отпускать соску, потом долго кашлял, плевался, вздыхал и постанывал.
     Вид у него стал именно такой, как в  русской  поговорке. Насчет каких в
гроб кладут.
     - Что, что это было? - про акцент он по случайности забыл.
     - Голос  твоей  совести,  кретин, я же предупредил. Врать -  плохо.  От
этого бывает  больно.  Только  у  иных побаливает душа, а  у  тебя  -  тело,
потроха. Не  знаю,  мусульманин ты  или очередной  полковник Лоуренс,  но  с
русскими связываться вам слабо.
     Новую папиросу зажег Тарханов, вторую протянул Ляхову.
     И   молча,   не  спеша  они  курили,  давая  время   пленнику   принять
окончательное решение.
     - Одним словом, так. Четвертый и следующий раз мы будем держать тебя на
капельнице, на кардио-стимуляторах, и спрашивать, спрашивать...
     - Не надо...
     - Ответишь?
     - Отвечу. Все скажу.  Но это  - отключите.  Нет-нет, врать я больше  не
буду, но... может, не так сформулирую, или мало ли...
     - Слава  тебе, господи. Доперло.  Кстати,  командир,  имей в виду,  еще
разок - и у тебя выработается абсолютный рефлекс.  Никогда  в  жизни в самой
малости соврать не  сможешь. Представь, хоть в тюрьме,  хоть на  воле - одно
слово не  так, и  начнется... - Тарханов откровенно веселился. Его-то стресс
тоже требовал выхода.
     - Нет, не надо, прошу, и так все скажу...
     - Скажешь, куда ж ты теперь денешься. Сейчас я  тебя передам настоящему
следователю. Работайте, желаю приятного времяпрепровождения.

     Перед тем  как  вплотную заняться  Герасимовым и его девушками,  решили
сделать перерыв. Спешить  теперь некуда,  испытания прибора, сулящего полный
переворот в юриспруденции, прошел с полным успехом.
     Да и отметить успех обычай требовал.
     Максима с  Генрихом  они  отправили  в  город,  снабдив соответствующей
суммой. Доктор, по-прежнему терзаемый комплексами, желал гасить их отнюдь не
в  этой компании,  имелась  у него в Москве  и  своя, гордых  и  не  слишком
состоятельных  интеллигентов,  для  которых  шальная тысяча рублей  казалась
немыслимой суммой.
     Вот и пусть там гуляют привычным образом.
     Вадима  Тарханов  пригласил  в небольшой  домик, похожий  на  караулку,
расположенный  наискось от  коттеджа Бубнова. Из  окон были хорошо видны все
подходы к объекту.
     -  Теперь  только еще один  пункт в инструкцию для следователей следует
внести, - вслух размышлял по дороге Ляхов, который в  Академии среди прочего
изучал и основы права. Не только международного, потребного дипломатам, но и
гражданского, и уголовного тоже.
     - Хотя  признание  подследственного остается  "царицей  доказательств",
суд,  особенно присяжных, предпочитает  иметь и более объективные  критерии.
Так что придется у клиентов просить, чтобы они сами и всю доказательную базу
на себя же подбирали. Не так уж трудно будет, думаю, уговорить их вспомнить,
где  отпечатки пальчиков могли оставить,  какие документы наилучшим способом
их уличают... Ну и так далее.
     - Не проблема, - ответил Тарханов. - Но в данное время лично нам это не
нужно, на суд я Фарида  в обозримом будущем выводить  не собираюсь, он нам в
другом качестве понадобится.

     Стол  в  караулке  был накрыт  со  странной  в  их  нынешнем  положении
эстетикой. Грубо разделанная селедка семужьего посола, кастрюлька с варенной
в  мундире  картошкой, тарелка  с  косо  нарезанными кусками ржаного  хлеба,
бутылка  простецкой  водки,  рюмки. И  все. Даже в  Палестине  им  случалось
сиживать за куда более богатым столом.
     -  И  как  это понимать?  -  весело поинтересовался Ляхов, сбрасывая на
застеленную солдатским одеялом железную койку в углу штатский пиджак, за ним
надавивший  шею галстук. Подвинул грубую  крашеную  табуретку, с иронической
усмешкой  повертел в пальцах  стограммовый  граненый стаканчик. Ну, наливай,
мол,  раз так.  Начал чистить обжигающую  пальцы  картошку. - Вечер  в  духе
ностальжи?  Принимается.  А  чего  Татьяну  свою  не  позвал?  Она  же  тут,
поблизости? Ну и посидели бы все вместе, по случаю успеха, а равно и в целях
углубления  знакомства.  Мне  она  понравилась,  не  скрою.  Очень  приятная
девушка. Совсем не чета нашим, здешним. Ты на ней жениться собрался или как?
     - Ты что, с Максимом уже  успел вмазать, пока я выходил?  -  неожиданно
мрачным тоном осведомился Тарханов.
     -  Да, а  что?  Совершенно  по  чуть-чуть.  По-докторски,  медицинского
неразведенного.  Ровно  для  приличия. Неудобно же  -  хватай, братец,  свои
деньги,  и  катись!  Не извозчик, чай.  А ты  что,  меня когда-нибудь пьяным
видел? - ощутил себя вдруг обиженным Вадим.
     - Да вот сейчас и вижу. Был бы трезвый - перемолчал бы.
     -  Ну-ну.  Что-то  ты строгий, как я  погляжу. -  Ляхов  совершенно  не
чувствовал себя пьяным, но доказывать это - как  раз и  значит поддаться  на
провокацию.
     - Хорошо, оставим. У меня к тебе, во-первых, просьба: никогда и никаким
образом ни ты, ни твоя Майя не коснитесь моих отношений с Владой...
     - Да ты чего,  старик, или мы совсем того?  Уж  о таких  вещах капитана
Ляхова предупреждать не нужно. Смешно даже как-то...
     - Ладно, проехали. А второе - весь этот стол и антураж предназначен для
не менее серьезного разговора.
     Вот  тут Ляхов напрягся.  Что в устах Сергей может  означать понятие  -
серьезный  разговор?  Сражение в  ущельях  Маалума  он,  помнится,  таким уж
серьезным  делом не  считал.  Хотя  и  обломилось оно им,  с одной  стороны,
орденами и  званиями,  с  другой -  неопределенной опасностью на  порядочный
кусок дальнейшей жизни.
     - Готов! Излагай, компаньеро!
     Свою  стопку водки он  махнул  лихо и с полным удовольствием, поскольку
после спирта начал  уже испытывать  обычную  сухость во рту и  желание  либо
переключиться на минеральную воду, или уж продолжать по полной программе.
     Как  говорил  майор  артиллерии  Лев  Сергеевич  Пушкин,  младший  брат
великого поэта,  "пить  следует начинать  с  утра  и более  уже ни на что не
отвлекаться!".
     - Излагаю. Только отнесись к моим словам посерьезнее, если можно.
     И  коротко  пересказал  ему  то, как  объяснил  Маштаков суть  прибора,
именуемого "Гнев Аллаха". Однако основное внимание  Сергей уделил тому,  что
случилось  в краткий миг, когда профессор вдруг  протянул руку к тумблеру на
панели неизвестного устройства у себя в подвале.
     -... Вот я  и говорю,  не  знаю,  понятно ли тебе, это как если  полдня
ездил в танке  и  смотрел через  триплексы,  а потом  вдруг  откинул  люк  и
высунулся по  пояс наружу. И  воздух  чистейший,  и видишь все вокруг, будто
заново родился... Так и там.
     Ляхов  в  танках  и  бронетранспортерах  ездил  и   помнил,  какой  там
образуется воздух даже  без стрельбы из  штатного оружия,  а  просто за счет
подсачивающегося выхлопа  и процесса жизнедеятельности экипажа. Слегка  даже
удивился умению Тарханова образно излагать свои мысли и ощущения.
     -...  Палатки  стоят,  зеленые,  типа  наших  армейских  УСБ,  передняя
линейка, песком посыпанная и белыми камешками обозначенная. Мачта с поднятым
красным  флагом.   Травка   довольно  высокая,  свежая,  между  палатками  и
дорожками.  Вдалеке   фанерная  веранда,  шифером  накрытая,  похоже,  будто
столовая. А  главное -  удивительно отчетливое ощущение, будто  был я здесь.
Пойду, скажем, к той же столовой и непременно узнаю место, за которым сидел,
даже и запахи тогдашних обедов вспомню.
     - Но не пошел?
     - Нет, не пошел. Испугался.
     - Чего?
     -  Знать  бы! Наверное - того, что если пойду, так уже и не вернусь. Но
самое главное  даже и не это. Возле штабной  палатки, как я ее определил, то
есть самой большой и разбитой несколько на отшибе от прочих, увидел я стенд:
"Пионеры Ставрополья приветствуют XVI съезд ВЛКСМ!"
     - И чем же именно он тебя поразил?
     -  Вот тем самым! Из  шести  слов  - четыре абсолютно  непонятных,  - с
некоторой  даже  злостью в  голосе  ответил Тарханов и  выпил  рюмку, быстро
закусил ломтем селедки. - И в то же время я совершенно уверен был, что я тут
уже был и это все должен на самом деле помнить,  в том числе и значение этой
надписи... И что такое "ВЛКСМ", и  остальное тоже. А не помню... Знаешь, что
мне  Маштаков сказал? Что  это шаг  вправо,  шаг  влево от  нашего  времени.
Боковое смещение. Он мне это так объяснил...
     Тарханов, как мог, пересказал Вадиму смысл  слов профессора, услышанных
в автобусе.
     - Хорошо, интересно. Мы его тоже послушаем.  Интересно, как он  это мне
объяснит!  -  Ляхов отчего-то был совершенно  уверен,  что уж  он-то  сумеет
поговорить с профессором Маштаковым на несколько ином семантическом уровне.
     Однако рассказанное Тархановым его весьма заинтриговало. Именно потому,
что  и до этого определенные  подозрения по поводу случившегося с ними после
боя в ущелье он испытывал. Насчет  внезапно прорезавшегося ясновидения, хотя
и  неуправляемого,  но  момента  весьма  точного,  насчет везения,  и раньше
присущего ему, а тут вдруг ставшего прямо-таки навязчивым. И вообще...
     Сейчас вот тоже интересная мысль пришла ему в голову.
     - А вот на такую  штуку не  обратил ты внимания? Ну, стенд ты увидел. А
стенд - он что?  Вверху заголовок. Но это же  только  самые крупные буквы. А
под ними?
     Ляхову показалось, что он нащупал нечто важное, сам еще не понимая, что
именно. Но мысль была отчетливая, хотя и незаконченная.
     -  Нет,  -  Тарханов  почувствовал  себя  озадаченным.   Действительно,
прочитав заголовок, естественно было бы обратить внимание и на прочее.
     - Не помню.
     - Но ты же  это видел! Раз видел, должен был запомнить.  Человек ничего
не   забывает.  Любая   поступившая   информация   остается  навсегда.   Ну,
попытайся...
     -  Нет,  ничего.  Ну,  совершенно...  - Тарханов  действительно  не мог
вспомнить ничего сверх того, что уже сказал. Однако вызванная словами Вадима
заноза  шевелилась. Ведь и вправду. Было же под теми большими буквами что-то
еще. Формат стенда, какие-то трапециевидные щиты несколько ниже заголовка.
     - О! - воскликнул Ляхов. - Мы вот что сейчас сделаем. Пойдем...
     - Куда?
     -  Обратно.  Сейчас  мы  слегка  оживим  твою  память. Я  уже  научился
управляться с Максовыми приборами. Включим и посмотрим...
     Тарханов позволил  надеть  на себя шлем  с  некоторой опаскою. Черт его
знает, что от  этих вещей можно ждать. Слишком уж неприятно было смотреть на
бывшего Фарида, как его ломало и крутило судорогами правды.
     Но  совершенно неожиданно он ощутил,  когда Вадим  защелкал тумблерами,
тепло в голове и странное умиротворение. Скорее даже радость. Простую такую,
легкую...
     Все  жизненные  и  служебные  проблемы   кончились,   осталось   только
незамутненное детское счастье.
     Как в  том самом  пионерском лагере, куда  его привез отец на кофейного
цвета "Победе" и оставил перед этими самыми палатками.
     Из  алюминиевого громкоговорителя-колокольчика  неслись звуки  каких-то
бодрых  и  веселых  песен,  по  территории  броуновски перемещались  десятки
пацанов и девчонок в красных галстуках, зеленых шортах и белых рубашках, под
грибком стоял часовой, парнишка  лет пятнадцати, с малокалиберной "тозовкой"
у ноги. А стенд...
     Тут же он увидел и стенд. Тот самый, с той же самой, надписью поверху.
     А ниже... Ниже, слева направо шли планшеты:
     "Моральный кодекс строителя коммунизма".
     "Ордена комсомола".
     "Члены Политбюро ЦК КПСС".
     "Заветы юных ленинцев".
     "Распорядок дня пионерлагеря "Нефтяник".
     Кое-что из этого Тарханов успел прочесть, кое-что просто вспомнил.
     И  выскочил на поверхность  своей нынешней,  взрослой, непонятно откуда
возникшей личности.
     Не  было  в  его  биографии  ничего  подобного.  И  отца  с собственной
"Победой"  не было,  и  в  свои  двенадцать  лет  он уже учился в  кадетском
корпусе, на лето выезжал совсем в другие лагеря.
     Однако ощущение полной реальности и той  жизни пока еще сохранялось. Он
схватил  карандаш и  быстро, пока  не  выветрилось из  памяти, изобразил  на
обороте с папкой чьей-то истории болезни все, что только что видел.
     - Так,  получилось, значит,  -  задумчиво  сказал  Ляхов,  рассматривая
набросок.  -  И  что  же   мы  здесь  имеем?   "Моральный  кодекс  строителя
коммунизма". Коммунизм  -  это нам понятно. Именно  ради  него  большевики и
затеяли  свой  переворот  и  Гражданскую  войну.  У  нас  - проиграли.  Там,
очевидно, нет.
     "Ордена  комсомола".  Что  такое комсомол - не  знаю.  Раз с  маленькой
буквы, значит, не человек, а какая-то, организация, партия или в этом  роде.
Ордена какие? Не наши,  очевидно, таких круглых  у нас не было. Что  тут под
ними  за даты? 1928,  1931,  1945,  1948, 1956, 1968...  Мне  они ничего  не
говорят,  но,  наверное,  какие-то  ключевые  события  именно  в  эти   годы
происходили, важные для всей страны и именно этого вот "комсомола".
     "Члены Политбюро". Так у большевиков назывался высший руководящий орган
их партии. "ЦК" - это Центральный комитет.
     Историю в своей Академии Ляхов учил  хорошо, смутно  знакомые Тарханову
термины у него прямо от зубов отскакивали.
     -  Только  ведь  партия  их  называлась  "РКП".  А  здесь  "КПСС".  Или
переименовали в твоей реальности, или власть в очередной раз  поменялась. От
тех  к  этим.   Хотя  "КП"  присутствует   и  там,  и  там.  Значит,  скорее
переименовали.  А  что  такое  может  значить   "СС"?  Впрочем,  сейчас  это
несущественно.
     Зато "Заветы" дают  нам полное  право  считать, что  все у  большевиков
получилось  и  ихний вождь остался  вождем и  кумиром,  раз  даже  детей так
обзывают.
     С   "пионерлагерем"   тоже  никаких   сомнений.  На  романтику   господ
большевиков   потянуло.   Фенимора   Купера  в  детстве  начитались.  "Вождь
красножопых", "Пионеры" и так  далее.  Лагерь, где  отдыхают и  готовятся  к
грядущим боям подрастающие  большевички. И флаг на  мачте  красный,  как  ты
отметил...
     - И что в итоге  все это  должно  означать? -  Тарханов, избавившись от
шлема, налил по третьей и в очередной раз закурил.
     - Вы  будете смеяться, Сережа, - сообщил  Ляхов с интонациями персонажа
одесского анекдота,  - но вы побывали  в мире, где большевистская  революция
победила, где они строят (но  отчего-то за семьдесят примерно лет почему- то
так  и  не  построили)  свой пресловутый  коммунизм  и в  котором  мире  ты,
наверное,  жил. А возможно, и я  тоже. Потом  мы  с тобой  каким-то странным
образом перескочили в этот мир, где  и живем с самого рождения, что особенно
интересно.
     - Но это же бред? - с надеждой спросил Сергей.
     - Отчего же? - Ляхов испытывал  удивительное  спокойствие.  Его  самого
данная  коллизия словно бы и не  взволновала, и  не удивила.  Разве что  как
исключительно  интеллектуальная загадка. "А чего, собственно, волноваться? -
слышал он как бы совершенно посторонний внутренний голос. - Мало ли подобных
теорий приходилось читать  и  раньше. Идея о загробном  мире чем лучше? Или,
допустим, метемпсихоз, сиречь - переселение душ".
     Ляхов,  как  уже  упоминалось,  был  человеком,  в   обычном  понимании
совершенно неверующим, атеистом,  проще говоря, верил единственно  в судьбу,
рок, фатум. Однако готов был допустить, что адепты каких угодно религий тоже
по-своему правы.
     Общался  он одно время с  военным  священником,  тоже  парнем в обычном
смысле неверующим и довольно-таки циничным. Врачи и попы в этом деле нередко
сходятся. Так вот тот протоиерей любил говорить, подвыпив: "Я служу не богу,
который то ли есть,  то ли  нет.  Я  служу идее бога, ради  которой люди две
тысячи лет совершают как  внушающие уважение подвиги,  так и  непередаваемые
гнусности. И я считаю,  что пусть бремя  данного служения  несут  люди вроде
меня, чуждые фанатизма, способные не увлекаться, не обольщаться, не  грозить
карами небесными, но понимать..."
     Тоже позиция.
     А сейчас  Вадим  вдруг  подумал,  а что,  если  на  самом  доле  они  с
Тархановым в том бою все-таки погибли. Как и вытекает из нормальной логики и
теории вероятностей. Погибли,  и  все. Нет тех парней больше. Те же, кто по-
прежнему считают себя Тархановым  и  Ляховым, - совершенно  другие  люди. По
какой-то странной случайности носящие те же имена.
     Или -  даже не носящие их.  Просто они забыли, как назывались в прошлой
жизни.
     Конечно,  все  это  имеет  смысл  только  в  том  случае,  если  вообще
существует какая-то иная реальность.
     А  она  ведь   существует.  Тарханов  по  всем   параметрам  психически
совершенно  нормальный  человек, отнюдь  не  шизофреник. И тот  Маштаков,  с
которым он пока не знаком, наверное, тоже. Гипоманьяк -  скорее всего, но не
шизофреник.
     И то, что сейчас Сергей ему изобразил, придумать он просто не мог. Будь
он даже столь  же натаскан в истории, как  сам Ляхов. Очень трудно  обычному
человеку с нуля изобрести новую реальность,  не основанную  на уже известных
фактах и принципах.
     То  же  "КПСС",  к  примеру. Вообразить  победу большевиков не  слишком
трудно, а вот почему не оставить знакомое "РКП"?
     "Пионеры", опять же. Почему не "скауты"?
     Совершенно  новую  форму   орденов  с  лету  выдумал.  Привязал  к  ним
совершенно произвольные, но наверняка что-то обозначающие даты.
     В  общем,  все  это  явно  за  пределами  способностей,  а   главное  -
направленности личности  полковника  Тарханова.  Иначе  бы  он не  в  егерях
служил, а фантастические романы писал.
     - Знаешь, Сережа,  есть у Джека  Лондона отличная книжка: "Смирительная
рубашка" называется, а в  другом переводе - "Межзвездный скиталец". Там один
парень,  сидя в  тюрьме,  нашел  способ  совмещаться  со своими же  прошлыми
воплощениями  и за несколько дней  проживать целые жизни, в режиме реального
времени  и  со  всеми подробностями.  Все очень  убедительно.  Можем  к себе
примерить.
     А как врач и реалист, я бы предпочел посоветовать нам обоим наплевать и
забыть  всю эту  ерунду.  Ну,  бывает такое.  Последствия  контузии, сильное
нервное  перевозбуждение, плохо  очищенная  водка, гипнотическое воздействие
странной   личности   господина  Маштакова.  В   итоге  -   довольно   яркая
галлюцинация. Ну и что? Пожуй грибов рода псилоцибе - не то еще увидишь.
     Однако, - заметив протестующий жест друга, сообщил Вадим, - как будущий
дипломат и разведчик-аналитик, я такого не скажу. Поскольку  почти убежден -
рацио  здесь  непременно  присутствует.  Не  такие  мы  с тобой люди,  чтобы
галлюцинировать  по  пустякам. Если  помнишь - я  тебе  до всякого Маштакова
говорил, что дела с нами творятся странные.  Ты  всего  лишь слегка прояснил
ситуацию.
     - Ну а дальше-то что? - спросил  рационалист  Тарханов. Для него каждое
явление  окружающего  мира, понятное  или  не очень, непременно должно  было
претворяться в ясную интеллектуальную или мышечную реакцию.
     -  Пока  - ничего.  Вернее, сейчас  вот твою бутылку допьем,  - у меня,
кстати, в холодильнике  другая есть, - потреплемся  в свое  удовольствие,  к
девочкам съездить  можем.  А  когда  ты дашь  мне возможность  с  господином
Маштаковым поговорить профессионально, вот  тогда и  до  выводов, даст  Бог,
доберемся.

     Глава девятая
     Генерал Чекменев принимал Тарханова в своем новом кремлевском кабинете,
на втором этаже здания Арсенала, куда переселился только три дня назад.
     Великий  князь вдруг решил,  что начальника контрразведки лучше  всегда
иметь  под рукой, а заодно и не привлекать лишнего внимания к  их достаточно
частым встречам.
     Олег Константинович был вполне в курсе того повышенного интереса, что с
некоторых  пор  начало  проявлять  к   нему  Петроградское  правительство  и
державное   Министерство   госбезопасности.  Ежедневные  проезды  автомобиля
Чекменева  через Спасские ворота, безусловно,  не останутся незамеченными  и
послужат дополнительной пищей для превратны