огут обойтись и  без  вокзалов, высадиться  и вагонов на окраинах, на любом
полустанке  и  даже  прямо  в  чистом поле  и  оттуда  наступать  к  центру,
блокировав все  выходящие  из  города  железнодорожные  и шоссейные  дороги.
Телеграф тоже имеет смысл  занимать, когда у  неприятеля  отсутствуют другие
способы передачи  информации, а  самому есть с кем  и для чего  поддерживать
связь. Ну и так далее.
     Не проще,  было Бы всеми  имеющимися у мятежников  силами  нанести удар
именно  по Кремлю и Лубянке, арестовать  правительство,  а уж тогда заняться
чисткой города?
     Но я промолчал. Каков мне, и по легенде,  дай в  действительности, дело
до их военно-политических забав?
     Пусть  Шульгин  с   Новиковым   сами   разбираются  в   беспорядках  на
подведомственной им территории.
     Я  же, исходя  из исторического опыта,  чисто теоретически предполагал,
что подобная  тактика, мятежа оправдана  лишь  в  единственном случае,  если
достижение   решительного  результата  не  планируется,  а  имеется  в  виду
обозначит успех, взять центральную власть за горло  и пред®явить ей какие-то
условия.
     При этом нужно быть заведомо уверенным, что армия сохраняет и, главное,
сохранит полный нейтралитет, а полицейские силы неприятеля небоеспособны.
     Мои догадки тут же и подтвердились. Кириллов указал карандашом в  центр
карты  города.  С моего  места не  видно было, куда именно,  но  явно внутри
Бульварного кольца.
     - Когда вы рассчитываете занять Лубянку? - спросил он.
     - С наступлением темноты. Подготовлено восемь штурмовых  групп, которые
атакуют  здание  и  одновременно  блокируют  все радиальные улицы.  К  этому
времени будет проведена подготовительная работа изнутри. После ареста членов
коллегии и, возможно, самого Агранова мы сможем по спецсвязи дать  команду о
прекращении вооруженного сопротивления "восставшему народу".
     А с  крыши  здания можно  будет организовать прямой обстрел  внутренней
территории кремля и корректировку артиллерийского огня, если потребуется.
     -  Благодарю,  продолжайте  работу. Возможно, я  сам поприсутствую  при
штурме.
     Иванов не слишком отчетливо  щелкнул каблуками и удалился, зажав  карту
под мышкой.
     - Все слышали - неожиданно обратился ко мне Кириллов.
     - В основном, но я не особенно прислушивался...
     - Хм! Трудно поверить...
     - И  тем не менее. Не имею  привычки вникать в то,  что меня не слишком
касается.
     - А разве происходящее в Москве вас не касается?
     - Я  сказал -  не  слишком. Я  ведь  не  генштабист,  даже не  строевой
командир. Задача  брать  штурмом Кремль  или оборонять  его  передо мной  не
стоит.  Так  зачем  я  буду  забивать себе  голову?  Она  потребуется, когда
придется решать непосредственно ко мне относящиеся вопросы.
     - Странный  вы человек,  - включился в  разговор  Станислав. - Какие же
вопросы вы считаете непосредственно для себя касающимися?
     - Пока - личное выживание и благополучие. Других  передо мною  никто не
ставил, и цели моего "похищения" по-прежнему остаются для меня загадкой.
     - Совершенной загадкой?
     - Ну конечно не совсем так... Используя дарованный мне Богом и природой
мыслительный  аппарат,   я   могу   предположить,   что  вы  надеетесь  меня
использовать в целях скорее внешне политических, поскольку моя личная боевая
ценность практически  равна  нулю, и  ни с Троцким,  ни  с  Аграновым, ни  с
Мураловым я связей не имею. Те же люди, которых знаю я и которые знают меня,
находятся не в Москве.
     - Так вы себе это приблизительно представляете?
     - Приблизительно так. Поскольку  ничего более разумного  и логичного  в
голову не приходит. Кое-что подобное мы и хотели вам предложить. Пока же вас
ждет  другая,   хотя  тоже  весьма   ответственная  миссия.  После   захвата
штаб-квартиры ГПУ вы пойдете парламентером лично к Троцкому...
     Вот  это предложение меня  по настоящему поразило.  Прежде всего  своей
видимой бессмысленностью. Захватить в плен представителя  вражеской стороны,
тем  более простого курьера (откуда  они могли знать, что курьером  окажется
человек, мягко  говоря,  не  совсем  обычный?), убедиться,  что  этот курьер
располагает довольно обширной информацией  и готов  к  сотрудничеству, и  не
придумать  ничего  лучшего,  как  посылать  его  для  переговоров  с  главой
государства, против которого поднят мятеж.
     Бред, если я хоть что-то понимаю в политике. Или игра, настолько тонкая
и сложная,  что мне, чужаку,  незнакомому с местными  традициями, постичь ее
правила самостоятельно не под силу.
     Примерно  так,  хотя  и в  гораздо  более  сдержанных выражениях,  я  и
ответил.
     - Необходимый инструктаж вы получите, - успокоил меня Станислав. - А на
досуге можете  поупражнять воображение.  Я  вас  заверяю,  что  смысл  здесь
кроется глубокий. Догадаетесь - хорошо.  Нет  - в свое время все раз®яснится
само собой.
     Возможно,  так оно и есть, но  я  пока не видел ни малейших зацепок для
дедукции или индукции. Разве что...
     -  А чтобы  вам было не слишком скучно  ждать,  пока придет время вашей
миссии, предлагаю вам нетрудную, но интересную работу... Не против?
     - Отчего же мне быть против? А справлюсь ли?
     - Вне всяких сомнений.  Людей, у  нас видите ли, не слишком много,  все
загружены  делами  выше головы.  Так я вас попрошу  - поработайте  несколько
часов  фронтовым  разведчиком. На  верхнем  этаже  дома,  где  мы  находимся
оборудовано нечто среднее между запасным командным и наблюдательным пунктом.
Будете смотреть в стереотрубу, наносить обстановку  на план города  и каждый
час докладывать ее непосредственно  мне по  телефону. И  все. Чтобы не  было
скучно,  товарищ  Бутусова составит  вам  компанию. Вдвоем  вы  будете иметь
постоянный круговой обзор. Заодно она удержит вас от опрометчивых поступков.
А затем,  исходя из складывающейся обстановки, мы с вами подробно побеседуем
о предстоящей миссии.

     ... Интересно  у них  тут все  устроено,  думал я, обходя  помещение, в
котором оказался.
     Насколько я успел узнать, это десятиэтажное,  почти пятидесяти метровой
высоты здание, "первый Московский небоскреб", как его гордо тогда величали в
газетах,  было сооружено незадолго до мировой  войны на Тверской,  несколько
ниже  ее пересечения с бульварами,  в  глубине узкого,  изогнутого подковкой
переулка.  Относясь  к  категории  "доходных  домов",  здание  состояло   из
нескольких десятков роскошных квартир в шесть, семь и более комнат, а нижние
три этажа  предназначались  для  всякого  рода  частных контор, адвокатских,
финансовых и прочих... Сейчас, в частности, там помещалось представительство
богатой    и    влиятельной   газеты    "Накануне",   совместно   издаваемой
московско-харьковско-берлинскими  сторонниками   консолидации  всех  русских
людей  на  платформе  "Евразийского  союза истинных  национал-патриотов".  И
совершенно непонятно было мне, для каких целей еще в благополучное довоенное
время хозяин заказал, а архитектор спроектировал  и встроил внутрь дома этот
потайной бетонный ствол, догадаться о существовании которого,  из-за сложной
внутренней планировки, ни жильцам, ни обслуге было практически невозможно.
     Ствол этот  шел из подвала до крыши, внутри находилась лифтовая шахта и
обвивающая ее  чугунная лестница. Из-за какой-то давней  поломки,  устранить
которую,  по понятным причинам,  теперь оказалось некому, лифт не работал, и
нам  с  Людмилой  пришлось  подниматься  пешком четырнадцать  маршей, вдыхая
затхлый воздух, пахнущий  ржавчиной и машинным маслом. Которым  были некогда
смазаны тросы лифта.

     Через  каждые два этажа в  глухую стену были  врезаны  неизвестно  куда
ведущие железные двери. Судя по  покрывавшей их пыли и паутине,  они тоже не
открывались очень и очень давно.
     Над  десятым,  последним  этажом  располагался   обширный  чердак,  где
размещались огромные,  оснащенные чугунными  колесами машины, поднимающие  и
опускающие восемь "легальных" лифтов,  водонапорные баки и связанное с  ними
хозяйство, электрощитовые  и  траснсформаторные залы, многочисленные  выводы
дымовых и вентиляционных труб - одним словом, все, потребное для автономного
жизнеобеспечения  громадного  дома.  В  то  время  в  Москве  общегородского
коммунального  хозяйства,  можно  сказать  и не  было,  всякий  домовладелец
полагался на собственные возможности и предусмотрительность.
     Вдобавок    чердак   разделялся    на    секции   несколькими   глухими
противопожарными перегородками.
     Так что в этот лабиринт великолепно вписалось крестообразное помещение.
Четыре  комнаты, выходящие окнами  на  все  стороны света, соединенные двумя
узкими    перпендикулярными   коридорами,    а   на    их   пересечении    -
лестнично-лифтовая  площадка. На  стенах мраморные щиты  с десятком  больших
медных рубильников. Очевидно, для  независимого и тайного управления домовой
электросетью. Имелись здесь  и туалет  и ванная комната,  достаточно большая
кухня, несколько кладовых с холодильными шкафами.
     Установить  существование   этого  убежища   можно  было  только  путем
тщательных обмеров  дома снаружи  и изнутри. Что скорее всего  никому до сих
пор сделать в голову не приходило.
     Я  сразу  представил  себе  сумасшедшего  домохозяина,  решившего  жить
инкогнито в  собственном доме, незаметно  его покидать  и  так же  незаметно
возвращаться. И, судя по дверям  на  этажах, обеспечившего себе  возможность
тайно проникать внутрь чужих офисов и частных квартир.
     Все это я выяснил и рассмотрел примерно за час. Насколько можно судить,
сейчас постоянных жильцов здесь не  имелось, в скудно меблированных комнатах
везде лежала пыль, только в выходящей двумя окнами на запад - было прибрано,
и низкая деревянная  кровать  аккуратно  застелена чистым  бельем.  Однако в
примыкающей  к  кухне  кладовке  обнаружились  солидные  запасы консервов  в
ящиках,  мешки с крупами, сухим картофелем,  яичным порошком  и сухарями, на
полках  -  не меньше сотни бутылок с еще дореволюционной водкой, шустовскими
коньяками, головы сахара, обернутые в синюю плотную бумагу, и десятифунтовые
ящички  с чаем. В случае необходимости здесь можно  было отсидеться не  одну
неделю.
     И  все  же  вопрос, для  чего солидному  домовладельцу  в благополучные
царские  времена  потребовалось  оборудовать  подобное  убежище,  оставался.
Версия с сумасшествием, конечно,  отпадала. Навскидку  я  нашел сразу четыре
об®яснения.
     Хозяин мог быть очень  предусмотрительным человеком,  может  быть  даже
ясновидцем, и  готовился к грядущим революционным беспорядкам. Не к тем, что
произошли здесь  на  самом деле, а  гораздо более  скромным, того  типа, что
случились в моем мире в 1919-1920 годах.
     И  рассчитывал  эти беспорядки  пережить здесь,  исчезнув бесследно  на
время и наблюдая за происходящим из невидимых снаружи окон.
     Другой вариант - домовладелец, носивший, кстати, немецкую фамилию, знал
о грядущей войне и приготовил в самом центре Москвы тайную штыб-квартиру для
разведчиков любезного фатерланда. Почему в Москве, а не в тогдашней столице?
А откуда мы  знаем, может, и там имеется нечто подобное?  Москва  же в любом
случае не может не представлять интереса.
     А  отсюда  весь  город  как  на ладони.  До самых дальних,  пригородных
деревень и теряющихся в туманной дымке глухих подмосковных лесов.
     Третий  -  уголовный. Здесь могла  размещаться, к  примеру, лаборатория
фальшивомонетчиков.
     И четвертый - данное помещение  предназначалось не для самого господина
Нирензее,  а,  с  равной  вероятностью,  для  жандармского  управления   или
каких-нибудь  эсеров  и  социал-демократов. И  построено вообще  без  ведома
хозяина. По сговору  с  архитектором  и подрядчиком. Менее  вероятно,  но не
исключено.

     В комнате, выходящей в сторону Кремля,  я нашел военный полевой телефон
в футляре  из  толстой кожи,  красный лакированный проводи  которого  уходил
вниз, в лестничный колодец, и артиллерийскую стереотрубу  на треноге. Рядом,
на  столе лежала карта  города, на которую  я должен был  наносить визуально
наблюдаемую обстановку. Не хватало только поблизости артиллерийской батареи,
которой я мог бы давать корректировку огня.
     А может быть, и есть где-то, только я об этом еще не знаю.
     Вид   отсюда  открывался,  с   точки   зрения  туриста,   великолепный.
Бесконечное  пространство  крыш,  то красных, то  ржаво-желтых,  то зеленых,
двух-, трех-, пятиэтажные дома с квадратными и треугольными глухими  дворами
внутри, о существовании которых я и не догадывался, проезжая по улицам мимо,
полоски и пятна покрытых осенним золотом и багрянцем бульваров и скверов...
     Ни одного здания, сравнимого по  высоте с  этим, в поле зрения не было,
разве только  торчащий чуть левее  модерный  серый  замок универмага Мюра  и
Мерилиза,  семиэтажная коробка Лубянки,  стена Китай-города,  а сразу за ней
кремлевские  башни  и  колокольня  Ивана  Великого.  Если  бы  на  ней сидел
грамотный наблюдатель с дальнобойной крупнокалиберной винтовкой или ракетным
станком, он бы сумел меня достать, а больше некому.
     Я подстроил цейсовскую трубу по своим глазам, потом выглянул в  коридор
и прислушался. Полная,  глухая тишина. Только вдалеке - легкое металлическое
погромыхивание. Людмила,  все  время,  пока  я изучал помещение, ходившая за
мной по  пятам и злобно молчавшая, решила, наконец,  заняться приготовлением
обеда. Неистребимая женская  сущность или просто ей  есть захотелось гораздо
быстрее, чем мне.
     Стараясь  ступать бесшумно, но и  не так,  чтобы это выглядело  будто я
подкрадываюсь, я  пошел по  направлению звука. На пороге кухни  остановился.
Людмила уже успела разжечь высокую и длинную, обитую черным железом печь, за
приоткрытой дверцей полыхало алое  пламя, рядом  с  топкой громоздилась куча
поленьев и торчала  ручка совка из помятого ведра с синевато поблескивающими
кусками угля.
     Сама она стояла у стола  и, тихо ругаясь  сквозь зубы, неумело ковыряла
плоским ножевым штыком консервную банку.
     Сапоги  Людмила сняла, переобувшись в стоптанные войлочные шлепанцы, но
револьвер оставила. Странные  они здесь люди. Воображают, что наличие кобуры
на  поясе  уже  повергает  в  страх  возможного  противника.  Расхаживает  с
отстегнутой крышкой, из-под  которой торчит изогнутая деревянная рукоятка, и
считает,  что  это я ее  должен  бояться,  а  не  она  меня.  Не  может себе
представить,  что  человек  с расстегнутой кобурой привлекает к  себе лишнее
внимание и  провоцирует желание  у  него  этот пистолет  отнят,  пока он  не
совершил какой-то глупости...
     Ощутив спиной мой взгляд,  Людмила обернулась.  И, как я и предполагал,
рука у нее дернулась, возможно, и непроизвольно, к правому бедру.
     Широкой улыбкой  и  протянутыми вперед пустыми руками  я  остановил  ее
порыв.
     -  Нервы,  да?  Понимаю.  Проще  всего  приковать  меня  наручниками  к
водопроводной трубе  в дальнем коридоре и ни о чем не беспокоиться.  Я  даже
сам  сопротивляться не буду. А  со  своими  начальниками сама разберешься...
Только пушку не трогай, слишком часто последствия бывают необратимыми.
     Она снова шепотом выругалась.
     - Кончай  валять дурака. Я  просто от  неожиданности.  Не выношу, когда
тихо подходят со спины. А  о том, что я говорила и  как себя вела -  забудь.
Так было надо. Есть хочешь?
     - И пить тоже, - ответил я. Что ж, если она снова меняет  стиль  игры -
пожалуйста. Я не догматик.
     - Чем угощать собираешься?
     -  Разносолов не  обещаю.  Вот  бобы  с свининой.  Можно  найти говяжью
тушенку. Что-то овощное есть. Или омлет из яичного порошка. Не ресторан, сам
понимаешь.
     - Что подашь, то и будем. Чем могу помочь?
     - Банку открой, а я сковородку прогрею. Потом хлеб нарежешь...
     Идиллия, можно сказать. Мы с ней выпили граммов по сто водки, причем  в
ее стакане я заблаговременно растворил шульгинскую обезволивающую таблетку.
     Местные  консервы,  на  мой  вкус, оказались  гораздо  лучше  тех,  что
изготавливались  у нас. Отчего-то на войнах и  в космических перелетах  я ел
совершенно  неудобоваримые  продукты. Хотя, правда, тогда  они мне  казались
почти нормальными.
     Время, пока препарат подействует, мы  провели в каком-то необязательном
разговоре. Я  не хотел задавать вопросов по существу происходящего, она, как
мне казалось, просто не определила для себя, о чем со мной стоит говорить, а
о чем нет.
     Но вот, кажется, контрольное время вышло.
     -Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут?
     Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами.
     - Да...
     Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович.
     - Встань.  Иди, - свистящим шепотом сказал я, и она походкой сомнамбулы
вышла из кухни в коридор.
     - Налево.
     Она повернула и пошла в направлении своей секции.
     В совсем маленькой спаленке,  где  едва помещалась койка, стол, комод и
два стула, я приказал ей  сесть. Не  до конца  еще уверенный,  что полностью
овладел  ее  волей.  Однако  вряд  ли  женщина  эта  способна  была  столько
безукоризненно изображать полную подчиненность.
     - Раздевайся...
     Мой приказ наложился  на ее воспоминание  о  позавчерашней ночи, и  она
начал  расстегивать  пуговицы  своей  солдатской  гимнастерки  со  странной,
неприятной  гримасой на лице,  торопясь, не попадая в  петли. Честно говоря,
тяжелое  зрелище  видеть,  как  сравнительно нормальный  человек  по  твоему
приказу превращается в куклу. Валентин Терешин,  который учил меня кое-каким
основам   гипнотических  воздействий,   признанный   специалист   и   мастер
психотехники,  признавался  как-то, что ремесло патологоанатомов кажется ему
более достойным  и  приличным. Покойники хоть не ходят и не склонны в случае
чего пред®являть претензии.  А  с его  пациентами  бывало  всякое,  если как
следует вспомнить...
     Но он же  говорил, что охотно  взял бы меня в свою  лабораторию, мол, у
меня  сильный, хотя  и  не  стабильный  "эффект  внушения".  Слава  Богу,  я
отказался, хватит с меня  и того, что  этот эффект я успешно  реализую путем
воздействия на зрительные и слуховые нервы  потребителей моего литературного
творчества.
     А  сейчас я  использовал свой  "талант" в сочетании  с неизвестной  мне
химией вполне бесчеловечного века.
     О стриптизе Людмила не имела никакого понятия, поэтому раздевалась, как
солдат перед вагончиком полевой бани, торопливо и без фантазии.
     Через минуту  она уже стояла совершенно... Нет, не обнаженная, а именно
голая, лишенная всякого  эротического ажура.  Даже странно. Хорошая  фигура,
вообще все, что не может не вызвать интереса у нормального мужчины.  Но - по
нулям. Ничего подобного тому, что я испытывал глядя на нее позавчера.
     Но сама Людмила, пребывая в  трансе, помнила как раз о минувшей ночи  и
только что не мурлыкала, ожидая, когда я брошу ее на постель...
     А глаза у нее были широко открытые и странно пустые.
     - Сядь! - приказал я ей. Людмила посмотрела на меня с  жалкой надеждой.
Ее гладкое тело покрылось гусиной кожей, хотя в комнате не было холодно.
     - Сначала немного поговорим...
     Она с готовностью кивнула.
     - Твое настоящее имя?
     - Ванда Валишевская.
     - Сколько работаешь на "Систему"?
     Людмила вздрогнула.
     "Черт,  неужели  я  ошибся?" - запоздало  подумалось  мне, но тут  же я
помнился.  В этом  мире не существует  еще методик глубоко  программирования
личности,  которые могут заставить  об®ект самоликвидироваться, услышав одно
из табуированных слов
     - Четыре года.
     - Должность или, иначе - положение, которое ты занимаешь в организации?
     Мне  показалось,  что  она испытала некоторое  затруднение  с переводом
моего вопроса на употребительный здесь язык. Секунд  пять она молчала, морща
лоб, потом ответила:
     - Старший референт-к