Опережая собственный визг, парень пролетел сквозь колючий кустарник,
оставляя на нем клочья одежды и данной от природы кожи.
    - Вот так вот, фраера, другой раз соображайте, на кого хвост поднимать... -
Шульгин спрятал трофеи в карман, с сожалением притоптал ногой оброненную в пылу
схватки сигарку и, насвистывая, зашагал дальше.
    Отойдя на приличное расстояние, услышал надрывный, без всяких уже признаков
интеллигентности крик:
    - Сволочь! Старый каторжник! Подожди, мы тебя еще встретим...
    Можно было бы, конечно, вернуться, для достойного завершения урока, но
как-то вдруг расхотелось. Неинтересно. Если б они хоть драться умели...

    ...Шульгин возвратился на дачу в пролетке извозчика и был более чем обрадован,
что Славский встретил его у ворот.
    - Сэр Ричард, на самом деле, нельзя же так! Ну поспорили, не сошлись во
мнениях, бывает, но так исчезать... Это же не Лондон, не Париж, здесь хорошо
одетый человек может никогда не вернуться домой просто оттого, что кое-кому
понравилось его пальто...
    - Оставьте, господин Славский. С меня пальто не снимут. Даже и пытаться не
станут. В этом я уверен. И ваша Одесса против Тимбукту или Рабаула так, тьфу... -
Шульгин плюнул вполне натурально. - Я собираюсь сейчас же дать команду моему
слуге собираться в дорогу. Профессор еще не приехал?
    - Как раз и приехал. Осматривает больного. Ну не сердитесь, прошу вас.
Давайте дождемся его приговора, а потом уже... Ну, давайте я извинюсь, если для
вас это важно...
    Шульгин, не отвечая, проследовал во флигель. Там, в прихожей, профессор
Гронфайн, представительный пятидесятилетний мужчина с полуседой бородой и в
золотом пенсне, как раз подбрасывал клапан старомодного рукомойника Длинными
холеными пальцами.
    Один из сотрудников Славского почтительно держал на вытянутых руках махровое
полотенце.
    - Здравствуйте, коллега, - сказал Шульгин по-немецки, предполагая, что
профессор с такой фамилией или учился в Гейдельберге, или знает идиш.
    Профессор учтиво наклонил голову. - Это вы оперировали пациента? Весьма
грамотно, весьма. Вы практикуете? А где учились? Позвольте представиться - Борис
Давыдович.
    - Ричард Вильямович, если угодно. Учился на медицинском факультете в
королевском университете Сиднея, это в Австралии, практиковал только
эпизодически, в полевых условиях. - Не давая профессору опомниться и
рассчитывая, что его слышит через не до конца закрытую дверь и фон Мюкке, и
Славский, спросил: - Как ваше мнение? Пациент имеет шансы?
    Профессор понял, о чем говорит Шульгин. Не о жизни шла речь.
    - Сожалею, коллега, очень сожалею. Спинальные больные с такими поражениями
имеют очень мало шансов. Год, два еще можно поддерживать удовлетворительное
состояние, но позже... Пролежни, трофические язвы и так далее, и так далее, вплоть
до неизбежного исхода...
    - Благодарю вас, профессор. Но я, бывая в разных экзотических странах, в
Индии в том числе, имел возможность убедиться, что тамошние врачи,
придерживающиеся иных, нежели европейские, взглядов на природу болезней и
способы их лечения, успешно исцеляли и такие, как у нашего пациента, и даже
более тяжелые увечья...
    - Не знаю, не знаю. - Гронфайн презрительно скривил лицо. - Легендам не
верю, хотя слышал подобные россказни неоднократно. В том числе про филиппинских
лекарей, делающих полостные операции без скальпеля и пролития крови. Практика -
критерий истины, - он назидательно поднял палец. - Если бы туземная медицина
была эффективнее европейской, тамошние раджи и шейхи отнюдь не обращались бы к
нам. А я лично имел честь и удовольствие излечить эмира Бухарского от
перемежающейся хромоты. За что удостоен бриллиантового перстня. Так-то, коллега...
    Профессор покровительственно улыбнулся и, отставив назад руки, позволил
охраннику надеть на себя длинное демисезонное пальто с каракулевым воротником.
Возникла сценическая пауза.
    - Господин Славский... - Шульгин приподнял бровь и сделал известное движение
пальцами.
    - Все готово.
    Славский вручил Гронфайну конверт с гонораром, который тот, не открывая,
сунул в карман, раскланялся и неторопливо проследовал к наемному, а то и
собственному автомобилю редкостной марки "Делоне Бельвилль". Благородного
мышиного цвета, с цилиндрическим капотом и медной решеткой радиатора.
    - Ну-с, достопочтенный сэр, что скажете? - Славский выглядел по-настоящему
расстроенным. Да и не удивительно. Очевидно, приговор профессора ломал все его
планы, а может быть, грозил и существенными личными неприятностями.
    Шульгин выразительно посмотрел на дверь комнаты, где лежал фон Мюкке. И тут
же из-за нее раздался голос капитана.
    - Входите, господа, чего уж теперь секретничать.
    Немец явно слышал разговор Шульгина с профессором, но воспринял страшный
приговор мужественно. Лицо его было сосредоточенно, но спокойно. Только руки
слегка вздрагивали, когда он поднес спичку к кончику сигары.
    - Судьба, очевидно, - сказал он. - А возможно, расплата за многолетнее
везенье. Я вполне мог погибнуть еще семь лет назад и много раз впоследствии.
Конечно, заканчивать дни парализованной развалиной... не совсем приятно. Я
предпочел бы умереть на мостике "Эмдена"... - Заметил сделанный за спиной Шульгина
предостерегающий жест Славского и махнул рукой. - А, бросьте. Мне теперь
наплевать на ваши тайны. Единственно, о чем прошу, - помогите добраться домой. В
своем тихом Аренсбурге я, возможно, еще успею написать мемуары и несколько
статей об истории германского рейдерства.
    - Разумеется, капитан. Я обязательно отвезу вас на родину, - заверил его
Шульгин, - но не следует столь безоговорочно верить моему русскому коллеге. Я
тоже имею некоторый опыт и совсем не уверен, что все обстоит так трагически. Не
следует терять надежды...
    - Вы что-то там говорили про индийских врачей. Это серьезно?
    - Более чем. Господин Славский, я думаю, у вас наверняка есть неотложные
дела. А если нет - не затруднит ли вас просьба выяснить, когда отправляются
поезда в сторону Европы и сколько будут стоить два билета в первом классе и
платформа для автомобиля?
    Славский понял намек и с оскорбленным видом направился к выходу. Уже на
пороге он остановился.
    - Кстати, сэр Ричард, а зачем ваш слуга покинул наш приют? Мне сообщили, что
он перебрался с автомобилем на пятую отсюда дачу, совсем разрушенную. Как это
понимать?
    - Все очень просто. Мой слуга очень старательный человек и, пользуясь
свободным временем, решил сделать машине тщательную профилактику. Перебрать
ходовую часть, повозиться с мотором. А на той даче обнаружился подходящий сарай
с верстаком, тисками, кузнечным горном и даже смотровой ямой. Автовладелец,
наверное, жил. Вот там он и работает. Кроме того... - Шульгин изобразил
озабоченность. - Вы совершенно уверены, что профессор Гронфайн не сообщит о
своем визите в полицию? Мне бы не хотелось оказаться в участке и давать
объяснения...
    - В полицию? Зачем? - Славский искренне удивился.
    - Ну, я не знаю, как тут у вас, но в цивилизованных странах врач обязан
сообщать в полицию, если ему пришлось оказывать помощь пациенту с огнестрельными
или ножевыми ранами неясного происхождения.
    - А, пустяки. Я заплатил ему очень хорошо, да и за годы Гражданской войны
врачам столько раз приходилось оказывать помощь не больным, а именно раненым,
что упомянутое вами правило в этой стране просто не имеет смысла... Не Англия
здесь, слава богу.
    - Смотрите, вам виднее...

    ...Когда Славский наконец ушел, Шульгин позволил себе расслабиться, устроился
в кресле, вытянув ноги, налил себе и капитану виски из фляжки, тоже закурил.
    - Не доверяю я отчего-то этому русскому, - доверительно обратился он к фон
Мюкке. - Не нравятся мне люди такого типа. Вы его хорошо знаете?
    - Совсем не знаю. Его мне представили в Берлине, сказали, что этот господин
будет обеспечивать мою безопасность и служить, как бы это выразиться, связующим
звеном между мной и моими работодателями. Обеспечил, называется... Ну да ладно. -
Видно было, что капитан сейчас ни думать, ни говорить о чем-то, кроме своего
состояния, не может. - а есть какая-то возможность рассчитывать на помощь в духе
той, индийской? Как вы понимаете, чтобы выздороветь, я готов потратить все свое
состояние. Весьма скромное, впрочем. Кроме офицерской пенсии я располагаю
примерно десятью тысячами марок. Правда, золотых, инфляции не подверженных.
Может быть, нам сразу лучше отправиться не в Германию, а куда там - в Бомбей, в
Калькутту?
    - Вот это пусть вас совершенно не беспокоит. Если вам суждено поправиться,
это будет зависеть совсем не от денег. Скажу вам больше - я намеренно хотел
довести до вашего сведения приговор из уст признанного специалиста, чтобы...
    - Чтобы что? - перебил его немец, склонный, как и всякий человек в его
положении, поверить в любое чудо.
    - Чтобы в очередной раз посрамить чересчур самодовольную "официальную
науку".
    И Сашка пустился в пространные рассуждения об оккультизме, эзотерическом
знании, власти духа над материей, тайнах йогов, умеющих сутками медитировать
голыми на морозе и пронзительном ветре Гималаев, о старцах, замурованных в
каменных мешках, где они в течение года без воды и пищи, исключительно усилием
воли полностью омолаживают свой организм и выходят из заточения двадцатилетними
на вид юношами.
    - И вот сейчас я хочу провести над вами эксперимент, дорогой Гельмут.
Скажите, вы чувствуете что-нибудь? - Он резко провел по ноге капитана, от колена
вниз, кончиком карманного ножа. На бледной коже появилась длинная царапина с
капельками крови.
    - Совершенно ничего.
    - Хотя бы пальцами пошевелить можете?
    - Конечно, нет. Профессор полчаса со мной занимался, пытаясь обнаружить хоть
какие-то признаки чувствительности. Безуспешно.
    - Я так и думал. А сейчас я попробую воздействовать на вас одним мистическим
амулетом. Говорят, что это - священный браслет царя Ашоки. Закройте глаза и
постарайтесь как можно более ярко представить один из моментов вашей жизни, не
важно какой, лишь бы вы его лучше помнили. Тот, когда вам пришлось идти или
бежать босиком по траве, по горячему песку... Только очень старайтесь, возможно,
от этого зависит ваше будущее.
    Шульгин надел на руку фон Мюкке браслет и включил секундомер. За последний
год он научился виртуозно обращаться с инопланетным устройством, дозируя его
действие в нужных пределах.
    Сейчас ему требовалось в очередной раз запустить процесс регенерации
нейронов и прервать его в точно рассчитанный момент.
    Так он сможет внушить немцу не только надежду на выздоровление, но и
уверенность, что только он, Ричард Мэллони, держит в руках жизнь и судьбу
капитана.
    По лицу фон Мюкке, со стиснутыми челюстями и плотно смеженными веками, было
видно, как старательно и с какими усилиями он выполняет рекомендацию своего
целителя.
    - Достаточно, - сказал наконец Шульгин и расстегнул браслет.
    - Мне кажется, я сделал все, что мог. Вспомнил 1901 год, Шварцвальд,
последнее лето перед морским училищем. И что же дальше?
    Шульгин вновь взял нож и вонзил острие в икроножную мышцу. Капитан
вскрикнул. Отдернуть ногу у него не получилось, но она заметно вздрогнула.
    - Чудо! Это чудо, Ричард! Боль была совершенно натуральная. А ведь только
что... Так я вправду могу поправиться? Если да, я не знаю...
    Фон Мюкке задохнулся от избытка чувств.
    - Надеюсь, что все будет хорошо. Не сразу, конечно, но мои надежды стали
определеннее. Это был самый ответственный момент. Если бы не удалось, то все...
Благодарите царя Ашоку.
    - Да я теперь готов уверовать во что угодно. Стану, если нужно, правоверным
индуистом...
    - Выпейте лучше еще пару глотков этого выдержанного виски и усните. Вы
потратили очень много сил, нужно их восстановить. А вечером я дам вам еще одно
лекарство. Не менее чудодейственное.

                                 ГЛАВА 11

    К концу этого сумрачного и холодного, унылого дня, готового уже перейти в
ранние сумерки, выставленное Славским по все правилам боевое охранение на
чердаке главного корпуса дачи заметило три движущихся по приморскому шоссе со
стороны города автомобиля.
    Разболтанный, сильно дымящий грузовой "Ганомаг", брошенный, похоже, за
ненадобностью еще немцами в 1918 году, и легковые открытые "Рено". В бинокль
было видно, что они заполнены вооруженными людьми с различимыми на плечах
шинелей погонами.
    Часовой поднял тревогу.
    Конечно, можно было с большой долей вероятности предположить, что это
следует по назначению всего лишь очередная смена караула на дальнобойные
береговые батареи Люстдорфа, но сторож дачи, человек бывалый, забеспокоился не
на шутку.
    - На батареях - моряки, они в черном ходят, а это - армейцы. Не по вашу ли
душу? Давайте-ка, господа хорошие, сюда ходите, а я сам гостей встречу, если
что. - Сторож торопливо отпер дощатую дверь в углу коридорчика, указал рукой: -
Там в углу лючина подвала, а за бочками - лаз в катакомбы. Прячьтесь и ждите.
Если обойдется - я позову. Если нет - сидите, пока не уедут. Только далеко,
упаси вас бог, не ходите...
    За оставшиеся две-три минуты Славский успел отдать команду своим людям по
возможности свести дело миром, выдавая себя за беженцев, прибившихся на
пустующую дачу пересидеть осень-зиму.
    Шульгин же в это время стремительно натянул на фон Мюкке штаны, свитер и
куртку, пару одеял и две свои походные сумки сунул в руки Славского и велел ему
бежать в указанное место.
    Немца он понес на руках уже тогда, когда с улицы громкий жестяной голос в
мегафон предлагал всем скрывающимся на даче приготовиться к проверке документов,
выходить к воротам по одному, имея при себе оные, а оружие заранее сложить на
веранде.
    В случае малейшего сопротивления комендантская служба одесского гарнизона
стреляет без дополнительного предупреждения.
    Протолкнув капитана в начало тесного, едва полтора на метр, лаза в углу
подвала, Шульгин метнулся обратно. На такую удачу он даже не рассчитывал.
    Пока он добрался до прихожей, у ворот громыхнул первый выстрел.
    У помощников Славского нервы не выдержали, или контрразведчики первые пошли
на обострение, разбираться было некогда.
    Выстрелы гремели уже не переставая. Под кроватью у Шульгина была спрятана
еще одна сумка, с "большим комплектом выживания". Под матрасом - автомат.
    Он дернул последовавшего за ним Славского, пытающегося что-то рассмотреть в
приоткрытую дверь, за рукав.
    - Бежим, спасаться надо, иначе всем конец!
    Славский было попробовал упереться, не совсем понимая, что лучше -
последовать ли паническому призыву британца или поддержать своих людей.
    А с улицы надрывался мегафон:
    - Я - начальник центральной полицейской части! Немедленно прекратить
стрельбу, иначе отдам приказ на полное уничтожение! Со мной целый взвод. Все
бандиты будут убиты на месте. Бросайте оружие и сдавайтесь. Три минуты на
размышление!
    - Вы идиот, Славский? Черт с вашими людьми! Этих трех минут нам и хватит,
бежим!
    При должном напоре и хорошо аффектированной энергетике панические настроения
можно передать почти каждому.
    Славский тоже поддался. Накинул железный крюк на петлю входной двери и
устремился за Шульгиным.
    Потом они торопливо завалили ящиками и пустыми бочками изнутри дверь чулана.
    Вспомнив какой-то приключенческий фильм с подобной коллизией, Сашка
пропустил в люк погреба Славского, нагреб на крышку всякого подручного мусора и,
придерживая ее одной рукой, протиснулся в оставленную щель. Так, чтобы при
беглом осмотре в темноте или при свете ручных фонарей показалось, что никакого
люка вообще нет или, в крайнем случае, он давно не открывался.
    А окно из второй комнаты флигеля в сад он распахнул еще раньше. То есть
вломившиеся в домик контрразведчики скорее всего решат, что запершиеся изнутри
люди успели бежать именно этим путем и давно уже пробираются под обрывом вдоль
пляжа или просто уплыли на лодке.
    Тут Шульгин даже слегка заигрался в стремлении к абсолютной убедительности и
правдоподобности.
    Его ведь на самом деле совсем не интересовало, что подумают посланные
полковником Максиным опера.
    Но так он привык - если делать дело - чтобы комар носа не подточил.
    Больше всего его раздражали приблизительные, надуманные сюжеты американских,
да и многих отечественных боевиков, где непрерывно хочется плеваться от
непрофессиональных, а то и просто глупых действий персонажей.
    - Бегом, бегом, быстрее, - торопил он Славского, - надо отойти в глубь
пещеры хоть метров на сто, тогда нас найдут не сразу или вообще не найдут.
    Неизвестно, бывал ли Славский вообще в одесских катакомбах, или слышал о них
что-нибудь.
    Пожалуй, если да, Шульгину не удалась бы его провокация.
    Предоставив ротмистру нести непослушное, полупарализованное тело немца, сам
он спешил впереди, с двумя тяжеленными сумками, словно набитыми двухпудовыми
гирями, через плечо, болтающимся на ремне автоматом и сильным электрофонарем в
вытянутой руке.
    Штрек был достаточно высоким и вел в глубь каменного массива с небольшим
наклоном, идти было нетрудно, несмотря на груз, метров двести они отмахали за
четыре-пять минут. И ни выстрелов за спиной, ни топота и криков преследователей
пока не услышали.
    Только когда каменный потолок начал ощутимо снижаться и сначала пришлось
просто головы втягивать в плечи, а потом уже и сильно пригибаться, Шульгин
остановился.
    Ушли они достаточно далеко. Тем более что как раз здесь находилась приличных
размеров квадратная камера, из которой подземные ходы шли сразу в трех
направлениях.
    - Уф-ф! - сказал Шульгин, садясь. - Кажется, здесь нас уже точно не найдут.
А в крайнем случае - позиция отличная. Можно и бой принять - без света противник
не сунется, а на огонек я берусь снять первой же пулей любого, кто появится вон
из-за того поворота...
    Осмотрелся вокруг, поковырял ногтем рыхлый ноздреватый камень.
    - Ну и подземелья. Я такие видел только внутри египетских пирамид и в храмах
Элоры. Это в Индии, недалеко от Аурангабада, - счел нужным пояснить он. - А как
вы себя чувствуете, друг мой? - спохватился он, обращаясь к фон Мюкке. - Вас не
слишком растрясло?
    - На удивление прилично, - ответил немец. - Вы бы лучше спросили, как себя
чувствует господин Славский, который пронес мои восемьдесят килограммов
наверное, целую милю...
    - Нормально чувствую, - Славский никак не мог отдышаться, но держал фасон.
    Минут десять они, каждый по-своему, приходили в себя, потом Шульгин налил
всем виски в пятидесятиграммовую крышечку от фляжки.
    Выпили, окончательно успокоились, закурили.
    Воздух в штреке был достаточно свежий, хотя и сыроватый, прохладный, едва ли
больше, чем градусов десять по Цельсию.
    На полу лежал густой слой каменной пыли, но главное здесь было - тишина.
    Тишина стояла вокруг совершенно нечеловеческая. Стоило замолчать, и она
буквально обрушивалась не только на уши, на все органы чувств сразу, хотя в
принципе такого не могло быть.
    Однажды Сашка уже посещал катакомбы, правда, расположенные с другой стороны
города, у села Нерубаевского, где был устроен мемориальный музей защитников
Одессы И, конечно, читал одноименный роман Катаева, когда он еще назывался, в
первом издании, "За власть Советов".
    Поэтому и радовался сейчас. Теперь партнеры были полностью в его власти, он
знал прикуп и имел вдобавок четырех тузов в рукаве.
    - Посидим, я думаю, здесь до утра, а потом кто-то из нас двоих сходит на
разведку, - беспечно сказал Шульгин. - Если наверху все будет спокойно - в
машину и немедленно к румынской границе. Без дорог, напрямик. Хватит с меня
российской экзотики.
    - Надеетесь, машина уцелеет? - внешне небрежно поинтересовался Славский. -
Ваш слуга не вмешается в драку?
    - Сам? Ни за что. Он парень дисциплинированный и осторожный. Без моей
команды будет сидеть как мышь. И день, и два,