в фыркнул.
     -  И я говорю совершенно о том же.  Читайте свои рассказы, даже сами их
пишите, но не пытайтесь всерьез переложить алгебру Буля на язык комиксов.
     -  Бог с ней, с алгеброй, а я вот попытался  действительно все  это так
наглядно  представить,  - благодушно потирая руки, перед тем  как плеснуть в
бакелитовые  стаканчики еще коньячку, сообщил Розенов.  - И мне понравилось.
Вы, пожалуй, если еще придется свою  установку  испытывать, меня обязательно
предупредите.
     Это же какая прелесть - сколько там, в Израиле, пять или семь миллионов
человек, оказываются полными хозяевами  нового  мира. Хочешь -  поселяйся  с
друзьями и  соседями там,  где и  раньше жил, хочешь  - хватай любую  пустую
машину  и отправляйся  путешествовать. Хоть в  Рим,  хоть  в Париж,  хоть  в
Петроград.  Приезжай, поселяйся в  Зимнем дворце, ставь койку в Георгиевском
зале  или  бывшей  царской  спальне.  Растопи  камин,  натащи  продуктов  из
ближайшего  гастрономического  магазина  - и наслаждайся.  Все вокруг - твоя
собственность. Картины, статуи, малахитовые столы и вазы...
     Маштаков тогда не понял, смеется господин Розанов или серьезно говорит.
     - И главное -  все  абсолютно законно,  никто не придет и  не предъявит
свои права, выметайся, мол...
     - Разве если такой же,  как вы, тоже захочет себя наследником Романовых
объявить.
     - Сговоримся  как-нибудь.  Я  ему предложу,  как  опоздавшему,  Русским
музеем  удовлетвориться или  Петергофом. Ну, в  крайнем  случае,  постреляем
немножко. Пусть победит сильнейший. Но идея все равно богатая... Так что я в
доле.
     Не думал, нет,  не  думал  никто  из  них в  мчащемся через  российскую
равнину  шведском  автобусе,  что  этот   почти  шутливый   разговор   между
арестованным  и его в  данный момент надсмотрщиком  может  иметь  совсем  не
шуточное продолжение.
     Но уж такова жизнь.
     Первые  два  дня по  прибытии Маштаков  провел  в  условиях,  отнюдь не
сулящих оптимизма. Не  тюрьма, конечно, но "уединенное помещение со  строгим
режимом содержания".
     Неизвестно где и неизвестно  на сколько. Молчаливая охрана,  решетки на
окнах с  матовыми вдобавок  стеклами. Кормили его, впрочем, весьма прилично,
койка не в пример шире и мягче  солдатской, туалет и умывальник  в отдельной
кабинке, сколько угодно книг и газет. Но никакого радио и дальновизора.
     Но и допросов тоже никаких.
     Маштаков  понял так,  что  или неизвестным  хозяевам  пока  недосуг  им
заниматься, или его определенным образом выдерживают. Чтоб стал сговорчивее.
     Да он же ведь и  не собирался изображать  из себя борца за идею.  Так и
сказал солдату, принесшему первый обед:
     - Скажи им, парень, я готов говорить. Обо всем. Пусть вызывают.
     - Это не ко мне, задержанный. Жалобы на содержание, питание есть?
     Виктор Вениаминович вдруг  вспомнил читанные  (книжки, то,  как  обычно
вели себя там арестованные.
     - Да нет, нет у меня жалоб. Я на допрос хочу.
     - Не в курсе. Вашу просьбу передам по команде. Курить хотите?
     - Хочу, и выпить тоже хочу. Я много чего хочу.
     - Про другое  не знаю. Разрешено и есть в наличии - папиросы, сигареты,
махорка. Чего  изволите?  Чаю  -  неограниченно.  Баня с  парной завтра,  по
расписанию. Тараканы, блохи не беспокоят?
     - Ничего не беспокоит.  Сигареты давай,  и папиросы  тоже. Махорку  сам
кури. А спички где или зажигалка?
     -  Этого  не  положено. Сейчас  прикурите,  а  еще  захотите  - в дверь
стукните - дадим огоньку в кормушку. А так не положено.
     - Тогда я вам назло одну от одной прикуривать буду.
     - Это - пожалуйста. Курево кончится - стукните - еще принесем.
     Непробиваемое спокойствие надзирателя, или как там его назвать, достало
Маштакова еще сильнее, чем сам факт заключения.
     Вполне,  впрочем, заслуженного, как сам он для себя понимал. Лишь бы не
слишком долго оно продолжалось.
     - Ты вот что, командир, ты  мне можешь  "Графа Монте-Кристо", сочинение
господина А.Дюма-отца, первый том, разыскать?
     - Без вопросов. К ужину будет. В камере самое то "Графа" читать.
     Сказано это  было  так, что  профессор понял:  "Не  дурак  надзиратель,
далеко  не  дурак. Да  и  не  надзиратель он обычный, разумеется,  очередной
офицер контрразведки".
     Ну и пусть. Слабы они все против Маштакова.
     Сто лет будут их  ученые думать - все равно  не придумают ничего,  даже
отдаленно сопоставимого с его  изобретениями. А  он,  случись  вдруг  сидеть
здесь несколько месяцев  или  год,  запросто изготовит  из подручных средств
нечто такое,  что позволит выйти  ему хоть  через стену,  хоть  прямо  через
двери.
     А  сейчас  напрягать  ум  нет  необходимости.  Лучше  интересную  книгу
почитать.
     Зато на третий день Виктор Вениаминович был вознагражден за выдержку  и
долготерпение.
     Давешний надзиратель, появившись в неурочное время, предложил Маштакову
немедленно принять душ и побриться.
     Бритву  он  тут  же  и  выдал, но электрическую,  причем  работающую от
батареек. То есть ни зарезаться ею, ни убить себя током было невозможно.
     - Одеколон, костюм и туфли я вам принесу.
     - А  зачем? - запоздало спросил  профессор  вслед тяжело  затворившейся
двери.  И сам себе ответил,  что наверняка для долгожданного допроса. Причем
проводить его будет важное лицо,  взору которого противен вид,  а обонянию -
запах. Тюремный.
     Везли  его в  заднем отсеке штабного бронетранспортера, то есть такого,
где  вместо  жестких  откидных  лавок имелись  полумягкие  диванчики,  стол,
кондиционер.
     Несмотря  на  то что боевая  машина неслась по улицам Москвы, стрелок в
боевом отделении не убирал рук с гашеток тяжелого башенного пулемета, а  два
подпоручика  держали  на  коленях  автоматы  с  явно  написанной  на   лицах
готовностью незамедлительно пустить их в дело, если что.
     "И правильно, - думал Маштаков. - Я для кого угодно сейчас стою дороже,
чем  атомная  подводная лодка  с полным  комплектом  ракет.  И даже  намного
больше. Поскольку мой  мозг... Но куда же они меня  везут? К кому?  В  любом
случае сейчас главное - не продешевить. Это - последний шанс".
     А  уж насчет "не продешевить" Виктор  Вениаминович не знал себе равных.
Если под небрежное честное слово он сумел размотать  прожженного  восточного
бизнесмена Катранджи чуть не на миллион долларов, так о чем речь?
     Правда, на такой вариант и он не рассчитывал.
     Пусть улиц, по которым его везли,  он не видел, но достаточно было  тех
нескольких секунд, за которые его почти протолкнули  взашей из отсека БТРа в
распахнутую напротив  деревянную дверь,  чтобы увидеть на  фоне  зеленеющего
предзакатного неба красно-бурую кремлевскую башню.
     Какую именно, он не понял, на память знал только Спасскую, с часами, но
уж в общей принадлежности ошибиться не мог.
     "Ого!  - подумал  с возрастающим  самоуважением. - Это тебе не  сакля в
горах!"
     Одетого  в мешковатый, но  вполне приличный коричневый костюм Маштакова
ввели в небольшой кабинет, где за письменным  столом сидел человек, которого
даже аполитичный Маштаков хорошо знал по фотографиям  и  редким появлениям в
дальновизоре.
     Не кто иной, как Местоблюститель.
     "Этого, кстати, тоже можно было  ожидать, - подумал Маштаков. -  Как  я
сразу не догадался?"
     Князь  был в  простом  походном  кителе  без наград,  на  полировальной
столешнице  карельской  березы ни единой бумаги, вообще ничего, так что было
не  совсем  понятно, для  чего вообще  требовался стол.  Разве чтобы локтями
опираться.
     -  Ну-с, здравствуйте,  господин Маштаков,  - негромким  голосом сказал
Великий князь, не привстав и не подав руки. - Ваши противоправные  дела меня
сейчас не интересуют,  но  это  ни в коей мере не означает,  что я их в хоть
какой-то мере одобряю.
     -  Ваше  Высочество,  никакими  противоправными  делами  я  никогда  не
занимался,  тем  более  направленными против  России. -  Маштаков даже  руки
прижал  к  груди.  -  Да,  исполнял  иногда  заказы  частных лиц,  за плату,
разумеется,  но  всегда  это  были  исключительно научные разработки  такого
уровня,  что ни под  какие  действующие  законы они не подпадали. Как  вот и
последний  раз,  из-за   чего,  собственно,   я  имею  честь   сейчас  здесь
присутствовать.  Разве где-нибудь сказано, что  запрещаются  эксперименты  в
области хроноквантовых преобразований низкой интенсивности?
     Князь остановил его горячую тираду  спокойным  движением ладони, слегка
приподнятой над льдисто отблескивающей столешницей.
     -  Однако  ваше... изделие планировалось  к использованию  террористами
именно в качестве оружия. Причем - массового поражения.
     -  Любой,  самый сложный прибор  можно  использовать  для  проламывания
черепа. А крайне  трудоемкий в производстве и предназначенный для достижения
сверхпроводимости жидкий гелий, будучи вылит вниз с балкона Большого театра,
способен уничтожить больше людей, чем специально изготовленная бомба.
     -  Достаточно. Я не расположен к дискуссии. Вы  подтверждаете, что ваши
"научные упражнения"  на  самом  деле  далеко  опережают  достигнутый наукой
уровень, и то,  что я слышал от своих сотрудников по поводу  возможных якобы
перемещений во времени?
     -  Что  касается  первого,  то   да,  разумеется.  То,   что  делаю  я,
настолько... даже  не опережает, а  просто  лежит  вне интересов современной
науки, и прикладной,  и фундаментальной!  По  поводу же  перемещений...  Вас
информировали не совсем точно. Речь идет  о несколько других  явлениях. Ни в
прошлое,  ни  в будущее  я  вас  переместить  не  могу  и  вряд ли  смогу  в
дальнейшем, а  вот выход за пределы освоенного нами  временного  континуума,
оставаясь при этом в пространственном...
     Да,  это  возможно,   хотя   экспериментально  почти  но  подтверждено.
Несколько локальных испытаний с недостаточно корректным результатом...
     Князь слушал внимательно, но под усами его несколько раз возникал намек
на улыбку. Скорее всего, его веселила манера Маштакова выражаться.
     Похоже, сидя в камере, он тщательно  продумал  линию  поведения. Сказал
достаточно, чтобы  заинтриговать  собеседника,  и в то же время  практически
ничего конкретного. Ну а чего бы еще от него ждать в такой ситуации?
     - Что ж, Виктор Вениаминович, - обращение по имени-отчеству в его устах
звучало  почти  как награда,  -  как  я  уже сказал,  правовая  оценка вашей
деятельности не входит сейчас в круг моих обязанностей. А вот забота о благе
Отечества входит постоянно. Посему спрашиваю - желаете ему  послужить  и тем
самым загладить свою вину?
     Да-да, вину,  - с нажимом произнес князь, заметив протестующую, хотя  и
безмолвную  мимику  Маштакова,  -  поскольку  это категория  не  правовая, а
нравственная   по   преимуществу,   и   с   этой  позиции   ваши  оправдания
несостоятельны.
     - Ваше  Высочество!  Исключительно в силу сложившихся обстоятельств  не
смог вовремя направить  свои труды непосредственно на благо... Никто никогда
не принимал мои открытия всерьез  и не желал их даже обсуждать. Только дайте
такую возможность...
     Маштаков  привстал  на стуле, подавшись вперед и преданно глядя князю в
глаза. Только что руки не простер к нему для пущей убедительности.
     "Ну актер,  актер... Но это несущественно", - подумал князь, сказал  же
совсем другое:
     - В таком случае  я вам эту возможность предоставляю. Само собой,  наши
специалисты с вами обстоятельно и предметно побеседуют. После чего вам будут
созданы  все  необходимые   условия  для   работы.   И  над   хроноквантовым
преобразователем, и по другим направлениям.
     В средствах мы не слишком стеснены, сможем оборудовать  вам лабораторию
не  хуже той,  что  у вас была. Помощников  дадим  квалифицированных, лучших
специалистов по вашему выбору привлечем.
     Работать будете прямо здесь, в Кремле, подходящих помещений хватит. Так
оно и удобнее, и спокойнее и вам, и нам.  В пределах кремлевских стен будете
пользоваться неограниченной  свободой, то же касается и  возможных жизненных
удобств.  За пределами Кремля... - князь пожевал губами, подбирая выражение,
- полной свободы обещать не можем. Пока.
     - Да  зачем  мне  эта Москва!  -  Маштаков, после всего лишь трех  дней
строгой  изоляции и  приложенной  к  себе  лично  судьбы Эдмона  Дантеса, за
величайшее  благо счел обещанную  возможность  беспрепятственно  выходить из
комнаты, бродить по кремлевским аллеям, скверам, музеям и храмам.
     Присматривать за  ним, конечно, будут, но в любом  случае  такая  жизнь
неизмеримо  лучше полноценного заключения в российской тюрьме или  застенках
Катранджи-бея.

     Глава одиннадцатая
     Уже  на  следующий  день   Олег  Константинович  вновь  вызвал  к  себе
Чекменева. Сейчас от его хандры не осталось и следа.
     С утра он два часа скакал на  коне по узким, покрытым опадающей (что-то
рано  в  этом году)  листвой  тропам окружающего его  охотничий  домик леса.
Десятивершковый*  караковый**  Бархан  носил князя  по оврагам  и  буеракам,
горяча кровь и себе, и хозяину. Особая прелесть бешеной скачки заключалась в
том, что внезапно возникающие на пути ветки запросто могли снести голову или
выхлестнуть глаза всаднику, а сам жеребец рисковал поломать  ноги  на крутом
склоне или попав копытом в кротовую нору..
     *  Традиционное обозначение  роста лошадей,  "десятивершковый" - десять
вершков (44 см) сверх двух  аршин (142 см) в холке, т.  е. 186  сантиметров.
Очень крупный конь.
     ** Караковый - масть лошади, темно-гнедой, почти вороной, с желтоватыми
подпалинами на морде и в пахах.
     Но все обошлось благополучно.  Перед толстыми сучьями князь пригибался,
а тонкие лихо рубил шашкой,  которую держал, откинув обухом на правый погон.
Поводьями же управлял одной левой. Бархан не забывал внимательно смотреть не
только вперед, но и под ноги.
     Возвратились конь и всадник довольные друг другом.
     Приняв душ и  рюмку водки, ощущая легкость во всем теле, Великий  князь
слушал доклад генерала.
     - Таким образом, Олег Константинович,  как  я и обещал,  готов доложить
очередные результаты моей работы.
     - Давайте.
     Сегодня Чекменеву требовалось не только  сообщить очередную оперативную
информацию, но и получить санкции.
     В  чем  и  беда  сотрудничества  с умным  и  одновременно  авторитарным
правителем. Он желает вникать во все.  Этим, кстати, отличались все Романовы
из  занимавших престол.  Тот же Николай Первый, сам себя  назначивший личным
цензором  к Пушкину, или Николай же, но Второй, знавший в лицо и  по  именам
всех офицеров Гвардии от самого никчемного корнета  и считавший своим долгом
отслеживать и утверждать все их малейшие перемещения по службе.
     Вот генерал и приступил к докладу.
     - В пределах  нашей досягаемости мы прошлись предельно  частым бреднем,
примерно  так, как  в Израиле  перед началом войны. Изымали  всех,  на  кого
показывали  ранее  изъятые фигуранты,  и  далее  по  цепочкам.  Естественно,
работали  невзирая на  действующие  у  них... -  Произнесенное с  предельной
степенью презрительности и указанием большим пальцем через  плечо, в сторону
Северной  столицы, начало фразы Олегу  Константиновичу понравилось. Чекменев
это уловил и форсировал голосом: - У них законы и всякие там презумпции. При
этом очень помогло устройство "Ляхова-Бубнова". Установлено, обобщенная цель
представителей  руководства "черного интернационала" на территории России  и
на  данном  этапе  их  борьбы  следующая:   спровоцировать  крупномасштабные
беспорядки  на  южной и  западной границах,  согласованные  со студенческими
бунтами в Финляндии и Польше, в общем, по типу "Будапешт-56".
     Данные   акции  должны   быть  сопряжены  по  времени   с  аналогичными
выступлениями   на   сопредельных  территориях,  населенных  представителями
"разделенных наций", тут же -  мятежи  европейских "леваков"!" типа  "Париж-
68" и прочих сепаратистов, в Алжире, Басконии, Корсике, Европейской  Турции.
В общем - глобальный мятеж "мировой деревни" против "мирового города".
     Это,   конечно,   программа-максимум,   рассчитанная   на   год-два   с
окончательной  целью -  слом  нынешнего миропорядка  и установление  системы
"управляемого хаоса".
     -  Ты  что,  всерьез  считаешь,  что такая  схема  возможна? - искренне
удивился  князь.  -   Согласовать   действия  абсолютно   разнородных,  даже
противоположных по культуре, образованию, психологии и  целям сил?,  Абсурд,
не верю!
     Чекменев  ответил, что  да, в  принципе  достижение этой  цели выглядит
утопией, но в любом случае беспорядки грозят большие.
     В 1913 году грядущая мировая война и все с ней связанное представлялось
еще более  маловероятным,  однако же... И ведь если степень искусственности,
внутренней неупорядоченности России  и всего свободного мира так высока,  то
"карточный  домик"  нынешней  европейской  цивилизации  способен  рухнуть  в
одночасье.
     И если таковое начнет происходить, мы должны. быть во всеоружии.
     -  Проблема  остается  прежней, -  продолжал генерал, решивший  наконец
отказаться  от  лукавой  дипломатии,  -  задействованы практически все  наши
надежные  и  проверенные   кадры.  Расширение  круга  посвященных  неминуемо
приведет к  утечкам информации. Они и сейчас происходят, но либо их  удается
парировать соответствующей дезинформацией, либо петроградские власти пока не
придают им должного значения.
     Если же спохватятся, начнут принимать против нас  решительные меры, что
само  по  себе  поставит  страну  на  грань гражданской войны,  этим  тут же
воспользуется  "интернационал", и  тогда  возникнет кумулятивный эффект. Все
наши плюсы превратятся в минусы. Придется воевать на два фронта или забыть о
наших планах на долгие годы.
     - Что ты все время говоришь: "наши планы, наши  планы". Нет еще никаких
планов!
     - Не будем прятать голову в песок. План есть, - Чекменев говорил  резко
и прямо.  -  Пусть не  оформленный  соответствующим образом, в  виде боевого
приказа, но и вы, и я, и наши единомышленники  знают, о чем речь, и уверены,
что другого шанса не будет. Проблема  лишь в том, что, слишком осторожничая,
мы рискуем опоздать, поторопившись, можем быть подвергнуты разгрому.
     - Так что же, предлагаешь, последний рубль ребром и - ва-банк?
     -  Предложил бы, если бы не видел другого выхода. Но он, кажется, есть.
Если еще месяца на три-четыре сумеем оттянуть конфликт.
     -  Постараемся.  В той мере, что  будет в  наших  силах. А  как  насчет
"параллельного времени"?
     -  Тоже  работаем.  Позвольте  доложить  вам   результаты  проведенного
специальным экспертным советом предварительного анализа  проекта  "Дырка для
ордена"...
     Князь перебил его, не дав закончить тщательно составленного периода.
     - Гм. "Дырка..." Откуда вдруг такое название?
     - Нормальный код. Как принято.
     - Я понимаю, что принято. Не понимаю, чем вы руководствовались.
     Князь с молодых  военных  лет не терпел оставлять и тылу  непроясненных
вопросов и проблем.
     - Как  обычно, - с легким  недоумением в  голосе ответил Чекменев.  - С
одной стороны,  из названия  невозможно сделать  выводов о сути проекта. Во-
вторых,  некоторый  смысл все  же  сохраняется.  "Дырка" -  намек на  пробой
пространства-времени. "Орден" - одновременно и материальный символ успеха, и
определение организации,  которая этим делом занимается.  Мы же ведь, как ни
крути, своеобразный  рыцарский орден,  применительно  к  ситуации. Ну  а все
вместе...
     - Достаточно. Отчетливо мыслишь. Не люблю, когда ляпнут  что-нибудь,  а
потом сами руками разводят, как оно так вырвалось...
     "Стареет, что ли? -  невольно подумал Чекменев. - Раньше за  ним такого
занудства не замечалось". И только в следующую секунду сообразил, что князь,
наоборот,  находится  в  стадии принятия судьбоносных  решений и  не  желает
упустить самой малости, мог