ые годы машины по  улицам
ездили километров по тридцать в час. Кто жил тогда - помнит, как  катались
на коньках, зацепившись крюком за идущую полуторку. Сейчас получится?
     Неспешно жили люди и воевали также.
     За день Воронцов отшагал не меньше двадцати километров и не  встретил
никого и ничего. Левее все время грохотали морские  пушки  укрепрайона,  и
означало это, что укрепрайон нормально держится. В таких условиях  слишком
зарываться гудериановские танкисты не будут, скоро  остановятся,  подождут
подтягивания пехоты. Шансы на выход к своим тем  самым  повышаются.  Найти
хотя бы мотоцикл... А для этого придется выходить к дороге. Знать бы,  где
ее искать, глушь вокруг неимоверная.
     По небу время от времени пролетали немецкие  самолеты,  на  восток  -
четким строем, а обратно как придется, группами и в одиночку, значит,  над
фронтом им доставалось прилично.
     Один раз он увидел  и  наши  самолеты.  Штук  двадцать  "Пе-2"  низко
пронеслись над лесом, а минут через пятнадцать они  же  вернулись,  тесной
стаей, крыло к крылу, до предела форсируя  двигатели  и  отстреливаясь  из
всех стволов от преследующих "мессершмиттов". Насколько мог судить на глаз
Воронцов, потерь теперь они не имели, и на скорости, почти  не  уступающей
истребителям, могли благополучно долететь до своего аэродрома.
     Он пожелал им всяческой удачи.
     Ночь наступала медленно, словно  нехотя.  В  десятом  часу  небо  еще
оставалось бледно-серым,  однако  в  лесу  тропа  стала  едва  различимой.
Ночевать на голой земле  Воронцову  не  хотелось,  и  он  продолжал  идти,
надеясь выйти на поляну со стожками сена, какие не раз встречались раньше.
     А потом он увидел впереди свет. Едва уловимый, на пределе восприятия,
свет костра.
     Сойдя  с  тропы,  маскируясь  за  деревьями,  Воронцов  с   винтовкой
наперевес, словно индеец Фенимора  Купера,  подобрался  к  огню  вплотную,
удачно миновав охранение, если оно вообще было выставлено.
     Костер на поляне горел не один, а пять. Между ними  двигались  темные
силуэты, много людей толпилось у огня, еще сколько-то невидимых  оповещали
о  своем   присутствии   всевозможными   звуками,   а   родные   армейские
словосочетания не оставляли сомнений в их национальной и  профессиональной
принадлежности.
     Воронцов забросил винтовку за  плечо  на  ремень  и  походкой  своего
человека направился к ближайшему костру.
     Здесь сидели, лежали,  дремали,  подложив  под  голову  вещмешок  или
просто прикрытый  пилоткой  кулак,  курили,  разговаривали,  жевали  хлеб,
сухари, свежесваренную картошку человек пятнадцать  бойцов.  Были  они  из
разных частей и родов войск, окруженцы первого  дня,  не  потерявшие  пока
воинского вида. Все в форме, со знаками различия и оружием. Люди, сомнения
не вызывающие.
     Воронцов успел заметить непропорционально большое  количество  ручных
пулеметов среди лежащего на земле и стоящего в  пирамидах  оружия.  Только
тот, кто собирается воевать всерьез, подберет на поле боя не положенный по
штату, тяжелый и неудобный "Дегтярь". Разумному контрразведчику хватило бы
только этой детали, чтобы обойтись без всяких прочих проверок выходящих из
окружения людей.
     На Воронцове поверх гимнастерки была надета танкистская  кожанка  без
знаков различия, поэтому внимания его появление не привлекло,  тем  более,
что и вооружен он был по-солдатски.
     Разговор у костра тянулся, похоже, давно, и тема его была та же,  что
у сотен других подобных костров, в окопах переднего края,  в  бесчисленных
ротах, батареях, эскадронах и эскадрильях. О  войне.  Почему  она  все  же
началась, почему немцы нас жмут, когда это все кончится, что нужно  делать
командованию.
     У  этого  костра  разговором   владел   немолодой,   лет   за   сорок
кавалерийский капитан. Говорил он вещи по тем временам смелые. О том,  что
царская армия, при всех ее недостатках, к войне была  подготовлена  лучше,
не зря же ее первые операции были активно-наступательные,  и  если  бы  не
Ренненкампф, Восточно-прусскую операцию она бы безусловно выиграла. А  мы,
напротив,  если  бы  не  спохватились  в  последний  миг,  сейчас   вообще
неизвестно где были бы. Может, и под Москвой уже.
     Воронцов поразился, насколько четко капитан уловил  суть  событий.  И
подумал, что, как всегда,  люди,  имеющие  непредвзято,  здраво  и  широко
мыслить, отчего-то оказываются совсем не на том месте, не в той роли и  не
в тех чинах, что заслуживают. И как требуют интересы  дела.  Ну  кто  этот
капитан? Командир эскадрона, помначштаба полка, никак не выше, а мог бы  и
на генеральских должностях служить, если б вовремя  его  рассмотрели  кому
положено. Или лес пилить, что вернее, тут же решил Дмитрий. А может, уже и
попилил...
     - Забываетесь, капитан, - прозвучал с другой стороны костра уверенный
и начальственный голос, подтверждая правоту последней мысли  Воронцова.  -
Думайте, что говорите, вас бойцы слушают.
     - Ну и пусть слушают, на пользу пойдет. То, что  я  сказал,  в  любом
учебнике  написано.  В  середине  августа  четырнадцатого,  если  помните,
русские войска на всех фронтах наступали, так  что  немцы  из  Франции,  в
разгар наступления на Париж, войска снимать начали. Не так?  А  чем  мы  с
вами, товарищ старший батальонный, сейчас  занимаемся?  Поясните,  если  я
чего не понимаю...
     Возражал  капитану,  как  рассмотрел  Воронцов,  старший  батальонный
комиссар с малиновыми пехотными петлицами. И возражения  его  были  вполне
для тех, и не только  для  тех,  времен  стандартными.  Насчет  коварства,
внезапности, гения товарища Сталина и неизбежной грядущей победы. По  сути
близко к истине, но настолько не к месту, что даже и среди тех  бойцов,  к
кому он апеллировал, поддержки его слова не встретили.
     Впрямую, конечно, никто не возразил, но все  как-то  отвлеклись.  Кто
начал колоть штыком картошку в котелке, проверяя,  не  сварилась  ли,  кто
заговорил о своем вполголоса. Комиссар это тоже ощутил, и то  ли  он  тоже
был умный человек и говорил по должности, то ли  решил  подождать  другого
момента, но бросил беззлобно:
     - Вот, пожалуйста, и результаты ваших речей. - И без паузы спросил: -
Закурить ни у кого не найдется? Весь день без табака...
     Воронцов протянул ему свою "Пальмиру". Нашлись и еще желающие,  пачку
расхватали вмиг, оставив деликатно хозяину четыре штуки.
     Дмитрий продвинулся поближе к капитану. Тот его заинтересовал, и свою
компанию заводить требовалось, одиночкой долго не просуществуешь.
     - Вы не историк? - спросил Воронцов.
     - Нет, я экономист. А история... Ленин,  кстати,  писал:  "Смешно  не
знать военной истории".
     - Это верно. Однако, - понизил голос  Воронцов,  -  иногда  и  Ленина
нужно цитировать поаккуратнее...
     Капитан посмотрел на Воронцова пристальнее.
     - Полковник? Или полковой комиссар?
     - Комиссар, - не стал уточнять Воронцов.
     - Что-то я вас раньше не приметил.
     - Я только что на вас вышел. Весь день в одиночку пробирался.  Машина
сгорела. Кто тут у вас старший? Или каждый сам по себе?
     - Нечто среднее. Начальников много, толку мало. Есть тут один  майор,
пытается руководить, но выходят у него слабо. Беда, что ядра нет.  Был  бы
хоть один взвод со своим лейтенантом, тогда вокруг  него  и  остальные  бы
формировались. А так... У меня есть пять бойцов, но я пока присматриваюсь.
- Капитан махнул рукой. - Еще посмотрю, да может снова сам  пойду.  Обидно
из-за чужого бардака пропадать...
     - Ну-ну, - сказал Воронцов. - Утром  сориентируемся.  Вы  возле  меня
держитесь со своими людьми, может, что и придумаем. У вас кони  есть,  или
пешком пробираетесь?
     - Коня как раз  найдем,  -  обрадовался  капитан.  -  Будем  знакомы.
Коротков, Виктор Петрович. Начфин полка. Из запаса, разумеется. Но  вы  не
думайте,  я  не  только  деньги  считать  умею.  Учился   в   Николаевском
кавалерийском, не  окончил,  правда.  При  Керенском  прапорщика  получил,
воевал два месяца. Потом год присматривался, с  девятнадцатого  в  Красной
Армии взводом командовал. С двадцать первого в запасе, при  переаттестации
дали шпалу...
     - Ну, с таким опытом вы скоро полком командовать будете.
     - Посмотрим. Война - дело долгое... - не стал жеманиться Коротков.
     Воронцов о себе распространяться с младшим по званию не счел  нужным,
назвал только фамилию.
     - Присмотрите за моей винтовкой, - попросил он капитана, -  а  я  тут
прогуляюсь.
     Ничего особо интересного он при обходе ночного бивуака не  обнаружил,
но получил общее представление о составе, количестве и настроениях  людей,
подсаживаясь к равным группам, вступая в разговоры.
     В итоге ему стало ясно,  что  лучше  всего  будет  изложить  капитану
Короткову свою легенду и уходить с  его  пятеркой  конников.  И  время  он
выиграет, и верхами сейчас надежнее, чем на механическом транспорте.
     Без шума, по лесным тропкам...


     Штаб фронта развернулся в каменных строениях бывшего панского  имения
(в предвоенные годы - МТС) в пяти километрах южнее дороги Борисов -  Орша.
Силами срочно выдвинутой из состава Резервного фронта ударной армии прорыв
немцев удалось пока сдержать,  на  неподготовленных  рубежах  третий  день
продолжались ожесточенные встречные бои.
     Берестин надеялся, что,  получив  еще  одну  армию  я  пару  танковых
корпусов, он сможет фланговыми ударами под основание Борисовского  выступа
восстановить положение  и  вернуть  Минск.  Тем  более,  что  три  дивизии
Минского укрепрайона продолжали  держаться,  заняв  круговую  оборону.  За
дверями его кабинета  на  втором  этаже  эмтээсовской  конторы  послышался
непонятный шум, потом она распахнулась и, отталкивая  майора-порученца,  в
кабинет буквально ввалился небритый  и  расхристанный  человек  в  грязных
сапогах. Порученец на глазах командующего осмелел, еще раз  демонстративно
попытался загородить вход своей грудью, но  незваный  гость  взял  его  за
ремень  портупеи  и,  приблизив  к  себе,  отчетливо   выговорил   сложное
военно-морское ругательство. Потом резко толкнул назад и захлопнул дверь.
     Берестин настолько ежился за истекшие два месяца с личностью Маркова,
что испытал самый настоящий генеральский гнев. Лишь через секунду он узнал
и голос, и самого возмутителя спокойствия.
     Воронцов же без тени улыбки сел  на  ближайший  стул,  вытянул  ноги,
постучал пальцами по столу.
     - Хреново воюете, генерал армии. Не понимаю, почему вас до сих пор не
расстреляли.
     - Ты? Откуда? - Берестин почувствовал необыкновенную  радость,  почти
восторг. Впервые за два месяца родной человек. С Андреем он ведь только по
телефону я прямому проводу общался, а тут Димка  собственной  персоной.  В
реальном своем обличье, без всяких обменов разумов!
     - Я, ваше превосходительство, самым  натуральным  образом.  Ты  лучше
налей мне что-нибудь от генеральских щедрот, я ведь и не пивши и не жрамши
цельную, почитай, неделю. Зато войну повидал. Лично. Очень рекомендую. Это
вам не по картам стратегия разводить. Генералы...
     Воронцов выпил сто граммов, строго по норме, закусил кружочком  сухой
колбасы. С отвращением посмотрел на свои грязные руки.
     - Помыться бы. И покурить чего... У нас и махорки не  было.  Там  мои
ребята на улице, распорядись. Красиво мы по тылам погуляли. К  орденам  бы
их, пока ты еще здесь главный.
     - Все сделаем. Только ты скажи, что случилось? Почему в  таком  виде?
Тебя Антон прислал, или вы с Олегом сами?
     - Что ты засуетился? - Глаза у Воронцова заблестели. От выпитой водки
я от того, что он наконец  добрался  до  цели,  настроение  у  него  стало
дурашливое, его забавляла растерянность и  нетерпение  Берестина.  -  Веди
себя по-генеральски. Как начал: строгость взора,  металл  в  голосе.  Тебе
идет. Ну - все, все... Кончаю. Еще стопарь - и хватит.
     - Не развезет тебя с голодухи? Я сейчас распоряжусь - обед принесут.
     -  Распорядись,  обязательно.  И  лучше  сразу  два  обеда.  Тогда  и
поговорим по делу. Как  в  русских  сказках  -  напои,  накорми,  а  потом
расспрашивай.



                                    3

     Они въехали в Москву пронзительно солнечным и  холодным  сентябрьским
утром.
     Колонна машин, возглавляемая пятнистым закамуфлированным "ЗИСом",  по
Можайскому шоссе и  Большой  Дорогомиловской  вывернула  через  Смоленскую
площадь к Арбату. Теперь уже Воронцов, как  недавно  Берестин,  жадно,  не
отрываясь, всматривался в мелькающую за открытыми окнами московскую жизнь.
Что ни  говоря,  а  только  здесь  по-настоящему  ощущается  невероятность
происходящего. На фронте все иначе, фронт он и есть фронт. А видеть  наяву
то, что видел недавно лишь на старых фотографиях, в кадрах кинохроники или
снятых в жанре "бюрократического романтизма" художественных фильмов  вроде
"Светлого пути" - совсем другое дело.
     А Берестина  кольнуло  в  сердце  на  углу  Староконюшенного,  где  и
началась вся эта "космическая опера" его встречей  с  Ириной.  Не  вря  он
тогда ощутил какое-то потустороннее дуновение неведомой опасности,  увидев
молодую стройную женщину в черном кожаном плаще.
     Алексей невольно усмехнулся, вспомнив свое тогдашнее  сожаление,  что
не для него уже свидания с  загадочными  красавицами  и  что  жизнь  почти
прошла, не оставив надежд на какие-то неожиданности и яркие впечатления.
     - Смотри, - прервал его воспоминания Воронцов, - и  не  скажешь,  что
фронтовой город.
     - А ты ждал, будет как шестнадцатого октября?
     - Нет, но все псе...
     - Так и должно быть. Фронт  далеко,  сводки  спокойные,  бомбежек  не
было, ополченцев не призывают... Мужчин конечно, поменьше,  а  так  все  в
порядке. Кое в чем даже лучше. Страху меньше, по  ночам  не  арестовывают,
десятки тысячи  из  лагерей  вернулись,  наш  великий  друг  в  регулярных
выступлениях обещает народу близкое  и  светлое  будущее,  кино  бесплатно
крутят, рестораны работают  до  утра.  -  Берестин  невольно  заговорил  с
нотками человека, имеющего основания гордиться своей причастностью ко всем
названным преимуществам нынешней московской жизни перед довоенной.
     Впереди блеснули купола кремлевских  соборов,  и  Воронцов,  невольно
напрягшись, вернулся к теме, которая его  волновала  гораздо  больше,  чем
бытовые подробности.
     - Как хочешь, а спасаюсь я... Меня как учили - самым сложным моментом
десантной операции является обратная амбаркация, сиречь возвращение  войск
на корабли с вражеского берега... Вас-то я  отправлю,  а  сам  останусь  с
глазу на глаз с натуральным  Иосиф  Виссарионычем.  Что  ежели  его  ранее
угнетенная личность развернется,  как  пружина  из  пулеметного  магазина?
Помнишь, как оно бывает?
     - Чего ж не помнить? Сколько мои солдатики пальцев поотбивали, а один
как-то чуть без глаз не остался... - кивнул Берестин.
     - Вот  именно.  У  вас,  конечно,  на  Валгалле  тоже  свои  проблемы
возникнут, но там хоть на ребят надежда, они  вроде  все  продумали,  а  я
выкручиваться должен...
     - Выкрутишься. - Берестин не  выразил  готовности  разделить  тревоги
Воронцова. Его больше занимали государственные заботы. - Хоть и понимаю я,
что нас дальнейшее вроде и касаться не  должно,  может,  и  вообще  ничего
после нас не будет, а обидно, если Сталин все на круги свои вернет. Сумеет
Марков запомнить и сделать, как намечено? Или история все-таки  необратима
и не имеет альтернатив?
     - Серьезный вопрос. Если судить по моему прошлому походу -  может,  и
не имеет...
     Философскую беседу пришлось прервать, потому  что  "ЗИС"  притормозил
перед закрытыми Боровицкими воротами.
     Лейтенант  в  форме  НКВД  чересчур  внимательно   принялся   изучать
документы Маркова и Воронцова, чем вызвал раздраженный генеральский окрик.
     - Вас что, не предупредили? Или до сих пор от бериевских привычек  не
избавились? Открывайте! На фронт вам всем пора, опухли  тут  от  безделья!
Ротами командовать некому, а они впятером  ворота  сторожат!  Вон,  гляди,
морда в окне не помещается...
     Воронцов, не  сдержавшись,  расхохотался.  Действительно,  круглая  и
конопатая физиономия выглянувшего на шум часового раза в полтора превышала
размеры  обычного  человеческого  лица.  Да   и   внезапный   переход   от
берестинской интеллигентной манеры к начальственной грубости Маркова  тоже
его позабавил.
     Но желаемый эффект был достигнут. Створки ворот распахнулись.
     Берестин уже захлопнул дверцу, как из глубины башни возник  еще  один
чин кремлевской охраны, с двумя шпалами на петлицах  и  рыхло-серым  лицом
человека,  лишь  изредка  бывающего  на   свежем   воздухе.   Мощно   было
предположить, что вся его жизнь протекает в недрах подвалов  и  казематов.
Возможно, так оно и было.
     - Попугаев,  вы  что?  -  закричал  подземный  обитатель,  даже  крик
которого был странно похож на шепот. - Грузовики не пропускать!
     - Тьфу! Еще и Попугаев! - изумился Берестин. - Придумают же!
     Он оглянулся. Колонна запыленных пятитонок, в которой  вместе  с  ним
прибыл передовой отряд дивизии Ямщикова, вытянулась на добрую сотню метров
и, естественно, перепугала охранителя.
     Берестин  мог  бы  позвонить  коменданту  Кремля,   самому   Сталину,
недоразумение разрешилось бы в минуту, однако не  он,  а  Марков,  со  дня
своего  ареста,  ненавидел  подобный  тип  сотрудников  НКВД  спокойной  и
презрительной ненавистью, и не потому, что лично ему они  причинили  массу
неприятностей, а в принципе  -  как  особую  породу  безмерно  жестоких  и
абсолютно безнравственных существ. И не упускал случая поставить любого из
них на подобающее место.
     - Ты что себе позволяешь? Ты как стоишь перед генералом армии? А  ну,
смирно! - на последних словах голос у него даже зазвенел  от  сдерживаемой
ярости. Он взмахнул зажатой в руке перчаткой,  и  через  несколько  секунд
бойцы с первой машины с  автоматами  наизготовку  окружили  и  обезоружили
охрану ворот.
     - Репетиция государственного переворота? - поинтересовался  Воронцов,
когда Берестин отдал  комбату  все  необходимые  распоряжения  и  пошел  в
караулку к телефону.
     - Но ты же,  хочешь  спокойно  вернуться  домой?  -  ответил  Алексей
вопросом на вопрос. - Зачем вводить  товарища  Сталина  в  искушение?  Тем
более, что армейская охрана не  в  пример  надежнее.  Когда  подойдет  вся
дивизия, всякие недоразумения будут исключены... - Берестин  сделал  жест,
предлагающий Воронцову замолчать, потому что на том конце провода  подняли
трубку. - Кто? Пригласите товарища Сталина. Марков. Не  поняли?  Повторяю:
Мар-ков... Я вас приветствую, товарищ Сталин.  Так  точно,  прибыл.  Через
пять минут. Хорошо. Да, кстати, скажи там, кому надо, что охрану Кремля  я
беру на себя. Чтоб сдуру оружием махать не начали, а то мои орлы шутить не
обучены. Нет, серьезно. Со мной пока  батальон,  а  дивизия  подтянется  в
течение суток.  А  этих  на  фронт,  разумеется...  Ладно,  придем  и  все
обсудим... С кем? Тогда и увидишь.
     Берестин опустил трубку на рычаги.
     - Вождь, нас ждут. Заинтригованы. Так что готовься предстать.
     Подозвал к себе комбата,  который,  казалось,  только  и  делал,  что
регулярно захватывал  правительственные  здания,  так  он  был  деловит  и
спокоен.
     - Направьте по взводу к каждым воротам. Свой КП развернете в Спасской
башне.  Временно  назначаю   вас   комендантом.   Конфликтов   с   бывшими
сотрудниками не допускать. Со  спецификой  службы  вас  ознакомят.  Ничьих
указаний, кроме моих, причем отданных лично, не  выполнять.  У  меня  все.
Действуйте.
     Берестин подождал, пока последний грузовик  въехал  внутрь  и  ворота
вновь закрылись.
     - С этим порядок. Трогай... - скомандовал он водителю.
     - А если твоему майору сам что-нибудь прикажет? - спросил Воронцов.
     - Я же сказал - ничьих. Что ж, думаешь, я не знаю, кому что поручать?
Для справки - майор  Терешин  у  Марко