ротам, только
поосторожнее, нам совсем  ни к чему в перестрелку попадать. Старайтесь,  так
чтобы и не рисковать, и увидеть побольше.
     - Сложнее задача. Ну да,  Бог даст, по дипломатам стрелять не станут. У
вас какие-нибудь подходящие документы есть?
     - Найдутся.
     - Тогда трогаем. Имейте в виду, стекло здесь толстое,  если что сказать
хотите, вот тут переговорная труба есть. Пробку из амбушюра выдерните, тогда
я  услышу.  Под  обстрел  попадем –  на пол  ложитесь,  а  буду  на скорости
прорываться.
     Купе  в  машине было просторное, в нем помещался широкий кожаный диван,
еще  два откидных сиденья  и столик с пепельницей,  кольцами для  бутылок  и
стаканов, хрустальной вазочкой для цветов.
     Поехали...
     Москва  еще  больше,  чем накануне,  производила  впечатление города, в
котором   никто  не  понимает,  что,  собственно  происходит  и  как  должны
развиваться события в ближайшее время.
     Я  имею   в  виду,  разумеется,  активных  участников   событий,  а  не
обывателей.
     Беспорядки само  собой,  кем-то  организовывались  и  направлялись.  Но
стороннему наблюдателю представлялась только внешняя канва событий.
     На  площадях  митинговали,  но  на  какую   именно  тему  –  понять  из
движущегося автомобиля было невозможно.
     В  разных направлениях  двигались  колонны,  в  которых перемешались  и
военные, и штатские, причем вооруженных людей было на удивление мало.
     Несколько раз  мне попадались намалеванные  мелом на кумаче корявые  по
шрифту  и  смыслу  лозунги.  Иногда  интересные: "Долой  буржуйский нэп,  да
здравствует   пролетарская  революция!",   "Бей  жидов,   спасай   Россию!",
"Завоеваний  Октября  не отдадим!",  "Красноармейцы,  вы с  нами?", "Требуем
внеочередного с®езда партии".
     Выходило, что  смутное брожение последней недели  выкристаллизовалось в
массовые  выступления  народа против правооппортунистического правительства.
Очередное возмущение "обездоленных масс" вновь наметившимся "неравенством".
     Однако частные магазины и трактиры еще не громили. По крайней мере там,
где мы проезжали.
     И, что меня  начало удивлять  еще  три дня назад,  - явная  пассивность
власти.  Такое впечатление,  что милиция,  войска, ГПУ больше  всего  боятся
спровоцировать беспорядки, а не озабоченны тем, чтобы пресечь их в корне.
     Впрочем... Как я могу  судить? Здесь  другой мир,  и у  людей  какая-то
особенная  психология. Не  случайно  же  в  моей  реальности не было  ничего
подобного здешней  гражданской войне.  Моим соотечественникам  и "братьям по
реальности" просто не пришло бы в голову,  что  ради каких-то лозунгов можно
ввергнуть  собственную  страну  в  многолетнее   кровопролитие.  Такие  вещи
случались, конечно, и в моем мире,  но только в  наиболее диких странах, чье
население из  всех завоеваний прогресса постигло только  умение  нажимать на
спусковой крючок.
     Кто и в кого стрелял на улицах, я тоже не успел выяснить за те полчаса,
что мы ехали  от Сокольников к центру. Очень может быть, что вся пальба была
лишь шумовым оформлением, азартные любители свободы без берегов сопровождали
стрельбой в воздух речи любимых ораторов.
     Иначе не были бы так спокойны обыватели. Нет, наученные горьким опытом,
люди,  конечно,  нервничают,  стараются  побыстрее  миновать  места особенно
шумных сборищ,  кое-где в  первых этажах  закрывают ставнями окна,  но и  не
более.
     В целом  обстановка похожа  на ту,  что  запечатлели кинохроники первых
дней февральской революции в Петрограде.
     И в  то же время... Жизненный опыт  мне подсказывал, что в любой момент
может полыхнуть  по-настоящему. Кое-что в подобное  я  видел  полтораста лет
спустя  и  запомнил психологическую  ауру, свойственную  очагам начинающихся
мятежей, нечто похожее на предощущение землетрясения или цунами.

     Сначала мы ехали по  переулкам. Примыкающим к Сущевскому валу, и  здесь
все было спокойно. Иногда  впереди  появлялись вооруженные патрули, по  всей
видимости, от московского гарнизона, тогда я давил  на кнопку редкого  здесь
электрического  сигнала,   и  громкий   музыкальный  рев   в   сочетании   с
дипломатическим флажком открывал нам дорогу.
     Но по мере приближения  к центру  города такие простые  приемы  уже  не
действовали.  И  вооруженных людей  попадалось больше, и  настроены они были
гораздо недружелюбнее.
     Одновременно я слушал происходящее в салоне разговоры. Удивительно, как
ощущение  изолированности  и  относительной  защищенности  развязывает людям
языки.
     - Куда мы все-таки едем? – спросила Людмила.  Я впервые сегодня услышал
ее нормальный  голос. И  говорила она сейчас  не просто  уверенно,  но  и  с
чувством некоторого превосходства, не знаю, правда, чем вызванного.
     - Единственно, куда можно, - на Гнездовский, - ответил ей Кириллов.
     - Да вы что с ЭТИМ?- даже голосом выделила последнее слово,  и я понял,
что имела она в  виду именно меня. Нет,  это не  женщина, а какая-то "черная
вдова". Неужели только вчера я лежал с ней в одной постели и даже в какой-то
момент испытал к ней вполне человеческую симпатию?
     - Есть другие варианты?
     - Предлагаю в Щукино. Там и в обстановке разберемся, и решим, что с ним
делать...
     Кириллов  зашелся болезненным смехом  пополам с кашлем. Мне показалось,
что  у  него  с  легкими  не  все  в  порядке.  Был,  допустим,  притушенный
туберкулезный   процесс,   а  шульгинская  пуля  его  резко  активизировала.
Посмотреть бы, не кровью ли кашляет.
     -  Поздно, поздно, милая  Ванда...  –  раз уж сразу  не убили господина
Риттенберга, теперь за него держаться  надо. Вы хоть примерно догадываетесь,
кого он здесь может представлять?
     -  А мне... - она выразилась чересчур  для женщины грубо. Не эстетично.
Такое впечатление, чтобы позлить. Только вот кого?
     И что их вообще об®единяет? Бывшая рижанка Людмила, она же пролетарская
выдвиженка  Бутусова, оказалась теперь какой-то Вандой. Станислав безусловно
британец,  Кириллов,  пожалуй,  на  самом деле русский,  но на  рабочего "от
станка"  не  похож. Однако  и  не  аристократ  из  "бывших".  На  самом деле
изменивший  своему долгу, а может быть таким  образом его  исполняющий агент
ГПУ?
     -  Вопросы  вашей  физиологии -  ваше  личное  дело, дорогая, - вежливо
ответил  Кириллов, -  и  пока  я  остаюсь  вашим  командиром,  я  не позволю
вмешивать  личные  эмоции  в  серьезное дело.  Мне,  кстати,  гораздо  проще
избавиться от вас, чем потерять столь перспективную возможность...
     Похоже  начался интересный разговор, и мне стоит ориентироваться именно
на Кириллова, кем бы он ни был. А я отчего-то думал, что Станислав тут самый
главный.
     - Ладно, под вашу ответственность  я  потерплю.  Но кажется, вы делаете
непростительную ошибку, - Людмила-Ванда чуть не прошипела последние слова.
     Нет, в самом деле, за что она на меня так зла? За то, что уступила зову
плоти?
     Но  как бы  ни  интересно  было  слушать  голоса из  динамика,  внешняя
обстановка требовала куда больше внимания.
     По мере приближения центру заслоны стали гуще.  И  постреливали теперь,
как мне казалось, не только в воздух.
     Где-то  в  глубине дворов-колодцев  шестиэтажных  доходных  домов вдруг
загремели часто-часто пистолеты, рванули воздух несколько ружейных залпов  -
и опять тишина.
     Когда  я вывернул  с  Новослободской  на Садово-Триумфальную, путь  мне
преградила  довольно  частая  цепь  красногвардейцев  с  намерениями  самыми
серьезными.
     Прорваться  и здесь в принципе было  можно, но далеко ли?  Беглый огонь
почти  что полной роты сзади,  а впереди  может оказаться поваленный поперек
дороги столб, или даже целая баррикада, что тогда?
     Я выключил скорость и надавил на тугую педаль механического тормоза.
     К машине направился человек в  обычной здесь  кожаной куртке  и зеленой
суконной фуражке со звездочкой,  перепоясанный ремнями  и  с  револьвером  в
руке. Сзади его прикрывали двое солдат с винтовками без штыков.
     Какую  из  противоборствующих сторон он представлял, я понятия не имел.
Тем  более  что  общение  с   местными  жителями   рождало  во  мне  чувство
неуверенности и даже тревоги,  слишком трудно было каждый раз убеждать себя,
что  это не воскресшие из гроба покойники, умершие больше столетия назад,  а
живые люди, ничуть не мертвее меня.
     Но делать нечего, не дожидаясь пока он откроет дверцу купе и обратиться
к  моим  пассажирам,  реакцию   которых  в   данном   конкретном   случае  я
спрогнозировать не мог, я сам вышел из машины ему навстречу.
     И заговорил на опережение, старательно ломая слова:
     - Ми сеть дипломаты, Свисс... Швейцарска республик. Нейтрал, друзья ваш
правительств. - я пощелкал пальцами для  убедительности, чтобы быть понятным
аборигену,  добавил: - Международный Красный Крест. Что ви хотеть, что имеет
быть произойти здесь? Третий дня ми от®езжаль Тверь, все било спокойно, так.
Сейчас едем - неспокойно есть. Варум?
     Как удачно вышло,  что я прилично знал немецкий, потому что  человек  в
коже сразу  же перешел  на отчетливый "хохдойч", хоть  и чувствовался  в нем
неистребимый московский выговор.
     - Дипломаты? Паспорт имеете?
     Я вытащил свой из внутреннего кармана.
     - Зачем ездили в Тверь?
     - Там, в машине, представители европейских фирм и ваш сопровождающий от
Совнаркома. Имеют интерес к  концессиям  и деловому сотрудничеству в обувной
промышленности. Кожи, готовые изделия из Торжка и Кимр... Вас  не  затруднит
об®яснить, что происходит в городе?
     Я  надеялся,  что  мои пассажиры  слышат  то,  что я  говорю,  и  имеют
более-менее надежные документы.
     Командир непонятной принадлежности полистал мой паспорт. Я рассчитывал,
что лишних вопросов у него не будет, потому что моей "легенды" могла хватить
лишь минут на пять  не  слишком тщательного  допроса. А  то, что он  говорил
по-немецки, внушало  некоторую  надежду.  Раз знает  язык, должен и в прочих
аспектах цивилизованной жизни ориентироваться.
     Я даже спросил для обострения ситуации:
     - А ваш немецкий неплох. В Гейдельберге учились?
     - В Мюнхене. Только не учился, а был в плену...
     - Сочувствую. Но даже в столь печальной ситуации есть свой плюс- не так
ли?
     Я чувствовал, что он лжет. В плену даже за три  года так хорошо язык не
выучить. Впрочем, если он до того окончил гимназию, а то и университет... Но
лесть моя цели достигла.
     - Езжайте, - он протянул мне паспорт. - Вы сейчас куда намерены?
     Я почувствовал, как  пот  покатился по спине и  мокрыми стали подмышки.
Адреса швейцарского посольства в Москве я не знал. Спросит - конец.
     - На Сивцев  Вражек, -  ляпнул наугад.  - У нас  там арендован гараж  и
гостевые комнаты... Но, может быть, вы все же  меня  просветите - что  тут у
вас случилось?
     - Езжайте, - повторил человек. - И лучше - в окружную, к Москве-реке, а
там  по Волхонке. Повезет - доберетесь... - он криво усмехнулся. - Очередная
революция у нас здесь. Народ свергает продажный режим иудушки Троцкого...
     - Ну и как, успешно? - позволил и я себе улыбнуться, садясь за руль.
     - Пока да, - ответил, как я теперь понял, инсургент.
     Я кивнул понимающе.
     -  Но если вдруг что-то не выйдет - добро пожаловать в наше посольство.
Спросите господина Риттенберга, это я. Честь имею. Долг платежом красен... -
последнее я снова произнес по-русски.
     - Данке шен. Только у нас и посольское  гостеприимство  безопасности не
гарантирует. Пан или пропал...
     Я поднес два пальца к козырьку кепки и дал газ. Пожалуй, и правда лучше
воспользоваться добрым советом и крутить руль вправо, потом влево,  выезжать
сначала  на Пресню, а уже  оттуда прорываться через Даргомилово, Смоленскую,
Арбат. Раз здесь  патрули мятежников, то где-то поблизости могут появиться и
правительственные войска...
     -  Вот  видите,  наш  волонтер  проявил себя  совсем  неплохо,  - снова
раздался их динамика голос Кириллова. Похоже из троицы он относился ко мне с
наибольшим доверием  и симпатией, а это неплохо, раз именно он  здесь "царь,
Бог и воинский начальник". - Причем  общался он  не со  своими, а  как раз с
нашими союзниками, так что...
     - Ничего не "так что",  - опять  вмешалась Людмила.  - Еще  неизвестно,
наши ли это люди или очередная подставка...
     - Ну-у, вы, милочка,  скоро заявите, что  вообще все нынешнее восстание
организовано  именно  для  того,  чтобы   позволить   господину  Риттенбергу
внедриться в наши ряды.
     - А я бы и  этого не исключала,  - буркнула женщина,  но ее агрессивный
порыв явно иссяк.
     -  Обещаю, - невнятно, из-за  того, что  он в данный момент  прикуривал
найденную в подвесном шкафчике сигару,  сказал Станислав, - сто когда придет
время, я позволю вам застрелить или зарезать его собственными руками. Но  до
этого   сладостного   момента  прошу  демонстрировать  полную  лояльность  и
дружелюбие. Вы меня поняли?
     - Поняла, - с тоской в голосе ответила Людмила, - но когда будет можно,
я  его лучше задушу... Он же совершенно не тот за кого себя выдает. Разве не
видно?
     - А вы та? И за кого должен себя выдавать еврей, чтобы вам понравится?
     - Да какой же он еврей! - воскликнула Людмила и осеклась.
     - А что, была возможность убедиться в обратном:? - с ехидством в голосе
спросил Кириллов, видимо, большой знаток по этой части.
     - Я  это, хочу сказать,  где  вы видели евреев  под  два метра  ростом,
светлых  шатенов с  серо-голубыми  глазами?  И  совершенно  не картавит.  Он
остезийский немец, клянусь. А фамилия?..
     -  Евреи бывают всякие,  запомните  на  будущее. В том числе и черные и
желтые. Евреев-индейцев не встречал, врать не буду, но крючконосые брюнеты с
пейсами и вывернутыми губами живут  только в  Польше и на Волыни, да и то не
составляют  там  доминирующего  типа.  Так что успокойтесь...  если  человек
добровольно  называет   себя  евреем,  значит,  он  на  самом  деле   еврей.
Стопроцентно. Исключений  не  бывает. Даже  сам Троцкий заявлял, что  он  не
еврей, а интернационалист...
     Беседа была  для меня  крайне  интересна, но впереди замаячил очередной
патруль,  и  я сбросил скорость почти до нуля, обернулся и, отодвинув стекло
форточки, перебил ее:
     -  Таки  вы  мне   скажите  куда  ехать,   или  опять   будем  выяснять
рекомендательный маршрут у людей с винтовками?
     Станислав засмеялся, насколько  четко мои слова  совпали с  тем, что он
только что говорил.

     ...  Мы  проехали  мимо того  самого  "Мотылька", где  позавчера все  и
началось,  затем  по  длинному  и узкому  переулку  позади  Никитских ворот,
остановились возле зеленых шелушащихся ворот под каменной аркой. Они  как бы
сами собой открылись,  и мы оказались в небольшом, но очевидно, типичном для
этого времени  и этого района Москвы  дворике. Вымощенном белым, сильно  уже
потертым   плитняком,  с  каретными  сараями  справа  от  ворот  и   длинным
одноэтажным флигелем слева.  Посередине калитка, ведущая в  крошечный чахлый
садик из десятка деревьев, нескольких кустов сирени и сухой цементный фонтан
посередине.  С трех сторон  двор  окружали  глухие  брандмауэры  пятиэтажных
домов,  так  что  ощущение  изолированности,   безопасности  и  покоя  здесь
присутствовало.
     Через  низкую  дверь погреба мы ступили на крутую каменную лестницу,  и
через  минуту я понял,  что иду  тем же путем,  что и вчера, только теперь в
качестве зрячего. Число ступенек, повороты, запахи, гулкость отражающихся от
кирпичных шагов - все тоже самое.
     Только  пришли мы в  совсем  другое  помещение, а  не  в  то, где  меня
содержали вначале.
     Это  была типичная штаб квартира,  какими они бывают  всегда  и  везде,
независимо  от   времени  и  места.  Столы,  заваленные  картами,  несколько
телефонов, задерганные и не  выспавшиеся люди в военной  и  штатской одежде,
табачный дым, приглушенный, но заполняющий весь об®ем помещения гул голосов.
     Появление Кириллова и Станислава было воспринято с удивлением (конечно,
они уже  вполне  могли числиться  в покойниках  или пропавших  без вести)  и
хорошо заметным  со  стороны  облегчением.  Очевидно,  тот,  кто заменил  их
сейчас,  замучился  отвечая  на все  более  настойчивые вопросы вышестоящего
командования и  одновременно  принимая  на  бремя  лишений,  к  которым этот
человек  был  явно  не  готов.  Так  я  сообразил,  увидев  открывшуюся  мне
мизансцену.
     Этот заместитель, человек  лет  сорока,  неуловимо  похожий взглядом  и
манерой говорить на секретаря-распорядителя журнала, в котором я  проработал
последние десять лет, одетый в зеленый офицерский китель без погон, отбросил
при нашем появлении толстый красный карандаш и метнулся на встречу.
     - Вадим Антонович, слава тебе Господи,  нашлись. А то уж мы  тут совсем
не знали, как быть, что делать... Разрешите доложить обстановку?
     - Пойдемте ко мне, Иван Ипатьевич, там и доложите. И карту захватите...
     Как  я  понял  из  доклада,  состоявшегося в  том  самом  кабинете, где
принимал меня Кириллов вчера вечером,  мятеж (или, как деликатно называл его
исполнявший роль как бы начальника штаба Центрального сектора товарищ Иванов
- Операция Водоворот) развивался Вроде бы достаточно успешно. Бой за опорный
пункт Шульгина логично вписался  в его первую фазу, потому что  одновременна
ударные отряды  мятежников  начали  захватывать ключевые  об®екты города  по
периметру  Садового кольца с выдвижением по радиальным направлениям к центру
разведывательных групп. В настоящий момент под  их контролем накалялось пять
или шесть плацдармов  на  подходах к Бульварному кольцу, а также практически
все  вокзалы.   Даже  Людмила  словно  бы   меня  не   замечала,   очевидно,
категорический приказ  Станислава на нее подействовал. Тем хуже для меня,  в
свое время она постарается расквитаться за вынужденную сдержанность с особой
изощренностью.  Видимо,  подумал   я,  она  страдает   каким-то  психическим
нарушением,  может  быть  -  паранойей,  ничем  другим  не  об®яснить  столь
агрессивной  и  непримиримой  ненависти  к  человеку, который не  сделали ей
ничего плохого, скорее, напротив.
     К  сожалению,  я  не  имел  возможности задавать вопросы,  хотя  многие
моменты происходящего мне оставались непонятны.
     Меня, в частности, удивила  странная позиция  и  роль войск московского
гарнизона. Он  как  бы оставался принципиально нейтральным, хотя прошли  уже
почти  сутки, вполне определилось и  направление действий  мятежников,  и их
цели.
     Еще - ни сам Троцкий, ни кто-нибудь из членов  его правительства до сих
пор не  выступили с какими-либо  заявлениями, не призвали народ  и  партию к
сопротивлению  провокаторам  и  предателям,   замахнувшимся  на   завоевания
Октября, не дали даже собственной оценки  происходящего.  Впрочем,  все  это
могло  об®ясняться  тем,  что  большинство  райкомов  РКП,  обладавших  всей
полнотой   власти  на  своей   территории,  или  уже  перешли   на   сторону
"восставших", или занимали выжидательную позицию, сохраняя при этом контроль
за местными охранными и карательными структурами
     Выходило так, что сам Троцкий заперся в Кремле, не знал, как поступить,
а на  улицах  шли  полу  стихийные  стычки  между  не слишком  значительными
формированиями  инсургентов и  не  имеющими единого командования, на верными
центральной власти отрядами ГПУ, ЧОНа и городской милиции.
     Я,  несмотря  на  полученную  подготовку  в   реалиях  советской  жизни
разбирался не слишком  глубоко, однако  собственный жизненный опыт  и звание
истории подсказывали, что здесь все не так просто.
     Вокзалы, конечно, банки, почта  и телеграф об®екты  важные,  и владение
ими  приносит  известные  выгоды,  но  при  условии,  когда  весь  город,  и
прилегающих  губернии тоже находятся в твоих руках, а иначе это лишь иллюзия
успеха. Признающие главенство  Предреввоенсовета войска  с  периферии вполне
м