. И, кстати, вот  вам  парадоксик,
попробуйте ответить: кто бога заставляет  быть  нравственным?  Над  ним-то
никого, и все равно он всеблаг, а не наоборот. И  раз  я  -  по  образу  и
подобию, то точно  так  же  могу  опираться  на  собственный  нравственный
императив, а не на заемный...
     Монах слушал мою тираду молча,  очевидно,  собираясь  разгромить  все
содержащиеся в ней несообразности разом.
     Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько,  что  рядом  идти
стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и  быстрым
шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки,  наверное,  так
он ходил в свое время в заирских или парагвайских джунглях. У  меня  таких
навыков  не  было,  мокрая  трава  скользила,   я   приотстал   шагов   на
восемь-десять.
     Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
     Горло вдруг стянуло тугой петлей. Я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть.
     Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья.
     Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.
     Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом  и  тащит  в
лес.
     Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить  нападающего  через
себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли, и рывка не получается.
     А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь
на мокрую траву.
     В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
     Справа от меня на земле копошится  нечто,  напоминающее  человеческую
фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец  Григорий.  Черный
подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось
от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида.  Но  разогнуться  до
конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый, с хряском удар  -  и
человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок -  и
снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
     Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять  участие  в  битве,
как все завершилось и без меня.
     Наш противник, поверженный, но не  побежденный,  тоже  кое-что  умел.
Немыслимым кульбитом он отлетел назад,  вскочил  в  полный  рост,  постоял
мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и вместо  того,  чтобы
принять бой, исчез... Глаза  едва  успели  заметить  стремительный  прыжок
вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами  валежник.  И
все. И тишина.
     Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор!
Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист, валяется на  земле,  а
его защищает семидесятилетний старик!
     Отец Григорий снял свою скуфью  и  вытер  лицо.  Дышал  он  тяжело  и
неровно.
     Я только думал,  что  и  как  сказать,  а  он  уже  рассмеялся  тихим
хрипловатым смехом.
     - А ничего! Нормально получилось...  Однако  пойдем,  тут  мы  сейчас
живые мишени...
     Перед мостом, ведущим к  главным  воротам,  он  наконец  остановился.
Перекрестился несколько раз.
     - Слава те, Господи...
     - Вот видите, отче, опять то же самое... Четвертая попытка.  И  снова
мимо. Но тут уж ваша заслуга...
     Удивительно, но страха на сей раз я не испытывал. Привык, что  ли,  а
вернее - на миру и смерть красна.
     - Прав я был, прав... - монах словно не расслышал  моих  слов.  -  Не
человек-то был...
     -  Да  что  вы?!  Человек,  самый  натуральный.  Тот  самый  тип,  из
Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
     - Что ты понимаешь, - отмахнулся он. - Ему сейчас мертвым  лежать,  а
он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам  видишь,
но реакция есть... Таких ударов человеку  не  вынести.  Череп  вдрызг.  Ну
пусть  промазал,  вскользь  задел  -  час,  два   оглушенный   бы   лежал.
Проверено...
     Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что  за  боец
был из него лет тридцать-сорок назад!
     - А как же насчет непротивления злу? - спросил я неожиданно для себя,
хотя спросить хотел совсем о другом. - Не грех ли - вот так?
     - Грех не в том, - отец Григорий вздохнул сокрушенно,  и  опять  стал
только монахом. - Главный  грех  -  гордыня!  Возгордился  я,  похваляться
начал... - он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. - А с врагом
рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом...
Пойдем, однако, под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют...
     Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом  веке.
И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд,  однако
за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний  опыт...  Очень  все  может
получиться  логично.  Сделать  всего  одно  допущение.  Уверовать,  короче
говоря, в бога и в дьявола.
     - А это? - отец Григорий указал рукой мне на грудь.
     Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот  самый,
куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый  комок  пластика
застрял в углу кармана.
     - Не сходится, отец. Зачем бы.... - я чуть не  сказал  "дьяволу",  но
воздержался, - ...мистическим силам такой пустяк? Вроде все  им  про  меня
известно, а ерунду прозевали: мой договор с Марком, и что письмо  от  Аллы
получил. Проще простого было с пацаном справиться, а не  на  двух  мужиков
бросаться. А письмо ему край нужно. Следил он за нами из  кустов,  шел  по
пятам, увидел, как Марк что-то мне передал, и рискнул...
     - Пошли, пошли, дома обо всем поговорим, - отец Григорий даже в  виду
монастыря не чувствовал себя в безопасности.
     ...К разговору отец Григорий выставил бутылку крепчайшей настойки  на
целебных травах, сковороду жареных грибов и душистый окорок.
     - "Сущим в пути и на брани пост разрешается", а мы такие и есть...
     Поначалу он долго излагал классификацию всякого рода нечисти,  отнеся
нашего знакомца к одной из разновидностей оборотней.  Признаться,  странен
был наш разговор на склоне XXI века, пусть даже приводимые монахом  доводы
звучали убедительно. В конкретном контексте.
     Я же склонялся к материализму. По моей гипотезе  ниточка  тянулась  к
Алле. Работала она в серьезном институте, исследования там  велись  весьма
актуальные, и нет ли здесь промышленного шпионажа?  Алла  скрывается,  что
безусловно, шпионы потеряли след, и я у них последний шанс...  Ну,  и  так
далее.
     - Не рядом получается, не рядом... - отец  Григорий  сидел  напротив,
подперев щеку кулаком, в другой руке вертел полупустую чарку, но рассуждал
четко. - Начали они с того, что хотели убить тебя прямо по пути из  порта.
Без предупреждения. Так не делается, если охотятся за информацией. Хотя...
Что их интересовало в твоей квартире? Дневники, документы, компьютер?  Или
Алла там побывала, могла  что-то  спрятать?  Убить  тебя,  чтобы  спокойно
обыскать квартиру?
     - Опять же, зачем? - теперь мы вдвоем наперебой опровергали  свои  же
гипотезы. - Зная день прилета, они могли все сделать накануне...
     - И то. Если время позволяло. Нет ли фактора, как-то ограничившего их
по времени?
     - Знаете, святой отец, так можно плести кружева (вологодские, кстати)
до бесконечности. Информации исходной по-прежнему -  ноль,  а  посему  все
наши построения - тьфу....
     Отец Григорий налил еще по одной.
     - А вдруг это биоробот? Высшего класса, из новых? Я таких  не  видел,
но могли же где-то сделать?
     Вспомнив звук,  с  которым  сапог  монаха  входил  в  тело  врага,  я
передернул плечами.
     Отец Григорий потряс бородой рассержено:
     - Будто я совсем дурак! Чувствую я, нутром  чувствую,  понимаешь?  А,
где уж тебе...
     - Ну а чего ж он руками меня стал душить, а?
     Где-то вдали опять завыли собаки.
     - Вот! - поднял палец монах. - И ты  еще  споришь!  Истинно  глаголю:
оборотень!
     После третьей чарки отец  Григорий,  расчувствовавшись,  вдруг  начал
рассказывать,   как    в    2019    году    он    закончил    Владимирское
воздушно-гренадерское училище, потом  Академию  войск  ООН  в  Монреале  и
дальше двадцать лет не вылазил из  самых  поганых  заварушек  на  планете,
командовал батальонами,  полками  и  бригадами,  и  даже  некоторое  время
исполнял  обязанности  генерал-губернатора  одной  скороспелой  империи  в
теплых краях.
     - Вот уж мерзость! Твердой земли всего полторы тысячи квадратных миль
из полумиллиона, остальное - малярийные болота и мангры,  а  сверху  летит
вулканический пепел. И больше - ни-че-го!  Империя!  Однако  крови  и  там
пролилось... - он сокрушенно махнул рукой.
     Попутно отец Григорий инструктировал  меня  о  правилах  поведения  в
джунглях просто и джунглях мангровых, а  также  в  лесостепи  и  саваннах,
коснулся тактики городских партизан, рассуждал  о  преимуществах  тех  или
иных способов рукопашного боя, порываясь то и дело перейти к  практическим
занятиям, посвятил в  тонкости  обычаев  "тигров  ислама"  в  сравнении  с
"внуками  Монтесумы"  и  "белыми  призраками  Ньянмы",  и  даже  объяснил,
насколько   и   почему   патагонские   сепаратисты   свирепее    тибетских
панбуддистов.
     Все это было крайне  поучительно  и  интересно.  Мне  даже  пришло  в
голову, что неплохо бы, по наступлении более спокойных времен,  подвигнуть
святого отца на  изготовление  остросюжетных  мемуаров.  Под  псевдонимом,
естественно, и при моем соавторстве.
     Время от времени  отец,  Григорий  поднимал  свою  чарку  с  дежурным
тостом:
     - Повторим, сказал почтмейстер, наливая по шашнадцатой...  -  Но  пил
совсем мало.
     Потом, твердой походкой подойдя к сейфу, он порылся в  его  недрах  и
вернулся с потертой и поцарапанной офицерской сумкой.
     - Что б мы с тобой сейчас ни нарешали,  а  подраться  тебе  придется.
Хочу подарок сделать. Берег, как память... о греховной жизни своей.
     Он протянул мне  массивный,  синевато-черный  пистолет  с  пластинами
пожелтевшей слоновой кости на рукоятке. Еще прошлого века, по-моему.
     -  Красавец!   "Штейер-Б",   калибр   девять   миллиметров,   магазин
восемнадцать патронов. А бой... - в голосе монаха прозвучала  мечтательная
грусть. Он покачал пистолет на  ладони,  вскинул  на  уровень  глаз.  Рука
совершенно  не  дрожала.  -  Опять  грех,  прости  господи.   Ну,   отмолю
как-нибудь. Возьми, пригодится. Пользоваться-то умеешь?
     - Вообще, да, а таким не приходилось.
     - Ладно, покажу. И запомни:  в  нашем  деле  сначала  стреляй,  потом
думай. И будешь жить долго-долго. Убить ты его, пожалуй, не  убьешь,  а  с
ног свалишь обязательно, не  хуже,  чем  оглоблей...  А  там  уж  как  Бог
поможет. Особенно, если у пуль носики спилить.
     И  потом  почти  до  утра  мы  обсуждали  самые  разные  проблемы,  и
практические, и чисто умозрительного свойства.  Обсудили  и  то,  как  мне
добираться до назначенного Аллой места.



                                    6

     ...Покидал я гостеприимную обитель вместе с группой молодых  монахов,
направлявшихся на стажировку и для обмена опытом в Афон.
     Не в Новый, что на берегу Черного моря, а в настоящий, греческий.
     И меня отец Григорий включил в их группу, экипировав соответственно.
     Пистолет я спрятал под рясой, заложив за  брючный  ремень.  В  случае
чего можно было стрелять прямо через карман. Монахи,  семь  человек,  были
ребята крепкие, спортивные, и чувствовал  я  себя  в  их  обществе  вполне
уверенно.
     Вылетели мы рейсом Москва-Афины и через два часа были уже на месте.
     В Греции я оказался впервые и, увидев белые колонны Акрополя на  фоне
индигового неба, возблагодарил судьбу, что довелось дожить и до этого.  Но
погрустнел, вспомнив, что гораздо больше еще не  видел  на  Земле,  и  кто
знает, успею ли... И на Цейлоне не был,  и  в  Новой  Зеландии,  и  еще  в
десятке  достопримечательных  мест.  И  чего,  наоборот,  несет   меня   в
космические дали? Чтобы два месяца а году валяться на пляже и  не  считать
денег на всякую ерунду?
     Потом я вспомнил анекдот про человека,  что  падал  с  небоскреба,  и
успокоился.
     Ближе к вечеру мы добрались до Салоник, где остановились на ночлег  в
гостинице для паломников.
     Весь день я был настороже, по-прежнему опасаясь  преследователей.  Но
ничего  подозрительного  не  заметил.  Как,  впрочем,  и   раньше.   Любая
направленная против меня акция совершалась внезапно.
     В конце концов я просто устал все время думать об опасности. Вместе с
братией поужинал в общей трапезной, а потом незаметно отстал от группы  и,
прихватив из комнаты сумку, вышел на задний двор, примыкающий к кладбищу.
     Там, побродив  между  памятников,  среди  которых  попадались  весьма
любопытные (в том  числе  и  офицерам  русского  экспедиционного  корпуса,
погибшим в первой мировой войне), я дождался темноты.
     Остальное заняло минуты. Сбросив монашеское облачение и  спрятав  его
под кустами у  часовни,  я  преобразился  в  обычного  средне-европейского
туриста и вышел на  улицу.  Через  квартал  остановил  такси.  Можно  было
надеяться, что от возможной слежки я оторвался.
     При этом я сознавал, что всего лишь играю в  примитивную  полудетскую
игру. Если за мной охотится хоть чуть-чуть  серьезная  организация,  шансы
мои нулевые. В нашем мире, при всей  его  очевидной  обширности,  скрыться
невозможно. И если я до сих пор жив, противник мой - еще больший дилетант,
чем я.
     Но раз так, отчего же и не  поиграть.  Это  намного  интереснее,  чем
вести себя, как подобает  серьезному  и  здравомыслящему  члену  общества.
Стоить, правда, такие игры будут недешево, но как представишь, что  я  уже
четыре дня мог бы выглядеть стандартной урной с горстью пепла  внутри,  то
вопрос о деньгах не кажется слишком  существенным.  Месяца  на  три-четыре
моих сбережений хватит.
     На рассвете я вылетел в Белград. Там сменил гардероб в соответствии с
наиболее безвкусным,  на  мой  взгляд,  стилем,  закрыл  пол-лица  модными
полихромными  очками  и  стал  похож...  Ну,  возможно,  на  сутенера   из
Касабланки...
     Снял номер в отеле на улице князя Михаила, неподалеку от Калемегдана.
И  лег  спать.  Отель  был  старомодный,  третьеразрядный,  для  беднейших
туристов, с темными коридорами и  скрипучими  лестницами,  но  меня  такой
именно и устраивал.
     Проще всего прямо отсюда лететь до  Гонолулу  и  там,  на  коралловом
песочке, дожидаться назначенного Аллой дня,  но  такой  вариант  я  отмел.
Поступки мои должны быть бессмысленны  и  непредсказуемы.  Как  и  у  моих
противников. Тогда  есть  шанс  попасть  с  ними  в  противофазу.  Попутно
вспомнилась притча про раба и смерть. Ну, когда он  убежал  из  Багдада  в
Басру, а она его там и ждала.
     Проспав до вечера, я поужинал в уличном кафе, а потом  направил  свои
стопы в казино. Некоторая доза сильных положительных эмоций  казалась  мне
весьма желательной.
     Действительно,    сама    атмосфера     витающего     над     столами
концентрированного азарта не позволяла думать о чем-то постороннем.
     Наблюдая за вращением  колеса  и  бегом  шарика,  воспринимаешь  свои
проблемы как нечто весьма преходящее, как неизбежные в жизни случайности.
     Подкрепляясь у  стойки  бара  кофе  с  коньяком  и  пересчитывая  еще
оставшиеся фишки, я вдруг подумал: "А что, если мной  занимается  не  одна
организация, а две? Тогда много становится  понятнее.  Одна  считает,  что
меня следует ликвидировать, а другой я нужен живым. Это вселяет  оптимизм.
И все опять же завязано на Аллу. Цели и тех, и других мне  так  или  иначе
неизвестны,  но  допустим,  что  одним  достаточно,  чтобы  я  с  ней   не
встретился, а другие желают через меня ее разыскать, или использовать  для
шантажа. Или наоборот, одним нужен лично я, а их противникам нужно,  чтобы
я им не достался живым... Главное, кто из них найдет меня  раньше.  А  еще
они могут ввязаться в  драку  друг  с  другом...  Появляется  простор  для
маневра".
     - Сэр, вы не ставили сегодня на семнадцать? - прервал мои  построения
голос бармена, рыжеватого серба лет сорока.
     - А почему вас это интересует? -  удивился  я.  Обычно  в  заведениях
такого класса персонал по своей инициативе гостей не беспокоит. Тем  более
что русского он во мне не узнал и говорил по-английски.
     - Хотите пари? - мой вопрос он небрежно проигнорировал.  -  Поставьте
свои фишки на 17, и если выиграете, дадите мне сто долларов.
     - А если нет? - мне идея показалась забавной. Не в смысле  корыстном,
а  психологически.  Он,  значит,  уже  пересчитал  мои  фишки,   определил
возможную сумму выигрыша и запросил процентов двадцать.
     - Я обещаю бесплатно угощать вас до конца недели...
     Если это новый метод ловли дураков, то для них годится.
     Просадив все деньги, я, разумеется, оплачу вперед любую выпивку, даже
если буду заказывать по десять порций ежедневно.  Тем  более,  что  ходить
сюда пить задаром и не  сыграть  снова  -  кто  удержится?  А  если  сдуру
выиграю, верну им ни за что сотню. Для казино очень неплохо.
     Но и для меня есть свой смысл. Раз я все равно  собирался  играть  до
конца, то такой вариант поможет хоть немного компенсировать  разочарование
от проигрыша. И другой раз прийти именно в это казино.
     Кивнув бармену, я подошел к игорному столу. Положил стопку  фишек  на
номер и вдруг понял, что волнуюсь.
     Золоченое колесо остановилось, указав стрелкой на семнадцать.
     Получив в кассе деньги, я вернулся к стойке и протянул  бармену  пять
бумажек. Спросил еще один коньяк.
     - Если не секрет, в чем хитрость? Я думал, вы просто провокатор.
     - Я работаю здесь пятнадцать лет, - серб самодовольно  усмехнулся.  -
Кое-чему научился. У вас лицо удачливого человека... А  17  не  выигрывало
уже два дня. Я люблю играть, но мне запрещено. Вот я и  придумал.  Выбираю
подходящего человека и предлагаю сделать ставку. В конечном счете я всегда
в выигрыше. Надеюсь, вы меня не выдадите?
     - Разумеется. Желаю дальнейших успехов...



                                    7

     Утром я вылетел в  Будапешт.  На  углу  проспекта  Ракоци  и  площади
Фельсабадулаш жила мать Аллы. Отец-то у нее русский, а мать мадьярка, что,
возможно, и объясняет некую непредсказуемость ее угро-славянской натуры.
     Мадам Илона Варашди угостила меня кофе, мы светски с  ней  поболтали,
но ничего существенного узнать не  удалось.  Последний  раз  Алла  звонила
матери месяц назад и речи о каких-то необычностях не вела.
     Пришлось откланяться, постаравшись не заронить в  материнское  сердце
тревоги.
     Правда, мадам Илона больше интересовалась нашими с  Аллой  жизненными
планами, нежели смыслом моего нынешнего визита.
     Сложный зигзаг через Европу, Канаду и -  к  исходу  третьих  суток  я
наконец  увидел  в  иллюминаторе  аэробуса  игру  солнечных  зайчиков   на
зеркальной воде Жемчужной бухты.
     Вот, значит, и привела меня судьба на сказочные  Гавайи,  пусть  и  в
довольно странной роли. И вряд ли на сей раз удастся  овладеть  искусством
серфинга.
     Отель  "Вайкики"  представлял  из  себя  бело-голубую   сорокаэтажную
пластину из пенобетона, изогнутую, как надутый ветром парус.
     Стоя у окна комнаты, где мы могли бы с Аллой,  ни  о  чем  не  думая,
предаваться радостям любви и  наслаждаться  видом  бескрайнего  океана,  я
пытался определить, чего во мне сейчас больше: тревоги и страха - или  все
же злого азарта.
     А потом пошел на пляж. Лег на пресловутый коралловый  песок  и  начал
знакомиться с обществом. Пока - визуально.
     Кстати, глубоко заблуждается тот,  кто  считает,  что  пляжный  народ
одинаков на всех морях, широтах и меридианах.
     Поскольку выбор того или  иного  моря,  или,  шире  говоря,  курорта,
определяется соответствующим складом  характера,  состоянием  духа,  ну  и
материальным положением тоже, то, безусловно, публика в  Серебряном  Бору,
Ялте, Дубровнике, Палм-Биче и вот здесь разная. И сплоченная  внутри