:
     - А нет ли у вас других работ этого автора?
     - Отчего же нет, - сказал я, подходя. - А что именно вас интересует?
     В каком-то метре от себя я увидел ее глаза, уловил  запах  совершенно
мне незнакомых духов, и хоть  голова  у  меня  слегка  закружилась,  я  за
короткие мгновения прочел в  бездонно  фиолетовых  глазах,  что  она  меня
великолепно знает, но согласна принять мои условия игры.
     И несколько минут мы с ней  говорили  так,  будто  она  действительно
приняла меня за товароведа или, допустим даже, директора. Выяснилось,  что
она неплохо для любителя разбирается в живописи, знает  мои  работы  и,  в
частности, мечтала бы приобрести одну из ранних картин  цикла  "Московские
дожди".
     Не скрою, столь глубокое знание  моих  произведений  польстило  бы  и
безотносительно  к  внешним  данным  ценительницы,   но   сейчас   я   был
деморализован полностью, окончательно, и  меня  можно  было  брать  голыми
руками.
     - Думаю, это можно будет устроить, - слегка поклонившись, сказал я. -
Но придется совершить небольшую прогулку. До мастерской. Тут совсем рядом,
- я назвал себя.
     Она столь искренне удивилась и обрадовалась, что я мгновенно и  почти
окончательно забыл все  свои  сомнения  и  тревоги.  Что  там  говорить  о
вероятностях? Не зря сказано: "Все будет так, как должно быть.  Даже  если
будет иначе".
     Некоторое время мы шли молча. Петом она сказала:
     - Я вижу, вы уже догадались?
     - Простите, о чем? Разве о том, что наша встреча сегодня не случайна?
     - Хотя бы. Это совсем не мало... Вы очень наблюдательны.
     - Профессия такая.
     - Да, конечно... Ваши работы мне очень нравятся,  и  я  давно  искала
подходящего случая,  чтобы  познакомиться  с  вами.  Сегодня  этот  случай
представился.
     Я вновь я несколько  иначе  посмотрел  на  нее.  Увидел  исхлестанное
ветром лицо, подрагивающие от холода губы и представил,  как  она  устала,
если повторила весь мой сегодняшний маршрут. Пять часов на ногах,  да  еще
на каблуках. У меня и то ноги как не свои, а ей каково? Да... И все это  -
из-за святой любви к моему творчеству? Лестно, куда как лестно... А я ведь
далеко не Пикассо и  не  Модильяни,  да  и  за  теми,  насколько  я  знаю,
поклонницы по улицам не бегали. Среди художников и их ценителей это как-то
не принято.
     ...Мы, наконец,  пришли,  поднялись  по  темной  лестнице  в  мезонин
донаполеоновского еще особняка, притаившегося позади многоэтажных домов на
Пушкинской, где мне в свое время неким чудом удалось устроить  мастерскую.
Толстые каменные стены и сплошная дубовая дверь надежно  отделили  нас  от
внешнего мира с его непогодой и проблемами. Что  интересно  -  полжизни  я
провожу на улицах, а  уверенно  и  раскованно  чувствую  себя  только  как
следует от этих улиц отгородившись.
     Я  помог  незнакомке,   которую,   по   ее   словам,   ввали   Ириной
Владимировной, снять пальто. Невероятно, но если бы пришла в  голову  идея
изобразить идеальную, в моем понимании, женщину, я  вряд  ли  придумал  бы
что-нибудь иное. Ефремову бы, Ивану Антоновичу, на нее полюбоваться -  для
подтверждения его теорий... С полчаса она знакомилась с моими работами,  и
живописными, и фотографическими, а я в это время  готовил  кофе  и  легкий
ужин, и думал, что мне, кажется,  наконец,  повезло,  и  если  я  не  буду
дураком, то этот шанс не упущу.
     Когда я вернулся, она сидела в кресле у  камина.  (Камин  появился  у
меня не как дань моде - он был в этом доме всегда).
     - Посмотрели?  -  стараясь  казаться  светски-небрежным,  спросил  я,
разливая кофе.
     - Да. И нашла то, что хотела... - Она показала на старый колет, где я
когда-то изобразил перспективу Столешникова  переулка,  затянутого  сеткой
дождя.
     - Вот эта пепельная гамма, ощущение печали и одиночества... Вы как-то
выставляли ее в Манеже.
     - Да, было... -  Мне  понравилось,  что  она  уловила  мое  тогдашнее
настроение. Значит, мы с ней похоже воспринимаем мир.
     - Сколько это будет стоить?
     - Ну, вообще-то я с рук не торгую, да и не положено это. Бот если  вы
согласитесь принять в подарок... При условии, что сегодня -  не  последняя
наша встреча.
     Она  не  стала  отказываться,  манерничать,  а  спокойно  и  серьезно
посмотрела мне прямо в глаза - как там, в салоне.
     - Что ж, это я, пожалуй, могу вам обещать. А кстати,  что  вы  вообще
обо мне сейчас думаете?
     -  Не  хочу  показаться  банальным.  Вам,  наверное,  и  так  говорят
достаточно комплиментов...
     Она посмотрела на меня внимательно, понимающе и словно даже  жалеючи.
С таким выражением хорошо похоронки вручать.
     - Вы наблюдательный, умный человек,  с  большей  выдержкой,  крепкими
нервами...
     Я сделал попытку встать  и,  поклонившись,  звякнуть  шпорами.  Ирина
остановила меня коротким жестом. В смысле, мол, - брось дурака валять.
     - Но сможете ли вы спокойно выслушать то, что я сейчас скажу...  -  В
ее тоне не было вопроса, она, скорее, размышляла вслух.
     - Смогу, - твердо сказал  я,  закуривая.  Близких  родственников,  за
которых можно тревожиться, у меня нет, а лично меня испугать трудно. Я был
готов к чему угодно, но, так сказать, в  привычных  рамках.  В  любви  она
сейчас объясняться  явно  не  будет,  следовательно...  Она  вполне  могла
представиться сотрудницей иностранного посольства, любой разведки мира, на
худой конец - какой-нибудь мафии  по  делам  искусства...  Предложить  мне
подписать коллективный протест против чего угодно  или  наладить  массовое
производство "подлинников" Сальвадора Дали или Шишкина. До сих пор ко  мне
с такими предложениями как-то не обращались, но ведь могут и начать?!
     - Даже если я  скажу,  что  говорю  с  вами  по  поручению  внеземной
цивилизации?
     "Ого! - подумал я, - жаль. А с виду выглядишь  вполне  нормальной..."
Но взятый ранее тон даже в этой ситуации обязывал, и я кивнул:
     - Отчего же нет?
     Я  был  разочарован,  даже  шокирован.  Такой   поворот   сюжета   не
соответствовал ее облику. Даже сумасшедшие должны подчиняться определенным
правилам.  Так  сказать  единству  формы  и  содержания.  А   она   -   не
соответствовала. Я знавал ее единомышленников. Один  все  свободное  время
посвящал сбору фактов об НЛО, выступал с лекциями, метался  по  конгрессам
соответствующего  уровня  и  агрессивно  вербовал  неофитов   в   общество
покровительства пришельцам, другой, повредившись на индийской философии, с
21  по  23  часа  ежедневно  медитировал  в  Измайловском  парке  в  целях
приобщения к Шамбале. Но и тот  и  другой  в  моих  глазах  заведомо  были
жертвами чрезмерного распространения всеобщей грамотности, Ирина же такого
впечатления никак не производила.
     Впрочем, почему это должно меня волновать? Мало  ли  кто  как  с  ума
сходит? Если за знакомство с такой женщиной нужно  прикинуться  дураком  -
отчего бы и нет? Я уже понял, что готов согласиться даже  на  обращение  в
ислам, если потребуется.
     По-моему,  она  испытала  даже  некоторое   разочарование   от   моей
покладистости, как человек, у  которого  слишком  легко  удался  тщательно
подготовленный розыгрыш.
     - И вы так спокойно это воспринимаете?
     - А вы ждали, что я в ужасе полезу под стол, начну  творить  крестное
знамение или хотя бы закричу: "Нет! Никогда!"?  Что  вас  удивляет?  Точка
зрения Джордано Бруно у нас признана официально, сомневаться в ней  только
товарищу Шкловскому позволительно, для остальных же - как бы  дурней  тон.
Обскурантизм как  бы.  Люди  посерьезней  меня  симпозиумы  устраивают  по
проблемам контакта. Меня другое смущает. Какая причина заставила уважаемых
пришельцев уведомить именно меня о своем прибытии, да еще  столь  приятным
способом?  Надеюсь,  вы   занимаете   достаточно   высокое   положение   и
уполномочены вести переговоры? Правда я, к моему  глубокому  сожалению,  к
встрече не готов. Не облечен, а также не знаком с этикетом и протоколом...
     Сказал я все это и испугался,  что  переиграл.  Возьмет,  обидится  и
уйдет. Кого попроще искать.
     - Не надо, Алексей. Этот тон вам не к лицу. А причина  есть,  как  ни
странно. Я сама  в  свое  время  задавала  этот  же  вопрос.  Можете  себе
представить: с точки зрения инопланетного разума  мы  с  вами  -  наиболее
подходящие объекты для контакта и выполнения некоей миссии...
     - Как это для нас с вами ни лестно - не могу. Но допускаю.
     - Странный вы, - вздохнула Ирина. -  "Не  могу,  но  допускаю".  Надо
же...
     - А чего  тут  странного?  Очень  просто.  Основание  верить  в  свою
исключительность  среди  пяти  миллиардов  землян   у   меня,   при   всем
самоуважении, нет.  Но  если  контакт  все  же  должен  осуществляться  на
индивидуальном уровне, то отчего не допустить,  что  субъектами,  а  равно
объектами такового можем быть и мы с вами? Как и любой другой, произвольно
выбранный индивид.
     - Да... Логика у вас...
     - Логика вполне простая. Но в обычной жизни люди предпочитают, вполне
бессознательно, заменять логику  эмоциями,  стереотипами,  так  называемым
здравым смыслом, и попытки кого-то к  действительно  логическому  мышлению
или, упаси бог, поведению, воспринимаются  окружающими  как  странность  и
даже  вызов.  Стройные  логически   рассуждения   любят   также   называть
демагогией. Те, кто знает это слово. Но суть сейчас  не  в  этом.  Если  я
избран, то хотелось бы знать, чем же пришельцы руководствовались?
     - Видите ли, в строгом смысле их нельзя назвать пришельцами. На Земле
они физически не присутствуют.
     - Да? А где  нее  они?  На  орбитальном  корабле?  На  базе  в  поясе
астероидов? На комете Галлея?
     - Нет.  Тут  совсем  другое.  В  вашем  понимании  они...  вообще  не
существуют.
     "Тоже хорошо, - подумал я. - Но крайней мере, неординарно".
     Поскольку я уже решил любым путем продолжить столь  неожиданное  и  в
высшей степени интригующее знакомство, мне оставалось только играть  в  ее
игру и по ее правилам. А в них еще предстояло  разобраться,  не  давая  ей
оснований усомниться в моей  искренности  и  лояльности.  Когда  тебе  под
сорок, такими подарками судьбы не разбрасываются. Это в юности  я  мог  на
предложение нравившейся мне девушки пойти в кино ответить, что этот  фильм
уже видел...
     - Знаете, Ирина Владимировна, давайте  так:  вы  мне  все  расскажете
подробно, с самого начала, а то я не силен в теории.  Как  говорил  Козьма
Прутков: "Многие вещи нам непонятны не от того, что наши понятия слабы,  а
от того, что сии вещи не входят в круг наших понятий".
     - Ну, если вы так считаете и располагаете достаточным временем...
     - Неограниченным! - без тени лицемерия  воскликнул  я.  Но  про  себя
добавил: лишь бы не оказаться в положении супруга Шехерезады... А в глазах
Ирины вдруг, как мне показалось, промелькнуло нечто очень похожее на плохо
скрываемую иронию.
     Я  сейчас,  разумеется,  не  в  состоянии  более  или  менее   связно
пересказать все, что она мне говорила этим долгим вечером. И  потому,  что
заведомо настроился не принимать ее слова всерьез, и потому еще, что не  с
моим образованием и способностями пытаться было все это понять.
     Пришельцы, от имени и по поручению которых говорила со мной Ирина,  в
природе действительно не существуют. Может быть,  они  будут  существовать
неизвестно где  через  непредставимое  количество  лет,  если  я  оправдаю
возлагаемые на меня надежды.
     Как известно, наша Вселенная началась 10-20 миллиардов лет назад, или
около того, так называемым Большим взрывом, когда из  некоей  элементарной
частицы возникло все остальное. А также и многое другое, чего  даже  самые
светлые умы представить себе не  могут.  Закончит  же  свое  существование
указанная  Вселенная  через  десять,  по-моему,   в   69-й   степени   лет
превращением всех  звезд  и  галактик  в  черные  дыры  с  последующим  их
испарением. И вот когда во Вселенной вообще  ничего  не  останется,  и  ее
самой тоже, тогда все и начнется сначала.
     А поскольку самоочевидно (sic!), что время там,  у  финиша,  поменяет
знак, то развитие новой Вселенной происходит навстречу нам, и вот  в  этом
все дело. Когда мне об этом говорила Ирина, я как-то  лучше  все  понимал,
сейчас же я опять в чем-то путаюсь... В  итоге  идея  встречных  вселенных
воплотилась для меня в образ  кинопленки,  которую  механик  перематывает,
когда фильм окончен.
     На самом деле все это выглядит несколько иначе. Ирина мне  объяснила,
что время - в широком смысле Время, а не  то,  что  мы  с  вами  под  этим
понимаем, следует рассматривать  в  виде  потока  некоей  субстанции,  ну,
допустим, чем-то напоминающей водяные потоки.
     И как в горной реке, в нем масса струй, вихрей, водоворотов,  заводей
и омутов. И целая,  в  нашем  понимании,  вечность  может  оказаться  лишь
пузырем в одной из воронок на перекате.  А  какая-нибудь  метагалактика  -
щепкой в стремнине. Впечатляюще звучит, не правда ли?
     А теперь к этому следует добавить, что их время  -  такой  же  горный
поток, мчащийся навстречу нашему.
     И вот если все это представить и допустить, то остальное  уже  проще.
Существуя в своем противоположном времени и иной Вселенной, развиваясь  на
сотни тысяч лет  больше  нашего,  они  -  эти  инопланетяне,  а  точнее  -
иновселенцы и иновременцы, сугубо усовершенствовались в познании  природы,
проникли в тайны времени и научились почти  свободно  использовать  его  в
практической жизни и деятельности, не хуже чем наши, скажем,  гидротехники
ту же воду во всем ее многообразии.  А  может,  даже  и  лучше.  Эйнштейн,
говорят,  пытался  создать  теорию  единого  пространства  -   времени   -
тяготения. А они, по словам Ирины, пошли на много порядков дальше. И  если
бы я мог хоть как-то осмысленно или хотя бы наукообразно изложить  то  что
услышал, то мог бы тоже претендовать на Нобелевку, как минимум.
     Проникнув в столь невообразимые тайны естества,  наши  гипотетические
сапиенсы вдруг осознали, что на пути  як  безграничного  прогресса  камнем
преткновения обнаружилась какая-то невообразимо примитивная цивилизация. И
даже не она сама как таковая, а некоторые из нее следствия. По расчетам их
теоретиков, историческая мировая линия (?) нашей цивилизации таким образом
взаимодействует  с  их  мировой  линией,  что  в  некий  момент  неминуема
"хроноаннигиляция", которая поставит точку на  их  прогрессе,  развитии  и
самом существовании. И, естественно, на нашем тонне, хотя для них,  как  я
понял, этот факт имеет сугубо побочный интерес.
     Вот примерно такие вещи она мне изложила в виде  преамбулы.  Впрочем,
из ее рассказа я сумел вычленить, наверное, столько же, сколько  сумел  бы
передать своим приятелям из двухчасовой  беседы  о  научных  и  социальных
проблемах    нашего     сегодняшнего     мира     какой-нибудь     средний
интеллигент-гуманитарий Киевской Руси ХI века.
     Следует признаться, что я не только, а может и не  столько  вникал  в
тонкости теории, как пытался понять, отчего с ней приключился именно такой
сдвиг по фазе, женщинам, как правило  несвойственный.  Но  более  всего  я
эстетически наслаждался. Потому что прямо перед  собой,  в  каких-то  двух
метрах, видел ее ноги, немыслимо изящные, прелесть которых она великолепно
осознавала и безжалостно подчеркивала высоким разрезом юбки.
     Как бы не замечая специфической направленности  моего  внимания,  она
продолжала излагать свою жуткую историю.
     Единственный путь, который пришельцы нашли  для  спасения  своего,  а
попутно и нашего мира - искусственно  искривить  эти  пресловутые  мировые
линии,  как  на  железной  дороге  переводят   стрелки,   чтобы   избежать
столкновения встречных поездов.
     - То есть, простите, - перебил я Ирину, - если я правильно улавливаю,
они намерены вмешаться в нашу, земную историю? - Меня, ей-богу, даже начал
увлекать ход ее рассуждения.
     - Да, совершенно верно. Вы быстро сообразили. Только самое главное  в
том, что сделать это можете именно и только вы, Алексей.
     Это у нее хорошо получилось. Небрежно и вместе с тем категорично.
     - Они в совершенстве изучили земную историю,  философию  и  культуру,
определили пути и способы поворота, но сами  не  могут  произвести  нужное
воздействие.
     - Эм-эн-вэ, - сказал я.
     - Что?
     - Да  так,  Азимова  вспомнил.  Минимально  необходимое  воздействие.
Термин из романа "Конец вечности". Ситуация там похожая описана.
     Она не  читала,  кажется,  но  кивнула.  Помолчала,  потом  попросила
сварить еще кофе. Меня эта просьба более чем устроила. Требовался тайм-аут
хотя бы на пять минут.
     Пока я помешивал сандаловой палочкой густую суспензию в турке, у меня
появились кое-какие мысли, неясно только - уместные ли.
     - Так вот, - продолжала Ирина, - они знают о нас  все,  но  физически
вмешаться не могут. Нужна наша помощь.
     - Странно... Зачем  менять  нашу  историю?  Она,  какая  ни  есть,  а
привычная, родная. Пусть свою и меняют, - возразил я.
     - Собственное время необратимо, - объяснила она, - их прошлое для них
недоступно, а будущее неопределенно. Наше же прошлое -  для  них  будущее,
причем по другой координате, и они в состоянии переместить туда  человека,
где он и сделает то, что нужно. Они рассчитывают, что это сделаете вы.
     - Все-таки я. Из миллиардов и миллиардов живущих и живших  на  Земле,
каждый из которых, по вашим словам, для них равно доступен - только  я,  и
сейчас. Почему?
     Я решил, как говорят шахматисты,  обострить  партию.  И  таким  путем
определить, до каких пределов это у нее зашло.
     Она вздохнула:
     - Ну, давайте снова вернемся к аналогии с поездами. Кто-то  на  одном
поезде понял, что столкновение неизбежно. Но тормозов на этом поезде  нет.
По условию  задачи.  Остается  одно  -  передавать  сообщение  о  грядущей
катастрофе по радио, надеясь, что некто, имеющий приемник, услышит  сигнал
тревоги, поверит в него, поймет, что нужно д