- Куда ни кинь, везде клин?
   - Примерно  так.  У  нас  богатый  исторический  опыт,  и  мы  нутром
чувствуем грядущие катаклизмы.
   - А я-то тут при чем? - искренне удивился Ляхов.
   - Мы очень не любим катаклизмов, которые, как, правило, не сулят  нам
ничего хорошего. Ну и подстилаем соломку, где  можем.  В  данном  случае
(события-то произойдут явно не завтра) желаем иметь в России достаточное
количество друзей, которые смогут обеспечить защиту наших интересов  при
любом развитии событий.
   Мы сознательно связываем судьбу своего  государства  (хотя  вслух  об
этом стараемся не говорить) именно с Россией, а не с Германией  и  не  с
англосаксами. И в случае чего желаем иметь гарантии, что Россия  нас  не
предаст и не бросит ради временных, ложно понятых требований момента.
   - Да я-то тут при чем, скромный военврач?
   - Ну, теперь уже не такой и скромный. Перспективы у  вас  хорошие.  А
кем вы станете через год, пять, десять лет, кто знает?
   - "Пятую колонну" вербуете?
   - Да что за глупости? "Пятая колонна" - это стратегический  резерв  в
тылу врага на случай войны, а уж мы-то с вами воевать никогда не будем.
   Скорее уж  не  "пятая  колонна",  а  запасной  парашют.  Звучит  пока
невероятно, но кто знает будущее, вдруг нам в один далеко не  прекрасный
момент  придется  осуществить  так   называемую   обратную   амбаркацию.
Понимаете, о чем я?
   - Боитесь, что арабы, турки, персы и прочие смогут  рано  или  поздно
опрокинуть вас в море?
   - В обозримой перспективе - не боюсь. При условии, что вектор истории
останется неизменным. А если нет? Кто мог в начале 1913 года  вообразить
грядущую мировую войну,  в  1930-м  -  возникновение  Тихоатлантического
союза,  в  1935-м  -  возрождение  еврейского  государства?  Однако  это
случилось.
   Ляхов не считал себя компетентным в вопросах  истории,  тем  более  -
геополитики. Розенцвейгу с Тархановым бы поговорить.
   А майор продолжал:
   - Мы вам, как я сказал, гарантируем всю возможную помощь и защиту  от
общих врагов, поддержку со стороны уже имеющихся друзей, а взамен, когда
(и если) придет время, рассчитываем на аналогичную лояльность.
   - На мою личную благодарность и  дружеские  чувства  вы,  безусловно,
можете рассчитывать. Говорить же о чем-то  ином...  Простите,  но  я  не
пророк.
   Не тревожьтесь о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о  себе,
каждому дню достанет своей заботы. Так, кажется, в Библии сказано?
   - Не в Библии, а в Новом Завете, который мы не признаем и не читаем.
   Разве что по делам службы.
   К счастью, чересчур уж  утомительный  для  Вадима  разговор  прервало
появление ранее помянутого персонажа. Им оказался абсолютно стандартного
вида  подполковник   в   оливковой   повседневной   форме   с   погонами
административнофинансовой     службы     и     ленточками     нескольких
малозначительных медалей над клапаном левого кармана.
   "Даже орденочка ни единого не выслужил, - автоматически подумал Ляхов
и  только  секундой  позже  сообразил,  что  данный  человек  отнюдь  не
соответствует своим знакам различия и отличия.
   Подполковник назвался Чекменевым Игорем Викторовичем, сообщил, что он
по своей должности ни о чем более не тщится, как о том, чтобы обеспечить
вверенных  его  попечению  офицеров  максимальными  удобствами   как   в
материальном, так и в духовном плане.
   - В духовном - это как? - осведомился Ляхов.
   - А вы на досуге Салтыкова-Щедрина почитайте,  глядишь,  и  отучитесь
задавать не слишком уместные вопросы. Иначе вы меня  разочаруете,  Вадим
Петрович, совершенно искренне вам говорю.
   - Вот чего я никогда не понимал, - с наслаждением произнес  Ляхов,  -
как это нормальный человек в романтическом  возрасте  может  добровольно
поступить  в  интендантское  училище?   Особенно   если   слышал   слова
фельдмаршала Суворова, что любого интенданта через пять лет службы можно
спокойно вешать без суда.
   - Да и вы-то не особенно о себе воображайте,  Вадим  Петрович,  -  не
остался в долгу Чекменев. - Нормальному человеку  так  же  странна  ваша
идея поступить на факультет, где  приходится  трупы  резать  и  в  чужих
кишках, чтобы не сказать худшего, копаться. Так что не будем друг  перед
другом чваниться, а поговорим серьезно. Господин майор на самом деле наш
верный союзник и соратник, поэтому можете при нем не стесняться.  Ну-ка,
напрягите память.
   Насчет того, что на поле боя могло привлечь ваше внимание.
   - Сейчас, сейчас. - Ляхов сообразил, что с этим человеком  изображать
амнезию не стоит. Тем более, что или уже знает, или  в  ближайшее  время
узнает  о  том,  что  хранится  в  шкафу  у  Брайдера.  -  Что-то  такое
припоминаю. Нечто похожее на армейский термос? Он лежал рядом с  мертвым
шейхом. И еще двумя боевиками,  которые  показались  мне...  не  из  той
компании.
   Мундиры на них были какие-то странные,  новенькие,  неизвестного  мне
образца. И лица... Эти люди явно другие, чем основная  масса  грязных  и
вшивых дикарей. Я еще удивился:  неужели  в  разгар  боя  они  собрались
пообедать? Или это был не термос?
   Майор отчего-то глубоко вздохнул, прихватил зубами из пачки очередную
сигарету.
   - И где же он?
   Вадим ответил, где.
   - Зачем вы его взяли с собой?
   - Черт его знает. Я же говорю - контузия. Кроме того, мне показалось,
что  это  не  совсем   термос.   Там   через   дырку   виднелось   нечто
радиоэлектронное.
   Подумал - рация. Или система спутниковой навигации. Вдруг пригодится.
А что?
   -  Ничего  особенного.  -  Чекменев  усмехнулся   кривовато,   встал,
застегивая верхнюю пуговицу кителя. - Вы знаете,  что  такое  нейтронная
бомба?
   - Разумеется. Я же все-таки военврач, а не бухгалтер. Опять получился
вроде бы намек.
   - Не любите бухгалтеров?
   - Отчего вдруг? Работа  не  хуже  всякой  другой.  Просто  постарался
назвать профессию, наиболее далекую от темы.  А  что  вы  все  к  словам
цепляетесь?
   Решили говорить, так говорите. Не хотите - не надо.
   - Я скоро вернусь, а вы пока еще с Григорием Львовичем пообщайтесь.
   Ляхов сообразил, что дела неважные. Это что же, он нейтронную бомбу с
пробитым корпусом на плече таскал?  Во  рту  сразу  пересохло.  Да  нет,
ерунда. И по весу непохоже, и, если бы защитная оболочка  вскрылась,  он
бы еще ночью от лучевой загибаться начал.
   - Ну и, уважаемый Григорий Львович, при чем тут бомба?
   - Да вы не расстраивайтесь, - понял его мысль Розенцвейг -  Это  пока
только рабочая гипотеза. Короче, по оперативным  данным,  наши  "друзья"
тащили в своем караване что-то, по описанию крайне похожее на означенную
бомбу.
   Некое устройство, способное уничтожить огромное количество людей. При
этом якобы без особых разрушений. Естественно, что мы подумали...  Если,
вдруг, правда... Ума не приложу, где они ее взяли. Мало, что  она  стоит
чертову уйму миллионов, так ведь каждая из тех, что имеется в  немногих,
владеющих тайной этого  оружия,  странах,  на  строжайшем  учете  и  под
надежной охраной.
   - На заказ сделали? - предположил Ляхов.
   - Разберемся, непременно разберемся. Лично я думаю,  что  это  скорее
грандиозный  блеф.   А   с   другой   стороны...   Понятным   становится
остервенение, с которым они рвались вперед. Если все сплошь смертники.
   И вы с капитаном сумели их удержать!
   - Угу, - не нашел более подходящего к случаю слова Вадим.
   Чекменев вернулся даже раньше,  чем  через  час.  И  выглядел  теперь
гораздо веселее, чем раньше.
   - Кажется, обошлось, - сообщил он, усаживаясь  на  прежнее  место.  -
Теперь можно и водочки выпить. Праздник  все-таки,  вы  не  забыли?  Ваш
трофей и прочее имущество я привез, в машине лежат. А  что  там  в  этом
контейнере, кому надо - разберутся. Но уж  точно  -  ничего  ядерного  и
термоядерного. Радиация - в пределах естественного  фона.  Можете  спать
спокойно.
   А чтобы совсем спокойно - поживете пока здесь. Под  надежной  защитой
наших друзей. А я определюсь, что с вами дальше делать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Тарханов открыл  глаза.  Спалось  ему  хорошо,  даже  снилось  что-то
приятное, однако, вспомнить содержание сна он не смог,  хотя  ощущалось,
что вот только что, за секунду  до  пробуждения  все  было  отчетливо  и
понятно.
   Очевидно, вчерашний врач,  сохранивший  манеры  российского  земского
врача,  пожилой  еврей,  вместе  с  необходимыми  лекарствами  ввел  ему
какой-то мягкий транквилизатор.
   В нижний угол окна заглядывало утреннее солнце. Исходя из  того,  что
больничная палата находилась на четвертом  этаже,  сейчас  около  восьми
утра.
   Сергей нашарил на прикроватной тумбочке  часы.  Так  и  есть,  восемь
часов десять минут.
   Можно попытаться заснуть еще раз, поскольку делать все равно нечего.
   Голова у капитана забинтована так,  что  ни  умыться,  ни  побриться.
Читать одним глазом неудобно, телевизор или приемник  ему  пока  что  не
принесли, поскольку он вроде как считается тяжелораненым.
   Зато палату отвели хорошую. Туалет индивидуальный, душ,  кондиционер,
бактерицидные лампы  вдоль  потолочных  карнизов.  Нечто  среднее  между
номером в классном отеле  и  тюремной  камерой.  Поскольку  хоть  и  нет
решеток  на  окне,  но  стекла  армированные,  пуленепробиваемые,  и  на
прогулки не выпускают, не то чтобы на улицу, но даже и в  коридор,  хотя
чувствует капитан себя вполне нормально. Первые три дня и  вправду  было
плоховато, голова болела и кружилась, почти все время тошнило,  а  потом
уже и ничего.
   Ну, контузия небольшая, сотрясение  мозга,  лоб  и  щеку  поцарапало,
спину немножко. Врач говорил, глаз чуть не выбило,  так  не  выбило  же,
повязку обещал через пару дней снять. А в остальном - и не такое бывало,
только не держали Тарханова взаперти отечественные медики в  санбатах  и
госпиталях.
   Чувствуешь себя в силах передвигаться, ну, и  пожалуйста,  делай  что
захочется от подъема до отбоя.
   А тут порядки другие. Израильские. Наверное,  евреи  как  привыкли  к
собственному здоровью с большим пиететом относиться, так и  на  русского
союзника  этот  обычай  распространяют.  Лежи,  мол,  реб  Сергей,  пока
оберштабсарцт   не   сочтет   тебя   абсолютно
здоровым.
   А вот почему его в госпиталь определили не в свой, а  израильский,  и
на вопросы, кроме чисто медицинских, не отвечают, и вроде даже охранника
за  дверью  поставили,  которую  держат  запертой,  Тарханов   пока   не
разобрался.  В  бригаде  медсанбат  есть,  а  в  Хайфе  вообще  на   ВМБ
,  очень   приличный,   по   слухам,   российский
госпиталь. Однако привезли сюда и держат в изоляции.
   Непонятно.
   Похоже, влетел ты, господин капитан, в непростую историю.  Связанную,
безусловно, с боем в ущелье. Что-то, видать,  не  так  они  с  "додиком"
 сделали. Может,
тех орлов как раз  нужно  было  пропустить  без  шума,  а  они  проявили
неуместную  инициативу.  Может,  никакие  это  не  террористы  были,   а
израильские рейнджеры, возвращавшиеся из рейда? Только в  таком  случае,
какого ж хрена первыми стрелять начали по союзникам?
   Ну да ладно, объяснят рано или поздно.
   Тарханов не любил забивать  себе  голову  пустыми  измышлениями.  Вот
когда появится конкретная информация, тогда и  будем  думать,  как  себя
вести и что говорить. Причем, обязательно - в присутствии  представителя
корпусного начальства.
   Незаметно он снова задремал и в  очередной  раз  проснулся  от  звука
поворачиваемого в замке ключа.
   Вошли двое, в халатах медицинских, зеленовато-голубых, и один из них,
что помоложе, точно русский. Не только оттого, что  форменные  армейские
брюки из-под халата выглядывают, а  весь  облик  у  него  отечественный.
Второй, лет сорока пяти - из местных. Судя по золотым  очкам,  наверное,
врач.
   -  Здравствуйте,  Сергей  Васильевич,  -  улыбнулся  русский,  -   не
потревожили? Нормально себя чувствуете, поговорить  согласны?  А  то  мы
можем и попозже.
   - Чего уж там. Заходите, располагайтесь. Тут у них от тоски  сдохнуть
можно, в общей палате куда веселее. С кем имею честь?
   - Подполковник Чекменев к вашим услугам. Игорь Викторович.  Чтобы  не
темнить -  первый  товарищ
военного атташе. А  это  -  майор  израильской  СД  Розенцвейг  Григорий
Львович.
   "Все ты правильно угадал, господин капитан, "первый" как раз и ведает
разведкой и контрразведкой", - подумал Тарханов,  но  половиной  лица  и
зрячим глазом изобразил удивление.
   - А я, признаться,  считал,  что  наш  случай  скорее  в  компетенции
разведотдела штаба корпуса. Но все равно рад. В чем проблема?
   Чекменев с Розенцвейгом  расположились  на  стульях  перед  кроватью,
подполковник вытащил из  внутреннего  кармана  обтянутую  кожей  плоскую
фляжку грамм на двести.
   - Не желаете для настроения?
   Израильский майор выложил на тумбочку два крупных местных мандарина в
ноздреватой малиновой кожуре, которые тут же и очистил.
   - Можно глоточек за знакомство, - не стал жеманиться Тарханов. Крышка
фляжки  вмещала  ровно  пятьдесят  грамм.  Гости,  демонстрируя  военную
выучку, тоже махнули по дозе, не закусывая.
   - Повезло вам, господин капитан, еще бы чуть-чуть, и беседовать нам с
вами не пришлось, - заметил Чекменев, деликатно выдохнув в сторону. -  И
пили бы совсем по другому поводу.
   - Что за разговор. На войне всегда чуть-чуть,  только  иной  раз  это
более наглядно, как у меня сейчас, а в другом случае свистнет пуля  мимо
уха, а ты и не заметишь. Или прямо по мине проедешь, а у нее  взрыватель
отчего-то не сработает.
   - И так бывает, - согласился Чекменев. - И все же у вас на  тот  свет
прогуляться куда больше шансов было, чем в среднем по статистике. Однако
все это лирика, а мы с вами намерены побеседовать о вещах  прозаических.
Как я понимаю, вас вырубило минут за пять до конца боя, и  о  дальнейшем
вы ничего не знаете?
   Тарханов понял, что  начинается  допрос,  хотя  и  без  протокола,  и
настроился соответственно.
   - Я и  о  том,  когда  конкретно  меня  стукнуло,  понятия  не  имею.
Последнее, что помню, в очередной раз атака захлебнулась, снова  ударили
минометы. Я еще успел подумать, что надо  бы  словчиться  до  патронного
ящика добраться, а то лента хвост показала, и сразу темнота. Очнулся уже
в госпитале, когда меня на операционный стол клали, и тут  же  снова  от
наркоза вырубился.  -  Помолчал  немного  и,  словно  раскрывая  большой
секрет, сказал доверительно:
   - Так что теперь точно знаю - умирать совсем не страшно. Если  бы  не
очнулся, и не знал, что уже того...
   К теме неожиданно проявил интерес Розенцвейг.
   -  Так,  может  быть,   это   именно   оттого,   что   вам   все-таки
предназначалось очнуться? А  в  противном  случае  ощущения  могли  быть
совсем другими?
   - Да, этого я не учел, - согласился Тарханов. -  Вполне  могло  быть,
что раз - и ты уже на мандатной комиссии у ворот ада. С соответствующими
эмоциями. А может, и рая, ежели  сочли  достойным.  Поскольку  живот  за
отечество положил и за други своя.
   - Увы, по нашим представлениям рай нельзя заслужить одним героическим
поступком, если не соблюдали законы Моисея всю предыдущую жизнь. Так что
тут вы в более выигрышном положении.
   - Что-то вы, господа, не о том заговорили, -  прервал  завязывающуюся
дискуссию Чекменев. - Это уже  богословские  мотивы  какие-то.  Учитывая
разницу в наших религиях, вряд ли придете к согласию. Давайте о земном и
суетном.
   И  подполковник  начал  с  помощью  Тарханова  буквально  по  минутам
разбирать завязку и ход боя. Скорее всего, как догадался  Сергей,  чтобы
сверить его версию с тем,  что  удалось  выяснить  от  доктора.  Отвечал
капитан четко, но скупо, избегая эмоций и личных оценок. Только факты  и
чисто военная суть дела.
   Заняло это минут  тридцать,  ситуацию  проиграли  со  всей  возможной
полнотой.
   - Что ж, с профессиональной точки зрения  вы  действовали  совершенно
безупречно.  Но  неужели  в  предыдущие  дни   вы   не   имели   никакой
развединформации о возможности  прорыва  столь  крупной  банды?  Никаких
косвенных признаков? Вы же специалист, и это ваша зона  ответственности,
- поинтересовался израильтянин.
   - Строго говоря, это совсем не  моя  зона,  -  возразил  Тарханов.  -
Граница проходит как раз по дороге. Противник  все  время  находился  на
территории, контролируемой французами. С них и спрашивайте.
   И все трое, не сговариваясь,  заулыбались.  Отношения  с  французским
командованием складывались издавна напряженные. Вроде  как  французы  за
шестьдесят лет так и не смирились с тем, что их подмандатные  территории
стали самостоятельными государствами, а русские с немцами, не имея на то
никаких исторических прав, завели себе нечто вроде  доминиона  там,  где
еще тысячу лет назад французские бароны и герцоги строили свои замки.
   А те из "лягушатников", кому наплевать  было  на  древнюю  историю  и
геополитику,  просто  завидовали,   что   русские   батальоны   охраняют
благодатный прибрежный район, а им приходится сидеть в скучных горах.
   Но профессиональный разбор боя был всего лишь преамбулой, и  Тарханов
это понимал. Не мог только сообразить, пора ли задать прямой вопрос  или
подождать, когда все объяснится само собой.
   Дождался.
   - В общем, вы человек военный, хватит нам ходить вокруг да  около,  -
решительно подвел черту Чекменев. - Никто к вам,  разумеется,  претензий
не имеет, хотя поначалу пришлось  вашему  напарнику  пережить  несколько
неприятных  часов,  когда  армейские  дуболомы  к  нему  привязались   с
совершенно дурацкими претензиями. Но потом все стало на свои места.
   - Все стало, или все стали? - попытался сострить Тарханов.
   - И то и другое, - улыбнулся Чекменев. - И в конечном итоге, я думаю,
вы будете награждены по полной программе, сообразно заслугам и несколько
более того. Но дело оказалось уж больно щекотливым. Не  просто  так  эти
ребята через перевал дуром ломились.
   -  Ясно,  что  не  просто,  две   сотни   стволов   легкого   оружия,
крупнокалиберный пулемет и не меньше батареи минометов. Был бы  еще  тот
шорох, если бы они успели к побережью прорваться, - вставил Сергей.
   - Если бы только это, -  с  сомнением  сказал  Чекменев.  -  Вот  вы,
по-настоящему военный человек, не  то,  что  мы,  чем  можете  объяснить
небывалую настойчивость, я бы сказал - самоубийственную настойчивость?
   - Пожалуй - могу. С той или иной степенью достоверности. Прежде всего
- у них был категорический приказ любой, именно любой  ценой  прорваться
на оперативный простор, а убедительность  этого  приказа  подчеркивалась
наличием за спиной некоей разновидности заградотряда. Ну, того типа, что
использовались большевиками во время Гражданской войны.
   - Так, допустим, хотя признаков наличия подобного мы не обнаружили.
   - Не обязательно, чтобы заградотряд существовал физически.  Его  роль
вполне могло сыграть обещание сварить всех струсивших в  кипящем  масле.
Или посадить  голыми  в  муравейник.  А  второй  вариант...  -  Тарханов
замялся.
   - Да говорите, говорите, как бы невероятно это ни звучало. Нам сейчас
нужны все гипотезы, - подбодрил его Розенцвейг.
   - Ну, слушайте. Я тут, пока лежу, только об этом и  думаю,  поскольку
делать больше нечего. Понимаете, пытаясь  поставить  себя  на  место  их
командира (на место рядовых себя  ставить  бессмысленно),  я  все  время
старался вообразить, ради чего я бы гнал своих людей в бой, не  считаясь
с потерями, хотя вполне свободно мог оставить здесь заслон, а с главными
силами отступить и прорваться в любом другом  подходящем  месте.  Вы  на
карту смотрели?
   - Вообще - да, - ответил Чекменев, - а конкретнее?
   - Конкретнее?  Любое  другое  подходящее  место  находится  не  ближе
двадцати километров от этого. С учетом скорости передвижения  колонны  в
горах это лишние шесть-семь часов. А вдруг у них не  было  именно  этого
времени? Что, если им нужно  было  пробиться  раньше?  Хотя  бы  десятой
частью первоначального состава, но раньше?
   - Гениа