стенам и удобные места для их
форсирования, исходные позиции штурмовых и отвлекающих групп.  Постарались
определить, имеются ли постоянные огневые точки на башнях.  Присмотревшись
к поведению постовых у Спасских и Боровицких ворот, Шульгин решил,  что  и
проникнуть внутрь для рекогносцировки особого труда не составит.
     - Идиотизм, конечно, - рассуждал Сашка, когда они присели  перекурить
на паперти Покровского собора. - По левашовской прихоти  изображай  теперь
картину Сурикова "Штурм снежного городка". У него принципы,  а  что  через
них в десять раз больше людей угрохать придется, ему наплевать.
     -  Взятие,  -  не  поворачивая  головы  сказал  Новиков,  внимательно
рассматривая Красную площадь, грязную и в колдобинах, с  пересекающими  ее
трамвайными путями. Из-за отсутствия  Мавзолея  и  трибун  она  совсем  не
походила на настоящую.  Могила  жертв  октябрьских  боев  слева  у  стены,
лишенная  гранитных  надгробий   и   ограждения,   тоже   впечатления   не
производила. Провинциально все как-то, словно не в Москве  они  находятся,
а, к примеру, в Ярославле.
     -  Что  -  взятие?  -  недоуменно  спросил  Шульгин,  прерывая   свою
филиппику.
     - Картина называется - "Взятие снежного городка", отнюдь не штурм.  А
Левашов по-своему тоже где-то  прав.  Во-первых,  действительно  принципы,
никуда не денешься. Ну не желает человек участвовать в свержении Советской
власти, которая ему дорога... - Исключительно как память, - вставил Сашка.
- Даже и так. Скажи еще спасибо, что он нас с  тобой,  по  старой  дружбе,
вообще не ликвидировал как врагов  народа.  Папаша  его  уж  точно  бы  не
колебался, а Олег, видишь, терпимее. Прогресс...
     - Общение с нами даром никому не проходит, - фыркнул Шульгин.
     - Это еще как сказать. И, во-вторых, мне тоже моментами кажется,  что
победить, соблюдая его условия, как бы и честнее будет. Войну  ведь  и  не
выходя  из  каюты  выиграть  можно,  если  кое-через  что  переступить.  В
элементе.  Отрегулируй  должным   образом   пространственное   совмещение,
открывай канал в любую нужную точку и  стреляй,  как  в  тире.  Вдвоем  за
полдня можно весь старший армейский комсостав и ЦК с Совнаркомом перебить.
И еще полдня на все  губкомы...  Патронов  хватит,  только  стволы  почаще
менять, чтобы не перегревались. И ни одной напрасной жертвы. Нормально?
     - До абсурда любую мысль довести легко, - уклонился от прямого ответа
Шульгин. - Охотник и то по сидячей птице не стреляет.
     - Вот-вот, и коррида кое-чем от мясокомбината отличается.
     - Правильно, - легко согласился Шульгин и тут же нанес ответный удар:
- Но ведь матадор  ради  спортивного  интереса  только  своей  собственной
головой рискует, а мы, получается, за ради чистых рук в  свои  игрища  еще
десятки тысяч людей втягиваем, чтобы, упаси Бог,  бездушными  палачами  не
выглядеть. Ежели ты, уничтожая врага, дивизии в мясорубку бросаешь,  своей
головой не  слишком  рискуя,  -  ты  солдат,  а  если  имеешь  возможность
противника уничтожить, а потерь своих избежать - палач!  Где  логика?  Тот
полковник, что радиомину за двести километров  взорвал  и  сотню  немецких
офицеров в клочья, - он кто? - А Хиросима?
     Новиков видел, что они опять втянулись в привычный спор ради спора  и
способны до бесконечности изобретать взаимоисключающие  доводы,  чтобы  за
потоком слов спрятать равно очевидную для них обоих истину - стоящая перед
ними проблема нравственно безукоризненного решения не  имеет  в  принципе.
Как  только  они  очутились  здесь,  в  двадцатом  году,  причем  в  своем
физическом  облике,  ловушка  захлопнулась.  Нельзя   было   укрыться   на
тропических островах и  жить  безмятежно,  зная,  что  в  России  полыхает
гражданская война,  а  они  в  силах  ее  прекратить,  избавив  страну  от
исторической и демографической  катастрофы.  Одновременно  -  нельзя  было
нечувствительно   отбросить   своеобразный   "комплекс   Руматы",    почти
подсознательное ощущение, что  отчего-то  нельзя,  недопустимо  извне,  из
другого времени, силой вмешиваться в как бы чужой конфликт.  Тем  более  -
используя военно-техническую мощь совсем другой эпохи.
     Андрей также понимал, что в сугубо  объективном  плане  проблема  эта
надуманная,  проистекающая  из  дикой  смеси  исторического  материализма,
фрагментов иных философий и  этик,  сдобренной  вдобавок  интеллигентскими
рефлексиями  подчас  стоящих  на  противоположных   позициях,   но   равно
почитаемых авторов еще в юности прочитанных книг.
     Умом они вышеуказанную  антиномию  вроде  бы  решили,  но  все  равно
испытывали постоянную  потребность  убеждать  друг  друга  в  правильности
своего выбора. Левашову на самом деле  было  легче,  он  себя  избавил  от
терзаний, причем сравнительно дешевой ценой.
     - А с бабами в Москве полный абзац, -  произнес  неожиданно  Шульгин,
меняя тему. Кивком головы  он  указал  Андрею  на  фигуру  женского  рода,
торопливо семенящую через площадь. Одета она была в длинную  темную  юбку,
шнурованные ботинки со сбитыми  набок  каблуками,  кожаную  куртку,  а  на
голове - красный платок.
     - Как Райкин говорил: "Зинка у меня красивая, морда как арбуз, глазки
маленькие и все время поет..."
     - М-да, похоже, - согласился Новиков. - И ведь много молодых, а  рожи
у всех на одну колодку.
     - Где б ты других увидел? Которые  в  нашем  вкусе,  те  или  сбежали
давно, или по домам сидят. В Севастополе-то совсем другая картина.
     - Там - да. Там они вполне на людей похожи. Что и огорчает...
     - Ничего, победим - снова сюда вернутся. Тогда  и  погусарствуешь,  в
ореоле спасителя России.
     Догоревшие до фильтров окурки зашипели в  ближайшей  луже,  и  друзья
разом поднялись.
     - Пойдем еще раз мимо Лубянки пройдемся, посмотреть кое-что  хочу,  -
предложил  Шульгин,  как  бы  давая  понять,  что  никаких  деморализующих
разговоров вести далее не намерен.
     Пробираясь между  заколоченными,  наполовину  разломанными  на  дрова
ларьками и лавками Охотного ряда, они поднялись к площади,  обошли  вокруг
знаменитый дом, втрое меньший, чем они привыкли его видеть. Но оттого, что
рядом не было  "Детского  мира"  и  .  здания,  где  размещался  известный
"сороковой"  гастроном,  смотрелась   чекистская   резиденция   не   менее
внушительно, чем в будущем.
     - Я о чем думаю, - негромко говорил Шульгин,  внимательно  осматривая
все подходы к объекту, - имеет смысл за полчасика до штурма устроить здесь
небольшую заварушку в смысле отвлекающей операции? Или, наоборот, втихую в
Кремль лезть?
     - Интересный вопрос. А  ответ  на  него  -  пятьдесят  на  пятьдесят.
Поскольку мы информацией не владеем, какие у  них  схемы  реагирования  на
обострение обстановки. Но вообще я  бы  воздержался.  То  есть  здесь  шум
начнется, а в Кремле тревогу сыграют, и весь наличный гарнизон в  ружье  и
на стены. А так они, кроме дежурных нарядов, спать будут...
     - То-то и оно, - с сомнением  проронил  Шульгин.  -  Можно,  конечно,
генеральную репетицию провести. Кому-то в Кремль забраться, на колокольню,
к примеру, и посмотреть, как у них реагировать принято.
     Они проходили мимо заднего фасада лубянского дома, и  в  тот  момент,
когда поравнялись  с  глухими  высокими  воротами,  те  неожиданно  начали
открываться.
     Из двора выехал открытый  синий  "рено",  трещащий  мотором  не  хуже
газонокосилки. Позади шофера, в напряженной позе, не касаясь спинки, сидел
молодой, лет тридцати, мужчина с почти красивым, тщательно выбритым лицом,
в  плаще-пыльнике  и  чуть  набекрень  надетой  мягкой  шляпе.  Облик  его
разительно отличался от ставших уже привычными типажей  совпартработников,
которых можно было видеть на  улицах.  Это  была  персона  совсем  другого
класса.
     Либо очень большой начальник, либо иностранец.  Какой-нибудь  деятель
Коминтерна. Да и то вряд ли. Уж  больно  уверенный  у  него  вид,  жесткий
рисунок рта и тяжелый взгляд. Не иначе - член коллегии.
     Автомобиль проехал в трех шагах от Новикова, и,  встретившись  с  его
пассажиром глазами, Андрей испытал неприятное, тревожное чувство.
     Что увиденный человек опасен - это не все. Любой обитатель  "Большого
дома" опасен, каждый на свой лад. А конкретно этот опасен именно им,  даже
если сам он об этом пока не подозревает.
     Иначе  не  отвел  бы  равнодушно  взгляд  от  двух  почти   заурядных
краскомов.
     Андрей же, обостренной после прямого контакта с  Галактической  Сетью
интуицией понял, что какая-то информационно-эмоциональная связь между  ним
и этим человеком существует. Словно бы тень из будущего, в котором им  еще
предстоит встретиться, подобно тени  от  набежавшего  на  солнце  облачка,
коснулась Андрея на мгновение.
     Он толкнул Сашку локтем, но  Шульгин  успел  увидеть  только  затылок
незнакомца. Автомобиль круто повернул, окутался  вонючим  дымом  скверного
бензина и запрыгал по булыжникам Большой Лубянки. - Чего  ты?  -  Странный
персонаж нарисовался. В машине. Не знаю отчего, но аж сердце  заныло.  Или
вокруг него черная аура в сто лошадиных сил, или он лично на меня замкнут.
     - Вполне возможно. Тут и  свои,  природные  экстрасенсы  могут  быть,
особливо в данной конторе, а может, и оттуда хвостик потянулся...
     Шульгин дернул головой вправо-вверх, и Андрей понял, что он  имеет  в
виду.
     - Не  его  ли  мы  и  ищем?  -  невесело  усмехнулся  Новиков.  Затея
изобразить из себя подсадную утку показалась  ему  вдруг  не  такой  уж  и
мудрой. - Я говорил тебе, что  мы  на  Хитровке  верняком  засветились.  А
сейчас словно звоночек тренькнул. Если нас пока еще под колпак  не  взяли,
так завтра возьмут. Барометр падает, и собаки воют... И  у  меня  какие-то
фибры завибрировали. Кстати, что за штука такая - фибры души? Ни  в  одном
словаре не встречал. Ты не в курсе?
     - Нет. А размотать нас и без всяких чудес могут. Как в том  рассказе,
где полицейский пришельца чисто оперативным путем вычислил.
     - Такого нам не нужно. Вся соль, чтобы подставиться именно  тем,  кто
нас интересует...
     Погода на  улице  начала  понемногу  улучшаться.  Туман  приподнялся,
сквозь разрывы в облаках  заголубело  небо.  Только  на  западе  клубились
низкие грязно-сизые тучи, обещая очередной  дождевой  заряд,  а  может,  и
первый осенний снег. Друзья неторопливо, аккуратно проверяясь, не появился
ли  за  ними,  чем  черт  не  шутит,  "хвост",   направились   в   сторону
Китай-города.
     - Подождем день-два и, если ничего  не  заметим,  придется  обострять
ситуацию... - продолжал  рассуждать  Шульгин.  -  Только  надо  бы  насчет
запасных позиций подумать. На случай непредвиденных  осложнений.  Оставить
на базе человек десять покруче, понахальнее, во главе с тем же Рудниковым.
Пусть живут  широко,  буянят,  скандалят,  морды  бьют,  как  и  положено.
Остальных по трое-пятеро рассредоточить в соседних корпусах, чтобы  и  все
подходы, и окна квартиры просматривались. А нам с  тобой  и  еще  подальше
переместиться.
     - От группы отрываться не стоит, - возразил Новиков.
     - Ничего страшного, связь у нас надежная, а если бы поближе к  центру
найти незасвеченную точку - самое то...
     - Был бы здесь хоть двадцать второй  год,  тогда  без  проблем,  а  с
нынешним военным коммунизмом квартиру разве найдешь?
     - Всегда какие-то варианты бывают. Думать  надо.  О,  смотри,  тут  и
книги продают. Пошли посмотрим.
     - Я бы лучше пожрал  чего,  так  где?  Разве  на  вокзал  сходить,  в
питательный пункт?
     - Дадут тебе там каши неизвестного происхождения на  машинном  масле.
Надо было с собой взять. А теперь до ночи терпи, в наших мундирах днем  на
Хитровку соваться не стоит.
     Перебирая  выложенные  на  крапивных  мешках  книги,  среди   которых
попадались и весьма интересные, Новиков вдруг  присвистнул  от  удивления.
Снова совпадение или все-таки начали работать непознанные  закономерности?
Прелесть ситуации заключалась еще и в том, что увиденная им книга попалась
на глаза сразу после разговора о захвате Кремля, да  вдобавок  продавалась
чуть не под окнами  ВЧК,  чьей  обязанностью  было  сразу  после  переезда
правительства в Москву узнать о существовании данного труда и принять меры
к его немедленному  и  повсеместному  изъятию.  Потому  что  назывался  он
"Московский Кремль в историческом и архитектурном  описании"  и  содержал,
кроме массы сведений пусть и  интересных,  но  неактуальных,  подробнейшие
чертежи  и  планы  территории,  соборов,  дворцов,  башен...  Перелистывая
веленевые страницы, проложенные папиросной бумагой акварельные  рисунки  и
фотографии,  Андрей  думал,  что  для  простого  совпадения  это   слишком
маловероятно.
     - Сколько? -  небрежно  спросил  он  у  похожего  на  артиста  Гердта
букиниста. Тот наметанным глазом уловил  странную  для  нынешнего  времени
заинтересованность возможного покупателя, предположил в нем  коллекционера
из бывших, которому и исторические катаклизмы не отбили  вкус  к  любимому
занятию, и заломил цену: "Два фунта  сала  и  пять  -  хлеба".  Склонил  к
обсыпанному перхотью бархатному  воротнику  пальто  голову  и  стал  ждать
ответа. Сам понимал, что цена непомерная, но мало ли  что?  У  человека  в
военной форме и достаточно интеллигентного, чтобы  заинтересоваться  такой
книгой,  может  найтись  хоть  половина   запрошенного.   Или   приемлемый
эквивалент.
     - Ну где я вам сейчас сало искать буду? Может быть, деньгами?
     Пока букинист задумался, переводя цену продуктов в совзнаки,  Шульгин
тоже  успел  прочесть  выпуклые  золоченые  буквы  на  переплете  и   взял
инициативу на себя. Молча сунул книгу Новикову под мышку,  а  в  костлявую
ладонь букиниста вложил золотой.
     - Тихо, дед. Быстренько прячь,  а  когда  станешь  разменивать  -  не
пролети...
     Пока старик ошеломленно смотрел  на  монету  с  царским  профилем,  о
которой слышал столько разговоров и вчера и сегодня,  странные  покупатели
растворились в толпе.
     - Интересно, а  сколько  сейчас  вообще  червонец  стоит?  -  спросил
Андрей, когда они уже шли по Никольской.
     - Кто его знает... При царе на него двести килограммов  белого  хлеба
купить можно было. Сейчас вряд ли меньше...
     - Повезло деду. Да я б ему и десять червонцев дал. Тут на планах  все
размеры проставлены, длина и высота стен, разрезы башен и прочее...  Знать
бы, кто се нам подкинул?
     Шульгин внимательно посмотрел на Андрея, но промолчал.



                                 Глава 18

     Синий "рено" остановился  у  неприметного  особнячка  с  мезонином  в
кривом и грязном переулке неподалеку от Смоленской площади. Десятки  таких
переулков, неотличимо  похожих  друг  на  друга,  сбегали  по  косогору  к
Москве-реке, и  только  старожилы  да  бывшие  городовые  Арбатской  части
уверенно ориентировались в их хитросплетении.
     Велев шоферу ждать, пассажир, он же начальник СПО ВЧК Агранов,  отпер
своим ключом парадную дверь.  Ему  навстречу  из  примыкающей  к  прихожей
каморки появился человек дворничьего обличья, но с револьверной кобурой на
поясе.
     - Как он там? - не здороваясь, бросил Агранов, быстрым шагом  проходя
через прихожую к ведущей наверх узкой лестнице.
     - Спокойно, Яков  Саулович.  Утром  чаю  попил,  до  ветру  два  раза
просился, а больше и не слыхать. - Хорошо.  Иди  к  себе.  Нужно  будет  -
позову. Лестничная площадка делила мезонин пополам. Направо  вела  обычная
двустворчатая крашенная  суриком  дверь,  а  налево  -  массивная,  обитая
железом, закрытая на длинный кованый засов.
     Но за ней оказалась  просторная  и  довольно  уютная  комната,  разве
только решетка на выходящем во двор окне слегка портила впечатление.
     На низкой деревянной кровати, подоткнув под спину подушки,  полулежал
бородатый мужчина лет шестидесяти в буром байковом халате,  читал  толстую
книгу и курил трубку. Курил он здесь давно и много,  под  потолком  слоями
висел дым, а от застарелого прогорклого запаха у гостя запершило в горле.
     - День добрый, Константин Васильевич. Как поживаете?
     - Вашими  молитвами.  Впрочем,  не  уверен,  что  православный  может
благоденствовать молитвами иудея... - Ну, опять вы за свое. -Агранов ногой
подвинул к себе табурет, сел, снял шляпу. - Я уже не раз вам объяснял, что
иудеем называть меня неправомерно. Во-первых,  я  крещеный,  а  во-вторых,
являясь  интернационалистом,  вообще   не   признаю   национальность   как
таковую...
     - Да мне, собственно, и наплевать. Пожрать  чего-нибудь  привезли?  И
табаку. Уже кончается, а без курева я не могу.  Без  хлеба  обойдусь,  без
табака нет.
     - Все привез. И еду и табак. Но вы ж и  меня  поймите.  Революционный
народ голодает, а вы -  старый  народоволец  -требуете  ветчины,  колбасы,
сыра,  яблок...  Это  сложно,  когда  даже  предсовнаркома  довольствуется
рабочим пайком.
     - Яков! Мне и на это тоже плевать. Вы хоть все там подохните за  свою
идею. А я не желаю. Ты меня заточил в узилище - ради Бога. Оно  как  бы  и
лучше. Лежу, читаю, курю, с тобой вот беседую и избавлен от проблем  жизни
при вашем военном коммунизме.
     Сторож отворил дверь и подал Агранову туго набитый саквояж.
     Узник мезонина отщелкнул его замки,  вывалил  на  стол  завернутое  в
промасленную  бумагу  содержимое,  осмотрел,  обнюхал  даже,  отодвинул  в
сторону.
     - Так. Считаем, что свое слово вы пока держите. И что дальше?
     - А дальше потребуется конкретная работа. Теоретические собеседования
отложим до следующего раза, как бы они ни были увлекательны.  Постарайтесь
доказать, что я не зря вас кормлю провизией, словно и  не  существующей  в
природе для граждан  Советской  республики,  обеспечиваю  совсем  неплохой
пансион, а также спасаю от военного трибунала, приговор которого нам обоим
очевиден...
     -  Витиевато  выражаешься,  Яков,  что,  впрочем,  неудивительно  для
достигшего высоких чинов недоучки.
     Как ни странно, но казалось, будто агрессивное поведение  собеседника
совершенно не задевает Агранова. Похоже, ему это  даже  нравилось.  А  тот
продолжал, вновь разлегшись на кровати: -И не от большого ума ты пытаешься
меня  пугать  трибуналом.  Напугать  меня  вообще  невозможно   ничем.   Я
сотрудничаю с тобой исключительно по своей доброй воле. Ты мне  интересен,
а вдобавок - полезен. Если угодно, я на  тебе  паразитирую.  Положение  же
паразита, наряду с явными преимуществами, имеет и ряд недостатков. Один из
них - некоторое ограничение личной свободы. Но опять же - есть  ли  это  в
полном смысле недостаток? -  Судя  по  появившимся  в  голосе  Константина
Васильевича  ноткам,  по  особым  образом  заблестевшим  глазам,  случайно
подвернувшаяся тема  его  увлекла,  и  он  явно  готов  был  углубиться  в
тщательное и неторопливое изучение проблем паразитизма в  биологическом  и
социальном планах.
     Агранову пришлось его вежливо, но решительно остановить:
     - Сейчас меня интересует несколько  другое.  Практическое  применение
ваших изысканий в области этих "Воображаемых миров"... Насколько я понял и
запомнил своим слабым разумом, вы говорили, что, проникнув в один из  них,
способны наблюдать наш действительный мир как бы  извне,  с  точки  зрения
более высоких уровней.
     У Агранова явно не хватало слов, он помогал  себе  жестами,  мимикой,
междометиями:
     - Ну, как если смотреть на географическую карту сверху, мы видим  всю
местность сразу, а находясь на  ее  поверхности,  поле  зрения  ограничено
горизонтом и деталями рельефа...
     Константин Васильевич наблюдал  за  его  мучениями  с  интересом,  но
попытки как-то помочь не предпринимал.
     - И вот если это действительно так, то, наблюдая хотя бы не весь мир,
а  некоторую  ее  часть  из  вашего  "Воображаемого  мира",  способны   вы
проникнуть в какие-то тайные для всех обычных людей вещи, пронаблюдать  за
сочетанием причин и следствий?..
     После еще нескольких ст