окурков. Сам же террорист забился в угол между оставшейся от прошлых времен,
ныне декоративной кафельной печью и массивным резным буфетом. Перед собой он
выставил  двух совершенно голых женщин, с явными следами насилия на  телах и
лицах.
     Одна была молодая и совсем недавно,  похоже, красивая. По крайней мере,
фигура у нее соответствовала самым строгим стандартам. Второй  было прилично
за сорок, крупные  груди давно потеряли форму, и  живот без  соответствующей
поддержки  слишком уж выдавался, но остатки былой  привлекательности она еще
сохраняла.
     По ссадинам, кровоподтекам,  засосам  на груди  и шее видно  было,  что
измывались над ними долго и изощренно.  Возможно, это  были мать и  дочка, а
может, просто случайные соседки по номеру, разбираться Сергею было некогда.
     Их платья и белье были разбросаны по всей комнате.
     Ствол  пистолета бандит  держал у виска  молодой,  сам же  прятался  за
обширным торсом и бедрами старшей.
     - Не подходи, застрелю обеих, - сам дрожащий от страха, прошипел горец,
которому  в родном ауле возраст  вряд  ли позволил  бы  заниматься подобными
играми.
     Тарханов в ответ на эту угрозу только внутренне усмехнулся. Слышали, не
раз слышали. А этот "герой" с кровоточащей пулевой ссадиной на лбу наверняка
видел такие сцены только в заграничном кино.
     -  Застрелишь, - кивнул полковник, держа  "рапиру" у бедра. -  А потом?
Тебе и так и так подыхать. А ну, брось пушку...
     -  Убью,  -  севшим  голосом  повторил  террорист. Акцент у  него  был,
пожалуй, грузинский. - Они мои  заложники. Я с ними сейчас пойду,  а ты стой
на месте...
     - Канешна, - передразнивая, ответил Тарханов. - Иди, да...
     Ствол автомата смотрел точно в лоб грузина.
     - Убери, я уйду. Там отпущу женщин...
     -  Да,  отпустите  нас,  - плаксиво-хриплым голосом повторила  старшая.
Молодая молчала, подкатывая глаза и явно готовясь упасть в обморок. По щекам
ее непрерывно текли слезы.
     -  Отпускаю, идите, - кивнул Тарханов, делая  шаг к сторону и  открывая
проход к двери.
     - Брось автомат, - наглея, потребовал боевик.
     - Уже, - ровным голосом  ответил Тарханов,  полагаясь  на свою реакцию,
выбросил руку вперед и с четырех шагов вогнал пулю точно между глаз бандита.
Кровь брызнула на женщин, а мозги - на кремовые с золотым тиснением обои.
     Молодая тут же исполнила свое намерение и  таки хлопнулась в обморок, а
старшая отскочила  в сторону  и,  нимало  не стесняясь своей наготы  (а чего
теперь уже стесняться), начала стирать кровавые сгустки со щеки и грудей.
     Тарханов испытал мгновенное  желание развернуться и выбежать из номера,
потому  что нечего ему теперь тут делать, а через минуту или через несколько
минут на звук выстрела набегут остальные-прочие в  достаточном количестве, и
придется принимать безнадежный бой в тупиковом коридоре...
     И все же...
     Тем более заметил он кое-что, что могло помочь в дальнейшем.
     Только бы времени хватило.
     - Уходите отсюда, быстро. В любой  номер, только подальше  по коридору,
вот ключи...
     Он  видел,  что старшая женщина  сохраняет  достаточное  самообладание,
чтобы понять его слова.
     - Только быстрее, бегом, бегом...
     Сам он немедленно начал затаскивать из коридора  в прихожую тела убитых
боевиков.
     Бросал, лишь бы поскорее, и в  ванную, и просто  на  пол в  комнате,  и
спешил за другими.
     На женщину пришлось прикрикнуть еще раз:
     -  Да  кончай  ты  своим  барахлом  заниматься!  Накинь,  что  под руку
попадется, и вон отсюда!
     Молодая, получив  от старшей пару хлестких  пощечин,  пришла  в  себя в
достаточной мере, чтобы подняться на ноги.
     -  Проч-чь!  - свирепо выкрикнул  Тарханов  в последний  раз, и женщины
исчезли,  похватав с полу какие-то свои тряпки. Причем старшая не  забыла  в
последний  момент приостановиться  и  забрать  из  стенного шкафа  бархатную
сумочку и какой-то баул.
     Взять  у убитых из оружия  было нечего, полковник и  так был обвешан им
сверх всякой меры. Зато их одежда ему приглянулась.
     Он  просунул  руки  в рукава  камуфляжной,  похоже,  турецкого  образца
куртки,  натянул  на уши вязаную шапку верблюжьей  шерсти, сверху обернул ее
зеленой лентой с черными арабскими закорючками.
     Пойдет.
     А главное,  подхватил  с  подоконника забытый  кем-то из  женщин пышный
каштановый парик. Он и привлек его внимание с самого начала.
     Умело поставил  поперек двери растяжку из трех  немецких гранат, причем
оставил полотнище слегка приоткрытым, да еще и вытянул наружу руку одного из
покойников, в которую вложил его же пистолет.
     А  сам  тоже метнулся  через  коридор  в  заранее  присмотренный  номер
наискось и напротив,  рядом  с очередной запасной  лестницей, скрытой вполне
неприметной дверью.
     Успел, что называется, тик в тик.
     Со  стороны площадки главного  холла  послышался  топот  многих  ног  и
бессвязные крики.
     А  Тарханов уже  боялся,  что  случайный пистолетный  выстрел  мертвого
боевика остался неуслышанным.
     Рвануло здорово!  Так здорово, что со  стены даже отдаленного метров на
двадцать  номера кусками посыпалась  штукатурка.  И звон высыпающихся стекол
тоже был хорошо слышен еще через две или три секунды после взрыва.
     И  перекрытия содрогнулись, но  выдержали. Что значит старая постройка!
Она  же, со  своими полутораметровыми  стенами, хорошо усилила  силу  взрыва
каких-то  четырехсот  граммов  тротила,  выплеснувшегося  всей своей мощью в
коридор, сметая неудачников.
     Неудачник -  это тот, кто  оказался  в неподходящее  время  в  ненужном
месте.
     В номере,  где сработала гранатная ловушка, вышибло  не  только  двери,
вылетели еще и  порядочные  куски старого,  бурого от времени  кирпича, но с
яркими  розовыми  изломами.  И  несколько  бандитов  валялись  на  полу  уже
разделанные на фрагменты.
     Воняло тротиловым дымом, пылью, кровью и кое-чем похуже.
     Однако  живых  осталось еще человека четыре,  прилично  контуженных, но
живых,  ползающих  от  стены  к   стене,  подобно  сглотнувшим  добрую  дозу
китайского порошка тараканам.
     Тарханов  добавил  поперек  затянутого  сизым  вонючим  дымом  коридора
(поганая все-таки у немцев взрывчатка), из пулемета.
     Вот теперь - все! Мизерекордиа*, если угодно.
     *  Милосердие (лат.) - название  кинжала,  которым добивали поверженных
рыцарей.
     Еще  не успели гильзы осыпаться  на ковровую  дорожку,  а полковник уже
стремительно рванул вниз по узкой запасной лестнице до самого первого этажа.
     Шум теперь будет там, а здесь есть возможность перевести дух.
     И, заскочив  в  женский  (который  оказался поближе)  туалет,  Тарханов
принялся пристраивать к подбородку предусмотрительно прихваченный парик.
     Борода, конечно, вышла так себе, но если издали, в полумраке коридоров,
то  сойдет.  Вообще  сам себе  он в  зеркале  понравился.  Абсолютный шахид,
обвешанный оружием,  как и следует, а  уж если учесть, что  десяток арабских
фраз  и  слов  он  еще  помнит,  так и  совсем  хорошо.  Пригодится  усилить
беспорядок  и  панику.  А паника будет  классная,  в  этом  уж  Тарханов  не
сомневался.
     Сергей,  закрыв  дверь  на внутреннюю  защелку,  испытывая великолепное
чувство временной безопасности, сел на крышку унитаза и закурил.
     Вот бы сюда тех самых литературных критиков.
     Как, господа, дальше поступать-то будем?
     Признаемся, что  стрелять не  умеем,  и уметь  приличному человеку  это
неприлично,  и что  грешно  так вот  убивать  честных  бандитов,  отнюдь  не
рассчитывавших на подлое сопротивление злобного гяура?
     Тарханов вздохнул.
     В дикой стране жить приходится все-таки.
     И   он   окончательно  понял,  что  согласится  на   любые  предложения
наперсников  Великого  князя.  Даже  те,  которые  казались  ему  слишком уж
радикальными в рассуждении восьмидесятилетней демократии.
     Что бы там ни было впредь, хуже, чем есть, не будет.
     А в ближайшие десять минут он устроит борцам за свободу такое...
     Главное - взять хотя бы двух-трех толковых "языков", которые расскажут,
что почем. Но как?
     Убивать, кого придется, легко, а вот найти,  захватить, оставив в живых
именно тех, кто хоть что-то толковое знает, - как?
     Тарханов докурил папиросу "до фабрики" и тут же запалил вторую.
     В самое время, хотя и неожиданно, загудела в кармане рация.
     Он и забыл уже о ней. И о том,  что просил в своей списке связаться  по
указанной частоте.
     - Слушаю...
     -  Назовите  позывной,  -  спросил  искаженный помехами,  но  все равно
привыкший задавать вопросы голос.
     - Горный егерь.
     - Ты что, правда Неверов? - в голосе звучало изумление.
     - А ты?
     - Капитан Кабанец. Сейчас - командир учебно-тренировочной базы училища.
Мне кажется, я тебя помню.
     А вот Тарханов - нет. Так и сказал.
     -  Я  двумя курсами  младше учился. Вы в  девяносто четвертом  командой
взяли первый приз на окружных по пятиборью. Нет?
     Было  такое. Причем  в команде  выступали  одновременно  и Тарханов,  и
Неверов. Так что, если придется встретиться, инкогнито,  возможно, сохранить
удастся.
     А хрена ли сейчас в том инкогните?
     Но капитан, летящий где-то там над ставропольскими степями в вертолете,
желал  еще  каких-то  подтверждений.  Вполне  естественное  чувство.  И  так
ситуация шоковая.
     - А все же, чем еще подтвердишь, что это ты?
     - Чтоб поверил, что я тот самый, - скажу. "Половая машина". Достаточно?
     Собеседник  хмыкнул. Действительно,  тут любой вражеский агент отдыхать
может. Начальник  курса у них был полковник Пола, имевший редкостный по  тем
временам лимузин  "Влтава". Вот его и называли юнкера тем самым экзотическим
именем.
     - Годится. Так я слышал, ты погиб вроде бы.
     - Пропал без вести, а это разные вещи. Но хватит воспоминаний. Ты где?
     - Получили твое сообщение,  сейчас на подлете. Три вертолета, две роты.
Идем над Александровкой. Что у вас с обстановкой?
     Александровка - длиннейшее село в мире, расположено между Ставрополем и
Кавказскими Минеральными Водами.  Протяженность по оси с севера  на юг более
тридцати километров, от Пятигорска по прямой - километров семьдесят, как раз
на пределе работы рации Тарханова.
     Значит, над городом ребята будут минут через двадцать пять.
     -  Обстановка хреновая. Город захвачен примерно тремя  сотнями боевиков
закордонной  ориентации!  Какой?  Да  ты  что,  дурной?  Шведско-исландской,
разумеется! Не понял, потом сам увидишь.  Блокированы въезды в город, центр,
расположение  властей  и полиции. В качестве заложников захвачен гостиничный
комплекс "Бристоль". В нем около пятисот постояльцев, полсотни террористов и
я. В настоящее время веду бой. Штук двадцать уже шлепнул. Остальные  пока не
поняли, что почем...
     -  Ну-у,  бой...  -  Даже сквозь  треск помех  стало  слышно  удивление
подполковника. - По твоему голосу не скажешь. И стрельбы не слышно.
     -  У меня оперативная пауза, -  то  ли в  шутку, то ли  всерьез сообщил
Тарханов. - Я тебя о чем попрошу: сразу заходи на город из-за Машука слева и
выбрасывай десант у  Павловского  источника.  Это примерно  в полуверсте  от
задов отеля. Пусть наступают  вниз до  гостиницы  переулками  и  берут ее  в
глухое кольцо.  А  вертолетами  пройдись на  бреющем прямо вдоль  Курортного
проспекта и хорошенько врежь по всему, что напрасно шевелится.
     Тарханов знал, что  однокашник безусловно знает топографию Пятигорска и
достаточно  квалифицирован,  чтобы  не ошибиться  в  целях.  Если  увидит  с
двадцатиметровой высоты  боевиков, обстреливающих полицейское управление, то
уж не промахнется.
     - Договорились, полковник.
     У Тарханова  камень упал с души.  Подмога близка, и с этим ощущением он
сумеет за двадцать минут навести  среди бандитов настоящий шорох. По крайней
мере, теперь боеприпасы можно не жалеть.
     А  сколько их,  кстати? Полтора  пулеметных  барабана,  два  магазина к
автомату, ну и пистолет на крайний случай. Еще гранаты.
     Хватит, поскольку в трофейном оружии его никто не ограничивает.
     Зато теперь можно рассчитывать действие по времени.
     Пулемет на ремне через левое плечо, автомат на правом.
     И вдруг Сергей замялся.
     Где-то по краю сознания  скользнуло  -  а стоит ли? Он свое дело сделал
там,  в Ливанских горах, и здесь тоже  сделал то, что далеко  не всякому под
силу. Убил немало бандитов, вызвал подмогу. Вот она уже летит. И прилетит, и
сделает что положено. А он их поддержит огнем, когда придет время.
     Сейчас же  можно и подождать немного. Жизнь - это такая приятная штука.
Что ни говори, ее всегда  жалко. Всякую. У него же  она  на удивление  ладно
складывается. Вот и Татьяну встретил неожиданно.
     Но ведь долг - выше? И честь - выше?
     И  твою работу  за тебя никто не  сделает. Потому  что  на это дело  ты
присягу  принимал,  и ты  уже  внутри  здания,  а  те юнкера, что будут  его
штурмовать, - подойдут снаружи. Не слишком понимая,  что это такое - идти на
штурм дома с метровыми стенами, обороняемого многочисленным гарнизоном.
     Значит - вперед!
     Аппендикс   нижнего  коридора,   ведущий   от  ненужных,  а  потому   и
неинтересных бандитам прачечной и бельевого склада к центральному холлу, был
пуст, а  вот  там, и над головой, на  гулких чугунных лестничных  площадках,
раздавался топот ног, бессвязные крики, заполошные выстрелы в никуда.
     Пусть  постреляют. А когда надоест и поймут, что стрелять-то не в кого,
в лучшем случае - друг в друга...
     Дождавшись  паузы,  еще  по  одной  заранее   присмотренной  внутренней
лестнице Тарханов взбежал на третий этаж.
     Широкая галерея,  с колоннами снизу  доверху,  с  трех сторон  окружала
провал центрального вестибюля.
     И  видно все вниз и по сторонам было  отлично.  За коня какой-то Ричард
или Генрих предлагал полцарства. А за такую позицию?
     Несмотря на  суматоху и панику, охватывающие "Бристоль", кое-кто  здесь
сохранял выдержку и боевую дисциплину.
     Пулемет  на  треноге  выдвинут  в тамбур,  чтобы  держать под  прицелом
площадку  перед  гостиницей  и аллеи  Цветника.  Еще  три огневые  точки  на
подоконниках  витражных  венецианских  окон,  обращенных  вверх  и  вниз  по
Курортному  проспекту,  а  также и  внутрь здания,  чтобы простреливать  всю
окружающую  холл  на  уровне  второго  этажа  галерею.  И расчеты  на месте,
бдительно контролируют отведенные им секторы.
     Зато  все остальные  вели  себя удивительно  непрофессионально. Человек
десять  бандитов  ошарашенно  озирались  по  сторонам,  бессмысленно  дергая
затворы,  какой-то   курбаши,  обосновавшийся   за  стойкой  портье,  кричал
вперемешку  по-русски и  на  экзотических  языках,  указывая руками  сразу в
несколько сторон, и вообще картинка напоминала пожар в борделе.
     Да и то,  расчет у них был на какое-то другое развитие  событий. А  тут
вдруг бой  начался  внутри гостиницы,  причем в самых вроде бы  неугрожаемых
местах.
     У Сергея  оставалось целых семь боевых гранат и  еще две  шумосветовые.
Вот все он и бросил вниз с секундными интервалами, стараясь, чтобы легли они
как можно более широким веером.
     Не  ударил еще первый разрыв, а он  уже  летел вниз,  почти  не касаясь
подошвами ступенек.
     Упершись плечом в литой чугунный столб арочного подпора, прикрывший его
от  разлета последних осколков, Тарханов едва  дождался,  пока  осядет  дым,
известковая и кирпичная пыль, вскинул ствол пулемета и выжал спуск.
     Черт с ним, со стволом, пусть плавится. Тут главное - погасить тех, кто
еще сохранил способность шевелиться и сопротивляться.
     Слева направо Тарханов вел стволом строго по периметру холла.
     Силы  в  руке едва хватало,  чтобы  удерживать его на нужном уровне, не
допускать увода вверх.
     Гильзы звонко разлетались по мраморному  полу, пули с чмоканьем входили
в человеческие тела,  а которые  пролетали мимо, крушили  мозаичные стеновые
панели, уцелевшую с позапрошлого века голубую и золотистую кафельную плитку.
     Пулемет последний  раз лязгнул  затвором и смолк. Как раз  тогда, когда
закончил свое дугообразно-плавное движение.  То есть кончилась лента. Менять
барабан было некогда.
     Крики, которые Сергей не слышал из-за грохота пулемета и  давнего звона
в  ушах, вдруг стали различаться. И крики  эти были отнюдь не торжествующие,
не боевые. Недавние герои верещали от боли и страха смерти, звали на помощь,
кто-то, может  быть,  пытался собрать  возле  себя  еще способных сражаться.
Тарханов не вслушивался.
     Он  пробирался через лужи  крови и  растерзанные тела  туда, где  видел
сквозь  мглу  вроде  бы исправный станковый  пулемет,  сторожко  водя вокруг
"рапирой".
     Постепенно становилось тише. Просто все меньше и меньше оставалось тех,
кто еще был в состоянии кричать.
     Да, "гочкис",  развернутый из тамбура внутрь зала, был  в  порядке.  Из
приемника свешивалась довольно длинная лента, полная патронов. Рядом еще две
зеленые коробки.
     И успел припасть к его прикладу в самое время.
     Теперь  пришлось  пройтись  огневым шквалом  по  галерее  и  выходам из
коридоров.
     И эта лента кончилась слишком уж  быстро, но зато и желающих проверить,
есть  ли еще  патроны у  неизвестно откуда  взявшегося шайтана  или внезапно
сошедшего с ума боевого товарища, поблизости не осталось.
     Уж больно все хорошо  идет, мельком подумал Тарханов, не  должно бы так
везти второй раз подряд.
     Сейчас бы  не  искушать судьбу, забиться в тихий уголок  и предоставить
остальное бравым ставропольским егерям.
     Или  хотя  бы глотнуть сотню граммов коньяку,  чтобы разбавить  избыток
адреналина в крови.
     Нет уж, ваше высокоблагородие, раз взялся, так взялся.
     Пора бы уже и подлететь ребятам... Однако.
     Он взглянул  на часы.  Черт возьми,  всего восемнадцать  минут  прошло.
Значит, минимум еще десять придется держаться.
     А слева распахнутые стеклянные  двери перехода в новый корпус. И оттуда
в  любую  секунду может  набежать еще неизвестно сколько чурок, простите  за
выражение.
     Тарханов вдруг ощутил смертельную усталость. Он заметил  это  по  тому,
что  с  трудом  сумел перетащить всего лишь тридцатикилограммовый пулемет от
центральных дверей в нишу  между  шахтой лифта и  глухой  стеной.  Вставил в
приемник новую, полную ленту.
     И сел на пол, вытирая пот со лба.
     Да,  плохи  дела.  Он  ведь не  спит уже  вторые сутки,  питается почти
исключительно  коньяком и  папиросами,  и  убивает,  убивает,  убивает...  А
врагов... их становится меньше или они делятся, как амебы?
     Однако даже и в этом состоянии нужно жить и исполнять свои обязанности.
     Чужой,  резко пахнувший  духами парик  не  давал  ему  дышать, кожа  на
подбородке зудела,  длинные волосы щекотали нос. Он отшвырнул его в сторону,
а заодно и арабскую шапку. Теперь маскироваться уже и незачем.
     И  Тарханов  снова  успел  привалиться  к  плечевому упору  "гочкиса" и
какое-то время поливать огнем мелькающие вдали тени.
     А потом словно бы  потерял контроль над  ситуацией.  По  крайней  мере,
пришлось  сделать усилие, чтобы не перепутать ребят в знакомых ярко- зеленых
кителях  с  погонами,   обшитыми   широким  золотым  басоном  с   надоевшими
камуфляжами врагов.
     И  каким  чудом двадцатилетние парни, вломившиеся с улицы сразу во  все
двери  и  окна  первого этажа, удержали пальцы на спусках автоматов при виде
всклокоченного, с  грязным пятнистым лицом человека, остервенело палящего из
пулемета, он тоже не сообразил. Значит, неплохо их все-таки учили.
     -  Полковник,  это вы полковник Неверов? - тряс  его за  плечо какой-то
поручик.
     Сергей взял себя в  руки. Мало ли, что воюет  уже черт знает сколько со
вчерашнего вечера  и почти потерял  самоконтроль.  Перед  младшими  по  чину
расслабляться нельзя.
     - Разумеется. Представьтесь, пожалуйс