с  ним  так  не  разговаривал.  Даже  свои,  черные,
предпочитали не связываться, а тут вдруг чужак,  белый.  Но  пистолет  у
него в руке выглядел крайне убедительно, а выражение лица  не  оставляло
сомнений в том, что стрелять он будет не задумываясь.
   Но шанс сохранить лицо перед своими оставался.
   - Га-га-га! А ты мне нравишься, братец. Давай  твою  двадцатку.  Боб,
проводи его до такси. Да посади в хорошую машину. А  как  выглядит  твой
приятель, мы не обознаемся?
   -  Если  увидишь  человека,  который  торопится  от  метро   в   этом
направлении - значит, это он. Спросишь: "Ты ищешь  моего  белого  друга?
Гони восемьдесят баксов". И все...  Сразу  не  поймет  -  объясни.  А  я
тороплюсь.
   Тарханов свернул в указанный переулок, и тут же  сопровождающий  Боб,
мальчишка лет семнадцати, отлетел в сторону, получив  жестокий  удар  по
голове чем-то вроде резиновой дубинки, и распластался без звука рядом  с
выставленными  на  проезжую  часть  мусорными  баками.  Сам  же  Сергей,
схваченный за воротник необыкновенно мощной рукой, почти влетел  в  щель
между домами, почувствовав, как к голой шее прижался холодный металл.
   Ничем, кроме пистолетного дула, это быть не могло.
   В первую секунду он подумал,  что  попался  на  уловку  обиженной  им
местной шпаны, однако тут же эта мысль его оставила.
   - Вот и добегался, фрайер, - примерно так он перевел сказанную ему  в
ухо сочным баритоном английскую фразу. - Ну, побегал, и  хватит.  Утомил
ты нас...
   Надо же! Выходит, все его уловки оказались ни к чему,  и  попался  он
действительно, как последний фрайер.
   Но как, каким образом его выследили после всего, что он  проделал,  и
как враг оказался впереди него и даже успел  сесть  в  засаду,  Тарханов
понять не мог.
   Тот, кто упирал ему в шею пистолет, был явно на порядок сильнее его.
   Капитан его не видел, но чувствовал и силу рук, и просто исходящую от
массивного тела за  спиной  грубую  мощь.  Словно  он  попал  в  объятия
гориллы.
   Но зато горилла была одна. Это тоже чувствовал Тарханов.  Интуитивно.
Да и практически - был бы тут кто-то еще, уже подбежали  бы,  с  криками
или молча, начали шарить по карманам, бить или просто тащить куда-то.
   Этот же, взяв его голыми руками, сам  оказался  в  положении  мужика,
поймавшего медведя.
   Сергей повел головой в сторону. Осторожно, чтобы не вызвать  ненужной
реакции.
   Так и есть. Сзади и справа  стоит  машина  с  погашенными  фарами.  А
больше вокруг никого.
   - Чего тебе нужно? - слабым, с дрожью голосом спросил Тарханов.
   - Тебя и нужно. Сейчас поедем, там  остальное  объяснят.  Медленно  и
спокойно заведи руки за спину. На это капитан не имел возражений.
   Спросил только:
   -  Вы  не  ошиблись?  Я  просто  израильский  инженер.  Заблудился  в
подземке.
   Хоть у полицейского на входе спросите. А денег у меня с собой  триста
долларов. Бумажник в левом кармане...
   - Почеши себе задницу битой бутылкой (по-русски это означало примерно
- "не гони порожняк").
   На левом запястье капитана защелкнулся браслет наручников. Этого он и
ждал. Второй-то браслет и цепочка в руке "гориллы"...
   Только спинных мышц жалко.
   Он  стремительно  присел  и,  выпрямляясь,  крутнулся  штопором,  как
балерина, выполняющая невероятное фуэте.
   Получилось здорово.
   В смысле - хряск девяностокилограммового тела по брусчатке  прозвучал
убедительно. При всей его  силе  парню  не  хватило  реакции  не  только
вовремя разжать пальцы, но и вообще что-либо сообразить.
   На третьей секунде Тарханов, впечатав в лоб "гориллы" рукоятку его же
пистолета, уже отъехал от места происшествия на  странно  маленьком  для
такого человека "Форде".
   Что делать дальше, капитан пока не знал.
   Если его так лихо просекают в любой позиции, значит, или на нем самом
сидит мощный радиомаяк, или  за  ним  гоняются  сотни  классных  филеров
сразу.
   - И все равно русского капитана без хрена не съешь! Сам подохну и вам
жизни не дам, - почти прокричал он, надеясь или не надеясь, что в машине
работают микрофоны. В любом случае - для самоуспокоения.
   Совершенно диким образом крутясь по улицам Нью-Йорка, он остановился,
наконец, на абсолютно пустынном берегу океана.
   Пусть его достанут и здесь, но хоть подходы открыты, а в случае  чего
"и шестнадцать патронов - не пустяк!". Плюс пистолет пленника.
   Если к  нему  подоспеет  подмога,  держать  врага  на  расстоянии  до
последнего выстрела, потом кончать этого, и вплавь...
   "Горилла"  давно  уже  очнулся,  в  полной  мере  испытывая  чувства,
соответствующие внезапно изменившемуся раскладу.
   На самом деле  мощный  это  был  парень  и  аккуратный  одновременно,
подтянутый в  смысле  фигуры.  Не  грубый  кусок  бестолкового  мяса.  С
достаточно интеллигентным лицом, со вкусом одетый.
   В другой ситуации Тарханов не возражал бы иметь его в своем отряде.
   А сейчас - враг. А с врагами поступают прежде всего - беспощадно.
   Исходя из их же предварительного замысла.
   Чтобы привести  неприятеля  в  должное  состояние,  Тарханов  его  же
"кольтом" вмазал ему по губам. Плашмя, но так,  что  от  зубов  полетели
острые крошки. И губы всмятку, конечно.
   - Больно? Так это только  начало.  Ты  что  со  мной  хотел  сделать?
Отвечай, сволочь! - И ударил еще раз.
   - Не бейте. Скажу. Только взять и отвезти по адресу.
   - Зачем?
   - Откуда я знаю? Приказали...
   Капитан сел рядом, раскурил сигарету. Тишина  вокруг  стояла  полная.
Вода только поплескивала в  ржавые  сваи  заброшенного  пирса,  пароходы
коротко взревывали гудками вдалеке, где сиял огнями порт.
   И никаких признаков возможной поддержки пленнику.
   О чем Тарханов ему и сказал. Мол, нет  тебе  помощи  и  не  будет.  А
появится - тебе же хуже. Сдохнешь самым первым из всех.  Не  в  свои  ты
игры, пацан, ввязался. Думал, здоровый и  сильный?  Здешним  рыбам  твоя
мышечная масса будет интересна. А  с  каким  клиентом  тебе  дело  иметь
придется, не сказали? Ну, их  и  благодари.  А  кого,  кстати?  Адресок,
имена, фамилии...
   Парень замотал головой. Не хотелось ему отвечать.
   Или все еще на помощь надеялся9 Так зря.
   Еще там, в Гарлеме, Тарханов нашел у него в нагрудном  кармане  нечто
вроде очень портативной рации  и  раздавил  каблуком  об  асфальт.  А  у
"Форда" на подъезде к пляжу сорвал клеммы с аккумулятора.
   Капитан не считал себя злым или жестоким человеком, но "языки" у него
не молчали никогда.
   И этот заговорил, причем заговорил торопливо, стараясь успеть сказать
все, о чем спрашивают. И если что -  лучше  поскорее  умереть,  чем  так
жить.
   Когда в диктофоне кончилась пленка, Тарханову было достаточно.
   - Значит, так. Убивать я тебя не буду. За откровенность добром плачу.
   Всегда. А  за  наглость  ответишь.  Я  сейчас  уеду,  ты  останешься.
Выживешь, твое счастье. Нет - нет. Сергей  зашвырнул  в  океан  ключ  от
наручников. Замок на них был очень сложный, не каждым гвоздем  откроешь.
И пошел по пляжу  к  машине,  посвистывая.  Информация  получена  крайне
интересная, Чекменеву наверняка понравится.
   Найдут этого парня, прихваченного браслетами левым запястьем к правой
щиколотке, до прилива или же нет - его совершенно не интересовало.  Свое
слово он сдержал.

***

   Чтобы  больше  не  рисковать,  уже  пройдя  паспортный   контроль   в
аэропорту, Тарханов позвонил из туалета в зале "Дьюти фри".  По  номеру,
который "дипломат" сообщил ему при прощании.
   - Я от Иван Петровича. Камера хранения там, где я сейчас. Айлдуайлд.
   Вылет у меня через десять минут, куда - неважно. Уловили?
   - Да, говорите.
   - Ячейка 543.  Код  -  номер  паспорта,  который  я  получил.  Там  -
аудиокассета. У меня все.
   Оригинал записи Сергей оставил себе. На всякий случай. Чекменеву  она
будет тоже любопытна.
   Дальше было совсем просто. Без новых приключений он вылетел в Европу,
по-прежнему с паспортом на имя Узи Гала.
   Свой  новый,  российский  дипломатический,  он  предъявил  только   в
аэропорту Хитроу, когда  садился  в  самолет  до  Москвы  после  недурно
проведенного уикенда в игорных заведениях Сохо.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Хотя лето в Южном полушарии было в самом разгаре, день выдался скорее
подходящий для поздней осени. От не слишком далеких  берегов  Антарктиды
надвигался шторм, который гнал перед  собой  фронт  сырого  и  холодного
воздуха.
   В сером полусумраке низкое рыхлое небо почти сливалось с грязно-серым
асфальтом  авениды  Альвеар,  и  порывистый  ветер  с   Рио-де-ла-Платы,
накидывающий частые дождевые заряды, делал утро, день и вечер  одинаково
неуютными, расплывчато-мутными и тоскливыми.
   Газетные  киоски  с  их  радугой  глянцевых  обложек  казались  Елене
единственно живыми пятнами, пусть и натянуто, но все же оптимистическими
элементами пейзажа.
   И в то же время ей здесь нравилось.
   Аргентина вообще, а в основном, конечно,  ее  столица,  Буэнос-Айрес,
честно признаться, воспринималась ею единственным  местом  за  пределами
Тихоатлантического Периметра, где европейский  человек  мог  чувствовать
себя как дома.
   Причем - даже спокойнее, чем дома. Слишком эта страна на хвосте Южной
Америки далека от проблем "цивилизованного мира". Ни с какой стороны  не
подобраться врагу.
   Справа, если смотреть  в  сторону  Огненной  Земли,  -  Кордильеры  и
дружественная Чили, слева  -  почти  бесконечная  Атлантика,  побережье,
прикрытое  не  самым  слабым  в  мире  флотом,  береговыми  батареями  и
авиацией.
   Сзади, то есть с севера, - тоже  все  в  порядке.  Широкая  Парана  и
непроходимые джунгли Уругвая и Парагвая отделяют Аргентину от  Бразилии,
с которой десятилетиями тянется вялотекущая дипломатическая  и  торговая
война.
   Проходя мимо киосков, автоматически скользя по витринам  и  прилавкам
глазами, как бы просто восполняя сенсорный голод, она совсем не обращала
внимания на ассортимент  выставленной  там  продукции.  Интересующие  ее
журналы она выписывала: местные и российские газеты  приносил  с  работы
муж.
   И вдруг ее словно что-то толкнуло изнутри, заставило сбиться с  шага,
и только уже потом, шагов  через  пять,  когда  подсознательная  реакция
перешла в осознанную,  она  остановилась,  пытаясь  понять,  что  именно
случилось?
   Конечно, это связано с тем, что она только что увидела.
   Где? Разумеется, на витрине ближайшего киоска. Елена  повернулась  и,
прикрывая лицо зонтиком, вернулась.
   Из-за покрытого дождевыми потеками стекла на нее в упор смотрел Вадим
Ляхов, с большой, в половину газетного листа обложки журнала,  сверху  и
снизу  исписанной  арабской  вязью.  Смотрел,  полуобернувшись,  знакомо
прищурив глаза, словно его внезапно окликнули перед  тем,  как  щелкнуть
затвором камеры.
   Она, было, засомневалась, не удивительное ли это просто сходство,  уж
больно лицо у этого  офицера  было  непривычно  осунувшееся,  пыльное  и
грязное.
   Но зато улыбочка,  пусть  и  слегка  нервная,  кривоватая,  куда  как
знакома, и на плечах отчетливо видны серебряные погоны русской  армии  с
зелеными просветами без звездочек и змеей, обвивающей чашу. Позади него,
не в фокусе, различались силуэты стоящих рядами самолетов.
   Вадим, прищурившись от яркого солнца, смотрел ей прямо в глаза,  и  в
уголках его рта, словно скрывалась, так раздражавшая ее когда-то и в  то
же время милая ирония:
   "Ну-ну, my dear, как тебе это нравится?"
   Вдруг  задрожавшими  руками  она  расстегнула  сумочку,  бросила   на
прилавок  десять  песо,  пальцем  указала  на  журнал.  Седой   продавец
посмотрел на нее как-то уж слишком внимательно.
   Впрочем, это ей, конечно, показалось.
   И что ей теперь с этим журналом делать? Что означает  портрет  Вадима
на обложке, о чем сообщает крупная и бессмысленная вязь арабских букв?
   Арабский разговорный она немного знала, с тех пор как прожила полтора
года  в  Касабланке,  где  ее  муж,  Владислав,   исполнял   обязанности
генерального консула, но грамоту так и не освоила. Не  для  слабых  умов
занятие.
   Не ехать же в посольство какой-нибудь мусульманской страны с просьбой
прочитать... Но выход тут же пришел в голову. Женщина, захотевшая узнать
что-то о своем бывшем любовнике, становится  очень  изобретательной  Она
остановила такси и попросила отвезти ее в университет.
   Там  наверняка  должна  быть  кафедра  арабистики  На  углу   авениды
Хустисиалисимо и  пласы  Хунин  она  вышла,  огляделась  по  сторонам  и
направилась в сторону старого  желтого  здания  нужного  ей  факультета,
построенного, наверное, еще во времена испанского владычества.
   На  лестнице,  ведущей  на  второй  этаж,  она  увидела   смуглую   и
темноволосую девушку лет двадцати, одетую слишком строго для креолки.
   - Простите, сеньорита, как бы мне найти здесь кого-нибудь, владеющего
арабским?
   - А что вы хотите, сеньора? Здесь все им в той или иной мере владеют.
Я в том числе.
   С трудом сдерживая нервную дрожь пальцев, которая подсказывала,  что,
вопреки разуму и логике, ничего не забыто, Елена протянула ей журнал.
   - Вы  не  могли  бы  перевести  мне  вот  это?  Они  отошли  к  окну,
полуприкрытому серыми от пыли шторами.
   На  задней,  то  есть  по-арабски  на  передней,   странице   обложке
тунисского,  сравнительно  нейтрального  издания   студентка   прочитала
броскую фразу:
   "Русские убийцы под маской врачей? См. стр.12".
   - Простите, а отчего вдруг вас заинтересовал именно этот  номер,  раз
вы арабского не знаете?
   - Видите ли, этот человек показался мне похожим на одного  знакомого,
вот и захотелось выяснить, так ли это...
   И снова ей показалось, что девушка  бросила  на  нее  из-под  длинных
загнутых ресниц чересчур внимательный взгляд.  -  Ну,  слушайте.  -  Она
открыла обозначенную на обложке страницу.
   "1 января наступившего, по  Христианскому  летосчислению,  2005  года
(1383 год  Хиджры),  как  сообщает  наш  корреспондент,  на  нейтральной
территории, вблизи от израильской границы, один из отрядов палестинского
сопротивления, принадлежащий к организации "Ас сайка"... Ну-у, это можно
перевести, как "Молния", хотя оттенок тут несколько  другой,  "подвергся
нападению   отряда    войск    специального    назначения    российского
Экспедиционного корпуса, который, согласно  многостороннему  соглашению,
осуществляет обеспечение соблюдения перемирия в этом регионе. По крайней
мере, над полем  боя  были  замечены  российские  и  израильские  боевые
вертолеты.
   Имевшее место неспровоцированное нарушение  международных  соглашений
отягощается  тем,   что   нападавшие,   по   сообщению   информированных
источников, были одеты в униформу врачей российской армии и использовали
технику, несущую соответствующие эмблемы.
   Высказывается предположение, что это может означать начало реализации
плана  устранения  с  политической  арены  антиизраильских  сил   и   их
вооруженных формирований.
   Так, по слухам,  в  ходе  боя  был  убит  один  из  духовных  лидеров
палестинцев шейх Абу аль Муслим. В случае, если эти факты  подтвердятся,
указанный инцидент  может  привести  к  крупномасштабному  политическому
кризису на Ближнем Востоке".
   Извините, я, может быть, перевела не совсем точно, но смысл ясен...
   Если это действительно так, это отвратительно.  Даже  по  европейским
меркам. - В голосе девушки прозвучало искреннее возмущение. - Тем  более
что война началась и, к сожалению, закончилась... очень плохо.
   - Что за ерунда! Этот человек правда врач, я знаю совершенно точно...
   - Тем хуже, если вы знаетесь с такими... Извините.
   Девушка сунула ей в руки (хорошо, хоть не швырнула в лицо)  журнал  и
застучала  каблучками  по  длинному  коридору,   вымощенному   каменными
плитами.
   Казалось,  этим   стуком   и   надменно   выпрямленной   спиной   она
дополнительно демонстрировала неизвестной даме (гяурке!) свое презрение.
   Елена  только  недоуменно  пожала  плечами.  Неужели  эта   восточная
девушка, давно, судя по ее безупречному испанскому, живущая в Аргентине,
так эмоционально реагирует на события, происходящие Бог знает где?
   Да  и  не  случилось,  по  большому  счету,  ничего  особенного.  Там
последние две тысячи лет непрерывно кто-то с кем-то воюет. С  переменным
успехом.
   Подсознательно она ждала чего-то страшного, а так...
   Хотя, судя по тексту, ко времени написания  статьи  арабо-израильская
война, кажется, четвертая по счету, еще не начиналась.
   Она не слышала и не читала, что в ней  принимали  участие  российские
войска, израильтяне сами справились, но мало ли  что?  В  любом  случае,
находясь там, Вадим рискует.
   Вернувшись домой, она переоделась в теплый халат, у  себя  в  комнате
смешала в большом бокале розовый джин с  тоником,  бросила  в  него  три
кубика льда горных озер, забралась с ногами в глубокое и уютное  кресло,
при свете торшера, перебивающего почти совсем умерший за  окном  дневной
свет, снова долго смотрела на журнальную обложку.
   Заметка, написанная, очевидно, достаточно независимым  и  объективным
журналистом,  поскольку   оценки   более-менее   осторожные,   несколько
притушила ее неожиданно  паническое  настроение.  Казалось  бы,  что  ей
Гекуба, а вот, поди ж ты...
   Она поняла главное. Надпись на  обложке  не  имеет  ничего  общего  с
действительностью. С чего вдруг та девчонка так взъерепенилась? Какой из
Вадима   диверсант-провокатор?   Достаточно   знать   Ляхова,   с    его
преувеличенной честностью и  щепетильностью.  И  вообще  -  что  это  за
иллюстрация к материалу, обвиняющему русскую армию в подлой жестокости и
предсказывающему грядущий кризис чуть ли не мирового масштаба?
   Где снимки поля боя, русских или чьих угодно коммандос, с  автоматами
позирующих над трупами врагов, портрет погибшего шейха в черной  рамочке
и т.д. и т.п?
   В журналистике Елена разбиралась, знает, как оформляют  по-настоящему
сенсационные или просто заказные статьи. А тут что?
   Фотография  даже  не  названного  по   имени   военного   врача,   не
вооруженного и не на поле боя. На гражданском, судя по всему, аэродроме.
   Ну, неумытый, грязный, так он, может быть, сотню километров проехал в
открытой машине, собираясь куда-то лететь... Из  чего  следует,  что  он
вообще к описанным событиям причастен?
   Куда больше ее занимало и волновало совсем другое.
   Как давно все было,  как  много  всего  с  тех  пор  прошло,  и  вот,
расставшись пять уже лет назад, они снова встретились, при том, что  она
- в Буэнос-Айресе, а он то ли в Сирии, то ли в Ливане.
   У каждого прошел большущий кусок новой, отдельной жизни, приведшей их
туда, где они сейчас, но отчего же навалилась вдруг такая тоска? Что  из
прошлого еще не умерло, не ушло навсегда? И почему?
   Нет,   но   какой   вызывающе   мелодраматический   поворот    судьбы
потребовался, чтобы снова напомнить ей о нем!
   Впрочем, судьбе проще, она же  не  литератор,  ей  нет  необходимости
остерегаться критиков и обвинений в отступлении  от  реализма  и  правды
жизни.
   Обычная жизнь такова, какова она есть и больше никакова.
   Но, значит, где-то была совершена ошибка, иначе так не  ныло  бы  еще
молодое, закаленное горными лыжами и теннисом сердце.
   Елена ощущение допущенной жизненной ошибки испытывала в глубине  души
уже давно, только никогда так впрямую не связывала именно с Ляховым.
   Он вспоминался, конечно, время от времени, со сладкой сентиментальной
грустью,  с  которой  вообще  вспоминается  молодость,  но  нынешние  ее
жизненные неурядицы никак прежде  не  соотносились  со  сделанным  ранее
выбором.
   А у  Вадима,  значит,  его  тогдашнее  бравирование  своими  военными
пристрастиями  и  увлечением  спортивной  стрельбой  оказались   стойкой
привязанностью и вот привели его на обложку  журнала.  Такой  чести  всю
жизнь напрасно добиваются многие и многие политики и люди искусства.
   И не так уж важно, какой подписью сопровождается эта обложка, лишь бы
она была... Важен факт, остальное м