обойтись просто пеналом в пол-сигаретной пачки. Далее. Допустим,  то,
что в ней прятали действительно запал или пусковое устройство. Но почему
столько трудов и денег потратили именно на поиски его, раз сама  "бомба"
тоже попала в наши руки? Естественнее было бы наоборот.
   - Объясняю так, как сам это  понял.  Во-первых,  нам,  рационалистам,
трудно   понять   психологию   религиозных   фанатиков,    именно    что
средневековых.
   Оружие соратников Пророка, видимо, должно было  освятить  планируемую
акцию возмездия. Или усилить ее эффект.
   Помните, как крестоносцы брали  с  собой  в  походы  реликвии?  Палец
святой Бригитты, щепку от Креста Господня и тому подобное. Утрата  сабли
стала своеобразным идеологическим шоком, и ее поиски - главной целью.
   Что там уж еще в ней  было  спрятано,  шейхов  и  имамов  не  слишком
интересовало, а, скорее всего, они об этом просто  и  не  знали.  Теперь
своей цели они достигли, чем и вызвано резкое снижение их  активности  и
агрессивности.  Потому,  кстати,  мы  не  смогли  зафиксировать  никаких
целенаправленных  действий  после   того,   как   изготовленный   вашими
специалистами макет попал по назначению.
   Те, кого интересовал именно  он,  видимо,  не  настолько  влиятельны,
чтобы организовать масштабную контракцию.
   А почему бросили попытки найти и убить вас обоих...  Ну,  правда,  не
знаю. Обычно свои фетвы они не  отменяют,  но,  может  быть,  просто  не
хватает сил.
   Второе. Сам этот "запал" по  своей  конструкции  на  порядок  сложнее
самой "бомбы". Можно предположить, что сделать еще один или  невозможно,
или очень трудно. В то время как собрать новую  "бомбу"  гораздо  проще.
Или даже имеется их достаточный запас.
   Имейте в виду, я тоже не физик и не инженер,  я  просто  предполагаю,
исходя из своего специфического опыта.
   - В принципе, объяснение удовлетворительное. Я тоже обратил внимание,
что,  когда  господин,  называвший  себя  Гланом,  доставил   саблю   по
назначению, ничего не произошло. То есть,  по  нашим  данным,  она  ушла
через Тифлис в Турцию. И, очевидно, куда-то дальше. В Саудовской  Аравии
или Ираке мы работать не имеем возможности.
   Сам же Глан остался мирно лечить сердце и нервы в Кисловодске, и  вот
тут мы его контакты  отследили.  Саблю  он  передал  по  известному  нам
адресу, спокойно прожил в санатории еще  три  недели  и  без  каких-либо
неприятностей отбыл, вернее, попытался отбыть из  аэропорта  Минеральных
Вод во Францию. С самолета его аккуратненько сняли, и в  Москве  он  нам
рассказал много интересного, хотя и не относящегося к данной теме.
   - Что же, будем надеяться, что остальное  будем  выяснять  уже  мы  с
вами.

***

   Не доезжая Ростова, они решили остановиться на  ночлег.  В  принципе,
меняясь за рулем, можно было доехать  до  места  и  без  остановки,  но,
во-первых, в  этом  не  было  необходимости,  а  кроме  того,  Тарханову
хотелось при дневном свете посмотреть на места, где он так давно не был.
   К удивлению Розенцвейга, Сергей не стал заезжать ни в один  из  то  и
дело попадавшихся на пути мотелей, ни в придорожные семейные гостиницы.
   - Переночуем на природе,  костерок  запалим,  поужинаем,  развлечемся
приятной беседой на посторонние темы, звездами полюбуемся. Не привыкли?
   Привыкайте, Россия страна по европейским стандартам малонаселенная  и
автобанами не перегруженная. Отнюдь не везде путника ждет обычный у  вас
сервис. Скорее, напротив. Как поет популярный русский бард:  "Асфальт  у
нас  кладут  местами  и  немного.  Чтоб  всякий  оккупант  на  подступах
завяз..." Тем более все, что нужно, у меня с собой.
   Он свернул с автострады влево  на  сравнительно  узкую  и  совершенно
пустую асфальтовую дорогу.
   - Поедем проселками. Сейчас найдем подходящее место, станем  биваком.
А по утречку, минуя Ростов, сразу  на  Ставрополь  и  дальше.  Сэкономим
километров двести и отдохнем душевно.
   Начинало темнеть. В степи стояла глухая тишина, которую  будто  и  не
нарушали  естественные,  природные  звуки:  стрекот  не  уступающих   по
мощности  цикадам  кузнечиков,  отдаленное  кваканье   лягушек,   уханье
неизвестной птицы в камышах вдоль речной старицы.
   За много километров доносился с невидимого за  холмами  хутора  запах
кизячного дыма. Хозяйки готовили ужин в летних печках, стоящих  здесь  в
каждом дворе.
   На быстро темнеющее небо выползала громадная багровая луна. В  Москве
такую не увидишь.
   Сергей вел машину не быстро, около семидесяти, курил, положив  локоть
на  кромку  дверцы,  задумчиво  и   отрешенно   смотрел   по   сторонам.
Далеко-далеко светилась редкая  цепочка  огней,  машинный  двор  крупной
фермы, наверное, или зерновой ток.
   Они не разговаривали, Розенцвейг тоже  почувствовал,  что  не  о  чем
сейчас разговаривать, нужно просто смотреть вокруг, впитывать  тревожную
прелесть скифской степи, дышать ее воздухом и размышлять.
   Лучше всего - о вечном.

***

   Тарханов никогда не знал, каким  именно  образом  у  него  получается
выбирать места для привалов. Вроде  бы  едешь-едешь  по  уже  совершенно
темной дороге, и не видно ничего вокруг, только  мелькают  в  свете  фар
смутные окрестности, и вдруг...
   Вот именно тут и надо остановиться.
   Он резко притормаживает, сворачивает с шоссе  на  едва  угадывающийся
грунтовой съезд вправо и через  полсотни  метров  останавливает  машину,
выходит, еще не до конца уверенный, и убеждается, что да, лучшего  места
и не придумать.
   Сосновый перелесок, между рядами  деревьев  как  раз  хватает  места,
чтобы поставить автомобиль, и еще есть полянка, где  разожженный  костер
не послужит источником пожара, нужно только ногами и  саперной  лопаткой
разгрести в стороны трехсантиметровый слой слежавшихся игл.
   А топлива  для  костра  тут  навалом.  В  буквальном  смысле.  Плотно
растущие сосны, стремящиеся обогнать  соседок  и  первыми  прорваться  к
солнцу, регулярно роняют вниз лишние нижние ветви. Только подбирай сухие
до звона дрова толщиной в руку.
   Даже не потребовалось доставать из багажника заготовленный на  случай
пакет дубового паркета, лучшего топлива для приготовления шашлыка.
   Сосна, конечно, хуже, в  рассуждении  качества  углей,  зато  ее  тут
немерено. И горит быстрее.
   Через десять минут костер уже  горел,  освещая  жарким  бледно-желтым
пламенем расстеленный брезент, заменяющий стол, брошенные рядом  подушки
сидений.
   Кроме паркета в обширном  багажнике  нашелся  и  походный  мангал,  и
кастрюля с должным образом замаринованной бараниной, зелень и  помидоры,
и канистра терпкого красного вина.
   Пока первые шампуры томились над поначалу алыми, но быстро темнеющими
и подергивающимися пеплом углями, роняя в жар  капли  жира  и  томатного
сока, Тарханов с Розенцвейгом почти не разговаривали.
   Слишком  ответственное,  истинно  мужское  занятие  -   приготовление
настоящего шашлыка. Чуть отвлечешься,  упустишь  момент,  когда  следует
повернуть шампур или, упаси Бог, прорвется наружу  открытое  пламя  -  и
все!
   Нет,  конечно,  ничего  особенно  страшного  не  произойдет,   только
получится не то, что задумывалось, а так, жареное маринованное мясо.
   А вот когда стало ясно,  что  шашлык  удался,  вот  тогда,  по-римски
полулежа на брезенте, покрывающем толстый слой  травы,  распространяющей
густой  запах  полыни,  чабреца  и  дикой  мяты,  можно  и   поговорить,
прихлебывая из кружек душистое и в меру терпкое вино.
   - До сих пор жалею, - первым начал Тарханов,  -  что  не  довелось  в
вашей войне поучаствовать. Не поверите, считаюсь боевым офицером, а ведь
толком и не воевал.
   Он  имел  в   виду,   что   не   считает   контрпартизанские   рейды,
разведывательно-диверсионные поиски и охрану границ на блокпостах войной
в полном смысле  слова,  а  вот  командовать  батальоном  или  полком  в
масштабной и регулярной фронтовой операции хотел бы, да не пришлось.
   Оно, конечно, лестно было бы оказаться  на  месте  того  израильского
майора  или  подполковника,  который  во  главе   десантного   батальона
высадился с парашютом в районе Горьких озер, захватил переправы  в  тылу
Второй египетской армии и обеспечил ее окружение и  мгновенный  разгром.
Или разработать и  осуществить  марш-маневр  танковой  бригады,  который
неминуемо войдет во все учебники тактики.
   Стремительный удар во фланг Арабского  легиона,  после  которого  вся
огромная  равнина  покрылась  дымными  факелами  чужих  горящих  танков,
разворот на сто восемьдесят градусов, бросок на  полсотни  километров  к
северу и еще один такой же внезапный, парализующий удар в тыл  сирийской
дивизии.
   Десять часов марша и боя - и Восточный фронт ликвидирован...
   - Каждому свое, - ответил Розенцвейг. - Кто-то другой  предпочел  бы,
напротив, оказаться на вашем месте. Невелика, по-моему, радость, сгореть
в танке или в штурмовике, пусть даже в уверенности, что  твоя  смерть  -
необходимая жертва на алтарь общей победы. Я не  совсем  разделяю  точку
зрения автора афоризма, заявившего, что лучше быть  мертвым  львом,  чем
живым шакалом. Безусловно лучше быть все-таки живым львом...
   Что же касается нашей "шестидневной войны", кажется, под этим  именем
она и войдет в  историю...  Разумеется,  сделано  все  было  четко.  Наш
главком не обманул армию и нацию. Не проиграл ни одного  боя  и  выиграл
войну с  минимально  возможными  потерями.  Семьсот  человек  убитыми...
Конечно, для каждого из них, и для их родственников совершенно  неважно,
семьсот, семь тысяч и даже только  семьдесят  погибших,  если  лично  ты
оказался в их числе.
   Но я не об этом хочу сказать. Мы молодцы, нет слов, но мы  готовились
к этой войне тридцать лет. Это не так сложно, как думают. Театр  военных
действий так мал, что каждый офицер и каждый солдат знает его  наизусть,
можно обходиться даже без карт. По этой же причине нет нужды разгадывать
планы  вероятного  противника.  Альтернативы  нет.  Психология,  силы  и
средства, уровень подготовки неприятеля  тоже  известны.  Так  что,  все
зависит только от стойкости и исполнительности каждого бойца. Результаты
говорят сами за себя.
   А вот действия арабской коалиции необъяснимы. Для нас некоторым шоком
было то, что они вдруг решили воевать. Угрозы, дипломатические  демарши,
провокации на границах - к этому все привыкли,  это  входило  в  правила
игры.
   Но вот так, внезапно  бросить  все  на  кон...  Мы  допросили  тысячи
пленных офицеров и генералов - почти никто ничего не понимает.
   Не имею в виду фанатиков, но здравомыслящие люди, а их  среди  арабов
столько же, как и в любом другом народе, утверждают, что еще накануне не
подозревали о том, что случится наутро. Подъем по тревоге в четыре утра,
объявление боевого приказа о начале последней  войны  с  неверными  -  и
вперед.
   И не у кого спросить, зачем и кому это было  нужно.  В  такой  именно
форме.  Словно  по  единой  команде,  тоже  неизвестно,  кем   отданной,
покончили с собой и главком египетской армии, и  начальник  генштаба,  и
еще несколько фигур аналогичного уровня в Сирии и Иордании.  Все  прочие
утверждают, что исполняли приказ. И концы в воду.
   - Чисто самураи, исполнившие обряд сеппуку, - вставил Тарханов.
   Розенцвейг кивнул молча и продолжил:
   - Что война не была нужна никому, подтверждает массовая сдача в плен.
   Уже на третий день мы  не  знали,  куда  девать  пленных.  Какие  там
лагеря...
   Всей нашей армии не хватило бы, чтобы  их  конвоировать  и  охранять.
Просто отбирали оружие и отпускали на все четыре стороны. Видели  бы  вы
эту картину с вертолета. Огромные толпы людей в военной форме  слоняются
по Синайской пустыне, ищут укрытия от палящего солнца в тени  совершенно
исправных, но никому больше не нужных танков и грузовиков...
   Испытываешь  совершенно  сюрреалистические  чувства.  -  Зато  теперь
следующие лет двадцать вам больше не нужно готовиться к войне, -  сказал
Тарханов.
   - Пожалуй, больше. После того, как мы  аннексировали  западный  берег
Канала и Суэц. А противник лишился своих кадровых  армий,  всех  запасов
тяжелого оружия и боеприпасов. Как Германия в двадцатом году.  Только  у
немцев оставалась военная промышленность, а у арабов ее нет  и  вряд  ли
когда-нибудь появится. А нового оружия, кроме винтовок и пистолетов,  им
теперь взять неоткуда.
   - Вот и давайте выпьем за прочный мир во всем  мире.  А  то,  что  вы
сказали насчет необъяснимости этой войны, касается не только ее.  Просто
проявилось это у вас слишком наглядно. Наш общий друг Вадим Ляхов  давно
уже  обратил  внимание  на  скачкообразный  рост  всяких   маловероятных
событий. Он даже соответствующую статистику подобрал. По его  мнению,  с
законом причинности в целом происходят странные вещи. Я не математик, но
кое-что понял.  Есть  такой  термин  -  аттрактор.  И  есть  -  странный
аттрактор. Это когда некий природный  процесс  происходит  не  так,  как
предписывает теория вероятностей и соответствующие законы, а  совершенно
произвольным образом.
   - Да? Интересно, надо будет посмотреть его статистику при случае.  Не
пора спать ложиться? Вы же рассчитываете с рассветом выехать?
   - И даже несколько раньше.
   Костер давно догорел, на его месте осталась только куча мелкой  золы,
по которой пробегали редкие огоньки. Зато черное небо было покрыто таким
количеством звезд, какого никогда не увидишь в средней полосе.
   Тарханов долго лежал на  спине,  разглядывая  Млечный  Путь  и,  чего
никогда  с  ним  раньше  не  бывало,  раздумывал,   удастся   ли   людям
когда-нибудь выйти в открытый космос и выяснить наконец,  существуют  ли
где-нибудь там пресловутые братья по разуму.  Он  даже  не  представлял,
насколько скоро это случится.

***

   ... Возле горы  Кинжал  Тарханов  остановил  машину.  Можно  сказать,
приехали.
   Было уже совсем светло, но солнца не видно.
   Начиная  от  Ставрополя  небо  затянули  тучи,  сплошные  и   низкие,
поблескивающие, как свинец на срезе, горизонт  скрывала  плотная  дымка,
сквозь которую едва различались даже Змейка и Машук, не говоря  о  более
отдаленных горах. И воздух был  душный  и  неподвижный.  Все  это  могло
предвещать сильнейший ливень с грозой, а могло и нет. Пригреет солнце, и
тучи  рассеются.  Сергей  хорошо  знал  здешнюю   неустойчивую,   трудно
предсказуемую погоду, Он выжал сцепление, и "Мерседес"  покатился  вниз,
набирая скорость.
   - Вон впереди аул Канглы, - сообщил Тарханов  тоном  экскурсовода.  -
Говорят, сколько печных труб на доме, столько у хозяина жен...
   - Я тоже это слышал, - усмехнулся Розенцвейг.
   Вот ехали с человеком целые сутки, много разговаривали, и Сергей даже
не подозревал, что майор  бывал  в  этих  местах.  Или  просто  вызубрил
наизусть  карту  и  соответствующую  краеведческую   литературу,   чтобы
ориентироваться в местах, куда забросила его судьба.
   Вообще загадочный человек. Русским владеет, словно с рождения  думает
на нем, и непонятно, израильский ли он разведчик, специализирующийся  на
русских делах, или совсем наоборот. И в  чьих  интересах  он  занимается
проблемой "Гнева Аллаха"?
   Впрочем, какая разница?  Полковника  Неверова  такие  вещи  могли  бы
интересовать, а капитану Тарханову было не до  того.  Он  возвращался  в
родные места после долгого  отсутствия  и  смотрел  по  сторонам  с  тем
обостренным  интересом,  который  всегда  появляется  у  нас,  когда  мы
встречаемся с чем-то дорогим, давно не виденным, будь то человек,  город
или просто памятное место. Кроме интереса к изменениям,  происшедшим  за
время разлуки,  потоком  наплывают  воспоминания,  ассоциации,  и  часто
незаметный посторонним штрих, запах или  жест  рождают  столько  чувств,
томительно-грустных по преимуществу...
   Машина,   как   в   зеленом   тоннеле,   шла   между    двух    рядов
тополей-белолисток, заметно подросших и заматеревших. Сергей узнавал  их
и вспоминал, что  должно  сейчас  открыться  за  этим  поворотом,  и  за
следующим...  Сколько  раз  пролетал  здесь  на  мотоцикле,  в  гости  к
подружке, студентке испанского факультета Пятигорского иняза.
   В эту сторону  -  как  сейчас,  ранним  субботним  утром,  обратно  -
глубокой ночью, чтобы успеть к утренней поверке в понедельник.
   Вот заправочная станция на краю поселка  Иноземцево,  где  он  обычно
заливал бензином маленький бак  "Паннонии",  которого  едва  хватало  на
дорогу в один  конец,  вот  поворот  к  озеру,  куда  он  возил  Татьяну
купаться.
   "И все, как прежде, и все, как вновь..." - пришла на  память  строчка
из собственного, вроде бы прочно забытого стихотворения, он произнес  ее
вслух, пробуя на вкус.
   - Что?
   - Ничего, это я так...
   Будто  бы  этот  эффект  заранее  планировался,  как  только   машина
выскочила  на  верхнюю  точку  подъема,  у  массивных  каменных  колонн,
обозначающих начало дороги к месту дуэли Лермонтова, и  внизу  открылась
панорама города, в разрыве туч появился яркий солнечный диск.
   Отчетливо видимый косой  луч  упал  на  вершину  Машука,  все:  кроны
деревьев,  крыши  домов,  даже  полоса  асфальта  окрасилось  на  миг  в
золотисто-алые тона. И тут же края туч снова  сомкнулись,  по  контрасту
стало почти темно, порыв ветра принес первый дождевой заряд.
   Пришлось поднимать тент. Хорошо, что автоматика успела это сделать за
считанные  секунды,  потому  что  ливень  совершенно  тропического  типа
обрушился из разверзшихся хлябей небесных. "Дворники" едва справлялись с
заливающей стекло водой.
   - Хорошая примета...
   - Что? - не понял Розенцвейг.
   - Дождь в дороге. А если как раз на  въезде  в  город,  значит,  наше
предприятие будет удачным. Даже у Конфуция в  "Книге  перемен"  сказано:
"Если выступаешь в дождь, будет счастье". Триграмма "Куй".
   Розенцвейг посмотрел на него с искренним интересом.
   - Вы и Конфуция знаете?
   - Чего только от скуки читать не приходилось в дальних гарнизонах.
   - Прошу прощения, но придется сделать маленькое уточнение.  Триграмма
"Куй" имеет подзаголовок. "В незначительных делах - счастье".
   - Значит, намечаемое нами дело и в самом деле незначительное, - пожал
плечами Тарханов.
   - Это - кому как...
   Машина, как торпедный катер,  вздымая  веера  брызг  из-под  передних
колес, катилась вниз. Да, кое-что изменилось,  отмечал  Тарханов.  Новые
кварталы домов вплотную придвинулись  к  склонам  Машука,  справа  город
почти сомкнулся с Лермонтовским разъездом, но все это было не то.
   Для Сергея Пятигорск не увеличился  в  размерах.  В  принципе,  давно
знакомые города, как бы они ни  разрастались  в  ширину,  не  становятся
больше.
   Потому что то  новое,  что  прибавляется,  никогда  не  сливается  со
старым, не продолжает органически прежнее, исконное.
   А так, ну, появилось большее количество домов и кварталов, удлинились
на пять-шесть остановок автобусные и трамвайные  линии,  но  город  ведь
остался в тех самых границах и в той же сущности, которая была в  первый
день знакомства.
   В лучшем случае, это его не испортило. В худшем - все видели, к  чему
приводит бессмысленное буйство любителей типовой застройки.
   Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Похоже, его  обрезало
как раз у эстакады, отделяющей новый город  от  старого.  Чтобы  сделать
приятное именно ему, ностальгирующему  поклоннику  узких,  взбегающих  и
спускающихся по горкам и балочкам улиц, двухэтажных домов  из  кремового
песчаника, булыжных мостовых и укрытых от мирской суеты глухих двориков,
заплетенных вьюнком и диким виноградом.
   Дождевой заряд пролетел, и вновь опустился на город  туман,  заглушил
звуки, смазал перспективы. И совсем нет на улицах людей.
   Сначала Сергей этому удивился, а потом только сообразил, что  сегодня
ведь воскресенье, и всего восемь утра. Откуда же люди?
   И все равно, так это хорошо совпало, словно по специальному заказу.
   Несколько раз, подчиняясь  дорожным  знакам,  Тарханов  сворачивал  в
узкие поперечные