так...  -  Новиков,  не  закончив,
махнул рукой.
     - Не бойся, ничего не случится. Меня утешает мысль,  что  если  таких
вояк, как наши друзья, за триста лет и не разгромили окончательно, то раки
тоже герои не из первых И мы будем очень осторожны...


     Медленно перематывая сверкающие ленты гусениц,  словно  на  цыпочках,
если  так  можно  выразиться  о  пятидесятитонном  танке  с  пушкой,   как
телеграфный столб, "Леопард" выполз на гребень холмистой гряды.
     Сражение отсюда выглядело совсем не страшным, даже красивым,  как  на
ящике с песком во время штабных игр.
     С юга наползала бесконечная, от горизонта до горизонта цепь вражеских
бронеходов,  а  сверху  их  атаковали  дирижабли,  торопливо  и,   похоже,
неприцельно сбрасывая свои  термитные  бомбы.  Несколько  коробок  горело,
разбрасывая искристое, как бенгальский огонь, пламя.
     Но и дирижабли тоже падали, и довольно  часто.  Несмотря  на  сильную
оптику биноклей, понять, чем их сбивают, было невозможно.
     - Ну  как  они  воюют,  мать  их...  -  Шульгин  стукнул  кулаком  по
просторной, как хоккейная площадка, крыше башни. - Не хрена браться,  если
не умеют... Тьфу, смотреть противно...
     - Оно и так, - ответил Берестин, -  но  говоришь  ты  что-то  не  то.
Словно презираешь их, друзей  наших.  А  зря.  Гибнут-то  они  всерьез.  И
смелости им не занимать. Воевать им, в  сущности,  нечем,  а  умирают  они
вполне достой но.
     - Велика ли доблесть? - Шульгин опустил бинокль - восьмой упал.  Если
уж помирать без толку, так лучше уцелеть и  без  толку  жить.  Я  понимаю:
красиво умереть, когда твоя смерть - вклад в конечную победу.
     - Возможно, ты и прав. - Берестин продолжал наблюдать за полем боя. -
А что сказать про доблесть обреченных? Я вот не  могу  не  уважать  господ
офицеров, воевавших до конца в двадцатом, и особенно  в  двадцать  втором.
Представь, Владивосток, узкая полоска земли до Спасска - и  все.  От  всей
великой и неделимой.
     - Чего там  представлять,  я  там  лично  был.  Впереди  вся  Россия,
одиннадцать  тысяч  верст,  а  ты  висишь,  словно   на   вагонный   буфер
прицепился...
     Новиков,  не  вмешиваясь  в  разговор,  думал  о  Шульгине,   который
разговаривать серьезно мог только один на один, да и то  не  всегда.  Если
есть аудитория - его уже несет. И за трепом, анекдотами, парадоксами и  не
всегда приличными шутками очень трудно понять, что же Сашка на самом  деле
думает и чувствует. Когда-то очень давно Новиков спросил  Шульгина,  зачем
ему эта манера. На мгновение в глазах  Сашки  промелькнула  тень.  "А  еще
психолог, - скривил он губы. - Во-первых, так проще. Раз никто  не  знает,
когда я ваньку валяю, а когда всерьез - у меня всегда два темпа в  запасе.
А потом - большинство вообще ведь не такое умное, как  ты,  например,  оно
вторых смыслов не улавливает, значит, я для них ясен  и  безвреден.  Да  и
веселее  как-то..."  Андрей  тогда,  после   этого   короткого   признания
поразился, насколько однообразна и монотонна история,  раз  и  тысячу  лет
назад, и сегодня находятся люди с одной и той же психологией, что шут  при
дворе Карла Великого, что Сашка. Оба ощущают себя (и есть на самом  деле!)
умнее большинства  окружающих,  но  не  в  состоянии  ничего  вокруг  себя
изменить, вынуждены уступать и подчиняться дуракам...
     А бой продолжался, и дирижабли продолжали падать.
     - Ребята, может, хватит? - вмешался в разговор друзей Новиков. -  Там
люди гибнут, а вы разболтались, как патриции в цирке.
     - Замолчать недолго, а кому от этого легче  будет?  Если  мы  военные
советники, так понять же  надо,  что  и  как.  А  если  ты  себя  зрителем
считаешь, то конечно... - огрызнулся Шульгин.
     - Чем  они  их  сбивают?  -  пресек  назревающую  ссору  Берестин.  -
Радиацией, пучком электронов, инфразвуком?
     - Ничего мы тут не поймем и не вычислим так, умозрительно. А  вот  на
практике, боюсь, сейчас  выяснил,  -  сообщил  Берестин  и  показал  рукой
направо.
     Из-за края плато, не далее чем в километре, появились плоские, тускло
отсвечивающие прямоугольники.  Фиолетовые  стекла  "Цейсса"  приблизили  и
сузили пейзаж, в котором чужеродным элементом возникла  большая,  машин  в
двадцать, группа бронеходов.  На  одинаковых  интервалах  и  с  одинаковой
скоростью они наползали, словно исполинским бреднем захватывая часть гряды
с позицией землян в центре, Их медленное, как бы мертвое движение,  оттого
что ничего в них не перемещалось - ни  колеса,  ни  гусеницы,  ни  ноги  -
порождало не ужас, а безнадежную тоску.
     - Вот и прихватили нас гады, - сказал, кусая губы, Шульгин.
     - Скорость у них примерно пятнадцать, через пять минут здесь будут, -
прикинул Новиков. - Смываемся?
     - - Обожди... - сквозь  зубы  ответил  Берестин,  стискивая  пальцами
бинокль. - Все вниз, - коротко скомандовал он. - Сашка к прицелу, Андрей -
заряжай. Заряд основной, бронебойным, прицел двадцать, смещение ноль...
     - Воронцов рассказывал, у  них  командира  лодки  за  грехи  буксиром
командовать  назначили.  Так  он  увидал  в  небе  израильские  "фантомы",
скомандовал: "Срочное  погружение!"  и  с  мостика  по  трапу  в  машинное
шарахнул. - Шульгин со смешком полез в свой люк.
     Новиков внезапно почувствовал облегчение. После прощального разговора
с Воронцовым он впал в некоторую депрессию. Да  еще  и  Альба  разбередила
душу разговорами на моральные темы. Но  раз  так  получилось:  Берестин  с
Шульгиным готовы драться -  быть  по  сему.  Снова  состояние  необходимой
обороны. Он еще успел удивится - перед кем он оправдывается? Неужто  перед
Альбой с ее наивной верой в  него,  в  человека  славного  и  героического
двадцатого века? Как там у Когана: "...мальчики иных веков, наверно, будут
плакать ночью о времени большевиков". И написал-то эти стихи юный идеалист
году как бы не в тридцать восьмом. Причем почти угадал, что будут плакать.
Не угадал только отчего.
     Он захлопнул за собой крышку люка.
     ...А и страшно же было Берестину, хотя со  стороны  никто  ничего  не
замечал. Ведь выползает на тебя порождение неведомого  разума,  четвертого
по счету за последние полгода, и внутри железных гробов - нелюдь, а может,
и нежить.  Красное,  в  хитиновой  броне,  глаза  на  стебельках,  двигает
пупырчатыми  клешнями  рычаги  управления  и   смотрит   в   его   сторону
нечеловеческим взглядом. "И пахнет укропом, добавил бы Сашка",  -  подумал
он и чуть не рассмеялся истерически.
     Чтобы не дать страху власти над собой, Берестин целиком погрузился  в
забытую работу - осторожными оборотами маховичков сводил воедино сдвоенное
изображение бронехода в растровом кольце, подгонял белый светящийся уголок
к середине лобового листа крайней в ряду машины.
     - Сашка, не мешай, давай к  рычагам,  заводи,  -  толкнул  он  локтем
Шульгина, который все старался оттереть  его  от  прицела,  мечтая  самому
сделать  первый  выстрел  в  межзвездной  войне,  тогда  как   ему   вновь
предлагалась роль извозчика.
     - Счет гонишь? И кот твой, и дирижабль, теперь бронеход...
     - Кому сказано! - Теперь  уже  Новиков,  выругавшись,  сильно  поддал
Шульгину в спину. - Заводи и сразу втыкай заднюю, сцепление выжми и жди.
     - Учи ученого, - огрызнулся Шульгин и полез вперед.
     Все  установки  на  месте,  в   казеннике   замерла   тяжелая   чушка
тридцатикилограммового снаряда, носок сапога на электроспуске. Словно метя
всем сразу пришельцам на свете и за себя, и за Ирину, и за здешних пилотов
дирижаблей, погибающих в бессмысленной неравной  схватке,  Берестин  нажал
педаль.
     С лязгом пронесся мимо плеча угловатый казенник, загудела броня,  как
под ударом гидравлического  молота,  из  открывшегося  затвора  выкатилось
сизое облако дыма и исчезло, всосанное эжекторами.
     Чиркнул   в   просветленных   линзах   белый   огонь   трассера,    и
грязно-пятнистый  ящик  лопнул  вдоль,  уткнулся  развороченными  лобовыми
листами в землю и застыл. Остальные продолжали свое медленное движение.
     - Ага, мать вашу! Ну давай. Что ж ты не горишь, сволочь?  Бронебойным
заряжай! Огонь! - командовал Новикову и самому себе  Берестин  срывающимся
голосом. Снова саданула возле уха пушка, и второй бронеход вывернул наружу
свои железные потроха.
     - Молодец, Лешка! Как на полигоне бьешь! А ну, еще! - закричал в  ТПУ
Шульгин.
     Ракообразные наверняка не изучали  тактики  танкового  боя  и  вместо
того, чтобы рассредоточиться и  открыть  беглый  огонь,  наоборот,  начали
поворачивать к своим терпящим бедствие собратьям.
     Берестин точно положил еще два снаряда в открытые борта
     - Командир, не увлекайся, - зашелестел в наушниках голос Новикова.  -
Пера менять позицию.
     Взревев, танк  задним  ходом  выполз  из  укрытия.  Подминая  траками
невысокий подлесок, сдвинулся на полсотни метров в  сторону  и  въехал  за
естественный бруствер.
     Шульгин  приглушил  дизель,  и  Алексей  тут  же   выстрелил   снова,
практически  не  целясь.  А  чего  тут  целиться,  на   полкилометра,   из
стабилизированного орудия с электронным  баллистическим  вычислителем,  по
мишени размером с приличную избу?
     - Броня у них никакая, совсем дерьмо, - прокомментировал Шульгин.
     Берестин продолжал стрелять,  удивляясь  только  тому,  что  подбитые
машины не горят. Не это  ли  и  спасло  их?  Горящие  бронеходы  были  для
неприятеля штукой знакомой и  понятной,  а  то,  что  происходило  сейчас,
потребовало времени для осмысления.
     Внезапно слева началось  непонятное.  Бесшумно,  как  в  немом  кино,
рушились мощные деревья в бору, на дальней опушке которого они  стояли.  С
тех, что поближе, обламывались, падали ветки и огромные сучья, сгибались и
припадали к земле кусты. А тело будто наливаюсь ртутью. Танк взревел.
     - Это гравитация, Лешка, гравитационная  волна!  -  раздался  хриплый
голос Шульгина в переговорном устройстве.
     Если бы не Сашка, тут бы им и пришел конец.  Но  Шульгин  в  какие-то
секунды догадался, что происходит, а еще  раньше,  чем  понял,  уже  начал
действовать. До конца толкнув вперед сектор постоянного  газа  и  упираясь
обеими ногами, с хрустом в спине  он  включил  демультипликатор  и  заднюю
передачу.
     Перегрузка  наваливалась,  как  в  космическом  корабле  на   старте.
Берестин чувствовал, что у него стекают вниз, к плечам, щеки и закрываются
глаза. Танк ревел всей мощью своих лошадиных  сил,  но  весил  он  теперь,
наверное, тонн двести, широкие гусеницы погружались в твердый,  промерзший
грунт, как в болото.
     Вся надежда была теперь только на  Шульгина.  Новиков  никак  не  мог
подняться с пола боевого отделения,  Берестин  тоже  чувствовал,  что  сил
перебраться в отделение водителя и чем-то ему помочь у него  нет.  И  если
Шульгин не справится... В наушниках уже не дыхание слышно, а хрип  и  стон
пополам с кое-как проталкиваемой через оплывшие губы  бессвязной  руганью.
До ужаса медленно "Леопард", коверкая землю, развернулся и заскользил вниз
по склону.
     - Де-муль-ти-пли-ка-тор... вы-ру-бай... Пятую... -  выдавил  из  себя
Берестин, понимая, что вот-вот  потеряет  сознание.  В  мыслях  мелькнуло:
летчики выдерживают до двенадцати "же", но они же тренируются... А  у  нас
тут сколько? Вдруг не выдержат амортизаторы? И соляр тоже сейчас  тяжелый,
как жидкий свинец, форсунки могут в любой момент захлебнуться.
     Непонятно, каким запасом сил обладал Шульгин, но он сумел все сделать
правильно, и танк, увлекаемый тягой дизеля и весом, покатился под гору все
быстрее. Тяжесть стала спадать.  Еще  их,  наверное,  заслонил  холм,  они
опустились метров на пятьдесят ниже гребня, и волна их уже  не  доставала.
Берестин смог наконец глубоко  вздохнуть.  Мотор  выл  на  грани  разноса,
скорость быстро увеличивалась.
     Берестин оглянулся. Леса позади уже не было, кое-где  только  торчали
голые ободранные хлысты.
     Когда танк остановился, Шульгин сам выйти нарушу не смог. Вдвоем  они
вытащили его через передний люк, и  он  лежал  на  лобовом  листе,  глотая
воздух перекошенным ртом. Лицо его выглядело, как после хорошей драки - не
лицо, а сплошной синяк. Берестин поднес к  его  губам  фляжку,  и  Шульгин
долго пил, шумно глотая, и коньяк двумя струйками из углов рта стекал  ему
на кожанку.
     - Как я мышцы не порвал, не знаю... - наконец сумел выговорить он.  -
Железный я мужик, похоже. Мне бы массаж теперь да баньку, иначе не выживу.
Прикури сигарету, у меня руки дрожат...  -  Он  затянулся  несколько  раз,
прикрыл глаза. - А машина - зверь. Один бы только болт срезался - приходи,
кума, любоваться.
     - Наводчики у них ни к черту, - сказал Берестин.
     - Они просто не поняли, что к чему, и начали шарить лучом наобум,  не
видя нас, - не согласился Новиков.  -  И  еще:  от  центральной  оси  луча
напряженность поля, у них сильно падает. Видел, как  лес  обстрогало?  Нас
только самым краем задело. Повезло, в общем.
     - И как же теперь  с  ними  после  всего  этого  воевать?  -  спросил
Берестин.
     - А тебе мало? Не навоевался? - поинтересовался Новиков, сплевывая.
     - Сейчас прибросим, - сделав вид, что  не  слышит  реплики,  Берестин
поднял к глазам бинокль и долго стоял на крыше  башни,  расставив  ноги  в
сверкающих сапогах.
     - Скобелев! - восхитился Сашка.
     - Вот считай, -  сказал  наконец  Берестин.  -  До  нас  было  метров
восемьсот, когда они дали луч. Леса там  теперь  нет,  где  мы  стояли.  А
позади другая роща, до нее еще километр,  так  она  целая.  Все  ветки  на
месте. Вот тебе их дальнобойность. А наша дура на пять  километров  прямой
наводкой спроста возьмет.
     - А вдруг они не на полную мощность били?
     - Вряд ли. Они же не знали, где мы и кто мы.
     - И мы не знаем еще, сколько стволов они собрали, - оживился Шульгин.
     - Тоже верно. Вот тебе и тактика - стрелять с  предельной  дальности,
из засад, а для страховки на километр вокруг вешки  с  грузом  расставить.
Если груз упадет - по газам и ходу...
     - Слушай, давай проверим,  -  загорелся  Шульгин.  Коньяк  уже  начал
действовать, и все пережитое уже было для него - дым.
     Новиков  видел,  что  друзья  его  в  боевом  азарте  теряют  чувство
реальности и вполне способны вновь полезть в драку. Сам же он окончательно
убедился, что делать  им  тут  нечего.  Уже  давно  не  ландскнехтство,  а
какое-то  сумасшествие  получается,   война   ради   войны.   Единственное
оправдание перед собственной совестью -  кавказский  обычай,  по  которому
гость должен защищать хозяина, если на его дом напали.  Но  это  уж  такая
натяжка...
     Однако ни логических, ни моральных доводов его друзья сейчас  слушать
не  станут,  слишком  они  возбуждены.  Поэтому   Новиков   привел   довод
неотразимый:
     - Нечем воевать. Снарядов всего пять штук осталось, и все - картечь.
     - Кстати, - неожиданно поддержал его Берестин, - враг бежит. Впервые,
кажется, за всю эту бестолковую войну.
     Действительно, видневшиеся вдали машины неприятеля исчезли.  А  когда
Алексей, сменивший Шульгина за рычагами, вывел танк на вершину, они смогли
увидеть, как укоротившаяся цепь бронеходов уплывает за южный горизонт.
     - Тогда можно и по трофеи отправляться, - мечтательно сказал Шульгин,
стирая платком с лица грязь и копоть.
     Берестин с сомнением покрутил головой.
     - Обождать надо. Врежет какой-нибудь недобитый, к чему тогда все?
     - А что, так и бросать? Представляешь, там  же  чего  только  нет.  И
движки, и гравипушки. Да и раки в натуре...
     - Оно конечно... - неуверенно сказал Берестин. Но  что-то  продолжало
удерживать и его от опрометчивых шагов. Теперь их было двое с Новиковым, и
они убедили Шульгина, что хоть до утра подождать надо.
     - Если никакого шевеления не будет, тогда и сходим.
     - Черт с вами. Тогда я спать полез, а вы  сообразите,  чего  пожрать.
Разбудите.
     - Пойдет. Спи давай...



                                    16

     Шульгин появился на крыше Замка, словно видение из иного мира, потому
что с райской обстановкой этого уголка совершенно не сочетался небритый, с
рассеченной щекой к красными глазами человек в грязных джинсах  и  меховой
кожанке, сжимающий в левой руке пулемет Калашникова.
     Он постоял несколько секунд,  обводя  прищуренным  взглядом  овальный
бассейн с изумрудной водой, тропическую  зелень  зимнего  сада,  загорелые
тела женщин в шезлонгах, едва прикрытые ленточками бикини, словно выжидал,
когда все здесь присутствующие заметят его прибытие, и только  убедившись,
что мизансцена по мотивам популярной картины Репина "Не ждали" выстроилась
правильно, подрагивающим голосом спросил:
     - Отдыхаете? Ну-ну... - и с грохотом бросил  на  узорчатый  пол  свое
оружие.
     Пошатываясь, он сделал три шага и почти  упал  в  ближайшее  плетеное
кресло. За ним в проеме двери показались Левашов и Лариса.
     Первой опомнилась Ирина. Вскочив, она подбежала к Шульгину.
     - Что? Что там у вас случилось? Где Андрей? Алексей? Что с ними?
     Сашка, подняв голову, скользнул взглядом по ее темно-бронзовому телу,
провел  ладонью  по  своему  лицу,  покрытому   трехдневной   щетиной,   и
отвернулся. Пробурчал что-то вроде: "Жарко тут у вас", - и начал стягивать
куртку. При этом он морщился и шипел от боли.
     Отстранив Ирину, к нему подошел Воронцов, тоже в одних плавках, помог
вынуть руку из рукава.
     - Что, ранен?
     Шульгин отрицательно мотнул головой.
     - Что вы все молчите? - неожиданно визгливо крикнула Ирина, обращаясь
теперь уже к Левашову.
     Вокруг уже столпились все - Наташа, Альба, Корнеев, Айер.
     Лариса обняла Ирину за плечи.
     - Успокойся, Ира, еще ничего не известно, главное, что они  наверняка
живы...
     - Живы?! А где же они? Что там у вас  произошло,  можете  вы  наконец
сказать? - И разрыдалась, уткнувшись лицом в  грудь  Ларисы.  -  Так  я  и
знала... Я, я во всем виновата... из-за меня... и оба...
     Женщины повели Ирину  куда-то  в  угол,  закрыв  от  мужчин  и  шепча
успокаивающие слова.
     - Ну так все-таки? В чем дело? - Воронцов обращался теперь  только  к
Левашову.
     -  Конец  Валгалле.  Отвоевались...  А  ребята  в  плену.  -  Левашов
отстегнул ремень с  пистолетом,  бросил  его  поверх  Сашкиного  пулемета,
стянул через голову свитер, передернул плечами. Сел рядом с  Шульгиным.  -
Попить чего-нибудь дайте.
     - Коньяк, вино?
     - Воды! А потом кофе. - И обращаясь к Воронцову, спросил: - Ты именно
этого ждал? Потому и сорвался заблаговременно?
     - Ты все же обрисуй сначала, что произошло. Пришельцы на форт напали?
     - И это тоже. Но сначала был поход...
     - Про поход я лучше доложу, - вмешался Шульгин. Губы у него неприятно
кривились, а в голосе звучал непонятный сарказм, словно он испытывал  алое
удовлетворение от всего, что произошло.
     Глазами он показал на столик с напитками, и Герард, с неожиданной для
него самого предупредительностью, подкатил его к  Шульгину.  Выпив  полный
бокал сухого вермута, Сашка коротко, но вполне  исчерпывающе  описал  все,
вплоть до момента боя с машинами "ракообразных".
     - С чего вы  взяли,  что  они  именно  ракообразные?  -  перебил  его
Воронцов.
     - Вот именно - с  чего?  Кванги  нам  мозги  задолбали...  -  Шульгин
изобразил жест, которым Сехмет сопровождал свои слова о "врагах". - А  они
такие же ракообразные, как и мы. Скафандры это у них. Если пуля  попадает,
он взрывается - и даже  пара  не  остается...  Когда  утром  ребята  пошли
посмотреть, что мы там настреляли, - продолжал он, - я  остался  в  танке.
Прикрыть, если что.  Они  дошли  до  свалки  вторчермета  -  так  это  все
выглядело, полазили там, собрались уже возвращаться, а  потом  р-раз  -  и
исчезли. Только что были - и никого нет. Чистое поле...
     - Как с моей квартирой в Москве, - вставил Левашов.
     - Я было выскочил, метнулся туда, а потом думаю - стой! Е