чно безлюдной остановке она грациозно
перепрыгнула  с  подножки  на  бордюр  через  обширную   лужу,   отчего-то
осмотрелась по  сторонам  и  пошла  к  ближайшему  перекрестку.  Попетляла
немного по пустынным переулкам и скрылась за косо висящей на  одной  петле
дверью дома, по всем признакам забытого не только богом  и  людьми,  но  и
всеми коммунальными службами тоже.
     Воронцов  притер  машину  к  тротуару  метрах  в  тридцати  наискось,
заглушил мотор и закурил, опустив боковое стекло.
     Куда она пришла и зачем? Неужели к любовнику на  свидание?  Верить  в
такой вариант Дмитрию не хотелось.  А  может,  она  тут  присматривает  за
парализованной старушкой из бывших, в расчете на богатое  наследство?  Или
посещает притон наркоманов? В любом случае - Эжен Сю и парижские тайны. Не
многовато ли их вокруг? Тут усомнишься, осталось ли  вообще  в  сей  жизни
что-нибудь нормальное, бесхитростное, незамысловатое...
     Воронцов включил приемник. Последние известия по "Маяку"  его  слегка
успокоили. Жизнь идет как ни в чем не бывало. Такая, как и должно  быть  в
разумно устроенном мире. На Северном Кавказе завершается уборка  зерновых,
урожай выдался на славу.  Металлурги  Череповца  разлили  сколько-то  тонн
стали сверх плана. БАМ  вот-вот  пропустит  первый  рабочий  поезд.  Народ
Сальвадора продолжает свою справедливую борьбу. В полете "Космос" тысяча с
чем-то. Температура воздуха в Москве плюс  18  градусов,  туман,  возможны
осадки.  Дмитрий  тоже  так  думал.  Сумрачно  как-то  вдруг  стало,  небо
заволокла мутная пелена и туман несло пологами.
     Погода в самый раз к пейзажу, подумал Воронцов.  Перед  ним  тянулась
унылая улица, настолько  унылая,  что  трудно  было  поверить,  будто  она
существует в современной Москве, а не в дореволюционном  Бердичеве.  Узкие
тротуары,  не   обрамленные   зеленью,   выщербленные   кирпичные   цоколи
двух-трехэтажных  домов  с  ободранной  штукатуркой,  глубокими  провалами
подворотен и, наверное, с сотворения мира не мытыми серыми стеклами  окон.
Непостижимо, как человек с неповрежденной психикой может постоянно жить на
такой вот улице. Но живут ведь, и даже, возможно, довольны жизнью:  отсюда
всего минут двадцать пешего хода до улицы Горького, а не полтора  часа  на
электричке и метро, как из иных шикарных районов.
     Темно-бронзовый "БМВ" Воронцова выглядел в  этом  ландшафте  довольно
дико. Как франт в лаковых ботинках и фраке в окопах позиционной войны  под
Верденом или на Сомме. Он сам удивился пришедшему на ум сравнению,  но  не
успел его как следует обдумать.
     Из недр зловещего дома появилась знакомая фигура.
     Почти не касаясь ногой акселератора,  он  медленно  догонял  стройную
женщину в светло-сером кожаном плаще и серых же высоких сапожках с медными
декоративными шпорами. Ее легкой походки не  портила  даже  туго  набитая,
судя по всему - тяжелая сумка, оттягивающая правое плечо.
     Он бесшумно накатывался на нее сзади, и руки на кольце  руля  у  него
слегка подрагивали. Не так, как при первой встрече  в  Замке,  но  все  же
ощутимо.
     Воронцов обогнал Наташу, чуть не коснувшись бортом полы ее  плаща,  в
боковом зеркале уловил  любопытствующий  взгляд  на  красивую  заграничную
машину, прокатился вперед метров сто, затормозил и вышел  на  замусоренный
асфальт Облокотился на полуоткрытую дверцу, вновь закурил и стал ждать.
     Несмотря на свои тридцать пять и на  не  совсем  удавшуюся  жизнь,  в
глубине души Воронцов все же оставался романтиком. Не мог он отказать себе
в некотором налете театральщины, организуя столь долгожданную встречу.
     Он стоял  к  Наташе  спиной  и  все  равно  почувствовал  обостренной
интуицией ее нарастающее беспокойство:  эта  внезапная  машина  на  пустой
улице, ее водитель, кого-то неуловимо напоминающий...
     Воронцов обернулся не раньше и не позже, чем нужно, как раз когда  до
Наташи оставалось меньше десятка шагов,  увидел,  что  она  узнала  его  -
сразу, и сбилась с ноги, и он сделал движение ей навстречу, широко,  почти
простодушно улыбаясь.
     - О боже! Ты? Откуда? - Прошедшие годы не изменили тембра ее  голоса,
интонаций и любимых выражений. И тоже как когда-то:  "Ну,  здравствуй",  -
сказал Воронцов.
     Она сидела с ним рядом, в зеркале заднего вида  Дмитрий  рассматривал
ее лицо и убеждался, что воспроизводя Наташу,  Антон  не  погрешил  против
реализма. Постарше она, конечно, чем в  зазеркалье,  но  в  целом  один  к
одному. Кое в чем даже лучше.  Может,  потому,  что  рядом,  касается  его
локтем, слышен запах ее духов, к которому примешивается залах  натуральной
кожи нового, необношенного еще плаща.
     Но о том, что было между ними всего лишь позавчера, Наташа не помнила
ничего. Здесь Антон тоже оказался прав. Но как раз это  неважно.  Главное,
что она не просто рада встрече,  она  ею  потрясена  не  меньше,  чем  сам
Воронцов в Замке. И, значит, все было не зря.
     - Нет, ты представляешь, я же тебя видела во сне недавно. Вот пусть и
говорят, что вещих снов не бывает. За все время ни разу не снился,  и  вот
на тебе...
     "Постой, постой, что она говорит? Как это недавно?"  -  От  удивления
Воронцов чуть не спросил это вслух. Но сумел  не  показать  своих  чувств,
сказал шутливо и как бы между прочим:
     - Есть многое на свете, друг Горацио... В каком  хоть  виде  я  перед
тобой предстал? Сны, они тоже разные бывают, не всегда к добру.
     - Старалась-старалась вспомнить, и никак,  -  погрустнела  Наташа.  -
Знаю, что был именно ты, разговаривали мы много, а вот о чем, и  какой  ты
был - хоть убей...
     - Ну и выбрось из головы. А когда хоть снился-то? Я, когда сюда ехал,
томе тебя вспоминал.
     - Недели две назад, кажется, или дней десять... Тогда утром  особенно
сильный дождь лил.
     "Совсем ерунда началась. Две недели назад я  только-только  в  Сухуми
обосновался, никакого Антона и в помине не было". Впрочем, на фоне  прочих
событий двухнедельный сбей по времени можно счесть пустяком. Как ошибку  в
пару миль при определении координат по звездам.
     - А я еду - смотрю, изумительная девушка впереди движется. И  кого-то
мне ужасно напоминает. Неужели, думаю! Обгоняю - точно! Вот тебе и  теория
вероятностей. Ты что, живешь здесь?
     - Да ну, вот еще... -  Наташа  замялась,  будто  не  зная,  стоит  ли
говорить правду. - К спекулянтке приезжала. Девчонки  на  работе  адрес  и
пароль дали. Туфли купила, платье австрийское, кофе фээргэшный, на  десять
банок разорилась. По-другому не достанешь ничего.
     Воронцов прикинул, что при средних заработках одинокой женщины деньги
на сегодняшний визит Наташе пришлось копить чуть не полгода.
     - Знать бы, я тебе такого добра  сколько  хочешь  привез  бы...  Куда
поедем?
     - Не знаю. Если хочешь, можно сначала ко мне. Брошу  барахло,  а  там
видно будет. Твоим планам это не помешает?
     - Без вопросов. А муж твой что скажет? Впрочем, логика  подсказывает:
раз приглашаешь, значит можно. В командировке?
     Наташа пожала плечами.
     - Три года, как разбежались...
     -  Ясненько...  Случай  ненадежен,  но  щедр.  А  помнишь,   как   мы
расстались? Выходит, я прав был?
     - Помню все, да что теперь об том  говорить?  Не  переделаешь.  Скажи
лучше, как ты? Не адмирал еще?
     Воронцову снова стало не по себе. Она дословно повторила тот же самый
вопрос, что и в Замке. А подумать, так чему  удивляться?  Один  и  тот  же
человек, одинаковые обстоятельства, и вопрос самый  естественный,  имея  в
виду их общее прошлое. Он тоже ответил почти по-прежнему:
     - В основном нормально. А адмиральство  мое  там  же,  где  и  многое
другое-прочее. Я теперь исключительно в мирных целях используюсь. Из порта
А в порт Б. Туда руду, оттуда зерно.
     - Жаль... - с искренним сочувствием в голосе сказала Наташа. - Ты  же
всегда хотел быть только военным. Кому же, как не тебе?
     - Значит, нашлось кому. Да и вообще это не тема. Давай о чем  другом.
Тем более, служи я на ВМФ, уж точно тебя не встретил бы сегодня.
     - Давай. Расскажи, как у тебя. Женился, дети есть? - При этих  словах
Воронцову показалось, что голос ее чуть заметно дрогнул.
     - Не пришлось как-то. Кому я такой нужен? По году в море, ни кола  ни
двора...
     В этот момент машина вывернулась из переулка на Кутузовский проспект,
Воронцов резко прибавил скорость -  так,  что  Наташу  вдавило  в  кресло.
Вцепившись в подлокотники, она с замиранием сердца ждала, что вот  сейчас,
в следующую секунду, Дмитрий врежется в любую из  тех  машин,  которые  он
обгонял,   или   его   остановит   первый   же    милиционер.    Все    ее
друзья-автовладельцы боялись сотрудников ГАИ почти панически, она  не  раз
видела,   как   лощеные,   знающие   себе    цену    мужики    становились
заискивающе-жалкими,  как  только  их   тормозил   и   подзывал   к   себе
повелительным жестом лейтенант, а то и сержант с полосатым жезлом. И ей бы
очень не хотелось увидеть в подобной роли Воронцова.
     Но их  не  останавливали,  вопреки  всякой  логике,  а  на  одном  из
перекрестков, который Дмитрий проскочил под переморгнувший  с  желтого  на
красный светофор, стоявший у патрульной "Волги" офицер отдал им честь.
     Это  было  загадочно,  но  приятно,  и  Наташа  спросила,  что  такая
вежливость означает.
     - Наверное, на флотах со мной служил. И до сих пор забыть не может...
     Накренившись, как торпедный  катер  на  циркуляции,  "БМВ",  едва  не
столкнувшись с троллейбусом, прошел поворот на Садовое кольцо.
     Наташа тихо вскрикнула.
     - Все, все, больше не буду. Раз взялся, значит, живой довезу. Ты где,
собственно, обитаешь, я так и не спросил?
     - Пока правильно едем. Я думала, ты знаешь...
     - Откуда? - простодушно удивился Воронцов.


     ...В прихожей он помог Наташе снять плащ, повесил его  на  крючок  и,
повернувшись, увидел через открытую дверь свой портрет на  книжной  полке.
"Вот это действительно сюрприз..." Он непроизвольно оглянулся.
     Наташа, опустив голову, расстегивала молнию на голенище. Почувствовав
его взгляд, выпрямилась, тоже увидела фотографию, досадливо прикусила губу
и кажется, даже  покраснела,  но  в  полумраке  прихожей  Воронцов  мог  и
ошибиться.
     Он сделал несколько шагов,  остановился  перед  глянцевой  картонкой,
навек зафиксировавшей давно исчезнувшее мгновение жизни. Ни корабля, здесь
снятого,  давно  нет  на  свете,  ни  бравого  лейтенанта  в   нахимовской
фуражечке. Однако самым поразительным для Дмитрия оказался сам  факт,  что
вычеркнув из жизни оригинал, Наталья сохранила фотографию, да еще держит в
красном углу.
     Наташа подошла к Воронцову, неслышно ступая  по  паласу.  Услышав  ее
неровное дыхание, Дмитрий повернулся, и  еще  секунду  назад  имея  совсем
другие планы и намерения, вдруг привлек ее к себе, сомкнул руки  у  Наташи
на спине, начал жадно, пожалуй, даже слишком, целовать. Она успела  только
коротко ахнуть от его внезапного  порыва,  потом  сама  прижалась  к  нему
грудью, ответила на поцелуй.
     Как будто не было ничего между их последней встречей и этим моментом.
Под пальцами Воронцова оказался язычок застежки платья, с  тихим  шелестом
он пошел вниз.
     Наташа не сопротивлялась, скорее напротив, но оторвавшись от ее  губ,
чтобы перевести дыхание, Дмитрий вдруг увидел широко открытые  глаза.  Они
словно кричали: "Да, да, милый, все правильно, я  твоя,  только  твоя,  но
если можно - не сейчас..."
     Он вздохнул глубоко и отстранился, убрал руки. Воронцов понял, что  с
ней происходит. Она просто не готова  к  безоговорочной  капитуляции.  Ему
показалось даже приятным сделать такой шест. Как полководцу, который давно
потерял надежду осадой или  штурмом  взять  крепость,  от  взятия  которой
зависела его судьба и  карьера,  и  вдруг  узнавшему,  что  неприятельский
комендант только к думает, как бы сдаться,  но  только  сдаться  прилично,
сохранив оркестр и знамена.
     Наташа  благодарно  опустила  ресницы,  сама  потянулась  к  нему   и
коснулась губами  его  щеки.  Доверчиво  повернулась  спиной,  и  Дмитрий,
усмехаясь над собой, подчеркнуто медленно застегнул ей платье.
     На  улице  как-то  сразу   пошел   дождь,   капли   забарабанили   по
оцинкованному козырьку подоконника,  под  ветром  зашумели,  раскачиваясь,
ветки вытянувшейся до третьего этажа березы. В комнате стало почти темно.
     Совсем как в Замке, подумал Воронцов, только между нами нет стекла.
     Наташа за руку подвела его к дивану, села в уголке,  положила  голову
на плечо Дмитрия. Он осторожно обнял ее за талию.
     - А ты правда из-за меня не женился? - шепотом спросила Наташа.
     "Везде вам нужно найти повод для тщеславия", - чуть не ответил он то,
что вдруг пришло ему в голову, но сдержал готовую сорваться фразу.  Сказал
иначе:
     - Обязательно тебе нужно знать - почему, отчего...  Угадай  лучше,  в
чем смысл. За столько лет ни разу не  встретились,  а  именно  сейчас  это
вдруг случилось. В мой прошлый приезд ничего бы у нас не вышло. Нет?
     Наташа не ответила. Она думала о своем.
     - Все-таки почему ты тогда так  бесповоротно  отказался  от  меня?  -
неожиданно  спросила  она.  -  Сейчас  я  вспоминаю...   Я   ведь   ничего
по-настоящему не решила. Если бы ты приехал, пусть на день,  на  два,  все
могло получиться совсем по другому.
     - Брось. Не обманывай  себя.  -  Воронцов  посмотрел  в  потолок,  по
которому скользили зеленоватые тени. - Ничего бы не было В твоем тогдашнем
возрасте отвергнутых поклонников  обратно  не  принимали.  Их  тем  больше
презирали, чем они настойчивее  добивались.  Это  с  годами  вы  начинаете
ценить каждого влюбленного в вас мужчину. А в двадцать лет  жизнь  кажется
бесконечной и за каждым углом чудится новый капитан Грэй... Только правда,
разговоры эти сейчас ни к чему, теория...
     Они снова начали целоваться.
     Потом Наташа, совсем,  кажется,  потерявшая  голову  и  свою  обычную
сдержанность,  вдруг  резко   отстранилась,   высвободилась   из   объятий
Воронцова, встала, одернула платье, провела обеими руками по лицу,  убирая
с глаз волосы, и, ничего не сказав, вышла из комнаты.
     Дмитрий подумал, что она сейчас вернется, но ее  все  не  было,  а  с
кухни стали доноситься характерные звуки.
     - Иди, я тебя обедом буду кормить, - позвала Наташа. - Если хочешь  в
комнате, выдвинь стол на середину.
     - Придумала - в комнате. Тарелки-то мне придется носить, а  я  отвык.
Давай на кухне.
     За столом они вели легкий, совершенно нейтральный разговор, молчаливо
согласившись, что еще не время обсуждать перспективы дальнейших отношений.
Воронцов заодно решил не делать пока  и  попыток  пробудить  ее  память  о
встрече в Замке, хотя средство для этого имел безотказное.  Он  просто  не
видел необходимости в  таком  шаге.  Достаточно  и  тех  проблем,  которые
возникли сами собой и которые предстоит решать. С Левашовым, его  друзьями
и пришельцами,  буде  они  себя  проявят.  Если  и  Натали  окажется  сюда
замешанной, у него просто не хватит душевных сил. Пока он может отвечать и
решать только за  себя.  А  Наташа  -  пусть  она  остается  его  запасной
позицией, тем рубежом, куда можно отступить.
     Мыслю только фронтовыми категориями, с иронией подумал он, но ирония,
признаться, получилась вымученная.
     - Давай куда-нибудь сходим сегодня, - предложила Наташа.  -  Сто  лет
никуда не выбиралась. В театр, например, или даже в ресторан...
     Ему очень не хотелось ей отказывать.
     - Давай, - согласился он. - Только вот встреча у меня одна назначена.
Исключительно деловая, с товарищем и коллегой... - Он посмотрел на часы. -
Можно бы ее, конечно, отменить, но там еще и другие люди завязаны, я же не
знал, что тебя встречу... Давай так. Я туда быстренько сбегаю,  постараюсь
в час или два уложиться. И - в полном твоем распоряжении. Идет? А ты  пока
думай, что и как. Полный  тебе  карт-бланш.  Но  ежели  хочешь  знать  мое
мнение, так я за ресторан На искусство не очень тянет. А  вот  "Прага",  к
примеру, зимний сад... Помнишь?
     - Помню, конечно, - вздохнула она.  -  Только  мы  туда  не  попадем.
Отстал ты от жизни, сейчас не семьдесят первый год.
     - Как раз  здесь  вопросов  нет,  -  успокоил  он  ее.  -  Не  бывает
ресторана, куда не пустили бы капитана Воронцова, тем более - с дамой.
     Он вздернул подбородок жестом не то Цезаря, не то Остапа Бендера.
     - Ох, Дим, какой ты был, такой остался...
     - Чем и хорош. Жаль, что кроме тебя, это никто не ценит.
     Наташа наморщила лоб.
     - Слушай,  опять  то  же  ощущение.  Мучительно  стараюсь  вспомнить.
Кажется, в том сне ты очень похоже говорил... Вообще, как  будто  все  уже
второй раз повторяется.
     - Конфабуляция, она же - ложное воспоминание. Есть у психиатров такой
термин. У всех бывает. У меня довольно часто.
     - Дим, давай ты сегодня никуда не поедешь, - жалобным тоном попросила
Наташа. - Не по себе мне как-то. Словно боюсь, что не увижу  тебя  больше.
Исчезнешь - и все. Я ведь и адреса твоего не знаю, вообще ничего о тебе...
     Был бы он верующим, наверняка бы перекрестился. Можно бы также трижды
сплюнуть через плечо  или  произвести  иные  ритуальные  действия.  К  его
настроению только Наташиных слов и не хватало. "Исчезнешь - и все".  Знала
бы она, насколько близка к истине в своих интуитивных опасениях.
     - Брось ты... - как можно небрежнее сказал Воронцов. - Я на два часа,
не больше. Слово русского офицера. А адреса у меня в Москве нет. В  Питере
- да, имеется. Телефон разве Олегов тебе дать... - и тут же прикусил язык,
вспомнив свои и Антона опасения. - Хотя я к нему и заходить не буду.  Так,
переговорим накоротке... Вот багаж свой я у тебя брошу. В залог.  Я  же  с
моря еду, так все в машине и лежит. Не против?
     - Оставляй, конечно. А я пока буду ждать и собираться. Как там у  вас
говорят - форма одежды парадная?
     - Примерно. - Воронцов посмотрел на часы. - Сейчас  семнадцать.  Ждут
меня  к  восемнадцати.  Значит,  в  двадцать  нуль-нуль  буду  как   штык.
Плюс-минус десять минут на превратности судьбы и уличного движения.



                                    4

     "Самое смешное, - думал Воронцов, - заключается в том, что  я  всегда
был уверен в особости своего предназначения".
     Тут он не отличался особой оригинальностью. Неизвестно,  найдется  ли
человек,  считающий  себя  хуже  других,   заведомо   ориентированный   на
беспросветную банальность и никчемность отпущенной ему жизни.
     Разница состояла лишь в том, что и в  прошлом,  к  тем  более  теперь
уверенность Воронцова имела конкретные подтверждения.
     Наверняка не он один рисовал  в  воображении  картины  необыкновенных
приключений,  дальних  странствий,  геройских  подвигов.  И   уж   конечно
большинство потерпевших  неудачу  в  любви  (особенно  первой)  мечтали  о
реванше, в чем бы он ни выражался.  Однако  мечты  эти  обычно  мечтами  и
оставались. У него же получилось совсем иначе.
     Откинувшись на спинку сиденья, свободно  положив  руки  на  обтянутое
кожей кольцо руля, Дмитрий  перебирал  в  памяти  подробности  только  что
происшедшей встречи, сравнивая их со  своими  грезами,  которые  время  от
времени посещали его на протяжении всех минувших
     И не мог  не  признать,  что  все  получилось  даже  лучше,  чем  ему
представлялось. Было  все  -  и  внезапность  встречи,  и  ее  ко  времени
подоспевшая свобода от семейных уз,  готовность  Наташи  ответить  на  его
постоянство и верность юношеской любви - и ее признание  в  том,  что  она
ошиблась и сожалеет о своей ошибке...
     Воронцов даже не замечал, насколько сама  встреча  и  его  теперешние
мысли о ней отдают классической индийской мелодрамой. Несмотря на то,  что
сам мелодрам не любил - ни в книгах, ни в кино, ни в реальной жизни.
     А если бы заметил, то скорее всего засомневался: все ли в происшедшем
вызвано  естественным  ходо