сли  и  меня
прихватят - кому от этого польза? Вернулся в  танк,  люк  задраил,  жду...
Часа два ждал - тихо. Или забыли про меня, или не заметили. Я по газам и в
ставку главкома. У них там общий восторг - как же, впервые враг  отброшен,
наступать собираются. Но мне их игры уже...  Я  Сехмета  за  ворот:  давай
дирижабль! Вытряс, полетел в форт. Едва успел выгрузиться и все рассказать
Олегу - прошу пана! Прямо перед фортом на поляне возникает такой же  точно
бронеход, с какими мы бились. Из него четверо в белых скафандрах -  точно,
издали  на  рака  смахивают.  А  точнее  -  на  глубоководный  скафандр  с
манипуляторами. Я Олегу кричу - заводи  машинку,  пора  на  Землю  линять!
Танка-то у нас больше не было, на танке теперь кванги катаются, а  тут  со
стороны реки еще один сундук подплывает... - Шульгин замолчал, закашлялся,
начал прикуривать дрожащими руками.
     Пока он напивал себе еще вермута, рассказ продолжил Левашов.
     - Я включил канал - хорошо, что ты, Дим, оставил мне координаты; мы с
Ларисой стали бегом собирать хоть что-то: видеокассеты, фотографии, записи
наши; слышим - Сашка уже стреляет...
     - Ага, - перебил его Шульгин. - Не зря я  пулемет  наверху  приладил.
Хоть придержу чуток, думаю. Тут они как дадут лучом. Крышу  сразу  снесло,
как меня бревнами не поубивало, не знаю. Я вниз, к воротам, как  рубану  с
рук, от пояса! В одного попал. Ты знаешь, словно в мыльный пузырь! Хлоп  -
и ничего нету... Они прицел  не  успели  снизить,  вторым  залпом  полдома
снесло. Стою на карачках, а надо мной бревна порхают... Вижу, труба  дело.
Заскочил на веранду, а дальше не могу. Ноги отнялись. Хорошо, Олег меня за
ворот втащил в подвал...
     - В последнюю секунду выскочили, - подтвердил Левашов. -  Я  Сашку  в
"окно" просунул, Лариса  с  той  стороны  помогла.  И  вижу  -  перекрытия
бетонные надо мною  поднимаются.  Медленно  так,  словно  крышка  гроба  у
панночки... - Он передернул плечами. - Лариска кричит от страха.
     - Она не от страха, - вмешался Шульгин, - она такое крикнула, что я и
не повторю... Олег схватил блок управления, прижал к животу, как  регбист,
и - на нашу сторону. Я успел увидеть, как потолок рухнул - и  все.  Кабель
перерубило, "окно" исчезло. А мы стоим в каком-то  коридоре.  Осмотрелись,
ощупали друг друга, руки-ноги целы, и пошли вас искать...
     Рассказ Шульгина и Левашова  произвел  впечатление  прежде  всего  на
космонавтов. Они выглядели по меньшей  мере  ошарашенными.  Двух  дней  на
Валгалле и трех в Замке (а здесь прошло именно лишь три дня, пока  длилась
эпопея на Валгалле) им явно не хватило, чтобы полностью  адаптироваться  к
иному времени и образу жизни.
     Воронцов же  выслушал  все  совершенно  спокойно.  Как  будто  просто
выяснил для себя некоторые мелкие подробности.
     Это заметил и Шульгин. И в глазах у него появился прежний блеск.
     - Сдается мне, капитан, что дело  здесь  нечисто.  Не  нравишься  мне
ты... Знал, что так и будет?
     - Откуда бы? Я, что ли, тебя под руку толкал, когда  вы  кордебаталию
открыли? Или все же вы сами додумались? Но кое-какие соображения  имелись,
не скрою. Почему я от вас ушел? Вот как раз поэтому. Если  ребят  в  плену
сейчас на детекторах крутят, память им зондируют,  они  про  меня  ничего,
кроме того, что был такой, сказать и вспомнить не смогут. А сейчас  только
мы с Антоном помочь сможем.
     - Понял... Вы, значит, тоже гамбиты разыгрываете.  Ясненько.  Хочется
мне с Антоном твоим повидаться, сказать, что я о нем думаю...
     - Давай, говори. Внимательно выслушаю.
     Шульгин и Левашов обернулись. Возле  мохнатой  веерной  пальмы  стоял
широкоплечий парень лет тридцати, в безукоризненном  светлом  костюме  при
галстуке в тонкую красную полоску,  похожий  на  американца  с  рекламного
плаката сигарет "Лорд".
     - А! Наконец-то имеем честь лицезреть!.. - Шульгин  подошел  к  нему,
рассматривая, как восковую куклу в музее Тюссо. - Хорош... - И  неожиданно
для всех сделал резкое движение рукой.
     - Не стоит, - с широкой улыбкой сказал Антон, легко  парировав  выпад
Шульгина. - Хоть ты и ниндзя, как я слышал, реакция у меня лучше.
     - Жаль, но  похоже...  -  вздохнул  Сашка,  безнадежно  уронив  руки.
Дальнейшего не уловил никто. Словно черная молния блеснула перед  глазами,
и Антон, отлетев метра на три, рухнул навзничь, разбросав руки.
     В полной тишине  он  начал  подниматься,  сначала  на  колени,  потом
выпрямился во весь рост. Губы у него были в крови.
     Вдруг в полной тишине раздались аплодисменты. Это  хлопала  в  ладоши
Альба, с восторгом глядя на Шульгина, который суженными в щелочки  глазами
следил за Антоном.
     А тот вытер кровь платком, аккуратно сложил его, спрятал в  карман  и
снова улыбнулся.
     - Да, пожалуй, я был не прав... Молодец. Надеюсь, теперь ты  доволен?
Спустил пар? Тогда пойдем. Пора поговорить серьезно.



                         ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА

     ...За окном глухая ночь, а может, уже и утро. Если сейчас проснуться,
то уже раннее утро, а если до сих пор не ложился - то, пожалуй, еще  ночь.
"Час быка", называл такое время Ефремов. Об этом  диалектическом  переходе
еще  и  Прутков  писал:  "Желающий  трапезовать  слишком  поздно   рискует
трапезовать рано поутру".
     Так вот - ночь, как  условились,  и  ветер  хлещет  в  окно  дождевою
осенней печалью, и единственное в жизни утешение, что в отличие от  прочих
нормальных граждан мне не нужно в  мутных  рассветных  сумерках  продирать
глаза и, проклиная судьбу и  горсовет,  ждать  троллейбуса  на  остановке,
насквозь простреливаемой струями ледяного дождя.  Напротив,  в  самый  для
трудящихся отвратительный час я с полным правом  задерну  шторы,  укутаюсь
пледом, как шотландский лорд, и буду спать, сколько пожелаю.
     Отчего это так много в моей жизни дождей, туманов, метелей  и  прочих
чудес природы?
     А тогда звенело утро, весеннее, солнечное, почти теплое. И словно  не
было накануне нашей, не скрою, страшной битвы. Страшной  не  только  и  не
столько обычным в  бою  страхом  смерти,  а  своей  ирреальностью.  Ничего
подобного мы не испытывали раньше - ни на Земле, когда работали с Иркиными
"приятелями", ни здесь...
     Вечером Сашка сразу уснул, а мы с  Алексеем,  прокопченные  кордитным
дымом, вымотанные до последней крайности, сидели на  свернутых  чехлах  на
полу боевого отделения и разговаривали. И что удивительно, не о  войне,  а
на самые нейтральные темы.
     А когда рассвело, перекусили на скорую руку и  пошли.  Сашка  остался
для подстраховки. Чувствовал он себя так, словно его  долго  ногами  били,
потому и остался без особых протестов.
     Поле боя впечатление производило...  Было  в  том  изломанном  железе
что-то настолько нездешнее, гораздо более нечеловеческое,  чем  все  ранее
виденное. Вчера, в горячке боя, мы этого не заметили,  а  сейчас  сразу  в
глаза бросилось. Бронеходы разбитые прямо кричали, что они из мира, ничего
общего с человеческими понятиями не имеющего.  В  них  не  было  ни  одной
линии, ни одной плоскости, согласующейся с нашей геометрией.  Как  бы  это
поточнее описать - ну, если представить себе рисунок, выполненный сразу  и
в прямой и  в  обратной  перспективе.  Как  будто  видишь  сразу  то,  что
одновременно видеть никак  невозможно.  Как  будто  у  прямоугольника  все
четыре угла - тупые. Но все это настолько неуловимо,  что  понять,  в  чем
фокус - невозможно.
     - Ты что-нибудь понимаешь? - спрашиваю я у Алексея.
     - Честно говоря - мало, - отвечает. - Такой геометрии в природе  быть
не должно. Так только Морис Эшер рисует.
     Полазали мы внутри. Там тоже ничего  хоть  приблизительно  понятного.
Никаких ракообразных не  обнаружили.  Неракообразных  тоже.  А  содержимое
бронеходов больше всего напоминало внутренности ламповой  ЭВМ  пятидесятых
годов, как я ее себе представляю, если  ее  долго,  сладострастно  крушить
ломом. Еще там были такие как бы струны или стеклянные световоды, и ничего
больше. Как эти штуки ездили, чем или кем управлялись, где у них двигатели
и где оружие - полный туман.
     Часа полтора мы лазали по тому кладбищу, можно сказать -  одурели  от
никчемной информации и мало-помалу прониклись  комплексом  неполноценности
пополам с унылой злостью. Решили перекурить.
     - Тупые мы с тобой, братец, - на удивление смиренно сказал Берестин.
     - Ну, это еще вопрос, - не согласился я:  гордость  не  позволяла.  -
Возьми самого признанного титана мысли,  хоть  Ломоносова,  и  покажи  ему
Р-16, сбитый зенитной ракетой. Много ли он там сообразит? А разница  всего
две сотни лет, и техника земная.
     - Ну что ж, - говорит Берестин. - Мы еще неплохо держимся. Другие  на
нашем месте давно бы в футурошок впали...
     - Конечно. Представь, как бы на все  это  гоголевские,  старосветские
помещики реагировали.
     - Ну и что купцы? - вдруг завелся Алексей.  -  Мало  ли  как  их  там
Островский обрисовал! А те самые  купцы,  имей  в  виду,  и  Калифорнию  с
Аляской завоевывали, и Афанасий  Никитин  тоже  купец,  сам  знаешь,  куда
ходил. Не нужно зря на людей клепать.
     - Что это ты вдруг? Сам вроде не из купцов происходишь?
     -  Ну  и  что?  Снобизма  не  нужно.   Может,   девяносто   процентов
галактического населения еще и не то видели, а  мы  из  своего  захолустья
попали в чуть более населенные места и уже вообразили, что достигли вершин
немыслимого. А все это, быть может, просто  невинная  игра  в  крысу,  как
говаривал тот же Остап Ибрагимович, по другому, впрочем, поводу...
     Я с ним согласился. Нельзя жить и делать свое дело, если воспринимать
действительность как невероятность. Что есть, то и есть. Достаточно  того,
что мы сознаем уникальность текущего  момента  в  рамках  нашего  опыта  и
стараемся соответствовать.
     И вот тут, среди нашей глубокомысленной  беседы  о  текущем  моменте,
произошло то самое, что окончательно уводит сюжет моего  повествования  за
всякие пределы соцреализма в его ждановской трактовке (ну, помните: "...не
о том, что есть, а о том, что должно быть").
     Слов у меня, чтобы все описать, разумеется, нет. А если попросту -  в
одну из секунд нашего перекура я перестал осознавать себя как личность. Но
даже в таком бессознательном состоянии мне было  очень,  пардон,  хреново.
Как если бы... ну скажем, броситься с гранатой под гусеницы танка, граната
не взрывается, и тебя долго и больно гусеницы перемешивают  с  грунтом.  А
потом все кончилось, в глазах посветлело, и я осознал себя  внутри  белого
шарового объема, довольно значительного, хотя  и  неопределенного,  потому
что  стены  его  не  выглядели  твердыми,  а  словно  из  кучевых  облаков
вылеплены, и я не сидел и не лежал, а скорее висел в одной из точек внутри
сферы. Никаких неприятных или болезненных ощущений  у  меня  не  осталось,
чувствовал я себя вполне свежим и бодрым, но и обалдевшим, признаюсь.
     И сразу у меня внутри головы возник  голос  Именно  внутри,  я  четко
понимал,  что  слышу  его  отнюдь  не  ушами.  Какая-то  есть  хитрость  в
физиологии,  позволяющая  это   определить.   Наверное,   так   бывает   у
шизофреников. Я их понимаю. Дословно услышанного я сейчас не  восстановлю,
потому как подозреваю, что и не было никакого "дословно", я сразу  получил
весь  пакет  информации   и   только   потом   развернул   его   в   некую
последовательность.
     Короче, мы оказались в плену, или скажем так, в гостях  у  тех  самых
соплеменников Ирины, которые гонялись-гонялись за нами и наконец  достали.
Впрочем, претензий к нам ни за историю с агентами, ни за танковое сражение
предъявлено не было. Все происшедшее было расценено ими как недоразумение,
тем более что бронеходы - всего  лишь  автоматические  устройства.  А  нам
предлагался дружеский контакт и переговоры  по  взаимно  интересующим  нас
вопросам.
     Я в принципе не возражал, но сразу же поставил условие:  воссоединить
нас с Берестиным и переговоры проводить в привычной для нас  обстановке  и
традиционным способом. Через некий провал в сознании я очутился  в  весьма
пристойном помещении, похожем на большой  гостиничный  номер.  На  диване,
обтянутом золотистым велюром, сидел Берестин и смотрел на меня без всякого
удивления. Обменявшись мнениями, мы установили, что с ним беседа велась по
той же программе.
     Мы с ним тщательно осмотрели помещение и убедились,  что  подлинность
вещей и предметов стопроцентная. Как  правило,  нормальный  человек  может
принять сон за реальность, но никогда не примет реальность за сон, поэтому
нам пришлось поверить в действительность происходящего.
     Я тут же вспомнил историю Воронцова. Сходство прослеживалось. Хотя бы
в смысле того, что ему для контакта  тоже  сымитировали  роскошный  земной
интерьерчик. Правда, у нас дверь из комнаты не  открывалась,  и  за  окном
клубилась белая муть, смотреть на которую было неприятно.
     Тут входная дверь открылась и перед нами возникла царственная дама  -
иначе не скажешь,  даже  при  всем  моем  отвращении  к  высокопарности  и
изысканности слога. На вид было ей  около  тридцати  пяти,  чуть  ближе  к
сорока. Укутанная, обернутая (Бабель бы сказал - завороченная)  в  подобие
индийского  сари,  атласно-муаровое,  черно-красно-золотое,   шуршащее   и
переливающееся, при движении то облегающее и подчеркивающее формы тела, то
скрывающее все, но развязывающее руки воображению...
     Мы  с  Берестиным  глянули  на  нее,  потом  друг  на   друга   и   -
расхохотались. И не истерическим смехом, а самым обычным. Как выяснилось -
одновременно вспомнили анекдот про бандершу,  которая,  исчерпав  резервы,
выходит к клиентам сама.
     Гостью такой прием если и удивил, то самую  малость.  Она  приподняла
бровь, грациозно  прошелестела  через  помещение  и  опустилась  в  третье
кресло, слегка напротив нас с Алексеем.
     Вставать мы не стали. Предположив в  ее  появлении  очередной  фокус.
Очередная серия прекрасных незнакомок - не много ли?
     Лема мы в свое время почитывали. И  помним,  что  он  там,  в  "Сумме
технологии",  насчет  фантоматики   пишет.   Любая   достаточно   развитая
цивилизация в  состоянии  создавать  иллюзии,  неотличимые  от  реальности
никакими разумными способами. Сей случай вполне мог быть из этой же оперы.
На самом деле, небось, наша матрона - то  самое  ракообразное,  в  которое
положено стрелять железным болтом из арбалета  (не  зря  же  наши  меньшие
братья-кванги вечно их при себе таскают!). И, разумеется, они  -  то  есть
пришельцы  -  уверены:  земляне   настолько   примитивные   и   сексуально
озабоченные  существа,  что  сам  факт  появления  перед  ними  достаточно
привлекательной  особы  гарантирует   сговорчивость   вплоть   до   полной
капитуляции.
     Увы, не так уж они и не правы. Берестин, например, на этом и попался.
Будь на месте Ирины мужик, или будь она сама чуть пострашнее - стал бы  он
таскать им каштаны из огня (из прошлого то есть)? И Воронцов, само  собой.
Правда, у него причина  несколько  иная,  но  без  ля  фам  все  равно  не
обошлось. А теперь вот и третий заход все в ту же масть.
     - Меня зовут Даяна, - представилась гостья. - Я уполномочена провести
с вами переговоры.
     Голос  у  нее  надо  отметить,   тоже   был   великолепный,   здорово
поставленный, чуть низковатый. В качестве диктора ТВ в западном вкусе цены
бы ей не было.
     Сообщила нам она практически ту же легенду,  которой  Ирина  забивала
мозги Берестину, вербуя его в помощники.  Насчет  цивилизаций  с  обратным
знаком, мировых линий, при столкновении грозящих катастрофой  их  и  нашей
вселенным, и о необходимости произвести  коррекцию  земной  истории.  Эту,
мол,  благородную  миссию  выполняла  на  Земле  Ирина   и   подобные   ей
специалисты, а в определенной мере и товарищ Берестин, когда прогулялся  в
прошлое и помог тем самым святому делу.
     Тут Алексей разволновался и агрессивно спросил,  какого  же  в  таком
случае черта они пытались похитить Ирину, да и с нами обошлись не  слишком
вежливо?
     -  Это  было  недоразумение,  -  спокойно  ответила  Даяна.  -   Наши
сотрудники  ошиблись.   Они   решили,   что   Ирину   завербовали   враги,
представители  другой,  весьма  зловредной  цивилизации,  которые  мечтают
захватить Землю и сделать ее своей зависимой территорией.
     - А что означает война, которую вы ведете против здешних  аборигенов?
В чем они перед вами провинились?
     На этот вопрос Даяна сообщила,  что  для  физического  присутствия  в
нашей вселенной  им  нужна  операционная  база.  На  Таорэре  -  то  есть,
по-нашему, Валгалле  -  развернуты  станции  Обращенного  времени,  а  так
называемая война есть не что иное как процесс расширения переходной  зоны,
где время имеет знак "Ноль", то есть нейтрально по отношению и к нашему, и
к их  времени.  Бронеходы  же,  с  которыми  мы  сражались  -  передвижные
станции-генераторы времени. Фронт их передвижения - терминатор времен.
     Тут мы возмутились: а как же права квангов?
     Даяна  с  великолепной   небрежностью   ответила,   что,   во-первых,
расширение зоны не планируется за  пределы  половины  территории  планеты,
квангам место останется, а во-вторых, нас это не должно касаться.
     - Но ведь со временем цивилизация квангов будет развиваться, конфликт
все равно неизбежен. У  нас  такие  действия  называются  колониализмом  и
категорически осуждаются всеми цивилизованными народами.
     - Вы забываете, - ответила наша матрона, - что мы  имеем  возможность
зондировать время и знаем: местная раса лишена будущего. Это  -  тупиковая
ветвь, замкнутое на себя общество, лишенное внутренних движущих  сил.  Еще
несколько тысячелетий угасания, и они исчезнут.
     В голосе Даяны звучало спокойное безразличие. Да и у нас, если честно
признать, сейчас не было настроения вникать в проблемы Валгаллы-Таорэры. В
своих бы разобраться.
     Мы попробовали задать ей ряд прямых вопросов  об  их  цивилизации,  о
врагах, с которыми они соперничают за контроль над Землей, наконец, об  их
подлинном облике. И все вопросы она ловко отклонила.
     Вообще она показала себя дипломатом цепким и жестким. Не бандерша,  а
Талейран в сари. Правда, одно другого не исключает.
     Алексей, гораздо больше, чем я, поднаторевший в дискуссиях  с  Ириной
на инопланетные темы, затеял было спор о правомерности вмешательства  кого
бы то ни было в наши человеческие  дела,  пригрозил  прервать  переговоры,
поскольку считает их неравноправными.
     Вот тут она показала  зубы.  Фигурально  выражаясь,  разумеется.  Она
спросила: как бы  мы  отнеслись  к  перспективе  провести  месяц-другой  в
каменоломнях Древнего Рима, к примеру? На предмет большей сговорчивости.
     Против такого  довода  возражать  было  сложно.  И  мы  сказали,  что
размышлять можно и здесь. На том и порешили.
     Даяна сказала, что на первый раз хватит. Мы вольны  делать,  что  нам
угодно. Любые пожелания в смысле обеспечения комфорта будут удовлетворены.
Заявки можно подавать по телефону, который стоит в соседней комнате.
     В общем, тюрьму наш  быт  не  напоминал.  Скорее,  положение  русских
послов в ставке монгольских ханов.
     В ходе следующих  бесед  мы  не  сдавались,  но  медленно  отступали.
Удалось выяснить, что Сашка плена избежал и, скорее всего, сумел вернуться
в форт. А вот вырвались ли они на Землю, мы не знали. Даяна намекнула, что
наша  несговорчивость  может  вредно  отразиться  на  судьбах  друзей,  но
убедительности в ее интонациях не  хватало.  Зато  она  долго  и  въедливо
выбивала из нас информацию о Воронцове. Вот его она считала агентом  своих
соперников. Мы отговорились незнанием, ведь Воронцов - друг  Левашова,  мы
же его видели всего несколько раз и не  имели  оснований  считать  его  не
обычным торговым мореманом, а кем-либо другим.
     Но как мы ни ловчились, а к стене она нас приперла. То есть:  или  мы
выполняем их задание, или... Не та