рядки,  способные  в  результате  привести к очередной смене
власти и возобновлению гражданской войны, и что искренние сторонники мира  и
согласия  крайне  нуждаются  в  помощи  господ  офицеров, которые уже внесли
определенный вклад...
     Офицер слушал чекиста без особого интереса. Ему, как и Рудникову, чужды
были проблемы большой политики , и он тоже  с  интересом  понаблюдал  бы  за
разборками  в  стане  врага.  Из  гимназического  курса  он кое-что помнил о
Французской революции и считал, что, когда  революционеры  начинают  убивать
друг    друга,   это   быстрее   приводит   к   восстановлению   нормального
государственного порядка.
     - Знаете, товарищ, - ответил наконец он, растирая подошвой окурок, -
зря вы мне все это  рассказываете.  Я  имею  сейчас  другой  приказ  и  буду
выполнять именно его. А о высоких материях вы с полковником побеседуете...
     - Да где же я его буду сейчас искать? "~ чуть не в отчаянии воскликнул
Агранов.
     Офицер пожал плечами. И, уже садясь в машину, бросил через плечо:
     - Если хотите, езжайте за нами. Там есть кому вас выслушать...
     Рудников  еще  раз  взглянул  на  часы,  выругался  беззвучно  и поднял
автомат.  Сколько  можно  ждать,  в  концето  концов?  Глядишь,  к   красным
подкрепление раньше подоспеет.
     Темнеющие  в  тумане  фигуры  виднелись  расплывчато,  зато  позиция  у
капитана была замечательная. Он  откинул  металлический  приклад,  вжал  его
затыльник  в  плечо  и  выпустил  первую  прицельную очередь. Рудников любил
убивать. Вернее, он любил стрелять и попадать во врагов, как другим нравится
стендовая стрельба или утиная охота. Чувство это пришло к нему постепенно.
     До конца пятнадцатого года  тогдашний  Рудников,  способный  и  в  меру
настырный  молодой  человек,  удовлетворял  свою любовь к сильным ощущениям,
работая  репортером  уголовной  хроники,  а  когда  подошло  время   и   ему
призываться  в действующую армию, решил, что кормить вшей в окопах наравне с
деревенскими ваньками и митьками ему, человеку образованному, как  бы  и  не
пристало.  И  он  подал  прошение  о  зачислении  в Отдельные гардемаринские
классы. Все-таки учиться два года, а после выпуска надеть  белый  кителек  с
золотыми погонами, а не грубую рыжую шинель.
     С  классами  что-то  не  заладилось; или морских офицеров на тот момент
имелся избыток, или просто не  понравился  Виктор  Рудников  своим  обличьем
воинскому  начальнику.  Однако  и  вольноопределяющимся  он  тоже не стал, а
направился в школу прапорщиков обучаться премудростям  кавалерийской  науки.
Через  полгода  приколол  по  звездочке  на  каждый погон и отбыл с маршевым
эскадроном на Кавказский фронт.
     Попал он в конную разведку драгунского полка, только вместо лихих  атак
и  рейдов служба ему выпала совсем другая. Во время осады Карса, где коннице
негде было разгуляться, двадцатитрехлетний прапорщик  нашел  себя  совсем  в
другом  качестве.  Любившие  его  за  простоту  нрава  и умение рассказывать
занимательные истории из жизни воровского мира, драгуны как-то подарили  ему
трофейную винтовку "ли-энфильд" с оптическим прицелом.
     За  первый  десяток  турок  Рудников получил "Анну" четвертой степени и
красный темляк на шашку, за второй - "Владимира" и  звездочки  подпоручика.
Стрелял он аккуратно и точно, убедившись в своем мастерстве, не столько даже
убивал,  как старался грамотно ранить - в живот, в бедро, в колено. И греха
на душу не брал, и возни противнику в зимних горах с раненым  в  десять  раз
больше, чем с убитым.
     Летом   семнадцатого,   уже   в   Трапезунде,   он  стал  поручиком,  и
главнокомандующий  Кавказской  армией  великий  князь   Николай   Николаевич
приколол ему на китель заветный георгиевский крестик с белой эмалью.
     Впереди  мерещились  скалы  Босфора  и  капитанские  погоны.  Почему  и
воспринял он октябрьский переворот как личное оскорбление.
     Дальше понятно - в поезде  со  своими  драгунами  до  Ростова,  Первый
Кубанский  поход  с Корниловым и Алексеевым. Его профессия снайпера здесь не
годилась, потому что маневренная гражданская война значительно отличается от
позиционной и не дает времени тщательно целиться, Рудникову пришлось перейти
на службу в контрразведку, где он два года в меру  сил  отвечал  на  красный
террор  белым террором, пока не оказался как-то совсем неожиданно в Стамбуле
в качестве эмигранта. Еще через три месяца его взял к себе в  отряд  капитан
Басманов.
     "АКСУ" не "ли-энфильд", но и расстояние до цели здесь было не верста, а
два десятка  метров.  Не  расстреляв даже первого магазина. Рудников положил
насмерть человек пять-шесть, а возможно, и больше. Ему немножко смешно  было
наблюдать,  как  неуклюжие  вояки,  двигаясь.  словно  водолазы  на глубине,
пытались повернуть в его сторону свои  никчемные  винтовки.  За  время,  что
требовалось  красноармейцу,  чтобы  просто  передернуть  затвор,  он успевал
короткими бросками то отскочить за дерево, то через тротуар, в глубокую нишу
калитки, врезанную в желтый каменный забор, выстрелить от  бедра  навскидку,
стремительно  сменить  рожок и дать еще пару убийственных очередей. Да тут и
поручик Татаров  сообразил  наконец,  что  пришло  его  время,  из  грамотно
выбранного  укрытия  открыл  редкий,  но  точный огонь из своего "стечкина".
Разгром, что называется, был полный.
     Не забыв за азартной огневой работой и  о  других  своих  обязанностях,
капитан  увидел,  как  метнулся,  пригибаясь,  к  своему грузовику человек в
блестящей от туманной мороси кожанке, с наганом в руке.  Начальник,  значит.
Над  ухом  Рудникова  свистнуло  несколько  пуль  сразу,  но  он  не обратил
внимания. Оттолкнулся  плечом  от  решетчатог  телеграфного  столба,  возник
внезапно   на   пути   берущего,   отбил  прикладом  вскинувшийся  навстречу
револьверный ствол и со всей классовой ненавистью ударил противника тяжелым,
как кистень, кулаком в ухо.  'Попросту,  без  всяких  экзотических  изысков.
Перехватил  падающего  за руку, резко рванул с поворотом. Отчетливо хрустнул
плечевой сустав. И только уже подмяв под себя  языка",  услышал  характерный
звук ревущих на предельных оборотах "доджевских" моторов.
     Агранову  с трудом удалось убедить Рудникова пока не выходить со своими
людьми  за  пределы  Арбатской  площади.  Распаленный  боем  капитан  рвался
немедленно  тойтись  по центру города "огненной метлой", как он выразился, и
показать, кто здесь настоящий хозяин. Ему это определенно бы удалось, чекист
уже видел белых рейнджеров в деле. Но такая  акция  могла  спутать  все  его
далеко идущие планы.
     -  Мы вас сделаем комендантом Москвы, господин капитан, - уговаривают
он Рудникова, - только нужно подождать, совсем немного. И разыщите  наконец
своего  полковника,  как  без  его  приказа  принимать  столь  ответственные
решения?..
     В итоге сошлись на том, что  офицерские  патрули  перекроют  пока  лишь
входы на бульвар с обоих его концов и через ближайшие переулки.
     Убитых   побросали  в  кузова  грузовиков,  на  которых  они  приехали,
немногочисленных пленных загнали в  подвал.  Пока  внизу  наводили  порядок,
заколачивали  листами  фанеры и досками выбитые зеркальные стекла, на втором
этаже  в  столовой  Агранов  с  Рудниковым  приступили  к  допросу  пленного
командира.
     Он  уже  пришел в себя после нокаута, сидел, скособочившись. на диване,
шипел и постанывал, придерживал левой рукой сломанное правое  плечо,  Лариса
вколола  ему  шприц-тюбик промедола, и искаженное болевым шоком лицо чекиста
медленно порозовело.
     - О, так тут все  свои!  -  воскликнул  Агранов,  присмотревшись.  Он
напряг  память  и  вспомнил  фамилию  комиссара  оперполка  ВЧК.  - Товарищ
Аболиньш! Какого черта вы устроили  этот  цирк?  Дожили  -  зампредседателя
коллегии  пытаются  арестовать  будто  какого-то бандита! Вы что, вообразили
себя вторым Поповым? Левоэсеровский мятеж повторить вздумали?
     Аболиньш смотрел на Агранова в полном обалдении. Момента его приезда он
помнить не мог,  потеряв  сознание,  и  вообразил,  будто  тот  находился  в
особняке  с  самого начала. А репутация первого заместителя Менжинского была
известна всем и то, что ссориться с ним весьма опасно, - тоже.
     - Товарищ Агранов! - попытался он вскочить с дивана.  -  Откуда  мне
было  знать?  Я  получил  приказ непосредственно товарища Ягоды. Занять этот
дом, задержать и доставить к нам всех лиц, здесь  находящихся.  Мы  даже  не
успели войти, как по нам стали стрелять из пулеметов...
     - Покажите ордер. Кем он подписан?
     -  Нет  ордера, - сник комиссар. - Товарищ Ягода сказал, что некогда
бумажки писать, судьба революции решается.
     - Да, Генрих Григорьевич  всегда  прежде  всего  о  судьбах  революции
думает,   -   с  почтением  в  голосе  согласился  Агранов.  -  Как  рука.
успокаивается?
     - Меньше болит, - кивнул Аболиньш. - Мне бы в госпиталь надо...
     - Прямо сейчас  и  поедем,  только  ты  сначала  мне  все  по  минутам
расскажешь. Так с чего у вас там началось? Когда и какими словами, дословно,
товарищ Ягода завел с тобой разговор?..
     Если  вдруг начинает везти, так во всем. Не прошло и десяти минут после
начала   допроса,   как   появился   Басманов.   Возбужденно-энергичный,   в
расстегнутой  красноармейской  шинели,  фуражке со звездочкой и пистолетом в
руке. С ним Кирсанов и еще два офицера личной охраны.
     - Что, повоевали уже? Слава Богу, обошлось, - обратился он к  Ларисе,
праздно расхаживающей по окружающей вестибюль галерее. Происшедшее в кратком
изложении  он успел узнать от патрульных на Арбатской площади. - А в городе
что творится! Натурально, второй семнадцатый год. Главное, непонятно, в  чем
смысл.  По  делу - взять пару батальонов надежных войск, и к полуночи будет
порядок, как на кладбище... - Он засмеялся. -А из Крыма никаких вестей?
     - Никаких, "- ответила Лариса. - Мы послали человека на  телеграф,  а
он до сих пор не вернулся...
     -  Вернется,  если живой. А там что? - Сквозь открытую дверь Басманов
увидел Агранова с Рудниковым. - Гости у вас?
     Лариса объяснила, что происходит.
     - Удачно. Может, наконец поймем что-нибудь. А Яша молодец, не забывает
старых друзей... - Полковник и в самом деле  был  доволен.  Иметь  в  такой
момент  при себе высокопоставленного большевика представлялось ему полезным.
Хоть в качестве союзника, хоть заложником.
     - Только я к ним не пойду. Физиономия у  меня  слишком  старорежимная,
несмотря  на  маскарад,  -  улыбнулся полковник, потирая замерзшие руки. На
улице вдруг начало резко холодать, даже снег понемногу срываются. Да и пора,
ноябрь за половину перевалил.
     -~ Пусть уж со своим беседует, да и у Виктора Петровича обличье  самое
пролетарское. А вы мне пока в чашечке чаю не откажете, Лариса Юрьевна?
     Басманов   еще   только  примеривался,  как  отхлебнуть  первый  глоток
поданного Ларисой огненного чая, а тут вдруг прямо у него за  спиной  возник
прямоугольник  черноты, более густой, чем лучшая китайская тушь, засветилась
фиолетовая  пульсирующая  рамка,  и  тьма  мгновенно  исчезла,   сжалась   в
ослепительно  яркую  точку. По ту сторону межпространственного порога Лариса
увидела Шульгина, за его спиной - Левашова. Лариса стала приподниматься  на
стуле,  но  Шульгин  резким движением руки велел ей: сиди. Она только успела
заметить состыковавшуюся на доли секунды с холлом кают-компанию  "Валгаллы",
блеск  закатных  солнечных  лучей  в  больших  иллюминаторах,  контуры фигур
Воронцова и, кажется, Ирины, как  Левашов  отключил  канал.  Остались  здесь
Сашка с Олегом, материализовавшиеся, будто призраки из пустоты.
     Басманов ничего не успел заметить. Перехватил взгляд расширившихся глаз
Ларисы, обернулся.
     -  О,  господа, и вы здесь! Как вы бесшумно появляетесь! И удивительно
вовремя,..
     Тайна межпространственных  переходов  оставалась,  пожалуй,  последней,
которую  они  тщательно  хранили  от  своего друга и соратника. Отчего-то им
казалось, что, если и это станет известно,  мир  изменится  окончательно,  а
пока  оставалась  иллюзия... В чем ее смысл ~~ ответить они не могли и самим
себе.  Наверное,  в  глазах  окружающих  им  хотелось  выглядеть   пусть   и
таинственными, могущественными, но все же нормальными людьми.
     Ларисе  в присутствии Шульгина было неудобно проявлять эмоции по случаю
возвращения Олега, поэтому она только улыбнулась и кивнула,  решив  отложить
на потом расспросы о причинах столь долгого отсутствия и странного молчания.
     Она действительно была рада, а то, что было с Шульгиным... Ну, может же
женщина  позволить  себе  маленькое  дорожное  приключение,  которое  наутро
полагается забыть, как будто ничего и не было.
     Быстро введенный в курс  дела,  Шульгин  присоединился  к  Рудникову  с
Аграновым.  Те  допрос уже практически закончили. Агранов отозвал Шульгина в
дальний эркер, достал папиросы.
     -  Получается,  вы  были  правы,  Александр   Иванович.   В   условия^
безграничной  власти  самые  идейные  люди  оыстро  превращаются в банальных
уголовников-.
     - Дошло, что называется,  "  фыркнул  Сашка,  присаживаясь  на  низкий
подоконник.  ~  Только  я  ведь  такого,  - он выделил интонацией последнее
слово, - вам никогда не говорил. Я говорил нечто принципиальное  иное:  что
ваши   коллеги,  выдавая  себя  за  идейных  борцов  против  самодержавия  и
капитализма, на самом деле являются банальными уголовниками.  А  это  совсем
другая  разница.  Вот  ежели  мы с моими друзьями имеем некоторую идейность,
неважно какую, то при ней и остаемся. Рад буду,  если  из  вашего  нынешнего
озарения  последуют  практические  выводы...  Об  этом  я и собираюсь с вами
поговорить...
     По телефону Агранов дозвонился Троцкому только через час.
     - Успешно ли прошла  ваша  встреча  с  коллегией.  Лев  Давыдович?  -
спросил он с некоторой развязностью.
     -  Достаточно  успешно. Думаю, ваши подозрения подтверждаются, товарищ
Агранов.
     Что-то в тоне Троцкого Якову не понравилось.  Не  готовится  ли  теперь
ловушка и ему?
     -  Тогда,  если  позволите, я начну осуществление нашего плана. - И в
нескольких словах Агранов передал то , что узнал из  допроса  Аболиньша.  Не
так много фактического материала, но позволяет сделать определенные выводы о
целях   заговорщиков.   Имелась   серьезная   опасность,   что  их  разговор
подслушивается. В те годы это могла сделать любая телефонная барышня и, если
она состояла на службе, тут же передать своему начальству. Успокаивало,  что
большинство  сексоток  проходили  по  линии  секретно-политического отдела и
информация прежде всего попала бы к Вадиму. А Агранов собирался  действовать
быстро.
     ~ Прикажите Муратову и Мессингу (начальник МЧК) медленно перекрыть весь
город военными и милицейскими патрулями, беспощадно, вплоть до расстрелов на
месте,  пресекать  любые политические и уголовные беспорядки, очистить улицы
от бездельников и любопытных. - Он взглянул  на  часы.  -  С  семи  вечера
осуществлять фактический режим комендантского часа. А я с теими бойцами, что
ждут меня у Манежа, прямо сейчас шшу Лубянку. Через два часа вы будете иметь
абсолютно убедительные доказательства...
     Троцкий   какое-то  время  раздумывал.  В  предложении  А\гранова  была
политическая целесообразность. Полезно, взяв всю полноту власти,  избавиться
от  наиболее  сильных  и  одиозных  фигур  прежнего режима, от руководителей
тайной полиции, во всяком случае. Заменить  их  своми,  абсолютно  надежными
людьми.  Кстати,  вся грязная работа за три года уже сделана. Теперь следует
создать новый, цивилизованный аппарат, привлечь туда, как  раньше  в  армию,
специалистов  царской  жандармерии  и полиции, криминалистов и правоведов. А
сам  Агранов?  Пусть  потрудится.  Он  знает  все  тайные   пружины.   Когда
потребуется, найдем управу и на него.
     -  Действуйте,  товарищ  Агранов. Только доказательства и улики должны
быть впечатляющи. А то знаю я ваши методы.,.
     - Можете быть спокойны, Лев Давыдович. Об одном попрошу: с  войсковыми
частями   мне   договариваться  нет  возможности,  так  вы  сами  передайте,
пожалуйста, через начальника гарнизона всем  включенным  в  операцию,  чтобы
недоразумений не случилось, что мои люди будут иметь опознавательный знак -
белую повязку на рукаве.
     ...Распределили  обязанности.  Левашов,  как всегда, оставался на месте
для обеспечения взаимодействия и связи. Лариса - с ним. Просто  из  чувства
приличия,  хотя  ей  и  хотелось самой поучаствовать в боевых действиях, она
приобрела к ним определенный  вкус.  Недогуляла,  получается,  в  молодости,
подумал  Шульгин,  недодралась  и  недовоевала, а уж с кем и как - неважно.
Такие девчонки, как она, ну не такие, помладше лет на десять, еще на  исходе
пятидесятых  лихо стреляли из рогаток по лампочкам и по воробьям, дрались не
хуже пацанов, если приходилось, а потом как-то совершенно  неожиданно  сошли
на нет. Словно их и не было на свете.
     Басманову  досталось  с двумя десятками рейнджеров прикрывать подходы к
Лубянке и, если что, сковывать неприятеля боем до последнего...  Своего  или
чужого.  Что-то  сегодня  Сашке  в  голову лезли совершенно никчемные мысли.
Хорошо, что он их оставлял при себе, вслух не произносил, не желая  удивлять
и деморализовывать товарищей.
     Агранов  должен  был  теми  двумя  ротами,  которые,  как  он надеялся,
продолжали ждать его у Манежа, оцепить здание  ВЧК  и  обеспечить  свободный
проход  туда  Шульгина и Рудникова с ударной группой. А внутри их ждал Вадим
Самойлов  со  своими   сотрудниками.   Тогда   и   произойдут   все   прочие
запланированные и согласованные мероприятия.
     Снег  на  улице  пошел  густо,  грязные  булыжные  мостовые  на  глазах
покрывались мягким пушистым ковром.
     От него стало светлее, хотя лампочки  под  жестяными  абажурами  висели
редко,  не  освещая  улицу, а только обозначая ее направление. Усиливающийся
ветер раскачивал их, завихрял внутри желтых электрических  конусов  вереницы
снежинок,  по  стенам  затихших  в предвидении новых исторических потрясений
домов метались исковерканные тени.
     Мураловские роты оказались на месте. Не зная, чего  и  сколько  им  тут
ждать,  бойцы  по усвоенной в годы гражданской войны привычке развели костры
из добытых на развалинах охотнорядских ларьков  и  лабазов  дров,  разбились
вокруг  высоких  жарких  огней  повзводно  и  поотделенно, грелись, составив
винтовки в козлы.
     Четыреста с лишним человек при шести пулеметах. Одну роту Агранов повел
переулком через Большую Дмитровку и Кузнецкий мост, чтобы выйти к Лубянке  с
тыла, а вторую возглавил сам Шульгин. Мимо старого здания университета, мимо
совсем  такого,  как и в прошлой жизни, "Националя", а потом мимо невзрачных
двухэтажных зданий, ничем не напоминающих титанический Госплан  и  гостиницу
"Москва". Только старый, сломанный лет двадцать назад "Гранд-отель" стоял на
месте,  Сашка  шел  рядом с Кирсановым, сдерживая желание рассказать бывшему
жандарму, как красиво здесь вокруг было (или  будет?),  вместо  того,  чтобы
готовиться  к предстоящему, отмечал, как странно вдруг выделяются привычные,
сохранившие свой облик до конца  века  дома  вроде  ЦУМа  (здешнего  Мюра  и
Мерилиза)  на  фоне  совсем чуждой, как бы и не московской вообще застройки.
Капитан заговорил первым:
     - Удивительно мне, Александр Иванович. Вот идем  мы  сейчас  туда,  не
знаю,  в какой по номеру круг большевистского ада. Столько я об этом вертепе
слышал и размышлял, уверен был, что если и судьба там оказаться, то юлько  в
единственном качестве. Так, как сейчас, - не мечтал. Но чем ближе подходим,
тем сильнее у меня чувство, что я там, внутри, раньше бывал...
     -  Почему  же не мечтали? - перебил его Шульгин. - Не уверены были в
победе, значит? А когда Деникин Орел взял, а Колчак - Казань и Самару?
     - Как хотите - не верил. Я своим ощущениям б