его  начальника,  может  его  публично  оспаривать,
равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь.
Это очень неправильно...
     - Зачем же обобщать, - обиделся Врангель, принявший слова гостя и  на
свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и  по
политическим вопросам, добивался его  смещения,  -  кроме  того,  надо  же
учитывать специфику гражданской войны...
     - Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и  на
японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в  том,  что  Россия
все-таки держава военно-феодальная.  И  названные  мной  особенности  суть
пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен  битвы
на Калке. У немцев бы вам поучиться... Ну, Бог даст, этот вопрос  мы  тоже
порешаем в свое время...
     Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны
Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза. - О, как  поздно
уже! - поразился Ньюмен. - Утомил я вас, простите  великодушно.  Позвольте
откланяться. Завтра я, если не возражаете,  заеду  к  вам  часиков  так  в
одиннадцать. Тогда  и  поговорим  серьезно,  по-деловому.  Не  возражаете?
Других планов у вас нет?
     - Если бы даже и были,  нетрудно  и  поменять.  У  меня  к  вам  тоже
найдется несколько вопросов...
     Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с  ним  в  сад.
Густо пахло можжевельником,  высокие,  в  два  человеческих  роста,  кусты
которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и  опускающаяся
к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.
     С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато,  голова  слегка
кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще.  Больше-то  ему,  не
роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это
совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.
     Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:
     - А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец  князя  тьмы?  Как-то
странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки,  без  условий...
Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если  речь
пойдет о моей душе  -  пожалуйста!  Эту  цену  за  освобождение  Родины  я
заплатить согласен...
     Ньюмен весело  рассмеялся,  хлопнул  генерала  по  мягкому  парчовому
погону с черным зигзагом и тремя  звездочками.  Выглядел  он  куда  пьянее
Врангеля.
     - Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три
тонны презренного металла?  Многовато  будет.  Да  и  тем  более  в  таком
варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в  богословии,
но  думаю,  что  Господь   имел   бы   все   основания   признать   сделку
недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство...  Помнится,
в одном из Евангелий сказано: "Больше сея любви никто же не имать, да  кто
душу свою положит за друга своя". Нет, для дьявола это была бы  невыгодная
сделка... - Он опять рассмеялся и начал прощаться. - Подождите, я  провожу
вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.
     - Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а
может, вместе поедем? Там  еще  добавим.  Я  вас  с  женой  познакомлю,  с
друзьями... Чудесно время проведем.
     Еле-еле генерал сумел  усадить  разгулявшегося  гостя  в  автомобиль.
Дождался,  когда  скроется  за  поворотом  отблеск  фар  на  брусчатке,  и
медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке
лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни  американского
парохода...



                                 Глава 4

     На прием к Врангелю  Новиков  собрался  лишь  на  третий  день  после
прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было  сначала
хоть немного обжиться в новой для  себя  обстановке.  Впрочем,  новой  она
могла  показаться  только  на  первый  взгляд,  а  чем  больше  он  в  ней
осваивался, тем  больше  знакомых  черт  всплывало  из-под  верхнего  слоя
повседневности.
     Мало того, что очень многое начинало восприниматься  как  знакомое  и
почти  родное  при  воспоминании  о  старых   кинокартинах,   фотографиях,
открытках, когда-то прочитанных  книгах,  но  еще  чаще  Андрей  испытывал
пронзительно-грустное чувство  узнавания  эпизодов  собственного  детства,
мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.
     В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое
из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где
Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.
     И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал -
то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних  печек  во
дворах, на  которых  тогда,  по  причине  отсутствия  газа  и  дороговизны
керосина для примусов, готовили обеды, то  надраенную  бронзовую  табличку
"Для писемъ и га-зетъ" над прорезью в  двери,  то  особой  формы  латунную
дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной  полосой  и  болтом
для запирания на ночь... Да и просто старые, кривые,  пожухлые  от  летней
жары акации, которые с шестидесятых годов вдруг  перестали  высаживать  на
городских улицах, непонятно почему. Милые такие, трогательные  детали,  но
за  день  бесцельного  хождения  по  улицам  их  набиралось  множество,  и
Севастополь в  отдельных  своих  частях  постепенно  становился  таким  же
близким, как запечатленные в  памяти  уголки  Геленджика,  Пятигорска  или
Сухуми...  Так  отчего-то  нравившиеся  ему   в   детстве   именно   своей
"старинностью", будто он догадывался о будущем возвращении в  безвозвратно
потерянный для всех остальных мир.
     Гораздо большим потрясением оказалось знакомство с населяющими  город
людьми.
     Новикова поразила невероятная концентрация  в  не  таком  уж  большом
городе умных, интеллигентных, несмотря  на  тяготы  гражданской  войны,  -
независимых и гордых лиц. Только здесь он окончательно убедился, насколько
изменился за послереволюционные годы фенотип народа,  к  которому  он  сам
принадлежал. Ведь даже в Москве в семидесятые  и  восьмидесятые  годы  он,
живший в окружении людей со  сплошь  высшим  образованием  и  занимавшихся
исключительно   интеллектуальной   деятельностью,   редко-редко   встречал
подобное. А если и да, то как раз среди чудом уцелевших и доживших,  вроде
старого, как Мафусаил, преподавателя латыни...
     Он даже  сказал  сопровождавшей  его  в  прогулках  Ирине,  что  Крым
является сейчас неким "Суперизраилем", в смысле пропорции  образованных  и
талантливых людей на душу населения.
     - Создать здесь соответствующие бытовые и экономические условия,  так
Югороссия процветет исключительно за счет интеллектуального потенциала  не
хуже, чем Венеция эпохи дожей или Тайвань... Вон, посмотри, - он кивнул  в
сторону группки молодых людей в студенческих фуражках, о чем-то  оживленно
спорящих под навесом летнего кафе. - Из  них  половина  наверняка  будущие
Сикорские или Зворыкины...
     Неизвестно, из чего Новиков сделал вывод именно о  таком  направлении
дарований этих юношей, но лица у них действительно были хорошие,  открытые
и умные, а главное, даже на исходе гражданской войны они оставались именно
студентами, а не командирами карательных отрядов, сотрудниками  губернских
ЧК или секретарями уездных комитетов РКСМ. Следовательно, имели  иммунитет
к охватившей Россию заразе.
     И таких людей попадалось им достаточно много. То есть - освобождать и
строить новую Россию было с кем. Оставалась главная трудность. Для решения
ее Новикову предстояло вновь напрячь все свои способности психолога, а кое
в чем припомнить и навыки товарища Сталина, с которым  они  не  так  давно
пытались переиграть Великую Отечественную войну.
     И снова они, пять мужчин и четыре женщины (из которых две являлись  в
какой-то мере инопланетянками), оказались вброшены волей неведомых сил и с
неизвестной целью в Реальность, пока еще ничем не отличающуюся  от  тысяча
девятьсот двадцатого года по Рождеству Христову. На самом ли деле это  так
или снова их окружает вымышленная кем-то действительность, еще  предстояло
узнать.
     Удастся им воплотить в  жизнь  свой  план  или  нет  -  пока  сказать
невозможно, однако делать то, что задумали, нужно в любом случае. Они,  за
исключением Олега  Левашова,  имеющего  собственные  взгляды  на  проблемы
социализма, решили попытаться дать России еще один шанс.
     А для этого  необходимо  сделать  своим  союзником  последнего  вождя
антибольшевистской России - генерала Врангеля.
     Безусловной  удачей  было  то,  что  им  удалось   уйти   из   Замка,
операционной базы пришельцев-форзейлей, не просто так, голыми, босыми и  с
котомкой за плечами, а вместе с пароходом, трансатлантическим  лайнером  в
тридцать тысяч тонн, внешне похожим на знаменитый "Титаник". На "Валгалле"
можно было без особых лишений прожить жизнь, оказавшись  даже  в  мезозое.
Корабль  их  был  оснащен  всякими  интересными  приспособлениями,   вроде
молекулярного дубликатора  и  установки  внепространственного  совмещения.
Конечно, проще всего - удовлетвориться имеющимся и провести остаток дней в
том времени,  куда  довелось  попасть,  наслаждаясь  покоем,  комфортом  и
непредставимым для всех прочих обитателей Земли  богатством.  Но...  какой
нормальный русский интеллигент оказался  бы  в  состоянии  существовать  в
эмиграции, зная не только то, что  происходит  в  твоей  стране  в  данный
момент, и то, что произойдет с ней в ближайшие шестьдесят  лет,  а  еще  и
сознавая, что ты в силах был, но не  захотел  все  это  предотвратить.  И,
таким  образом,  все  60  или  100  миллионов  жертв  (кто  как   считает)
приходятся, прямо или косвенно, и на твой счет тоже...
     Петр Николаевич оказался похож на свои  фотографии  не  больше  и  не
меньше, чем любой сорокалетний человек. Правда, на снимках он  не  пытался
скрыть, что позирует все-таки для истории, а не для семейного альбома.
     Разговор у них получился полезный и плодотворный,  причем  Новиков  с
долей неприятного удивления  заметил,  что  привычки  и  характер  Сталина
застряли у него не только в памяти,  но  и  в  подсознании.  То  есть  он,
оставаясь  самим  собой,  вел  смысловую  часть   переговоров,   а   Иосиф
Виссарионович словно подсказывал, как, когда и о чем умолчать, а  в  какой
момент нанести резкий жалящий удар прямо в  болевой  центр  партнера.  Это
было полезно дипломатически, но не слишком совместимо с характером Андрея.
     Явившись  в  резиденцию  Главнокомандующего  под  маской   американца
Ньюмена, Новиков понимал, что делает рискованный шаг. Мистификация  такого
масштаба, раскройся она раньше времени, способна была безнадежно испортить
дело, но и другого пути  Андрей  не  видел.  Соотечественник,  даже  очень
богатый, вряд ли смог бы поставить себя так, чтобы  говорить  с  Верховным
правителем на равных, а подчас и с позиции силы.  Тут  как  минимум  нужно
быть князем императорских кровей, а такую роль перед бароном и гвардейским
генералом Новиков исполнить не брался. То ли дело  заокеанский  толстосум.
Его можно изображать хоть на  грани  пародии,  руководствуясь,  на  первый
случай, схемой милейшего графа Монте-Кристо. И  личными  воспоминаниями  о
встречах с американскими журналистами и дипломатами в  Никарагуа,  Панаме,
Гватемале.
     Первая встреча, по всем признакам, прошла удачно. Голову генералу  он
заморочил основательно,  а  любые  промахи  и  стилевые  просчеты  надежно
маскировал      "бриллиантовый      дым",       точнее       -       блеск
двадцатичетырехкилограммовых слитков южноафриканского  золота.  И  наживку
Врангель проглотил. Спать, несмотря на пожелание  гостя,  он  до  утра  не
будет. Новиков мог бы подробно воспроизвести ход его  возбужденной  мысли,
все   приходящие   в   генеральскую   голову   "за"   и   "против"   и   с
девяностопроцентной уверенностью спрогнозировать его дальнейшие  действия.
Десять процентов он относил на счет  издерганной  за  годы  войны  психики
Верховного и "неизбежных на море случайностей".
     Остаток  ночи  Андрей  провел  в  непринужденной,   но   важной   для
определения дальнейшей стратегии беседе с Берестиным и Шульгиным.
     Прочих членов их  команды  происходящее,  как  выяснилось,  волновало
мало. Что и неудивительно. Это  в  условиях  неопределенности  предстоящей
судьбы, когда они не знали, что и как с ними будет, проблемы грядущего дня
волновали каждого, а теперь все обстояло иначе.
     Наталья Андреевна с Ларисой, убедившись, что  ситуация  на  ближайшее
время определилась, полностью  погрузились  в  предвкушение  ожидающей  их
светской жизни.  Белый  Крым,  перенасыщенная  концентрация  аристократов,
включая природных Рюриковичей и  иных  весьма  знатных  особ,  перспектива
приключений в духе пресловутой  Анжелики,  а  в  случае  неудачи  нынешних
планов - возможность продолжить  подобное  существование  в  любой  другой
точке цивилизованного мира совершенно избавили их от  интереса  к  скучной
технологии жизни. Что, с одной стороны, было удивительно,  а  с  другой  -
вполне объяснимо, ибо женщины любого исторического периода,  убедившись  в
способности близких им мужчин регулярно убивать мамонтов или  обеспечивать
бесперебойную оплату счетов из модных магазинов,  более  не  считают  себя
обязанными руководить их повседневной деятельностью.
     Левашов, заявив о несогласии с  намерением  своих  друзей  поддержать
белое движение, целиком  отдался  проблемам  теоретической  хронофизики  и
текущими вопросами решил не заниматься принципиально.
     Воронцов  продолжал  исполнять  свои  капитанские  обязанности  и   в
нынешней Реальности испытывал  интерес  только  к  остаткам  Черноморского
флота, который с  удовольствием  бы  возглавил,  чтобы  не  допустить  его
бесславной гибели в Бизертской луже.
     Ирина полностью разделяла нынешнюю позицию Новикова, но считала,  что
не вправе как-то вмешиваться в  земные  дела,  если  они  ее  не  касаются
непосредственно,  а  Сильвия  загадочно  молчала,   изображая   абсолютный
нейтралитет.
     Посему вся тяжесть активной  дипломатии  и  практической  геополитики
легла на плечи Новикова,  Шульгина  и  Берестина,  которые  приняли  такой
расклад с плохо скрываемым удовлетворением. Ведь, как известно, еще Джером
Джером сформулировал, что серьезные дела  лучше  всего  вершить  втроем  -
вдвоем скучно, а четверо  и  больше  неизбежно  разбиваются  на  группы  и
партии...
     В начале двенадцатого Новиков появился во дворце.  Врангель  встретил
его у дверей, одетый во все туже неизменную черкеску, хотя, с точки зрения
психолога, ему следовало бы для такого случая надеть летний белый китель с
одним или двумя высшими орденами.
     Стол для легкого завтрака был накрыт в саду, в заплетенной виноградом
беседке. Начал генерал с того, что порадовал гостя последними  сообщениями
с фронта. Наступление развивалось успешно,  разрозненные  и  нерешительные
попытки красных войск контратаковать были отбиты почти без потерь.
     - Это отрадно, - вежливо кивнул Новиков. -  И  еще  раз  подтверждает
необходимость действовать решительно и быстро.  Обстановка  ведь  может  и
измениться. Принимая во внимание развитие событий в Польше.  Так  что  чем
раньше мы с вами придем к соглашению...
     - Надеюсь, что так и будет. Но вы пока не изложили ваших  условий,  а
без этого с чем же соглашаться?
     Сегодня  Новиков  сменил   маску,   держался   ровно,   вежливо,   но
холодновато. Меланхолически позванивал ложечкой в стакане чая  с  лимоном,
равнодушно жевал бутерброд с икрой. Отказался от вина и коньяка.
     - Вы удивитесь, Петр Николаевич, но я не потребую от вас  ничего.  Да
вы бы и сами могли догадаться - ну что вы,  в  вашем  нынешнем  положении,
могли бы предложить мне, во-первых, настолько  богатому,  чтобы  бесплатно
предоставить вам неограниченный кредит,  а  во-вторых,  являющемуся  всего
лишь частным лицом и, значит,  не  имеющему  возможности  претендовать  на
какие-то экономические и  политические  преимущества,  соразмерные  объему
моей помощи. Я же не король и не президент...  Нет,  я  не  исключаю,  что
после победы не попрошу вас о  некоем  мелком  знаке  внимания.  Например,
пожаловать мне титул князя или сдать в аренду озеро Селигер для  постройки
родового замка... - Новиков развел руками, как бы давая понять, что  слова
его следует принимать с долей юмора.
     - И только? - спросил Врангель, не приняв предложенного тона. Новиков
вздохнул. Ну что, мол, с тобой поделаешь... - Пусть  будет  по-вашему.  Не
только. В качестве  ответной  любезности  с  вашей  стороны  я  бы  просил
позволить мне и моим друзьям принять  участие  в  войне.  Налицо  генерала
отразилось недоумение: - Личное? И в  каком  же  качестве?  -  В  двояком.
Во-первых,  на  основании  джентльменского  соглашения  я  беру  на   себя
обязательство оказывать вам любую финансовую и техническую  помощь,  а  вы
признаете меня своим политическим и военным советником. Разумеется, строго
конфиденциально. О моем легальном статусе мы условимся  позже.  А  так  вы
просто будете прислушиваться к моему мнению,  а  принятые  нами  совместно
решения - оформлять в виде своих приказов. Иногда нам, наверное,  придется
спорить, и даже остро, но аргументированно. Без амбиций и взаимных обид.
     - Н-ну, допустим, - постукивая пальцами по  столу,  выдавил  из  себя
Врангель. - Дальше...
     - Во-вторых, мой друг и компаньон генерал...  назовем  его  Берестин,
получает статус главного военного советника. С правами, аналогичными  моим
в отношении стратегических  вопросов  ведения  кампании...  Генерал  шумно
вздохнул.
     - Я не нуждаюсь в военных советниках. Тем более не имею  чести  знать
названное вами лицо. В известных мне войнах такой генерал своего  имени...
не прославил.
     - Само собой. Вы только упускаете, что были  и...  малоизвестные  вам
войны. А также и то, что не всегда одни и те же люди входят в историю  под
одним и тем же именем. Но это к слову. А главное - ваши слова  звучали  бы
убедительно  в  случае,  если  бы  мы  с  вами  завтракали  сейчас  не   в
Севастополе,  а  в  Гатчине,  большевики  же  рыли  окопы  на   Пулковских
высотах... -  Знаете,  господин  Ньюмен...  -  Знаю,  все  знаю,  господин
генерал. Оставьте амбиции. Или вы хотите спасти Россию, и тогда мы  вместе
сделаем это, или вам желательно еще пару месяцев  побыть  единовластным  и
непогрешимым правителем. Хозяин - барин, как говорится. Я могу  уплыть  по
своим делам сегодня же. То, что вы уже получили, останется  вам.  На  пару
месяцев хватит, и в эмиграции первое время бедствовать не  будете.  Ну,  а
все остальное, включая золото,  валюту,  тысяч  двадцать  винтовок,  сотню
пушек, боеприпасы на  полгода  войны  и  много  других  интересных  вещей,
разумеется, уплывет со мной. Есть много мест, где на них имеется спрос...
     Андрей понимал, что негоже  так  грубо  ломать  человека,  с  которым
собираешься сотрудничать, но знал и то, что авторитарные лидеры  подобного
типа склонны поддаваться именно  бесцеремонной  и  грубой  силе.  В  этом,
кстати, отличие американской (которую  он  в  данный  момент  олицетворял)
политики от русско-советской. Американцы давали своим сателлитам все,  что
они хотели, но взамен требовали безоговорочного подчинения.  Посол  США  в
любой банановой республике вел себя, как пахан в зоне, советские же  вожди
от лидеров стран, "избравших некапиталистический путь  развития",  мечтали
добиться того, чего Остап так и не добился от Корейко. То  есть  искренней
любви. На кой хрен она им была нужна - до  сих  пор  непонятно.  А  взамен
получали... Причем во всех "братских" странах одинаково, независимо от  их
географического положения и уровня развития. Дураков не любят нигде.
     - Грузоподъемности моего  парохо