тчего же, - тут же  отреагировал  Шульгин,  причем  так,  что
Воронцов с Левашовым даме и не уловили предыдущего, - просто я  уже  устал
состоять офицером для поручений...
     - А что делать, раз ты поручик? - улыбнулся Новиков,  довольный,  что
Сашка воздержался от комментариев по сути вопроса. - Олега не пошлешь,  он
при технике, а Дим вообще человек новый. Я бы и сам пошел, но...
     - Ладно, сбегаю, - сказал Шульгин.
     Он действительно сбегал, дождался на уже привычной ему площадке  дома
напротив, пока уснет Ирина, и осторожно постучал в дверь.
     ...Задача, поставленная Берестину, была одновременно и крайне проста,
и таила в себе хитрости архитектурно-эстетического плана.
     Дом, или, как он уже назывался попросту, форт,  который  решено  было
воздвигнуть  как  спорный  пункт  человечества  на  Валгалле,  должен  был
обеспечить  комфортабельное  размещение,  защиту  от  возможных  природных
катаклизмов, агрессивных действий местной разумной и неразумной жизни,  не
располагающей,   конечно,   осадкой   артиллерией   и   ядерным   оружием,
гарантировать полную автономность на длительный срок и вместе с тем  своим
внешним видом достойно  представить  самобытную  культуру  и  национальные
традиции первопереселенцев.
     Пока Берестин трудился над эскизами и чертежами, расчетами  потребных
материалов и набросками интерьеров, на строительной площадке  развернулись
работы "нулевого цикла".
     Метрах в двадцати от края  обрыва,  у  подножья  колоссальных  сосен,
больше похожих на секвойи, разместили, а потом и выкопали с  помощью  двух
экскаваторов котлован десять на десять метров. Вначале шел мягкий грунт, а
потом ковши заскребли по сплошной гранитной подушке. И Воронцову  пришлось
вспомнить свою флотскую специальность минера и подрывника. Конечно, работа
с минами заграждения и торпедами отличается от гражданской пиротехники, но
только в деталях. И он вполне успешно бурил шпуры, начинял их  итальянским
пластитом, в щебенку дробил розовый зернистый монолит.
     - Надгробные памятники из него делать - цены бы не было, - усмехнулся
Новиков, налегая на перфоратор  и  сплевывая  попавшую  на  губы  каменную
крошку.
     - Ага. Особливо, если с травлеными портретами, - согласился Воронцов.
- Счас как рванем - аккурат на миллион, если по десять тысяч  за  памятник
считать...
     Дойдя до глубины в пятнадцать метров, решили, что  хватит.  Отбойными
молотками подровняли стены, выложили  из  готовых  бетонных  панелей  пол,
стены и три этажа  перекрытий,  обшили  изнутри  пенопластовыми  щитами  и
вагонкой, проложили водопроводные трубы к ближайшему  ручью  и  вывели  за
обрыв канализацию. Получились трюм и машинное отделение. В них  установили
три пятисотсильных дизель-генератора, емкости на  пятьдесят  тонн  соляра,
аккумуляторы  от  подводной  лодки.  Выше  хватило  места   для   складов,
мастерских и стационарного поста управления СПВ.
     Работали, разумеется, как хорошие  армянские  шабашники  -  часов  по
шестнадцать в сутки. И не потому, что было куда  спешить,  а  от  веселого
трудового азарта, от непривычного ощущения,  что  работают  для  себя,  от
желания как можно  скорее  увидеть  свои  мечты  и  планы  воплощенными  в
реальность.
     К этому времени Левашов прямо между деревьями  натянул  медные  шины,
подвесив их на многозвенных  фарфоровых  изоляторах,  по  углам  установил
медные  же  параболические  отражатели,  и  получилась  третья  по   счету
репликационная камера размером как раз с товарный  вагон.  Теперь  он  мог
воспроизвести в ней все, что угодно, вмещающееся в эти габариты. Ну а если
бы что-нибудь там все же не поместилось, камеру можно  было  раздвинуть  и
еще.
     - Дошили, наконец, - сказал Шульгин, когда они  сидели  у  костра  за
вечерним чаем. - С детства я коммунизм именно так и  представлял.  Правда,
последнее время начал несколько разочаровываться.
     - Последнее время - это как? - с интересом спросил Новиков.
     - А вот как Олимпиада началась. Тогда и понял,  что  поспешил  Никита
Сергеевич.
     Посмеялись, хотя и невесело.
     Потом  Берестин  показывал  свои   чертежи   и   эскизы.   Наибольшее
впечатление произвел акварельный  рисунок,  на  котором  янтарно  светился
свежим деревом  трехэтажный  боярский  терем.  Казалось,  снова  вернулось
детство с учебниками "Родная речь" на кремовой трофейной бумаге, в которых
царь Салтан работы Билибина выходил на крыльцо такого же  свежесрубленного
дворца.
     - Оно, конечно,  плагиат,  -  выразил  общее  мнение  Шульгин,  -  но
смотрится здорово. Знать бы еще, кто это может воплотить...
     - Есть кому, - ответил Левашов, до сих пор стойко хранивший  в  тайне
свою идею. - У меня на Селигере проживает великолепный плотник  и  столяр,
дядя Коля Абакшин. Попивает, как водится,  но  мастер...  Топором  "Сейку"
починит. Давайте я с ним переговорю, он артель  соберет,  и  за  приличное
вознаграждение чего хочешь сладит.
     - А как же?.. - спросил Новиков.
     - Да элементарно. Я ему вкручу. Скажем, так: строим писательский  дом
творчества. На машине ночь покатаю по лесным дорогам, и сюда. При  хорошей
зарплате и чарке в нужное время им любая география с астрономией до  фени.
А хоть бы и что - все равно ему никто не поверят...
     - Ну раз так - действуй.
     - Только сначала нужно материал заготовить. Что  ж,  при  них  машину
включать будешь?
     - Тоже не проблема. А сколько? Ты считал, Леша?
     - Да кубов триста надо. Причем желательно бревно метров двенадцать  в
длину и толщиной полметра...
     - И чтоб дубовое...
     -  Да  хоть  палисандровое,  -  сказал  Левашов   и   пошел   листать
справочники, чтобы  выяснить,  какая  фирма  и  где  располагает  запасами
нужного строевого леса.
     ...Так все и получилось. Дядя Коля, незначительного роста,  худощавый
мужик с хитрыми глазами, не очень бритый и как бы не совсем трезвый  (хотя
и без запаха),  прибыл  со  своей  бригадой  в  восемь  топоров,  долго  и
заинтересованно  изучал  чертежи,  походил  по  площадке,  пересмотрел   и
перещупал бревна, бормоча под нос неразборчивые слова, покурил,  глядя  ка
речную гладь, и лишь потом назвал свою цену.
     - Ничо, ничо, - успокоил он  Новикова,  приняв  его  за  главного.  -
Контора твоя не обеднеет, бревна вон вертолетом  тягаете,  а  оно  в  тыщу
рублей час выходит, я цены знаю...
     "Вот дьявол хитрый, -  ругнулся  про  себя  Новиков,  -  а  мы  и  не
подумали, что дорог сюда никаких нет..."
     - По реке привезли, на барже.
     - Может, и да барже, а  наверх-то  все  одно  вертолетом,  круча  вон
кака...
     Новикову осталось только соответствующей мимикой  показать,  что  да,
было  дело,  сам  понимаешь,  какое,  и  нечего  вспоминать,  и  с   тобой
сговоримся, была б работа сделана.
     Бригада у дяди Коли подобралась  уникальная.  В  том  смысле,  что  и
мастера  опытные,  и  понимали  друг  друга  с  полуслова.  Кроме   самого
необходимого, и разговоров на площадке слышно не было. А топоры  у  них...
Сказка, а не топоры. Те самые, что и бриться можно, и  карандаш  чертежный
заточить, ну и все остальное, само собой.
     Наука плотницкая тоже куда как  непростой  оказалась.  Простую  клеть
срубить, четырехстенок - и  то,  а  если  сложные  хоромы,  составные,  из
нескольких клетей, связанных переходами, да с потайными углами, крыльцо на
стояке, гульбище на выпусках, с вырезными сенями, шатер с повалами,  терем
и горницы... Колонисты Валгаллы и слов таких не слышали в своей  жизни,  а
тут пришлось узнать.
     Конечно, инженерская смекалка  Левашова  и  командирско-хозяйственные
способности Воронцова тоже пригодились. Прежде всего - для  рационализации
традиционных приемов и способов деревянного зодчества.
     Самое трудоемкое в этом деле - пазы вдоль бревна рубить,  углы  опять
же. Ну и ворочать бревна, наверх заволакивать... По-старому если, вручную,
хорошие мастера только-только два венца в день выведут. Вчетвером.  Восемь
человек смогут и пять, но не больше. Еще ведь  и  подмостки  делать  надо,
чтоб наверх бревна поднимать, укладывать, подгонять... Здесь и пригодилась
техника. Станок, чтоб за одну прогонку пав прострогать, фрезы  специальные
для  углов,  автокран  с  грейфером.  Так  что  плотникам  осталась  чисто
творческая работа - бревна размечать и сборкой руководить, чтоб  все  куда
нужно ложилось.
     Вывели первый венец, и сразу обозначился размах и мощь постройки.  По
обычаю,  пришлось  плотников  угостить.  Оказывается,  с   древности   еще
полагается три раза мастеров поить. Первый -  как  положат  нижние  венцы,
второй - когда доведут до  верхнего  угла.  И  последний  -  как  поставят
коньковое бревно. Такая вот традиция.  Не  исключающая,  впрочем,  чтоб  и
каждый вечер тоже по стаканчику подносили.
     Но как бы там ни было, а попотеть пришлось всем. С раннего утра и  до
самой темноты. Топоры мелькали, завывали  моторы  станков,  над  площадкой
витал специфический плотницкий фольклор.
     Еще и потому необходимо было плотников вечерок  чаркой  уважить,  что
сутки  на  Валгалле,  как  известно,  были  длиннее  земных,  и   нетрудно
представить, что  в  таком  случае  показывали  часы.  Закаты  и  рассветы
ежедневно смещались на три часа и могли происходить и в полдень, и  в  два
ночи, и в девять утра. Поэтому каждую ночь,  когда  плотники  укладывались
спать, приходилось перекручивать на их  часах  стрелки  в  соответствии  с
разработанным Левашовым графиком.
     А уж каких там очертаний  созвездия  на  небе,  мужиков  интересовало
мало.
     Наконец - закончили. Центральный терем вышел  аж  в  тридцать  восемь
венцов. Стропила положили,  коня  и  все  что  положено.  Спросили  только
плотники: "А чем крыть будем, хозяева? Если железом - так одно, а можно  и
лемехом, как скажете..."
     Лемехом - это, как известно, тонкими осиновыми пластинами, фигурными.
Традиционно, но и сложно, а времени  лишнего  сколько  потребует...  Но  и
железом  не  хотелось,  стиль  нарушался.  Берестин,  как  автор  проекта,
подумал, прикинул  и  приговорил:  крыть  листовой  бронзой,  бериллиевой,
нетускнеющей, да вдобавок и полированной. Выйдет - как купола на храмах.
     Хоромина получилась на удивление. Внизу - большой холл, сени,  кухня,
еще четыре комнаты под библиотеку, и наверху - холл поменьше, две горницы,
шесть спален. И еще  застекленная  веранда  в  сторону  реки,  и  открытая
галерея поверху с навесом на резных балясинах.
     Заодно срубили и отличную баню, соединили с теремом крытым переходом,
чтоб по холоду не бегать, потому что, согласно расчетам Воронцова, зимой в
этих широтах вполне можно ожидать морозов градусов до пятидесяти. Так  что
не очень и набегаешься.
     Мужики оказались не только плотниками, но и  столярами,  и  печниками
тоже. На все руки, в общем. И камин сложили, и плиту  в  кухне,  и  четыре
печи-голландки, каменку в бане. Живи и  радуйся.  И  в  завершение  еще  и
украсили крыльцо и наличники по фасаду деревянным кружевом.
     Закончили все, повтыкали топоры в бревно у порога.
     - Шабаш, хозяева. Ставь магарыч.
     Поставили, конечно. Рассчитались  с  дядей  Колей,  и  сверху  против
договора  добавили.  За  такую  работу  не  жалко.  Платили,   безусловно,
настоящими деньгами, никаких фокусов с копиями. Другое дело, что для этого
пришлось десяток "Шарпов" в московские комиссионки сдать. Но  тут  все  по
закону.
     Кроме того, Левашову пришлось как следует подумать насчет возвращения
плотников к родным  пенатам.  Вряд  ли  поверил  бы  кто,  если  б  мужики
вернулись домой на другой день  -  и  с  большими  тыщами.  Участковый  бы
наверняка  заинтересовался.  А  две  недели  -  вполне  подходяще.  Еще  и
погордятся мастера, что такое  дело  так  быстро  отгрохали.  Да  никто  и
вникать не будет, уехали - приехали, а где  были,  да  чего  делали...  Их
слушай, они тебе такого расскажут.
     Однако бригадир дядя Коля  явно  заподозрил  неладнее.  И  ежедневные
возлияния не помогли. Во время перекуров и вечерами он как бы невзначай не
раз заговаривал то с Новиковым, то с Левашовым по старой дружбе, с  Сашкой
само собой, только Воронцова сторонился.  Не  вообще,  по  работе  он  его
уважал, а вот приватных разговоров избегал.
     То удивлялся, что река такая  большая,  а  за  все  время  ни  одного
парохода не проплыло, то начинал прикидывать, в какой  стороне  Москва,  а
где Кострома, где Вологда -  по  расчету  времени  в  дороге  и  положению
солнца. И отвлекать его внимание становилось все труднее. В конце  концов,
когда Новиков высказал друзьям свою озабоченность, Воронцов, усмехнувшись,
сказал:
     - Ладно, я с ним поговорю.
     И поговорил. Отвел вечером в сторонку, огляделся - не подслушивает ли
кто.
     - Тебя, Николай Семенович, зачем нанимали? Дом строить? Вот и  строй.
А остальное... Что такое  секретный  объект  -  знаешь?  Тебя  сюда  ночью
привезли, ночью и увезут. И про все забудь, где был, что  видел...  Слыхал
поговорку: меньше знаешь - дольше живешь?
     Прием сам по  себе  достаточно  пошлый,  но  зато  я  беспроигрышный.
Избавляющий от необходимости каждый раз придумывать  убедительные  ответы.
Да и самому бригадиру на пользу. Ему ведь сразу стало  легче.  Раз  объект
секретный, то все остальное объясняется само собой. И никаких недоумений.
     Такая у нас национальная психология.


     ...Еще   несколько   дней,   оставшись   одни,    друзья    посвятили
окончательному оформлению и оборудованию своего Дома  и  территории  базы.
Смонтировали ветросиловую станцию, чтобы не заводить  каждый  раз  дизеля,
закончили   все   электротехнические   работы,   перенесли    в    подвалы
СПВ-установку, и Левашов  наконец-то  ликвидировал  так  раздражавшие  его
временные схемы. Теперь все в ней стало  технически  грамотно  и  отвечало
требованиям эргономики и инженерной  эстетики.  Хоть  на  ВДНХ  выставляй.
Подобрали и расставили мебель, с учетом вкусов и запросов каждого.
     - Хорошо все же себя ощущаешь, когда любые идеи и  желания  воплотить
можно, не задумываясь о низменных материях - где взять да чем заплатить, -
сказал Новиков, присев отдышаться  на  площадке  второго  этажа,  куда  по
заявке Левашова они тащили аккуратный кабинетный "Стенвей". - Унижает  это
человека. Почему я, невзирая ни на что, остаюсь приверженцем идей  полного
и подлинного коммунизма? Потому как простор для  творчества  и  созидания,
максимальная самоотдача  и  самораскрытие  человека  возможны  только  при
безусловной свободе от забот о хлебе насущном...
     - Опять философия, -  словно  бы  осуждающе  ответил  Воронцов.  -  А
сейчас, напротив, господствует мысль, что самый наш страшный бич - вещизм.
Само желание обладать  чем-то,  отсутствующим  в  магазинах  -  крамола  и
признак деградации личности. Не вря мы с первым  помощником  всеми  силами
стараемся морячков отвратить от заграничных лавок и направить  их  помыслы
на нечто духовное.  Как  сне  согласуется  с  твоими  постулатами?  Причем
начальство наше так старательно ограждает простых смертных от заразы,  что
все стоящее забирает себе.
     - Народ потребляет жизненные блага через  своих  представителей...  -
коротко хохотнул Шульгин. - Берись, братцы, понесли. А чтоб все  по  науке
было, предлагаю объявить нас объектами эксперимента.  Что  с  нами  будет,
если у нас будет все? Деградируем мы или, наоборот, превратимся в  титанов
духа?
     - Вечером приходи, я тебе книжку одну дам почитать, там как  раз  про
это все написано, - сказал Новиков, приподнимая угол рояля.
     Вот уже сделаны последние, самые  последние  штрихи,  вроде  цвета  и
фактуры  ковров,  оформления  кухни  и  столовой,  заполнения  складов   и
холодильников всем, чтоб обеспечит кругосветное автономное  плавание,  как
фигурально выразился Воронцов... И, кажется, конец! Остальное - в  рабочем
порядке.
     Все четверо спустились вниз, сели на забытое  бревно  напротив  дома.
Какой он высокий, легкий на фоне ярко-синего неба. Светится весь  янтарным
светом.
     - Ох, и красивы ж были,  наверное,  свежесрубленные  русские  города,
когда таких теремов не один, не два,  а  сотни...  Да  церкви,  да  тын  с
башнями, а над всем - детинец и  княжий  дворец...  -  мечтательно  сказал
Берестин.
     - Поначалу, конечно, да, - согласился Левашов. - Через зиму весь этот
янтарь пропадет, выцветет, останется сплошь серый. Но все равно...
     - А  что,  братцы,  давайте  ради  благополучного  завершения  рванем
куда-нибудь.  В  Рио-де-Жанейро,   к   примеру?   Отужинаем,   как   люди,
развлечемся...
     Предложение, разумеется, было принято.
     Пока   Левашов   регулировал   настройку,   остальные    брились    и
принаряжались. И через час - вершина горы Корковадо, маленький, но дорогой
и фешенебельный ресторанчик под кронами  деревьев-великанов,  под  завесою
лиан и бахромой лишайников, среди тропических  цветов  и  душистых  мимов.
Внизу сверкает  электрическое  море  гигантского  города,  видна  огненная
подкова Копакабаны, а дальше - абсолютная  тьма  океана.  Наверное,  сотня
прожекторов заливала ртутным светом тридцатиметровую  статую  раскинувшего
руки Христа... Сюда не доходил шум улиц  города,  но,  если  прислушаться,
можно было угадать мерные вздохи океанского прибоя.
     Воронцов на английском, а Новиков на испанском успешно договорились с
мулатом в белом пиджаке, и тот начал носить тарелки с чем-то национальным,
из фасоли, мяса, перца, бананов и бог знает каких южноамериканских специй.
Попутно мулат сообщил, что бразильская кухня - самая изысканная в  Америке
и рекомендовал обязательно попробовать "итапоа" - пудинг из крабов. Пудинг
не обманул ожиданий. Не встретила возражений и местная  поговорка:  "Лучше
много хлеба, чем мало вина".
     Шульгин сделал глоток и вдруг вспомнил Бендера:
     - Жаль, что ему не повезло. Старику бы понравилось.
     - Какому старику? Ему тогда было тридцать.
     - Но сейчас-то - восемьдесят четыре...
     - Жить и жить бы на свете, да, наверное нельзя...  -  после  короткой
паузы произнес Воронцов, будто только что сам это придумал.
     - Да уж... - кивнул Шульгин. Остальные поддержали тезис сочувственным
молчанием.
     Мысль слишком глубока, и ее обсуждение кажется сейчас неуместным.  Ив
всех четверых только Шульгин  впервые  попал  в  "свободный  мир",  и  его
охватила агрессивная меланхолия:
     - Черт знает что! Мы - граждане самой передовой державы, это про  нас
поется: "...владеть землей имеем право, а  паразиты  -  никогда!",  а  что
получается? Полжизни прожил, и ничего не видел! В Болгарию  -  и  то  пока
оформишься, все проклянешь и никуда не захочешь, а они, паразиты то  есть,
катаются... Хоть в Новую Зеландию, хоть к нам в Союз...
     - Утешься, Саша, - печально вздохнул Воронцов. -  Значит,  так  надо.
Капиталистическое окружение  и  тлетворное  влияние...  Нельзя  подвергать
незакаленную психику запредельным нагрузкам и стрессам.  А  также  вселять
бессмысленные мечтания... Помнишь, что  было,  когда  русские  впервые  за
границу попали? 1814-й год, Париж, а потом - 1825-й... Олег  же  предлагал
тебе - оформляйся к нам на флот, и будешь кататься. Месяц в море, день  на
берегу  и  восемьдесят  шесть   валютных   копеек   в   сутки.   Тогда   и
разгуляешься...
     - Нет уж, увольте. Свобода дороже. Лучше следующий раз пошли  ужинать
в Веллингтон.
     ...В такой несерьезной, немного даже фарсовой тональности прошел этот
вечер и ночь прощания с Землей, хотя каждый из них не мог не  чувствовать,
что сейчас окончательно меняется их жизнь. А может - именно поэтому.  Пока
база только  строилась,  все  было  словно  не  до  конца  решено,  словно
оставались еще варианты. Теперь же, как выразился Новиков,  -  "ле  вен  э
тире, иль фо ле буар", или, в переводе с французского - "вино  откупорено,
нужно его пить".
     Так или иначе, им придется начинать жить на чужой планете,  выйти  за
п