ревали не только на стапеле, а еще в процессе
конструирования, неизвестно откуда появились телефоны, беспроволочный телеграф,
аэропланы, пулеметы, подводные лодки и тому подобное.
    Гардемарином Остелецкий ходил на номерных миноносцах, с трудом выгребавших
по двадцать узлов, а лейтенантом уже присутствовал на испытаниях "Новика",
показавшего мировой рекорд, 37,3 узла на мерной миле.
    Да и тот же "Генерал Алексеев" ("Императрица Екатерина Великая"), вступивший
в строй всего-то пять лет назад, не шел ни в какое сравнение с "Полтавой", на
которую каперанг выпустился мичманом накануне японской войны.
    Так что удивляться хоть чему-нибудь Остелецкий считал делом никчемным.
    Другое дело, что и изучать новомодную технику каперанг не собирался. Чтобы
управлять кораблем с мостика, знаний и опыта хватало, а возятся с
радиолокаторами и баллистическими вычислителями пусть молодые, вроде того же
лейтенанта Белли, недавно назначенного, несмотря на малый чин, командиром
носового плутонга главного калибра.
    Самое же большое удовлетворение капитан испытывал оттого, что совсем не
далек тот день, когда можно будет рассчитаться с Великобританией за все сразу и
окончательно.
    А претензий к бывшим союзникам у Остелецкого накопилось как бы не больше,
чем у весьма им уважаемого адмирала Воронцова. И личных, и общегосударственных.
    Что интересно, против немцев и турок, с которыми воевал четыре года,
каперанг ничего не имел, испытывал даже определенное уважение, вспоминая, как с
переменным успехом они гонялись друг за другом между Севастополем, Одессой,
Стамбулом и Батумом.
    А вот англичане... Остелецкого злило в них все: чопорность, надменность,
скупость, бенедиктинская скромность (это когда считаешь себя умным, а всех
остальных дураками), коварность, склонность к предательству и многое другое.
    В счет шла и наглая, демонстративная поддержка японцев в прошлую войну, и
циничное лавирование между белыми и красными, попытки аннексировать Кавказ и
Среднюю Азию.
    Предварительный реванш состоялся в бою у мыса Сарыч. Теперь же каперанг
вынашивал, тщательно продумывал план Второго Средиземноморского похода, считая
Первым кампанию адмирала Ушакова в 1799 году.
    Дождаться ввода в строй всех пяти трофейных линкоров, обновленных так же,
как "Генерал Алексеев", в скоротечном морском бою (новой Цусиме) разгромить
Средиземноморскую эскадру Садлера, вновь вернуть России острова Архипелага,
Корфу и Мальту, а там, чем черт не шутит, взять Гибралтар и Суэц.
    Установить на Гибралтарской скале ракетные батареи, построить аэродромы
завалить вход и выход из канала управляемыми неконтактными минами...
    И пусть "Владычица морей" делает, что хочет. Общих сухопутных границ с
Югороссией у нее нет, а строить новый флот, способный соперничать с русским, -
пупок развяжется.
    Этими планами Остелецкий аккуратно делился с надежными товарищами и встречал
полное понимание и сочувствие. Даже Колчак, пожевав тонкими губами, рассматривая
тщательно разрисованную каперангом карту будущего ТВД, не сказал ничего.
    Для начала и это немало. Не отбросил карту, не обозвал план ерундой или
опасным бредом, а всего лишь промолчал.
    Когда-то ведь и он сам, примерно в возрасте Остелецкого, кстати, втайне от
высшего командования разрабатывал планы минной войны на Балтике и захвата
Босфора и Дарданелл в пику опозорившимся в шестнадцатом году англичанам.
    Только своим покровителям, Воронцову, Новикову, Берестину, обеспечившим
победу в Гражданской войне, "черноморскую викторию", освобождение Турции,
спасшим Колчака, оснастившим армию и флот "оружием возмездия", каперанг не
говорил ничего.
    Скорее всего потому, что не понимал их целей и намерений. Или просто боялся
"данайцев, дары приносящих"?
    Сегодня они за нас, а завтра их планы неожиданным образом изменятся, и что
тогда?

    ...Гудок телефона в боевой рубке, и офицер-радиометрист доложил, что по курсу
зюйд-вест 250 на расстоянии 25 миль обнаружены четыре цели, предположительно -
вражеские линкоры или тяжелые крейсеры. Тяжелых крейсеров у англичан нет,
французы здесь объявиться не могли - значит, мистер Садлер пожаловал.
    Остелецкий машинально поднес к глазам бинокль и тут же опустил. Ну конечно,
корабли еще скрываются за кривизной моря.
    - Подверните на вест еще градусов десять, - приказал он вахтенному
начальнику, - и прибавьте ход до 25 узлов. А я поднимусь наверх...
    По узкому трапу внутри мачты каперанг взобрался в командно-дальномерный
пост, заполняющий своими приборами почти весь внутренний объем боевого
фор-марса.
    Два дальномерщика, радиометрист, артиллерийский корректировщик потеснились,
вжимаясь плечами в броневые стенки. Пятому человеку в КДП поместиться было
трудновато.
    Остелецкий прижался лицом к нагретому каучуку окуляров шестиметрового
дальномера.
    Картинка на экране радиолокатора его не интересовала. А здесь все весьма
наглядно - мощная оптика сорокакратно сжала пространство, и у самого горизонта
обозначились черные мазки дыма. Каперанг подвернул барабанчики настройки, сводя
воедино половинки растрового кольца. Полупрозрачные, будто вырезанные из
голубого целлулоида, силуэтики кораблей стали отчетливее.
    Листать справочники Джена каперангу было ни к чему. Он все давно знал
наизусть. Она самая, "Королева" со своей свитой.
    ...Остелецкий чуть довернул дальномер, все поле зрения заполнила идущая
двадцатиузловым ходом "Валгалла". На ее левом траверзе держалась яхта,
старательно дымящая из высокой медной трубы.
    - Передайте на пароход, - скомандовал каперанг радиоофицеру, - обнаружил на
вест, дистанция 250 кабельтовых, английскую линейную эскадру. Начинаю
действовать согласно плану прикрытия...
    Офицер торопливо забормотал в микрофон, сдернул с головы наушники.
    - Господин каперанг, ответ с парохода: "Спасибо. Ясно вижу. Действуйте по
плану. Конец связи".
    - Так точно. Исключительно по плану, - ответил Остелецкий, ни к кому не
обращаясь.
    Ему страсть как хотелось увидеть в серьезном деле, а не на полигоне, так ли
эффективны ракеты, ради которых пришлось пожертвовать шестью надежными
двенадцатидюймовками.
    - А ну, лейтенант, передайте на волне англичан: "Капитан Остелецкий
приветствует в наших водах британский флаг и приглашает адмирала в гости на борт
"Генерала Алексеева". Приятную беседу гарантирую, но от опрометчивых действий
против русских кораблей предостерегаю".
    Ответа на свое приглашение Остелецкому пришлось ждать довольно долго. В это
время он маневрировал, стараясь, чтобы его линкор, как бы перекрывая англичанам
путь к норду, в сторону проливов, и к весту, куда ушли "Валгалла" с яхтой,
оставался за пределами досягаемости мощной неприятельской артиллерии.
    При нескольких удачных попаданиях "Алексеев", слишком слабо защищенный
броней, мог потерять все свои преимущества.
    Наконец ему передали распечатку телеграммы английского флагмана.
    "Благодарен за приглашение. Ничего не имея против вас лично, вынужден
руководствоваться реальным положением дел. До урегулирования существующего
конфликта на государственном уровне считаю необходимым предупредить: ваше
вмешательство в действия эскадры против пиратских судов "Валгалла" и "Камелот",
которые по всем существующим законам подлежат задержанию и интернированию, будет
расценено как враждебное со всеми вытекающими последствиями. Адмирал флота Его
Величества Джереми Садлер".
    - Еврей, наверное, - сказал Остелецкий, прочитав отпечатанную на розовом
служебном бланке телеграмму.
    О Садлере как о личности он не знал ничего, кроме того, что достаточно
молодой адмирал, служивший по преимуществу в колониях, был назначен на нынешний
пост после позорной сдачи в русский плен адмирала Сеймура. И, естественно, был
настроен против русских подчеркнуто агрессивно.
    - Передайте, - сказал он офицеру, - и ответа больше не ждите. Можете вообще
отключить радио. Только дословно: "Немедленно разворот на шестнадцать румбов -
воля. Первый ваш выстрел - уже неволя. Бой - смерть".
    Это Остелецкий с некоторыми изменениями процитировал известный ультиматум
Суворова коменданту крепости Измаил. Он не был уверен, что англичанин знаком с
первоисточником, но догадывался, что подобный ответ вызовет нужное действие.
    Сначала разъярить противника до потери инстинкта самосохранения, а уже
потом...
    Остелецкий уже ступил на трап, собираясь переместиться в боевую рубку для
руководства дальнейшими событиями. Судьбы адмирала Витгефта, из своего фатализма
приведшего русский флот к крупнейшей в его истории катастрофе, он повторять не
желал.
    Сражением лучше руководить из-за трехсотмиллиметровой брони, нежели сидя на
открытом мостике в бамбуковом кресле.

    "Генерал Алексеев", до предела форсируя дизели, отчего все его двадцать три
тысячи тонн броневой стали вибрировали так, что, казалось, вот-вот начнут
вылетать заклепки, разворачивался к зюйд-весту, перекрывая возможный маневр
эскадры адмирала Садлера.
    Британский адмирал неожиданно ощутил в районе желудка сосущую пустоту. Он
никогда бы не признался в этом никому на свете, но сам-то знал свой организм.
Это - страх.
    Иррациональный, вызванный предчувствием чего-то очень нехорошего. Возможно,
даже близкой смерти. Если бы он полностью принадлежал самому себе, то, пожалуй,
и послушался совета русского "коммодора". Развернуть эскадру, уйти в Пирей, а то
и сразу в Александрию. Какое ему дело до этих русских парней с их собственной
геополитикой.
    Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов.
    Но как быть с недвусмысленными, хотя и сказанными не в виде приказа, а
убедительного намека словами Первого лорда?
    - Ваши вице-адмиральские нашивки в вашем кармане, дорогой Джереми. Не
перепутайте, в каком именно...
    И все же Садлер еще колебался. Пока на крыло мостика флагманского линкора не
взбежал уорент-офицер с красным бланком радиограммы.
    - Опять что-то пишет этот капитан с языколомной фамилией? - осведомился
Садлер, щурясь не то от лучей закатного солнца, не то от попавшего в глаз дыма
парагвайской сигары.
    - Никак нет, господин адмирал, сэр! Это радио от кептена* Дарфа.
    Командир дивизиона эсминцев, державший свой флаг на лидере "Вэндерер",
сообщал, что только что предпринял попытку задержать на траверзе острова Лемнос
яхту "Камелот", идущую под неизвестным флагом.
    В ответ на флажный сигнал с предложением остановиться и предупредительный
выстрел яхта открыла ответный огонь. С норд-оста явно на помощь яхте большими
ходами движется белый пароход. Очевидно, "Валгалла".
    Кептен испрашивал инструкций на дальнейшие действия.
    Садлер выругался.
    Командир эсминцев имел четкий приказ. Если "Камелот" и "Валгалла" будут
следовать под американским флагом, задерживать без разговоров, не останавливаясь
перед применением силы.
    Американское правительство давно уже сообщило, что рассматривает владельца
парохода Ньюмена как исключительно частное лицо и не распространяет на него
принцип экстерриториальности.
    Если под русским коммерческим - постараться задержать без боя под предлогом
досмотра на предмет военной контрабанды, поскольку на Кипре все еще продолжается
греко-турецкий конфликт.
    И только если эти суда будут нести Андреевский флаг, следует обращаться к
нему, адмиралу, для принятия политического решения.
    Но теперь-то чего спрашивать? Раз яхта под неизвестным флагом, да еще и
отстреливается...
    - Ответьте. - Садлер начал диктовать уорент-офицеру: - "Яхту постараться
захватить неповрежденной, с пароходом поступить в соответствии с ранее
полученным приказом. Меняю курс, иду к вам".
    Не успел первый радист козырнуть и повернуться "кругом", как по трапу
загремел подкованными ботинками второй. Тоже с радиограммой. Теперь
действительно от "Capten Osteleskiy".
    Писал русский капитан небрежным, даже неуважительным стилем.
    "Дорогой адмирал. Ваши парни открыли огонь по мирным российским судам.
Немедленно иду к ним на помощь. Вам в последний раз советую не вмешиваться. В
противном случае вся тяжесть последствий ложится на вас. О происходящем
немедленно докладываю в Севастополь и Константинополь, вашему послу. Прошу
подтвердить время получения данной телеграммы. Сверим часы. На моих 17. 33 по
среднеевропейскому. И да поможет нам Бог".

                                  ГЛАВА 6

    В итоге косметические операции, и еще кое-какие дела, неожиданные, но
оказавшиеся неотложными, заняли еще два полных дня.
    И только на четвертый, считая с момента прощания с "Призраком", Шульгин,
лично усевшись за руль, выехал на знакомую дорогу.
    В прошлом году он гонял по ней почти ежедневно, из Севастополя на
размещавшуюся поблизости стоянку "Валгаллы".
    Знаменитый путешественник-автомобилист, которым являлся сэр Ричард Мэллони,
не должен доверять столь ответственное дело, как промежуточный финиш на маршруте
международного автопробега, даже собственному слуге, хотя бы всю остальную часть
пути он провел на пассажирском сиденье.
    Прибытие экипажа в Севастополь выглядело импозантно и, несомненно, собрало
бы несметную толпу зевак.
    Если бы не раннее утро, по-прежнему дождливо-туманное, да к тому же и
воскресное, когда обыватель счастлив возможностью взглянуть в едва посветлевшие,
заплаканные окна, сообразить, что сегодня ни на службу, ни в лавку идти не
нужно, перевернуться на другой бок, взбив предварительно умявшуюся за ночь
подушку, и вновь смежить веки.
    А так его могли наблюдать лишь редкие прохожие, неизвестно по какой
надобности оказавшиеся в этот час на улицах.
    Но и случайному очевидцу было ясно, что покрытый разводами и брызгами грязи
автомобиль-полугрузовик под мокрым зеленым тентом, навьюченный четырьмя
запасными колесами, канистрами с бензином, пристегнутыми к бортам топором,
ломом, лопатой, еще какими-то нужными в дороге приспособлениями, проделал долгий
и трудный путь.
    Однако уверенно сжимающий массивную баранку господин в клетчатом
костюме-гольф, рыжих шнурованных ботинках на каучуковой подошве в три пальца
толщиной, пробковом шлеме с опущенным подбородным ремешком и поднятыми на лоб
очками-консервами явно выглядел бодрым и полным сил.
    Притормозив возле стоящего на перекрестке городового, укрывающегося от
непогоды под желтой клеенчатой накидкой с остроконечным капюшоном, он вежливо
поднес два пальца к полям шлема и на ломаном русском языке осведомился, где есть
наилучший в городе отель.
    - Гостиница, что ль? - проявил познания в языках полицейский, судя по
возрасту, усам и значительному выражению лица - не меньше чем урядник чином.
    - О, йес, так будет правильно, гостиница.
    - Иностранец, понятное дело, - объяснил сам себе городовой. - Откуда прибыть
изволили?
    - Индия, Бомбей.
    - Индеец, значит. А документы есть?
    - Есть, есть, - заверил Шульгин. - Паспорт, визы, печати - все есть.
    - Хорошо, хорошо, коли так. А в участке все равно отметиться надо. Вот
устроитесь в гостинице - и пожалуйте в участок. Тут недалеко, за углом. Не
позднее, как в двухдневный срок, потому Севастополь не просто город, а Главная
база флота. Ферштеен? - козырнул урядник очередным познанием.
    - А как же... - на секунду позволил себе выйти из образа Шульгин. - То есть -
йа, натюрлихь!
    - То-то же. А гостиница для вас самая подходящая... - городовой еще раз окинул
Шульгина взглядом от шлема до ботинок, будто оценивая его платежеспособность, -
наверное, "Морская" будет. Вот так вот прямо три квартала, и сразу справа и
увидите. Во-он, где шпиль с флажками...
    - Спасибо, мистер городовой... - Шульгин кивнул слуге, и тот, порывшись в
большом желто-пятнистом бумажнике из кожи кобры, протянул уряднику серебряный
полтинник.
    Сашка строго кашлянул, Джо недовольно поморщился и дал еще один.
    - Благодарствуйте, мистер индеец. - В словах городового Шульгин уловил
скрытую иронию. Не так и прост этот служака.
    Да, впрочем, кто сейчас прост в стране, пережившей за шесть лет мировую и
гражданскую войны, две революции и удачную контрреволюцию?
    Зачем Сашка вступил в разговор, если великолепно ориентировался в городе и
сам направлялся именно в ту самую гостиницу, что рекомендовал ему полицейский?
Из желания немедленно проверить, достаточно ли убедительно он выглядит в роли
иностранца, или с более далекой целью?
    И то и другое побуждение имело место, но скорее - второе. Законопослушному
европейцу, впервые попавшему в незнакомый город, вполне естественно осведомиться
о дороге у представителя власти.
    Одновременно он как бы уже предварительно отметился в полиции и создал себе
"положительный имидж". Простимулированный серебряным рублем городовой непременно
доложит о факте прибытия путешественника по начальству, причем - в
благожелательном тоне.
    Для чего конкретно Шульгину нужна благосклонность местных околоточного и
пристава - ему самому было пока неясно, но мало ли что еще может случиться в
"чужом" городе?

    ...Золотые часы в жилетном кармане мелодично отзвонили десять.
    В ресторанчике, и всего то на восемь небольших столиков, в сей ранний час
оказалось только двое посетителей, сам Сашка и еще один, достаточно импозантный
мужчина, завтрак которого явно не соответствовал российским вкусам и обычаям.
Британским, впрочем, тоже.
    Сэр Ричард, к примеру, с которым Шульгин все больше себя отождествлял,
заказал себе яичницу с салом (за неимением на кухне настоящего бекона), рюмку
водки и большую чашку кофе.
    А этот человек трудился над солидной тарелкой сосисок с тушеной капустой,
запивая их не чем иным, как пивом.
    Вот этим он сразу и заинтересовал Шульгина, хотя в остальном ничего
особенного в сорокалетнем примерно мужчине прибалтийской внешности, одетом в не
слишком новый, но аккуратный морской китель с блестящими пуговицами, не было.
    На то и портовый город, чтобы каждый второй или третий его обитатель имел
отношение к морю. Прямое или опосредствованное, в настоящем или в прошлом -
неважно.
    А многие, такого отношения не имеющие, по нужде или из щегольства тоже
обряжаются в форменные одежды, приобретенные тем или иным способом.
    Но еще что-то, кроме кулинарных пристрастий, отличало этого человека от
вышеозначенных категорий.
    Прежде всего - он явно нерусский. В смысле не национальности, а подданства.
Постоянно проживающий в России, хоть латыш, хоть немец или турок, держится
совершенно иначе. И взгляд у него другой, и выражение лица, и манера обращаться
к официанту.
    Во-вторых - человек он явно состоятельный, раз завтракает (не обедает и не
ужинает) в достаточно дорогом заведении, в третьих - служил раньше, а то и
служит до сих пор в военном, отнюдь не торговом флоте, и в немалых чинах.
    Судя опять же по выражению лица. И - качеству ткани на кителе. Возможно, был
командиром корабля.
    И в заключение этого короткого сеанса дедукции Шульгин пришел к силлогизму:
господин этот не иначе как немец. Бывший офицер кайзеркригсмарине*.
    В таком случае, что он здесь делает?
    По своей прежней должности Сашка знал, что никаких официальных контактов с
некогда могучим, а после Версаля впавшим в полное ничтожество германским флотом
врангелевское правительство и командование Черноморского флота не поддерживает.
Неофициальных вроде бы тоже.
    Странствует по собственной надобности? Надеется предложить свои услуги в
качестве волонтера? Ну не шпионит же, не сняв мундира?
    Не тот ли это самый человек, о котором ему сообщил на днях Кирсанов?
    Хорошо бы, но не слишком ли велика удача - в первые же два часа решить
проблему, на которую он отводил минимум несколько дней?
    Но кто же этот незнакомец? Капитан цур Зее* в отставке, завербованный
"Системой", или действующий сотрудник германского главморштаба, избравший, в
полном соответствии с заветами Честертона, наиболее надежный способ маскировки:
"Где ты спрячешь опавший лист? В лесу...".
    Ну а если это просто об