льно! - не сдержал эмоций Розенцвейг. - А зачем бы  это  могло
быть нужно?
   - Увы, не знаю. Но причина должна быть крайне веской. Как,  допустим,
жизненно важное рандеву кого-то с  кем-то.  Или  -  тикающий  взрыватель
часовой мины.
   - Гениально, - повторил майор. - И при этом вы всего лишь капитан. Не
умеет ваше руководство ценить людей, - сообщил он Чекменеву. - У нас  бы
Сергей Васильевич давно бы стал полковником.
   В общем, так. Вы почти  угадали.  И  мина  у  них  была,  и  час  "Ч"
назначен.
   Грандиозный взрыв в  Тель-Авиве  или  Хайфе,  который,  по  некоторым
данным, должен был  послужить  сигналом  к  вторжению  регулярных  армий
сопредельных государств.
   Тарханов не удержался, удивился матерно.
   - Сначала мы думали, что речь идет о ядерной  микробомбе.  Потом  это
предположение отпало, поскольку ваш  напарник,  капитан  Ляхов  случайно
обнаружил это устройство и прихватил его с собой...
   - Молодец! Не только стрелять умеет...
   - Бесспорно, молодец. Доставил "артефакт" нам,  специалисты  на  него
посмотрели и зашли  в  тупик.  Если  считать  его  оружием,  то  принцип
действия совершенно непонятен.
   - Как такое может быть? - не понял Тарханов.  -  Если  оружие  -  так
оружие,  а  если  нет  -   нет.   Взрывчатка,   простая   или   ядерная,
соответствующие устройства ее инициации, поражающие элементы. Даже  я  в
состоянии разобраться, а уж инженеры-пиротехники...
   - Мне это напоминает фразу из одного романа: "В комнату вошел человек
в форме полковника неизвестной армии". Да, и еще. Вы что же,  ни  одного
боевика живьем не взяли? Когда меня стукнуло, их там  еще  хватало.  Или
Ляхов до прибытия подмоги в одиночку остальных перебил?
   - Кое-кого взяли. Только никто ничего не  знает.  Темный  народ.  Или
специалисты  действительно  выбиты,   или   цель   каравана   -   только
транспортировка, а получатели сидят где-то в другом месте.
   А насчет разобраться? Если бы все было так просто. В том-то  и  дело.
Но мы не на теоретическом семинаре. - Чекменев сделал  рукой  отсекающий
жест. - Суть  в  другом.  Почему,  собственно,  мы  с  вами  и  говорим.
Руководители или вдохновители террористов возлагали на эту  штуку  такие
надежды, что вы с Ляховым объявлены кровными врагами всех правоверных, и
наказание вам одно.
   Соответствующая фетва, или, по-нашему говоря,  постановление  высшего
духовного авторитета, уже издано.
   - Быстро работают, - только и сказал Тарханов. В том, что их  фамилии
стали известны, ничего  удивительного  не  было.  Любой  местный  житель
приграничной полосы  знал  его  в  лицо,  а  уж  соответствующие  службы
террористов наверняка располагали и более детальной информацией.  А  как
умеют болтать у нас в войсках и штабах, ему  рассказывать  не  надо.  Не
исключено, что какой-нибудь бойкий журналист уже и  статейку  накатал  с
приложением фотографий.
   - Поэтому вам, Сергей Васильевич, самое время умереть, - с совершенно
серьезным видом сообщил Розенцвейг. Подождал, как  отреагирует  капитан,
не увидел ответной реакции и закончил:
   - Разумеется, с последующей реинкарнацией.
   - Вы так серьезно к этому относитесь? Не проще замениться куда-нибудь
в отдаленный гарнизон России? Кто меня  будет  искать  в  Петрозаводске,
Вологде или Хабаровске? Да и зачем? Что пристрелить меня они не прочь  -
никаких сомнений. Если  на  мушку  попаду.  Но  объявлять  всероссийский
розыск? Вот вашим коллегам здесь остерегаться надо.
   - Это уже наша проблема, - успокоил его Розенцвейг. - А мстительность
арабов, или, может, не только арабов, недооценивать не  надо.  Если  они
что задумали, десять лет искать будут. Тем более не только в бомбе дело.
Вы там заодно ухитрились весьма уважаемого  шейха  шлепнуть,  который  с
караваном шел.
   И священный предмет, при нем находившийся, исчез. Они это все на  вас
повесили, так что мстить намерены всерьез и основательно.
   - Да, дела, - обреченно вздохнул капитан.  В  отличие  от  романтично
настроенного Ляхова перспектива начинать новую жизнь под другим именем и
с другой биографией его отнюдь  не  прельщала.  Слишком  много  вопросов
практического  характера  возникало   сразу.   -   Впрочем,   новобранцы
Иностранного легиона до  сих  пор  поступают  именно  таким  образом.  И
ничего. Пока буду лежать, обдумаю и суть, и детали.
   - Само собой. Неделька у вас еще есть, как говорят врачи. Заодно и мы
понаблюдаем, не проявит ли кто повышенный интерес к этому госпиталю.
   Когда гости собрались уходить, Сергей попросил Чекменева устроить ему
встречу с Ляховым.
   - Хотелось бы напоследок повидаться с парнем. Сказать  ему  несколько
слов, вроде как политическое завещание. Вы же и  ему  "переселение  душ"
намечаете?
   - В принципе, это можно устроить. Вообще-то он на днях должен улететь
на родину, "в очередной отпуск", но я ему передам вашу просьбу. Он уже и
сам просил о свидании, но тогда врачи  не  рекомендовали.  Только  уж  я
попрошу - никаких разговоров о вашей будущей "смерти".
   - Хотите, чтобы это  было  для  него  сюрпризом?  -  неловко  пошутил
Тарханов.
   -  Отнюдь.  Обычная  предосторожность.  Каждый  должен  знать   ровно
столько, сколько требуют обстоятельства. Мало ли  что  может  случиться,
попадет он, не дай Бог, в руки неприятеля, под  пытками  или  наркотиком
выдаст, что вы живы.
   Вам лишний риск, нам  лишние  хлопоты.  Может,  в  дальнейшем,  когда
слегка утрясется, вы с ним еще и встретитесь.
   - Ладно, вам виднее. А вы не можете вернуть мне мой пистолет?
   Просьба контрразведчиков не удивила.
   - Ваш - вряд ли. По-моему, он остался в медпункте авиаполка. Вместе с
документами, согласно правилам, - ответил Чекменев.
   А Розенцвейг продолжил:
   - Возьмите вот этот. В подарок, - и протянул ему такой же, как раньше
Ляхову,  "дезерт  адлер".  -  Хочу  надеяться,  что  здесь  он  вам   не
пригодится, охраняем мы вас хорошо.
   Гости ушли.  Капитан  немного  повозился  с  новой  игрушкой,  изучая
конструкцию,   разобрал   и   собрал   пистолет.   Потом   поставил   на
предохранитель и сунул под подушку. Так оно спокойнее будет.
   Тарханов лег на широкую, тоже более подходящую для приличного  отеля,
чем для больничной палаты, кровать, заложил за  голову  руки.  Отсюда  в
окне было видно только небо. Справа на  его  голубизну  наползала  серая
клочковатая туча. Все ж таки январь на улице, и,  возможно,  скоро  тучи
сомкнутся и на землю, на море, на город польется холодный дождь, а то  и
снег.
   Настроение у него было неопределенное. Непривычно  было  оказаться  в
положении героя шпионских боевиков. Все-таки это несколько разные вещи -
служить в армии, учитывая, что при случае можешь поймать  свою  пулю,  и
жить, зная, что некто охотится именно за тобой,  остро  желая  убить  не
абстрактного  человека,  одетого  в  военную  форму,  а  конкретного   и
единственного Сергея Тарханова.
   Но, с другой стороны, велика ли разница? В то, что убийцы будут  идти
за ним по пятам, гоняться за ним по городам,  странам  и  континентам  и
месяц, и год, и больше, тоже не очень верилось.
   Хотя кто их знает, азиатов.
   Ну, что же, попробуем, как себя нелегалы чувствуют. Своя  прелесть  и
здесь имеется - начать новую жизнь, попытаться стать  другим  человеком,
не тем, кем стал за тридцать лет естественного развития, а, может  быть,
таким, каким ему иногда воображалось.
   Избавиться  от  гнета  собственного  имени,  биографии,  всего,   так
сказать, груза прошлых ошибок.
   И он начал придумывать себе новое имя и биографию.
   Заодно придумал и кое-что еще.

***

   ... Следующий раз он встретился с неразлучной парой  контрразведчиков
через пять дней, когда ему, наконец, сняли повязки  с  головы  и  глаза.
Зрение восстановилось полностью, но лоб и бровь пересекал свежий розовый
шрам, захватывающий и край скулы.
   В принципе, ничего страшного, солдата шрамы не портят, тем более  что
хирург  сказал,  что  через  месяц-другой  можно  сделать  косметическую
операцию.
   Несколько другое мнение высказал Розенцвейг.
   - А  знаете,  так  даже  лучше,  -  осмотрел  он  Тарханова  взглядом
профессионального  театрального  гримера.  -  Если  вам  отпустить   усы
скобочкой и небольшую бородку вот так, - он показал, как именно, от  уха
по краю нижней челюсти к подбородку, - то вы станете почти неузнаваемым.
По крайней мере, человек, лично вас не знающий, по  фотографии  опознать
не сможет.
   - Вы все же продолжаете настаивать на реальности угрозы?
   - Разумеется, - ответил Чекменев. -  Более  того,  есть  данные,  что
кое-какие меры по вашему розыску противник уже  предпринимает.  Так  что
нам следует поторопиться. Думаю, что сегодня-завтра  вы  неожиданно  для
врачей скоропостижно скончаетесь.
   Тромбоэмболия. От нее практически  нет  спасения.  Как  обойтись  без
присутствия на похоронах ваших сослуживцев, мы придумали. Тем более  что
большинство из них слишком занято на границах.
   Похоронят   на   местном   военном   кладбище,   поскольку    близких
родственников у вас в России нет, а вы под новым именем вылетите... Куда
бы вам вылететь?
   - задумался разведчик. - Предложения есть?
   Вопрос был вроде бы к Тарханову, но снова вступил Розенцвейг.
   - Мы уже подумали. Сергей Васильевич вылетит с израильским  паспортом
из Тель-Авива беспосадочным спецрейсом  в  Нью-Йорк.  На  этом  самолете
летит наша торгово-промышленная делегация, так что присутствие на  борту
нежелательных лиц исключается. Там получите  в  нашем  представительстве
новые документы и возвратитесь  в  Россию.  Таким  образом,  как  у  вас
говорят, обрубим концы вчистую. А дальше уже как  ваши  товарищи  решат.
Устраивает?
   - Вполне. Хоть мир посмотрю.
   - Тогда - до скорого свидания.
   Но у Тарханова были еще и кое-какие собственные соображения.
   Только говорить о них имело смысл с глазу на глаз с Чекменевым.
   Розенцвейг оказывался третьим лишним.
   Сергей выбрал момент и незаметно  сунул  подполковнику  скрученную  в
трубочку записку с просьбой сегодня же навестить его еще раз, но  теперь
в одиночку.
   А потом повалился на постель, поскольку делать все равно больше  было
нечего.
   Ожидая, когда вновь  появится  Чекменев,  Сергей  ощутил  наплывающую
полудрему.  Очевидно,  так  подействовал  коньяк  в  сочетании  с   теми
лекарствами, которые давали врачи. Поначалу чувство было приятным.
   Как всякий военный человек, Тарханов не упускал  возможности  поспать
лишние час-другой, впрок.
   А тут вдруг  в  сознание  вкралась  непонятная  тревога.  Вначале  он
подумал, что так на него повлиял разговор с контрразведчиками, но тут же
отогнал  эту  мысль.  Опасность  пока   еще   далекая,   да   и   вообще
проблематичная его не пугала.
   Скорее состояние походило на то,  что  бывает  в  момент  пробуждения
после хорошо проведенного вечера. Ляхов как-то объяснил, что  называется
это  "адреналиновой  тоской",  чисто  биохимическая  реакция  организма,
никакого отношения к реальному положению дел не имеющая.
   Но сейчас причина все же была. С момента,  когда  Тарханов  пришел  в
себя в палате госпиталя, ему не  давало  покоя  ощущение  некоторой  "не
правильности" происходящего. Только никак не удавалось сообразить, в чем
именно заключалась не правильность.
   Он все думал, думал,  вертел  ситуацию  так  и  этак.  Но,  очевидно,
теснящаяся в подкорке информация никак не могла преодолеть барьер  между
сознанием и подсознанием.
   Для простоты предположил - дело как раз в том, что он остался в живых
на перевале. Не должен был, а остался.
   И вот его организм, осознавший неизбежность смерти и  подготовившийся
к ней, теперь не  может  перенастроиться  обратно.  Вроде  как  человек,
выдохнув воздух, зажмурившись, опрокидывает стакан чистого спирта,  а  в
нем - вода.
   Говорят, иногда от такого шока чуть ли не умирали.
   Ну, ничего, у него закалка покрепче.
   Слегка удивившись, что подобная  ерунда  вдруг  полезла  в  голову  -
отвлеченным идеям он всегда был чужд, - Тарханов переключился  на  более
реальную проблему, чем рефлексии по поводу несостоявшейся гибели.
   Как угодно, но  роль  пассивной  жертвы,  скрывающейся  от  возмездия
террористов под чужой личиной, его совершенно не устраивает. Да и чем он
станет заниматься на гражданке? А где же еще?
   Нормально служить в строевых частях  под  чужими  именем  и  с  чужой
биографией в соответствующей образованию и опыту должности все равно  не
получится.
   Это только в военное время  (да  и  то  чаще  в  книжках  и  фильмах)
вражеский  разведчик  на  несколько  дней  может  с  чужими  документами
внедриться в воинскую часть под видом  прикомандированного,  к  примеру,
или возвращающегося из госпиталя, причем возможность провала и  в  таком
варианте  весьма  велика.  А  жить  "по  легенде",  тянуть  повседневную
служебную  лямку  месяцами  и  годами,  без  всякой   "сверхзадачи",   и
психологически,  и  технически  невозможно.  По  крайней  мере,  с   его
характером.
   Завербоваться на службу "человеком без биографии", то  есть  рядовым,
как это практикуется в Иностранном легионе, - увольте. Не  для  того  он
пятнадцать лет носит погоны, чтобы опять начинать с "беспросветных".
   В мирной же жизни чиновником, торговцем или, упаси  Бог,  рантье,  он
себя в принципе не видел.
   Чекменев вернулся через два часа.
   - Слушаю. Что у вас случилось?
   - Так. Поболтать захотелось на темы вашей основной специальности.
   Финансовой, - быстро добавил он, увидев,  как  удивленно  поднимаются
брови подполковника. - Насчет моего денежного довольствия. То, о чем  вы
с господином Розенцвейгом говорили, - интересно, не спорю,  только...  У
меня денежное содержание за три месяца в финчасти лежит.  И  боевые  мне
теперь полагаются, и пособия, "за ранение" и  "на  лечение".  Я  человек
небогатый, а ведь в качестве, в  каковое  капитану  Тарханову  предстоит
перейти, никто мне тех денег не выдаст. Так? Не  люблю,  когда  в  таком
существенном вопросе неясности остаются, -  а  сам  показал  глазами  на
потолок и стены, приложил палец к губам, а потом пальцами же  изобразил,
что нужно пойти прогуляться в сад.
   - Можно и поговорить, дело немаловажное. Только вот курить у вас  тут
нельзя, а хочется. Пойдемте на воздух.
   Сад при госпитале был хороший. Словно бы не  больничный  даже,  а  на
какой-нибудь древнеримской  вилле,  как  их  описывал  в  своих  романах
Фейхтвангер. С посыпанными  мраморной  крошкой  дорожками,  вьющимися  в
зарослях темно-зеленых туй, разноцветных климатисов и вообще неизвестных
капитану южных растений. С журчащими фонтанами и  расставленными  вокруг
скамейками.  И  все  это  великолепие  обнесено  трехметровым  кирпичным
забором с колючей проволокой по верху. Не для того, чтобы  предотвратить
побег пациентов, а совсем наоборот.
   - Итак, я вас слушаю. - Чекменев протянул Сергею портсигар, когда они
нашли подходящую скамейку подальше от прогуливающихся выздоравливающих.
   - Не смею сомневаться в полной лояльности господина майора, -  сказал
Тарханов, - но все-таки и ему не все знать следует. О  наших  внутренних
делах.
   - Спорить не собираюсь. А о чем пойдет речь? Кроме  денег.  Те-то  мы
вам, разумеется, компенсируем. Назовите только сумму.
   Деньги Тарханов считать умел, положения  и  инструкции  знал,  и  без
запинки доложил, что по всем видам  выплат  ему  на  сегодня  полагается
девятнадцать тысяч триста восемьдесят рублей. И еще восемь тысяч пятьсот
лежит на счету  в  "Офицерском  обществе  взаимного  кредита",  получить
которые ему теперь тоже будет затруднительно.
   - Округленно двадцать восемь тысяч. На эту сумму я,  в  любом  случае
пару лет в России проживу.
   После чего начал излагать  свой  план,  состоящий  в  том,  чтобы  не
прятаться  ему  "по  зауглам",  как  он   выразился,   используя   часто
употреблявшееся дедом  выражение,  а,  напротив,  активно  включиться  в
операцию.
   - Я же все-таки боевой офицер и без дела сидеть не, приучен.  Давайте
вот что попробуем - устроим масштабную контригру. Насчет умереть - я  не
возражаю. Только нужно обставить это так, чтобы наши "друзья" сразу  же,
заподозрили неладное.  Утечку  из  госпиталя,  или  из  каких-то  других
кругов, что,  мол,  не  все  ясно  с  моей  смертью  и  похоронами,  еще
что-нибудь в этом роде, тут вам виднее, вы специалист.
   Главное, чтобы они зашевелились. Кое-какой след  обозначить  и  вдоль
этого следа наблюдать,  когда  они  по  нему  двинутся.  И  я  с  полным
удовольствием в игре поучаствую.
   Чекменева, как показалось Тарханову, идея заинтересовала.
   - А зачем это нам? - неожиданно спросил он Тарханова.
   - В смысле? - не понял Сергей.
   - Да в самом прямом смысле.  Одно  дело  -  провести  мероприятия  по
стандартной  схеме  "защиты  важного  свидетеля",  и  совсем  другое   -
разрабатывать многоходовую операцию с привлечением  значительных  сил  и
средства рассчитанную на неопределенный срок, и для чего? Чтобы в случае
удачи задержать парочку наемных убийц, скорее всего, ни в какие тайны не
посвященных? И что потом? По второму кругу, по третьему и так  далее?  В
каждом деле должен быть смысл.
   Но к такому повороту Тарханов был готов. В  стратегии  и  тактике  он
разбирался вполне прилично, в том  числе  и  в  тактике  разведопераций,
пускай и войсковых, а не агентурных.
   - Не говорите, что не понимаете. А то я в вас разочаруюсь.  В  том  и
фокус, чтобы отследить всю схему. И здесь, в Израиле, и у нас дома. Я  и
то, почти навскидку, могу вам планчик нарисовать. Розенцвейг  организует
утечку, по разным каналам и с некоторыми отличиями. Через свою  агентуру
устанавливает, какая именно легенда прошла. И куда. Вы и ваши коллеги  в
России работаете аналогично. У вас же наверняка хоть какие-то разработки
по террористам есть.
   Я, соответственно, по первому уровню операции буду именно "прячущейся
жертвой". По второму - живцом. Третий тоже можно придумать. Как?
   - Для экспромта - вполне. Дело явно имеет перспективы. Но -  работаем
пока только вдвоем. Чтоб никто ни  слухом  ни  духом.  Ни  здесь,  ни  в
России, если я сам иного не прикажу.
   - Кого учите, господин подполковник!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   "Буквально на три  часа",  как  он  выразился,  Розенцвейг  предложил
Тарханову сгонять в Тель-Авив.
   - Во-первых, у вас есть шанс,  который  нельзя  упустить  ни  в  коем
случае, а во-вторых, шансов может не остаться ни у кого вообще.
   Майор  выглядел  настолько  встревоженным,  что  Сергей  простил  ему
привычную уже манеру выражаться не совсем логически оправданным  стилем.
У всех свои обычаи.
   Григорий Львович сел  за  руль  рыжевато-песочного  "Опель-Адмирала",
выкрашенного под цвет окрестных библейских холмов.
   Вопреки  обыкновению  майор  был  одет  в   обтягивающий   кевларовый
комбинезон цвета беж,  на  заднем  сиденье  распростерся  дополнительный
тяжелый бронежилет, придавленный томпсоновским  пистолетом-пулеметом,  а
сверху перекатывалась на виражах круглая стальная каска.
   "Точно, воевать ребята собрались", - отметил для себя Тарханов.  А  у
него, кроме пистолета, ничего подходящего с собой  и  не  было.  Ну,  да
как-нибудь.
   Машина летела по приморскому шоссе на сумасшедшей скорости, а  майор,
свободно положив руки в тонких перчатках на деревянное кольцо  руля,  не
сжимая пальцев даже на крутых виражах,  рассказывал  ему  о  предстоящей
церемонии.
   -  Встретиться  с  премьер-министром  вам   совершенной   необходимо.
Во-первых -  это  вопрос  высокой  дипломатии.  В  предвидении  грядущих
потрясений   наши   власти.   желают   как-то   обозначить   нерушимость
русско-израильского боевого братства.
   Кроме того, отбитый вами прорыв боевиков  действительно  планировался
как отвлекающий маневр. Сейчас три армии готовы к вторжению.  Речь  идет
буквально о часах. Российские и  немецкие  дипломаты  пытаются  добиться
встречи с маршалом Амером, королем Хусейном и  президентом  Аль-Ба