оказалось...
     -  Чего неудобно?  Квартира чужая, хозяева  вот-вот появятся?  Глупости
какие!  Учись  жить  по-новому,  раз  в  такие  дела  ввязалась.  Пойдем.  И
искупаешься у меня, и посидим, поговорим... А Вадима выгоним. Пусть к Сергею
и Розену идет. Найдут чем заняться.
     Странным образом она сейчас повторила  почти те же самые слова, которые
Татьяна  сказала Тарханову. Впрочем,  чего же тут странного?  Женщины, они и
есть женщины, в стандартных ситуациях ведут себя, подчиняясь не уму, который
у всех разный, а довольно-таки общим инстинктам.
     -  Идите,  забирай  Сергея,  садитесь с  Львовичем,  отдыхайте  на  все
катушку.  Захотим -  сами к вам придем. А  нет, так  нет.  Главное,  нам  не
мешайте. -  С этими словами Майя выпроводила Вадима за дверь, он едва  успел
зашнуровать ботинки и  накинуть  на плечи короткую  кожаную куртку, подбитую
овчиной.
     Волей-неволей Ляхову пришлось искать себе другую компанию.
     Наган  он с тобой  тоже прихватил,  перепоясался ремнем  наискось,  по-
ковбойски,  в  надежде, что  еще и поупражняться можно  будет, хотя  бы и по
лампочкам вдоль главной линейки.
     Девушки по-своему  правы,  у них свои проблемы, моментами  -  посложнее
мужских, и притираться им надо, деваться некуда.
     Отчего-то он сначала пошел не к Тарханову, а к Розенцвейгу.
     Тот  сидел и читал квадратного  формата книжку  в черном переплете. Как
понял  Вадим,  что-то  религиозное. Тору,  Талмуд или  какой-нибудь  "Шалхон
Арух". Здесь-то книжек на родном языке у него было навалом.
     - Вечер добрый, ваше превосходительство.  Не помешал? А то меня бабы из
дому выгнали. И как? Что гласит древняя мудрость о нынешних делах?  Вычитали
что-нибудь подходящее к нынешней ситуации?
     - Вычитал, - посмотрел на него Розенцвейг поверх очков.
     Ляхов,  по молодому  возрасту, мельком удивился, что  бравый, моложавый
разведчик - и вдруг в очках, а потом  только сообразил, что после сорока лет
старческая дальнозоркость нарастает на плюс один чуть ли не каждые пять лет.
У кого как, впрочем.
     -  Вычитали,  и слава Богу. Вашему, нашему, без разницы. - Вадим махнул
рукой. - А посмотрите, какой револьверчик  мне попался. Уникум.  Одна тысяча
восемьсот  девяносто  пятого года образца, девятьсот  пятьдесят первого года
производства, а как вчера сделали. Нравится?
     - Нравится. Выходит, вы меня поняли все-таки  правильно. Так действуйте
и впредь. А сейчас что ж, ну,  пойдемте к  Сергею. Обсудим,  что нам  с утра
делать. Удачно  очень получилось, что  хоть  с  женщинами у  вас  проблем не
возникнет.
     - А у вас?
     - Обо мне не беспокойтесь. Сорок пять лет - это не тридцать, к счастью.
     Обсуждение  планов  и перспектив  свелось к тому, что сначала сходили в
офицерскую лавочку, набрали  там кофе,  вина, консервов, колбас и сыров, две
упаковки яиц, сготовили себе нормальный ужин.
     Вадим строго следовал советам Розенцвейга и собственным планам. То есть
действительно,  будто  на  острове  Линкольна, ни  у  кого  не  должно  быть
собственных  амбиций,  а  единственно  заботы  о  выживании  их   маленького
коллектива.
     Выскочив  на минутку  на веранду, Ляхов заглянул в  окно своей половины
коттеджа, исключительно чтобы убедиться, все ли там в порядке.
     Поверх  занавески  он  увидел, что  Майя  с Татьяной  сидят  на  кухне,
чрезвычайно легко одетые,  оживленно  о чем-то разговаривают. Кроме кофейных
чашек перед  ними на столе длинная бутылка рейнского вина и другая, темная и
пузатая, не иначе как с хорошим "Шартрезом".
     Кстати,  как всякий  нормальный  мужик, будь  он  врач,  будь  давно  и
счастливо  женатый, увидев чужую, практически обнаженную женщину (на Татьяне
была  только  коротенькая,  совсем  прозрачная  комбинация, тоже  из запасов
прежней хозяйки, и сидела она лицом  к  окну, положив ногу  на ногу),  Вадим
испытал совершенно естественное чувство.
     Которого немедленно устыдился.
     Однако во рту  у него  слегка пересохло,  и  сердце застучало чаще, чем
следовало  бы.  Несмотря  на  то что  у  рядом  сидящей  Майи наличествовали
совершенно те же самые вторичные половые признаки.
     Правда, у подруги Сергея все это выглядело кое в чем поэффектнее.
     Самое лучшее сейчас - отвернуться и уйти. Из элементарной деликатности.
Что он и сделал.
     Перед  тем  как  вернуться  в  квартиру Розенцвейга, Вадим  остановился
посередине дорожки, чтобы несколько отвлечься. А то, упаси Бог, Тарханов еще
что-нибудь прочитает в его глазах.
     Смешно,  конечно,  но в  последнее время он готов был поверить и  не  в
такие штуки.
     Ляхов уперся взглядом  в луну, выплывающую на средиземноморское небо, в
крупные звезды, бессмысленно подмигивающие с высоты неизвестно кому.
     Потер ладонью глаза и лоб.
     Да что же это за  бред,  что на него вдруг навалилось? И ведь не сейчас
это началось.  Никому  он не верит, всего боится, в лучшем друге подозревает
какие-то коварные замыслы, а отчего, зачем?
     Такое   могло  бы  иметь   объяснение,  глотай  он  регулярно   тяжелые
галлюциногены.  В  лучшем  случае.   В  худшем  -  действительно  начинается
паранойя.
     Хорошо  все-таки быть  врачом. Подышал  носом поглубже,  вспомнил, чему
учили на третьем и четвертом курсах, и сразу сделалось легче.
     Может быть, все происходящее - просто свойства искаженного времени?
     А что, вполне и вполне вероятно.
     Если человек, вернувшийся с войны в родной дом через год или два, потом
много лет не в состоянии встроиться в нормальную жизнь,  то по ночам кричит,
то  драться  кидается  в  ответ  на  совершенно  невинные  слова  случайного
собеседника, отчего  же не  предположить,  что реальная война плюс перескоки
туда-сюда из прошлого в будущее влияют на психику еще хуже?
     Значит, главное - не поддаваться.
     Еще трижды глубоко вдохнул по специальной методике, толкнул дверь.
     Оказывается, он отсутствовал намного  дольше, чем  предполагал. Судя по
всему -  не  меньше получаса. Неужели так засмотрелся на голых  девушек? Ему
казалось, что бросил только беглый взгляд и сразу отошел.
     Или медитация под луной затянулась?
     Дым  в  комнате  стоял   коромыслом,  Розенцвейг  с  Тархановым  курили
совершенно  невозможно,  пепельница  уже  переполнилась,  вино  лилось  мимо
стаканов, на полированном столе вокруг них стояли пахучие лужицы.
     Вадима  передернуло. Черт  знает  что!  Захотелось выругаться,  указать
товарищам на неподобающее поведение.
     И сдержался. Опять та же  болезненная эмоция.  Это же его друзья, им же
жить  и  жить  вместе,  пока  доедут  до   Москвы.  Если  доедут.  С  такими
настроениями. Так хоть ты оставайся человеком, господин военврач.
     - Все равно, Григорий Львович, - объяснял Тарханов бригадному генералу,
размахивая руками,  - не нравится мне  наш мир. Абсолютно дурацкий  мир.  Не
должно такого быть.
     - Да  как же не  должно?  Если он уже есть, о  чем спорить?  Я когда-то
химию изучал, так  там  сказано, что процессы протекают  только такие, какие
могут протекать. Никаких иначе. И, соответственно, неужели вы предполагаете,
что мир может быть иным?
     -  Предполагаю, -  с  пьяной настойчивостью продолжал  Тарханов.  -  Вы
историю читали?
     -  Приходилось,  -  благодушно  ответствовал  Розенцвейг.  Взглянул  на
вошедшего  Ляхова  и подмигнул.  Вадим  понимающе  кивнул  и  тоже отпил  из
придвинутого ему стакана.
     - А вот я не верю.  Все должно быть совсем иначе. Не могла Германия  ту
войну  проиграть.  Сорок дивизий  в  Вогезах стояло, сражение у Доггер-банки
выиграли, в Польшу прорвались, и  после этого - капитуляция? Не может такого
быть.
     -  А  как -  может? - вкрадчиво  спросил  Розенцвейг, показывая Ляхову,
чтобы не мешал.
     -  Элементарно.  Году  в семнадцатом  французы,  не  немцы, должны были
капитулировать, мы - заключить с немцами сепаратный мир. И ни у кого никакой
революции. А уж потом...
     - Что - потом?
     - Не знаю... - Тарханов будто проснулся. Повел  по сторонам  глазами. -
О, Вадик, и ты здесь? Нет, пить - хватит. Мерещится черт знает что. Я пойду,
ребята.
     И  действительно, пошел  довольно уверенным  шагом в соседнюю маленькую
спаленку, расшнуровал ботинки, упал на койку и мгновенно захрапел.
     -  Что  скажете,  Вадим Петрович? - совершенно трезвым голосом  спросил
Розенцвейг.
     - О чем? Что немцы войну должны были выиграть? Должны. Хуже того. Они и
Вторую мировую тоже должны были выиграть. Вы, Львович, даже представить себе
не можете, какая  это была  бы  война. Грубо сказать  - жуть. Особенно - для
вас.
     Вадим  говорил  с  таким  спокойным  убеждением,  что  Розенцвейг почти
испугался.
     - Подождите, подождите, вы знаете, о чем речь?
     -  В том вся и беда, Григорий Львович, не знаю, что у нас будет завтра,
а то, что могло случиться, да не случилось, представляю великолепно...
     Розенцвейг поднялся и в сильном волнении подошел к раскрытой двери.
     - Подождите, Вадим. Вы совершенно уверены в том, что говорите?
     Ляхов с удивлением ответил, что да. Ужасно смешно, но - да.
     - Львович,  мы  живем совсем не там. По крайней мере, мы с  Тархановым.
Вскоре  после  "инцидента"  я  стал замечать внезапное обострение  интуиции,
нечто вроде ясновидения моментами.
     После  недолгих  размышлений  догадался,  что это  наверняка связано  с
последствиями  "контузии". Не слишком  редкий  случай, кстати.  Наука  знает
массу примеров обострения сверхчувственных способностей после ранений, травм
головы и тому подобного.
     Сергей  тоже  сообщил  мне о чем-то подобном.  Я  его  даже обследовал,
изучил  биопотенциалы мозга  и  убедился, что источник  его  предчувствий  и
догадок кроется не в  подсознании,  то есть это не непроизвольные силлогизмы
на  базе  имеющейся,   но  неотрефлексированной  информации,  а  вот  именно
экстрасенсорика, сверхчувственное  восприятие. Поскольку сигналы зарождались
в ретикулярной формации и еще более глубинных структурах. Проще говоря, мозг
Тарханова  приобрел некие,  ранее ему не свойственные  возможности.  Склонен
предполагать, что это - последствия контакта с генератором Маштакова.
     - Но теперь еще и я, и девушки  тоже  вступили с ним в контакт. Что  из
этого следует?
     - Не знаю, - честно  ответил Ляхов.  - Возможно, и  вы нечто интересное
приобретете, а возможно,  и нет,  поскольку этот аппарат отличается от того,
первоначального.  Там все же был взрывной  эффект,  а переноса  во времени и
пространстве отнюдь не наблюдалось...
     На этих  словах  Вадим на мгновение запнулся, поскольку  отнюдь не  был
уверен, что дела обстоят именно так.
     Но продолжил как ни в чем не бывало:
     - Зато налицо другой феномен: мы с Сергеем подверглись эффекту "М"  (по
имени Маштакова, естественно) дважды, причем в разных  вариантах. С  чем я и
связываю  вот  это проявление  "дополнительной",  или, если  угодно, ложной,
памяти.  Появление  воспоминаний  о  событиях,  которые   в  реальности   не
произошли.   То  есть,   опять-таки,  это  может   быть  просто   обострение
прогностических способностей на  базе глубокого изучения истории в Академии.
И почти с той  же долей вероятности я могу вообразить, что это информация из
некоего параллельного мира. Да что значит - некоего?! Мы же в нем еще полдня
находились!
     - Сложно, Вадим  Петрович. Возможно, потому, что примешивается действие
еще одного, вполне материального фактора.
     - ?
     Розенцвейг щелкнул пальцем по почти пустой бутылке.
     - А-а... Тут спора нет. И правильнее всего и нам тоже ложиться спать, в
надежде на правоту известной  русской поговорки. Я сейчас пойду.  Только  не
пытайтесь меня убедить,  что вы такой наивный и неподготовленный. Ни  за что
не поверю, что  специалист  вашего  уровня  за тот  срок,  что прошел  после
изъятия  Маштакова,  не  изучил  все  факты,  теории и  гипотезы, научные  и
псевдонаучные.
     Так что не сочтите за обиду... В  лучшем случае в вас говорит известная
привычка: умеешь считать до десяти - остановись на семи. В худшем...
     -  Что же  в  худшем?  Интересно  бы услышать, что  вы  сейчас считаете
худшим?
     "Ну,  сказать ему или не стоит? Что докажешь? Что сам даже  и на десяти
останавливаться не умеешь?  А  с другой стороны... Он вряд  ли поверит, что,
зная названный принцип,  я тут  же его нарушу, не будучи при  этом в стельку
пьяным. Так что же сказать, раз уж заболтался, одновременно правдоподобное и
настолько  глупое, чтобы  снять вдруг возникшую у него  тревогу? Значит,  он
боится, что я могу узнать правду? А какую? "
     - Что вы знаете, как нам вернуться домой прямо сейчас, но почему-то это
скрываете...
     Розенцвейг рассмеялся самым искренним образом,
     -  Интересно, зачем бы мне  это?  Знаете, Вадим, вы еще над  этой темой
подумайте, а завтра мне  выдадите очередной веер гипотез.  У нас  впереди, к
сожалению,  довольно  много   пустого  времени.   Надо  же  его   чем-нибудь
занимать...

     Свет  в окне  их квартиры был  уже погашен.  Ляхов опять  удивился, как
быстро  бежит время. На часы  он не смотрел, но по положению луны догадался,
что,  пока  он сидел с Тархановым  и Розенцвейгом, прошло еще не меньше двух
часов.
     Ну и ну! Опять, наверное, флюктуации.
     Он словно и  забыл, что ровно  так же бывало и в юности,  когда  только
сядешь с друзьями за преферанс  или начнешь обниматься с  девушкой - и почти
тут же за окнами светает...
     Вадим вошел, начал раздеваться в прихожей. Услышал шлепки босых  ног по
деревянному полу.
     Несмотря на почти полную темноту,  совсем чуть-чуть рассеиваемую лунным
светом из окна, фигура Майи на пороге комнаты обозначилась вполне отчетливо.
     - Здорово напился? - без всяких эмоций, словно осведомляясь о погоде на
улице, спросила она.
     - Совсем нет. Без меня успели. А в одиночку я догонять не люблю...
     - Тогда пойдем.
     И тут же  потащила  Ляхова за руку в глубину квартиры,  где ею уже была
застелена свежим бельем широкая хозяйская постель.
     Он давно  уже  знал, что для  его подруги это  дело  было универсальным
средством снятия стрессов  и  перевода  в  латентное  состояние  надоедливых
проблем обыденной жизни.
     На этот  раз для восстановления душевного равновесия Майе потребовалось
совсем немного времени, причем без всяких фантазий и изысков.
     Скользнув  под  одеяло,  она сильной рукой  заставила  его  лечь рядом.
Коснулась губами его щеки и уха.
     - Я - никакая. Делай что хочешь...
     И  откинулась  на  спину,  будто  действительно  совершенно  обессилев.
Странным  образом это раззадорило Ляхова сильнее,  чем  эпизоды  в  прошлом,
когда Майя, что называется, лезла на стенку от страсти.
     Разумеется, совсем  уж  пассивной  она  не была, в момент кульминации и
повскрикивала, и постонала, как водится, но негромко, не теряя головы.
     Отдышавшись,   поцеловала   мягкими   губами.   И  сразу   отвернулась,
отодвинулась к стене.
     Прошептала: "Все хорошо, милый. Теперь - спать".

     Глава шестнадцатая
     Поскольку и здесь холодильники потекли примерно в те же сроки, что и на
прошлой  заставе,  позавтракали  теми неподвластными изменениям  температуры
продуктами, что нашлись на складе и кухне офицерского собрания.
     Получилось чисто  по-американски: яичница  с  беконом, консервированный
хлеб, различные соки, кофе. За едой обсудили план ближайших действий.
     Раз  обстановка  определенным  образом  нормализовалась,  теперь  можно
смотреть в будущее  с гораздо большей уверенностью, чем еще вчерашним утром.
И готовиться к глубокому рейду к Москве всерьез.
     Тарханову с  Ляховым предстояло  заняться подготовкой  подходящего  для
дальней дороги транспорта, Розенцвейгу  - определиться с  оружием  и прочими
техническими  припасами,  девушкам  - посмотреть,  что  здесь можно найти из
продовольствия, одежды, спальных принадлежностей, всего  другого,  без  чего
нельзя обойтись в первое время.
     -  По идее,  мы сможем снабжаться по  всему маршруту,  но  все же лучше
сразу обеспечить максимальную автономность. Подвернется  в дороге что-нибудь
подходящее, прихватим, а вот оказаться в критической  ситуации без  жизненно
необходимого  -  чревато  печальными последствиями,  - подвел итог совещания
Тарханов.
     - Конкретно, - уточнил Ляхов, - если мы не найдем здесь  достойного нас
ассортимента  фруктовых  соков  и  кондитерских  изделий, это, скорее всего,
поправимо,  а  вот если я  не укомплектую  соответствующим образом  походную
аптечку, то, упаси, конечно, Бог,  до стационара можно  и не успеть доехать.
То же касаемо и некоторых запчастей для машин. Так  что вперед, со вниманием
и тщанием.
     Предложение Розенцвейга все  же заехать в Хайфу, раз уж они вернулись в
"нормальное  время",  было  дружно  отклонено.  Без каких-либо  рациональных
объяснений.
     Просто  не хотелось им делать это, и все. Тарханов,  правда, неуверенно
сослался, что это будет  крюк и еще  неизвестно,  не  попадает ли город в ту
самую  зону "чужого прошлого", но и ему, и другим было  понятно, что причина
отказа кроется в  чем-то  другом. А  и  Ляхов, и Майя  исповедовали лишенную
лицемерия теорию, что если делать чего-то не хочется, так лучше и не делать.
Во избежание...
     Вадим с  Тархановым  вдвоем шли  по бетонированной  дорожке, ведущей  к
автобронепарку.  База  эта была  приграничная  и,  значит, не очень большая.
Батальонного  уровня,  причем  какого-то   чужого,  не  их   бывшей  бригады
подчинения.
     - По-моему, это  вообще  учебный центр чисто  израильский, у  нас  он в
дислокации  не значился, а если наши тут жили,  так только инструкторами,  -
говорил  Тарханов.  - Да вот посмотри...  - при  этом он раздраженно хлестал
себя по высокому ботинку сломанным по дороге прутиком.
     Они вошли в складское помещение, даже и  не запертое, так, прикрытое на
засов. Конечно, днем, при нормально поставленной службе здесь поблизости все
время крутился фельдфебель-завскладом, и замок вешать было незачем.
     - Вот, гляди, форма вся ихняя.
     Да,  форма  была   памятная  им   по   временам   службы.  Из   хорошей
хлопчатобумажной ткани, камуфляжный рисунок смешанный, пригодный для пустыни
и городских газонов - на желто-буром фоне  пятна то серо-черные,  то в  виде
зеленых лапок и листьев. Карманов много. Но никак не подходит для российской
зимы, которая их ждет впереди  с холодным  интересом. Мол, доедете, орелики,
тогда и поговорим.
     Однако выбирать особо не из чего. Со времен  Салтыкова-Щедрина известно
- за неимением  гербовой бумаги  пишем на  клозетной. Поэтому комплектов  по
пять на брата взять стоит.
     Ляхов  думал  точно  так  же.  Если  предстоит  дорога  в  шесть  тысяч
километров по  совершенно  незнакомой местности  и в  непонятных  условиях -
лучше военной  одежды  ничего  не  придумаешь.  Здесь  сейчас  теплая  зима,
поскольку средиземноморский  январь. По  пути  на  север  будет и февраль, и
март, апрель тоже, и погоды там бывают разные. Иногда - ужасно неуютные.
     На  следующих  полках,  в столь же  правильном  порядке,  по  ростам  и
размерам - комплекты и трикотажных солдатских, и шелковых офицерских кальсон
и рубашек. И целые тюки носков.
     - Нет,  полковник, даже и это уже неплохо. Лучше  сейчас  взять  лишних
двадцать килограммов шмоток, чем потом искать,  где и как стирать. Выкинул -
и порядок.  А  холодно  станет - по себе знаю  - три пары белья под форму, и
отлично.
     - Да что ж мы, курток или шуб там не отыщем?
     -  Видно  будет.  Носки  бери,  тоже  пар по  десять.  Теперь  ботинки.
Вообще-то даже одной пары на год хватит, но давай по две возьмем. О, а вот -
класс, это  специально  для  Африки,  на  тройной  подошве  с  металлической
вставкой. Тоже берем...
     Ляхов  сдержал  очередную  эмоцию.  По  себе  знал характер  командира,
которому вдруг представилась возможность бесконтрольного самоснабжения перед
дальним похо