в своем распоряжении такой
силы... Даже Эссен.
     Веселый тридцатишестилетний каперанг к жизни относился легко.  Ни  разу
не  изменив  убеждениям,  он с самого семнадцатого года делал только то, что
подсказывали ему долг, совесть и чувство вкуса.
     Умел находить общий язык и с  остервеневшими,  не  знающими,  чего  они
хотят,   "революционными   матросами",   и   с   представителями  германских
оккупационных  войск,  и  с  адмиралами  Антанты.  И  его  крейсер  сохранял
боеспособность  все  эти штормовые годы. И экипаж изъявлял лояльность своему
командиру. А самое смешное - капитулировавший  сейчас  "Эмперор  оф  Индиа"
поддерживал  его  крейсер  огнем  во время экспедиции на Одессу. Командир же
линкора, коммодор Гуденефф, отличный моряк и  во  всех  отношениях  приятный
человек,  глубоко удивил и обидел Остелецкого. Когда после взятия Одессы они
в кают-компании "Эмперора" отмечали  победу,  Павел  Александрович  искренне
наслаждался   обществом   морских   джентльменов,  старался  соответствовать
принятым среди них манерам, острил, угощал всех  асмоловскими  папиросами  и
симферопольской  водкой, сам налегая на отличный гибралтарский херес. Вечер,
на его взгляд, удался вполне. А вот когда тот же Гуденефф выбрал момент, уже
перед рассветом,  и  непонятно  зачем,  из  деликатности  или  из  подлости,
вполголоса  сообщил  "Dear  first  Class  Commodores",  что  на кораблях его
величества каждому офицеру положено по две порции виски и по две порции вина
и следует всегда посматривать, чтобы буфетчик не  обманул,  капитан  испытал
неизвестное  ему  ранее  чувство  глубокого  унижения.  Он точно помнил, что
хереса выпил рюмок двадцать (маленькие были рюмки), не понял  только  одного
- правильно ли поступил, не врезав тут же симпатичному коммодору в харю, а,
напротив,  предложил столь скудно обслуживаемому капитану добавить у себя на
"Кагуле".
     Но уж теперь-то он своего не упустит, специально поднимется на линкор в
ту же  кают-компанию  и  заставит  уже  военнопленного   буфетчика   угощать
королевским  вином  весь  офицерский  состав русского флота без всяких норм.
Оказывается,   не   советские   коммунисты   первыми   придумали   унижающую
человеческое достоинство "пайку".
     - Вы что же, считаете, захваченные корабли мы возвращать не станем? -
спросил Колчак.
     -  Решение, наверное, за вами. Как скажете, так и будет... Однако я не
представляю, чего ради мы  им  будем  свои  трофеи  отдавать.  Японцы,  став
союзниками,  все  равно  возвратить  хоть  что-нибудь  из  захваченных наших
кораблей не пожелали. И "Варяг", и  "Пересвет",  и  "Полтаву"  за  приличные
деньги продали. Вы собираетесь быть благороднее?
     Колчак,  похоже,  задумался.  А  над  чем? Впервые в известной адмиралу
военной истории британские линкоры  спускали  перед  противником  стеньговые
боевые флаги.
     -  Мичман,  - обратился он к Белли, - передайте по флоту: эсминцам и
"Пантелеймону" сопровождать бывшие английские линкоры в Южную бухту. Экипажи
свести на берег, замки с орудий снять. Десантные партии высадить на  корабли
немедленно.  Радиорубки опечатать. Остальной эскадре следовать за мной. Вас,
господин капитан первого ранга, я назначаю младшим  флагманом  эскадры.  Сам
сейчас перейду на "Эмперор". И действуем по плану.
     Колчаку не терпелось ощутить себя победителем в полной мере, ступить на
мостик  настоящего  сверхдредноута,  почувствовать  его  своим.  Что  бы  ни
говорили и ни писали последующие историки флота, балтийские "Севастополи"  и
черноморские  "Императрицы"  на  настоящие  линкоры не тянули. Тонкая броня,
малый  ход,  не  слишком  удачное  расположение  артиллерии.  А  вот  теперь
посмотрим. Флотоводец только тогда может в полной мере проявить свой талант,
когда   у   него  в  руках  подходящий  инструмент.  Паганини,  играющий  на
самодельной балалайке, вряд ли вошел бы во всемирную историю искусств.
     На английских кораблях достаточно мрачная, но и торжественная  поцедура
похорон  погибших  в  море  не  соблюдалась. Почти девяносто трупов снесли в
холодное, с цементным полом помещение  судовой  бани  с  расчетом  отправить
позже тела на родину или захоронить их в какой-нибудь твердой земле.
     "Эмперор   оф  Индиа"  шел  через  море,  по-прежнему  неся  на  гафеле
британский флаг. За  ним  на  расстоянии  кабельтова  следовала  "Валгалла",
которая  вместо  положенных  по  проекту полутора тысяч пассажиров приняла с
подошедших  транспортов  в  свои  каюты,   салоны,   ресторанные   залы,   в
приспособленные  для  перевозки войск трюмы и даже прямо на палубы почти две
дивизии полного состава с вооружением и положенной по штату артиллерией.
     А еще в трех милях позади разрезали веселую черноморскую волну "Генерал
Алексеев" и "Евстафий" с "Иоанном".
     На рассвете следующего дня, когда сероватые  сумерки  чуть-чуть  только
собрались   розоветь,   "Эмперор"   начал   втягиваться   в  устье  Босфора.
Разоруженные после войны береговые батареи никому больше  не  угрожали,  тем
более  что  британский  флаг  и силуэт своего линкора наблюдатели, на всякий
случай несшие службу на бетонных фортах Ускюдюра, узнали издалека.
     Колчак, почти сутки без сна простоявший на мостике, подкреплявший  свои
силы  только густым как деготь чаем пополам с ромом и разговорами по радио с
капитаном  Воронцовым,  испытывал  сейчас  странное  чувство.  Как  если  бы
девушка,  в  которую  он  был  страстно влюблен, сбежавшая много лет назад с
заезжим гусаром, вдруг вернулась к нему и упала на колени, моля о прощении и
уверяя в вечной любви.
     Волнующе,  в  чем-то  даже  лестно,  может  потешить  гордость,  но   и
бесконечно  тоскливо, бессмысленно, вместо радости вызывает скорее сожаление
о напрасно потерянной жизни...
     То есть радости победы адмирал не испытывал. Беззвучно скользящей змеей
линкор проник в  Мраморное  море.  Не  отдавая  якоря,  только  подрабатывая
машинами,  приблизился  к  берегу,  настороженно  поводя нацеленными на него
башенными орудиями, подождал, пока "Валгалла" высадит на европейский  берег,
прямо на набережную десант переодетых в турецкую военную форму корниловцев и
марковцев.
     Там  их  уже  ждали  рейнджеры  Басманова, за неделю до начала операции
прибывшие в город на рейсовых гражданских пароходах,  а  недавно  получившие
наконец условный сигнал.
     Полковник  несколько  раз  провел  подробную рекогносцировку местности,
своими  ногами  исходил  переулки,  ведущие  от  порта  в  центр  города,  к
резиденции   верховного   комиссара,   казармам   стрелков  морской  пехоты,
султанским  дворцам   Топкапы   и   Долмабахче   и   прочим   представляющим
военно-политический интерес объектам.
     Проблем  в  этом  деле  возникло  куда меньше, чем при штурме советским
спецназом дворца Хафизуллы Амина в Кабуле  в  декабре  1979  года.  То  есть
по-настоящему  серьезного  сопротивления не оказал никто. Да и возможности к
сопротивлению ни у  кого  из  английских  солдат  просто  не  было.  Слишком
тщательную подготовку провел в знакомом городе Басманов.
     Имевший  в  своем  распоряжении  меньше  двухсот офицеров, полковник за
последние дни нашел в Стамбуле еще  около  сотни  не  успевших  по  каким-то
причинам  вернуться  в  Крым  надежных людей, которые увидели свой последний
шанс в намеченной Басмановым операции. Прожив здесь по году  и  больше,  они
знали  нужные  адреса,  проходные  дворы,  фамилии  и  должности  местных  и
оккупационных  чиновников,  потенциально  опасных  или,  напротив,   готовых
сотрудничать с новым режимом.
     Используя   опыт  разведывательно-диверсионных  подразделений  грядущих
войн, рейнджеры очистили от патрулей и даже случайных очевидцев  набережную,
где   намечалось   десантирование,  три  широкие  улицы,  ведущие  к  центру
европейской части Стамбула, блокировали мосты через Босфор.
     На крышах домов,  примыкавших  к  казармам  оккупационных  войск,  были
установлены  пулеметы,  готовые  в  случае  чего  открыть шквальный огонь по
воротам и окнам.
     За  час  до  подхода  "Валгаллы"  с  десантом  полковник  дал   команду
действовать.
     Рядовые  и  сержанты,  давно  привыкшие  к  спокойной,  сытой  жизни  в
переставшем быть столицей вражеской страны  городе,  считали  патрулирование
улиц просто рутинным, не имеющим практического смысла занятием. Даже висящие
у  них  на  плечах  стволами  вниз  короткие  карабины  либо вообще не имели
патронов в патронниках, либо стояли на  неудобных  для  срочного  выключения
предохранителях.  Даже  самый  лихой  стрелок  не  управился  бы и за десять
секунд. А внезапно появляющиеся  на  едва  освещенных  перекрестках  группки
людей  в  старой  форме  султанской  гвардии  не  вызывали у патрулей даже и
настороженности. Мало ли в чем ходят обнищавшие полудикие туземцы!
     А когда в  следующую  секунду  слащаво-любезные,  униженно  кланяющиеся
аборигены  превращались  в  беспощадных  ночных  убийц, осознать ситуацию не
успевал почти никто.
     Тела с бессильно болтающимися руками и свернутыми шеями  оттаскивали  в
темные, воняющие мочой и гниющим мусором подворотни. И шли дальше.
     Словно  гигантский  невод  стягивался  вокруг  центра европейской части
Стамбула. Да, пожалуй, и не так, сравнение это неверное.  Невод  захватывает
живую  рыбу,  загоняя  ее  в  кошель,  а здесь работала скорее сенокосилка с
далеко раскинутыми ножами. Улицы, по которым она прошла, становились чистыми
от вражеских солдат.
     А в том, что белые офицеры были одеты в турецкую военную форму,  имелся
глубокий  смысл.  Берестин  не  хотел  нарушать  законы ведения войны даже в
малости. Женевские  и  гаагские  конвенции  требуют,  чтобы  все  комбатанты
обязательно носили знаки различия участников боевых действий.
     Ну  вот, пожалуйста. Никто не скажет, что британских и греческих солдат
предательски убивали замаскированные под мирных жителей террористы. Погоны и
нашивки были у всех.
     Десяток суматошных бессмысленных выстрелов успели произвести  одиночные
и парные посты английских морских пехотинцев при попытке защитить порученные
их  попечению  объекты. Но ничего не сумели и даже общей тревоги в гарнизоне
не подняли. Значит, погибли напрасно.
     Очистив город от вооруженных патрулей,  десантники  стали  врываться  в
роскошные,  пропахшие  восточными табаками и благовониями покои колониальных
чиновников, чтобы произвести там неожиданную и грубую побудку.
     А потом рота за ротой хлынули  на  улицы  Царьграда  утомленные  долгим
морским  переходом,  но  горящие  священным боевым азартом офицеры тех самых
полков, что три года назад уходили из Ростова в морозную и метельную  степь,
не зная, что ждет их там - победа или почти бесполезная смерть ради народа,
который не способен понять и принять их жертвы. А сейчас!
     Это  только надо представить - тысячу лет, с времен князя Олега Россия
стремилась к Царьграду и Святой Софии, прибить же очередной щит к его вратам
судьба предназначила именно им - последним уцелевшим  защитникам  "третьего
Рима"!   Четвертому   же   -   не   бывать!  Короче  говоря,  утром  2  мая
Константинополь почти нечувствительно  для  мирных  обывателей  перешел  под
контроль российско-турецкой армии.
     На  каждом прекрестке стояли патрули якобы кемалистских войск, умеющие,
однако, объясняться только по-русски или на  одном  из  европейских  языков.
Верховный  комиссар  Антанты  адмирал де Робек с вымученной улыбкой на губах
пил кофе в салоне Колчака, оставив надежду  запугать  холодно-презрительного
комфлота  угрозой  международных  санкций.  На  все  его страстные инвективы
адмирал отвечал  коротко:  "А  как  соотносится  с  международным  правом  и
обыкновенной  порядочностью  то,  что  ваши  представители сделали со мной в
Сибири?"  Или:  "Разве  Великобритания  официально   денонсировала   союзные
договоры 14-16 годов и объявила России войну, вторгаясь в ее территориальные
воды?"  И,  наконец:  "Да  бросьте  дурака валять, сэр. Я здесь сейчас играю
такую же роль, как ваши военные советники в  нашем  Туркестане.  Как  только
Георг   V   или   парламент  признают  культурную  помощь  отсталым  народам
аморальной, я немедленно раскаюсь  в  допущенной  ошибке..."  И  смотрел  на
британца  в  упор наивным, но не оставляющим иллюзий взглядом. Одним словом,
мы уже здесь и попробуйте с этим  что-нибудь  сделать!  Линкор  "Эмперор"  в
сопровождении   двух   русских   броненосцев  из  Мраморного  моря  вошел  в
Дарданеллы, двигаясь к Седдюльбахиру, а  "Генерал  Алексеев"  пришвартовался
бортом   к   линейному   крейсеру   "Явуз  Султан  Селим",  он  же  "Гебен".
Прославленный рейдер стоял у стенки, начинающий ржаветь, брошенный экипажем,
чуть не до  верхних  палуб  заселенный  только  злобными  бурыми  крысами  и
гигантскими  тараканами.  Но  в принципе он был вполне боеспособен, пройдя в
восемнадцатом году первый за пять лет доковый ремонт в  захваченном  немцами
Севастополе. У турок подходящей технической базы не имелось.
     Послужил  он, кстати, в прошлой истории турецкому флоту аж до 1960 года
- дольше, чем любой его корабль-одногодок. Германские  однотипные  линейные
крейсеры   были   затоплены  в  Скапа-Флоу  в  девятнадцатом,  английские  и
американские в большинстве пошли на слом до второй мировой или погибли в  ее
ходе, последние русские линкоры типа "Севастополь" были порезаны на иголки в
пятьдесят шестом.
     Колчак  испытывал  уважение к достойному и грозному противнику. И еще в
Севастополе подготовил для него  экипаж.  Благодаря  дипломатии  Шульгина  и
Левашова  до  начала конфликта из Петрограда успели приехать три с половиной
сотни  флотских  офицеров,  кондукторов  и  бывших  гардемаринов.  А  хорошо
поставленная  агитация  и  невероятно  щедрая  плата  позволили выдернуть из
родных  сел  и  хуторов  тридцати-тридцатипятилетних  матросов  и   унтеров,
предавшихся  хлебопашеству или вволю погулявших в бесчисленных повстанческих
отрядах и бандах. В итоге нашлось достаточно строевых и механических  чинов,
чтобы  в  ближайшие  дни привести линейный крейсер в порядок, поднять флаг и
вывести его  на  позицию  прикрытия  выхода  в  Эгейское  море.  Там  десять
280-миллиметровок  крейсера  солидно усилили огневую мощь русских линкоров и
береговых батарей.
     Задача, к которой Россия готовилась  на  протяжении  двух  веков,  была
выполнена   не   только   почти   бескровно,  но  пока  что  и  в  тайне  от
"цивилизованного мира".
     Вслед за бывшим британским линкором узость Дарданелл прошли  "Евстафий"
и  "Иоанн".  Спущенные с их шлюпбалок паровые катера сразу же начали ставить
первую полосу минного заграждения, вначале обычными ударными шарами  образца
девятьсот  восьмого года, а за ними - неконтактно-магнитными минами, против
которых в двадцать первом году еще не было тралов.
     На всякий  случай  Воронцов  уточнил  правильность  своих  действий  на
стратегическом компьютере.
     Шансов  у  противника  не было. Минное заграждение, береговые батареи и
пять линейных кораблей способны были  отражать  возможные  попытки  англичан
"освободить"  Стамбул неограниченное время. Тем более что в Средиземном море
у  Британии  оставался  всего  один,  базирующийся  на  Александрию  линкор,
мобилизация  "Гранд  Флита"  для  не  имеющей  шансов на успех авантюры была
крайне маловероятна. И в любом случае растянулась бы не  на  один  месяц.  А
дивизии  Мустафы  Кемаля  должны  были  подойди к городу в течение двух-трех
суток и тем самым легитимизировать победу.
     Подготовленная Сильвией кампания в прессе и назревший демарш  оппозиции
способны были смести обанкротившееся правительство Ллойд-Джорджа.
     Оставалось только интернировать три крейсера и восемь эсминцев Сеймура,
базирующихся  в  Мраморном  море, и новую историю двадцатого века можно было
считать  состоявшейся,  как  писалось  в   "Истории   КПСС",   полностью   и
окончательно.

ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА
     Ну,  вот  и  все,  государи  мои,  -  как  говорил  отец Цупик во всем
известном романе. - Игра-таки сделана". Если вдруг на мгновение  отвлечься,
взглянуть  на  все  происшедшее  отстраненным  взглядом,  например,  глазами
молодого, беззаботного, почти довольного легкой,  мало  к  чему  обязывающей
жизнью  парня,  которым  я  был  совсем-совсем  недавно...  Ну,  хотя бы тем
морозным, вьюжным днем, сделавшим Москву похожей на  Норильск,  когда  Ирина
разыскала   меня   в   редакции  "Студенческого  меридиана"  и  срывающимся,
взволнованным голосом попросила приехать к ней  на  Рождественский  бульвар.
Так  ни  за  что  бы  не  поверил  тогдашний  Новиков, будто хоть что-нибудь
возможно из того, что с нами случилось. Да незачем так далеко в  незабвенное
прошлое  возвращаться.  Еще в прошлом июле, когда "Валгалла" отдала якорь на
севастопольском рейде, я ведь почти не верил в осуществимость наших  планов.
И  в  самом  деле,  мы  впятером,  не  считая  дам,  и полторы сотни наскоро
обученных басмановских офицеров - не слишком мощная сила, чтобы перевернуть
мир.
     По крайней мере исторический материализм к возможности повернуть вспять
то, что  принято  называть  "прогрессом",  да  еще   вопреки   подкрепленной
вооруженной  силой  воле "авангарда всего передового человечества" отличался
крайне негативно.
     A вот поди ж ты... Так мы вдобавок и  черным  силам  мирового  капитала
вызов бросили, и тоже вроде бы выиграли!
     Нет,  конечно,  это  надо  было  видеть!  Украшенная  цветами и флагами
трибуна,  безупречно  ровные,  как  на  царскосельском  смотру,  батальонные
квадраты  наших  гвардейских  дивизий,  Корниловской и Марковской, словно бы
принимающих парад не успевшей даже однообразно обмундироваться  и  научиться
ходить  строем  и  в ногу добровольческой турецкой армии. Так оно со стороны
выглядело.  Русские  войска  исполняли  роль  почетного  караула   на   этом
по-восточному   бестолковом   параде,   одновременно   гаранта  безопасности
присутствующих  здесь  высоких  особ  и  словно  демонстрировали  военным  и
штатским туркам, как должна выглядеть настоящая современная армия.
     Гром   русского   военного   оркестра,   перебиваемый   заунывным  воем
средневековых труб и рокотом  барабанов.  На  трибуне  -  похожий  усами  и
манерой держаться на императора Вильгельма II Кемаль-паша, справа и слева от
него Колчак и Врангель, еще целый сонм генералов, чиновников, представителей
"патриотической  буржуазии".  Среди них и славный Алек-паша, главный военный
советник Мустафы Кемаля, гброй второй за десять месяцев победоносной войны.
     В общем,  все  удивительно  похоже  на  триумф  какогонибудь  Октавиана
Августа.
     Ну   да,  еще  и  празднично-синее  небо,  и  сияющее,  как  надраенная
солдатская пуговица, солнце победы  и  независимости,  и  ликующие  народные
массы...   И  чудовищный  грохот  салюта  кораблей  русско-турецкого  флота,
береговых фортов и развернутой неподалеку полевой батареи.
     Как лихо у меня когда-то получались такие репортажи из ставших на  путь
социализма  братских  стран  Латинской  Америки! А вот сейчас писать об этом
скучно. Так разве, чтобы вспомнить по прошествии  лет,  как  оно  по  правде
было.  Когда  все  это  уже будет запечатлено в учебниках и мемуарах, а там,
глядишь, в цветных полнометражных эпопеях: "Ататюрк в мае",  "Освобождение",
"Падение Стамбула", "Великий гражданин", "Залп "Генерала Алексеева"...
     А  мы  с  Воронцовым  и  Сашкой  скромненько стояли в стороне, нам свои
личности демонстрировать было незачем, хотя в  общей  эйфорической  суматохе
кому  до  нас  какое  дело? Разве что агентам "Интеллидженс Сервис"? Утирали
текущий из-под фуражек пот, ждали, когда все это закончится.
     - Одно мне сейчас интересно, - перемещаясь в  тень  густого  платана,
сказал Сашка, уловив мое настроение, - надолго все это?
     - Часа на три еще, - глянув на часы, ответил Воронцов.
     -Да я же не о параде. Я насчет русс