соседей,  сослуживцев  и  приезжих,  разыскивающих  в
магазинах самоклеющуюся пленку "под дерево". Ни к одной из этих  категорий
нас с незнакомкой отнести было нельзя. Но уровня  тревоги  не  хватило  до
критической массы, и через  определенное  число  шагов  я  вновь  забыл  о
прекрасной даме и тем самым получил еще несколько безмятежных  часов.  Как
оказалось потом - последних в моей нынешней жизни.
     Уходившись по улицам до чугунной  тяжести  в  ногах,  сделав  десяток
снимков для возможного "осеннего  цикла",  решив  еще  кое-какие  дела,  я
возвращался домой.
     К вечеру разъяснилось, мелкий пылевидный дождь прекратился,  но  зато
поднялся холодный пронзительный ветер. Мокрые деревья  Тверского  бульвара
размахивали  голыми  черными  ветками  на  фоне  лимонно-багровой   полосы
закатного  неба  выше  которой  громоздились  рыхлые   сине-черные   тучи.
Прекрасный и тревожный закат, от  него  делалось  холодно  и  тоскливо  на
сердце, в то же время и глаз не оторвать. Хотя рисовать бы я его не  стал,
на холсте он покажется безвкусным, нарочитым.
     Я шел от Никитских ворот, бульвар был пуст,  словно  крепнущий  ветер
выдул с него вместе с туманом и случайных  прохожих.  И  когда  в  далекой
перспективе возникла одинокая черная фигура, я понял, что это  опять  она,
понял раньше, чем смог ее  рассмотреть,  и  вновь  ощутил  острое  чувство
опасности я тревоги. Но не удивился. Словно весь  день  готовился  к  этой
третьей встрече. Невозможной, как выигрыш прижизненного издания Гомера  по
книжной лотерее, и в то же время неизбежной.
     Если даже предположить, что незнакомка сама ищет встречи со мной, как
она могла знать, что я буду проходить именно здесь и сейчас?  Я  ведь  сам
этого не знал пять минут назад, мой путь был вполне произвольным и  я  мог
свернуть в любой переулок, по которому к дому гораздо ближе. И она ведь не
за мной шла, она и сейчас, и раньше шла мне навстречу.
     Все это я успел подумать, пока мы сближались.
     Женщина шла не спеша, поднятый воротник пальто слегка  спасал  ее  от
ветра. В черной гамме ее одежды  выделялось  единственное  яркое  пятно  -
бело-сине-красный шарф на шее. Она шла, опустив голову, словно погруженная
в свои мысля, и было в нашем неторопливом сближении нечто от Кафки или  же
от Антониони - не знаю.
     Я невольно все замедлял и замедлял шаг, зачем-то  вытащил  отсыревшую
пачку сигарет, стал прикуривать, заслоняя зажигалку от  ветра  ладонями  и
искоса, словно персонаж  шпионского  фильма,  осматриваясь.  Наверное,  со
стороны, если б кому оценить,  выглядел  я  смешно.  Почувствовав  это,  я
словно стряхнул с себя детективно-мистическую  паутину.  Все  снова  стало
реальным. Сумеречный свет, пустынный бульвар, одинокая женщина  в  черном,
ветер, отражения в мокром асфальте...
     До предполагаемой точки нашей встречи оставалось метров  двадцать,  и
тут она резко свернула влево, пересекла бульвар и, ни разу не  взглянув  в
мою сторону и не обернувшись, вошла  в  двери  художественного  салона  на
углу.
     Признаться, давно я не чувствовал себя так глупо...
     Но в сален-то я зайти имею право в любом случае, тем более, что здесь
выставлена на продажу одна моя работа и я, может быть,  давно  намеревался
узнать, как она..
     Женщина стояла возле моей акварели, и я услышал, как она спрашивает у
зав секцией:
     - А нет ли у вас других работ этого автора?
     - Отчего же нет, - сказал я, подходя. - А что именно вас интересует?
     В каком-то метре от себя я увидел ее глаза, уловил  запах  совершенно
мне незнакомых духов, и хоть  голова  у  меня  слегка  закружилась,  я  за
короткие мгновения прочел в  бездонно  фиолетовых  глазах,  что  она  меня
великолепно знает, но согласна принять мои условия игры.
     И несколько минут мы с ней  говорили  так,  будто  она  действительно
приняла меня за товароведа или, допустим даже, директора. Выяснилось,  что
она неплохо для любителя разбирается в живописи, знает  мои  работы  и,  в
частности, мечтала бы приобрести одну из ранних картин  цикла  "Московские
дожди".
     Не скрою, столь глубокое знание  моих  произведений  польстило  бы  и
безотносительно  к  внешним  данным  ценительницы,   но   сейчас   я   был
деморализован полностью, окончательно, и  меня  можно  было  брать  голыми
руками.
     - Думаю, это можно будет устроить, - слегка поклонившись, сказал я. -
Но придется совершить небольшую прогулку. До мастерской. Тут совсем рядом,
- я назвал себя.
     Она столь искренне удивилась и обрадовалась, что я мгновенно и  почти
окончательно забыл все  свои  сомнения  и  тревоги.  Что  там  говорить  о
вероятностях? Не зря сказано: "Все будет так, как должно быть.  Даже  если
будет иначе".
     Некоторое время мы шли молча. Петом она сказала:
     - Я вижу, вы уже догадались?
     - Простите, о чем? Разве о том, что наша встреча сегодня не случайна?
     - Хотя бы. Это совсем не мало... Вы очень наблюдательны.
     - Профессия такая.
     - Да, конечно... Ваши работы мне очень нравятся,  и  я  давно  искала
подходящего случая,  чтобы  познакомиться  с  вами.  Сегодня  этот  случай
представился.
     Я вновь я несколько  иначе  посмотрел  на  нее.  Увидел  исхлестанное
ветром лицо, подрагивающие от холода губы и представил,  как  она  устала,
если повторила весь мой сегодняшний маршрут. Пять часов на ногах,  да  еще
на каблуках. У меня и то ноги как не свои, а ей каково? Да... И все это  -
из-за святой любви к моему творчеству? Лестно, куда как лестно... А я ведь
далеко не Пикассо и  не  Модильяни,  да  и  за  теми,  насколько  я  знаю,
поклонницы по улицам не бегали. Среди художников и их ценителей это как-то
не принято.
     ...Мы, наконец,  пришли,  поднялись  по  темной  лестнице  в  мезонин
донаполеоновского еще особняка, притаившегося позади многоэтажных домов на
Пушкинской, где мне в свое время неким чудом удалось устроить  мастерскую.
Толстые каменные стены и сплошная дубовая дверь надежно  отделили  нас  от
внешнего мира с его непогодой и проблемами. Что  интересно  -  полжизни  я
провожу на улицах, а  уверенно  и  раскованно  чувствую  себя  только  как
следует от этих улиц отгородившись.
     Я  помог  незнакомке,   которую,   по   ее   словам,   ввали   Ириной
Владимировной, снять пальто. Невероятно, но если бы пришла в  голову  идея
изобразить идеальную, в моем понимании, женщину, я  вряд  ли  придумал  бы
что-нибудь иное. Ефремову бы, Ивану Антоновичу, на нее полюбоваться -  для
подтверждения его теорий... С полчаса она знакомилась с моими работами,  и
живописными, и фотографическими, а я в это время  готовил  кофе  и  легкий
ужин, и думал, что мне, кажется,  наконец,  повезло,  и  если  я  не  буду
дураком, то этот шанс не упущу.
     Когда я вернулся, она сидела в кресле у  камина.  (Камин  появился  у
меня не как дань моде - он был в этом доме всегда).
     - Посмотрели?  -  стараясь  казаться  светски-небрежным,  спросил  я,
разливая кофе.
     - Да. И нашла то, что хотела... - Она показала на старый колет, где я
когда-то изобразил перспективу Столешникова  переулка,  затянутого  сеткой
дождя.
     - Вот эта пепельная гамма, ощущение печали и одиночества... Вы как-то
выставляли ее в Манеже.
     - Да, было... -  Мне  понравилось,  что  она  уловила  мое  тогдашнее
настроение. Значит, мы с ней похоже воспринимаем мир.
     - Сколько это будет стоить?
     - Ну, вообще-то я с рук не торгую, да и не положено это. Бот если  вы
согласитесь принять в подарок... При условии, что сегодня -  не  последняя
наша встреча.
     Она  не  стала  отказываться,  манерничать,  а  спокойно  и  серьезно
посмотрела мне прямо в глаза - как там, в салоне.
     - Что ж, это я, пожалуй, могу вам обещать. А кстати,  что  вы  вообще
обо мне сейчас думаете?
     -  Не  хочу  показаться  банальным.  Вам,  наверное,  и  так  говорят
достаточно комплиментов...
     Она посмотрела на меня внимательно, понимающе и словно даже  жалеючи.
С таким выражением хорошо похоронки вручать.
     - Вы наблюдательный, умный человек,  с  большей  выдержкой,  крепкими
нервами...
     Я сделал попытку встать  и,  поклонившись,  звякнуть  шпорами.  Ирина
остановила меня коротким жестом. В смысле, мол, - брось дурака валять.
     - Но сможете ли вы спокойно выслушать то, что я сейчас скажу...  -  В
ее тоне не было вопроса, она, скорее, размышляла вслух.
     - Смогу, - твердо сказал  я,  закуривая.  Близких  родственников,  за
которых можно тревожиться, у меня нет, а лично меня испугать трудно. Я был
готов к чему угодно, но, так сказать, в  привычных  рамках.  В  любви  она
сейчас объясняться  явно  не  будет,  следовательно...  Она  вполне  могла
представиться сотрудницей иностранного посольства, любой разведки мира, на
худой конец - какой-нибудь мафии  по  делам  искусства...  Предложить  мне
подписать коллективный протест против чего угодно  или  наладить  массовое
производство "подлинников" Сальвадора Дали или Шишкина. До сих пор ко  мне
с такими предложениями как-то не обращались, но ведь могут и начать?!
     - Даже если я  скажу,  что  говорю  с  вами  по  поручению  внеземной
цивилизации?
     "Ого! - подумал я, - жаль. А с виду выглядишь  вполне  нормальной..."
Но взятый ранее тон даже в этой ситуации обязывал, и я кивнул:
     - Отчего же нет?
     Я  был  разочарован,  даже  шокирован.  Такой   поворот   сюжета   не
соответствовал ее облику. Даже сумасшедшие должны подчиняться определенным
правилам.  Так  сказать  единству  формы  и  содержания.  А   она   -   не
соответствовала. Я знавал ее единомышленников. Один  все  свободное  время
посвящал сбору фактов об НЛО, выступал с лекциями, метался  по  конгрессам
соответствующего  уровня  и  агрессивно  вербовал  неофитов   в   общество
покровительства пришельцам, другой, повредившись на индийской философии, с
21  по  23  часа  ежедневно  медитировал  в  Измайловском  парке  в  целях
приобщения к Шамбале. Но и тот  и  другой  в  моих  глазах  заведомо  были
жертвами чрезмерного распространения всеобщей грамотности, Ирина же такого
впечатления никак не производила.
     Впрочем, почему это должно меня волновать? Мало  ли  кто  как  с  ума
сходит? Если за знакомство с такой женщиной нужно  прикинуться  дураком  -
отчего бы и нет? Я уже понял, что готов согласиться даже  на  обращение  в
ислам, если потребуется.
     По-моему,  она  испытала  даже  некоторое   разочарование   от   моей
покладистости, как человек, у  которого  слишком  легко  удался  тщательно
подготовленный розыгрыш.
     - И вы так спокойно это воспринимаете?
     - А вы ждали, что я в ужасе полезу под стол, начну  творить  крестное
знамение или хотя бы закричу: "Нет! Никогда!"?  Что  вас  удивляет?  Точка
зрения Джордано Бруно у нас признана официально, сомневаться в ней  только
товарищу Шкловскому позволительно, для остальных же - как бы  дурней  тон.
Обскурантизм как  бы.  Люди  посерьезней  меня  симпозиумы  устраивают  по
проблемам контакта. Меня другое смущает. Какая причина заставила уважаемых
пришельцев уведомить именно меня о своем прибытии, да еще  столь  приятным
способом?  Надеюсь,  вы   занимаете   достаточно   высокое   положение   и
уполномочены вести переговоры? Правда я, к моему  глубокому  сожалению,  к
встрече не готов. Не облечен, а также не знаком с этикетом и протоколом...
     Сказал я все это и испугался,  что  переиграл.  Возьмет,  обидится  и
уйдет. Кого попроще искать.
     - Не надо, Алексей. Этот тон вам не к лицу. А причина  есть,  как  ни
странно. Я сама  в  свое  время  задавала  этот  же  вопрос.  Можете  себе
представить: с точки зрения инопланетного разума  мы  с  вами  -  наиболее
подходящие объекты для контакта и выполнения некоей миссии...
     - Как это для нас с вами ни лестно - не могу. Но допускаю.
     - Странный вы, - вздохнула Ирина. -  "Не  могу,  но  допускаю".  Надо
же...
     - А чего  тут  странного?  Очень  просто.  Основание  верить  в  свою
исключительность  среди  пяти  миллиардов  землян   у   меня,   при   всем
самоуважении, нет.  Но  если  контакт  все  же  должен  осуществляться  на
индивидуальном уровне, то отчего не допустить,  что  субъектами,  а  равно
объектами такового можем быть и мы с вами? Как и любой другой, произвольно
выбранный индивид.
     - Да... Логика у вас...
     - Логика вполне простая. Но в обычной жизни люди предпочитают, вполне
бессознательно, заменять логику  эмоциями,  стереотипами,  так  называемым
здравым смыслом, и попытки кого-то к  действительно  логическому  мышлению
или, упаси бог, поведению, воспринимаются  окружающими  как  странность  и
даже  вызов.  Стройные  логически   рассуждения   любят   также   называть
демагогией. Те, кто знает это слово. Но суть сейчас  не  в  этом.  Если  я
избран, то хотелось бы знать, чем же пришельцы руководствовались?
     - Видите ли, в строгом смысле их нельзя назвать пришельцами. На Земле
они физически не присутствуют.
     - Да? А где  нее  они?  На  орбитальном  корабле?  На  базе  в  поясе
астероидов? На комете Галлея?
     - Нет.  Тут  совсем  другое.  В  вашем  понимании  они...  вообще  не
существуют.
     "Тоже хорошо, - подумал я. - Но крайней мере, неординарно".
     Поскольку я уже решил любым путем продолжить столь  неожиданное  и  в
высшей степени интригующее знакомство, мне оставалось только играть  в  ее
игру и по ее правилам. А в них еще предстояло  разобраться,  не  давая  ей
оснований усомниться в моей  искренности  и  лояльности.  Когда  тебе  под
сорок, такими подарками судьбы не разбрасываются. Это в юности  я  мог  на
предложение нравившейся мне девушки пойти в кино ответить, что этот  фильм
уже видел...
     - Знаете, Ирина Владимировна, давайте  так:  вы  мне  все  расскажете
подробно, с самого начала, а то я не силен в теории.  Как  говорил  Козьма
Прутков: "Многие вещи нам непонятны не от того, что наши понятия слабы,  а
от того, что сии вещи не входят в круг наших понятий".
     - Ну, если вы так считаете и располагаете достаточным временем...
     - Неограниченным! - без тени лицемерия  воскликнул  я.  Но  про  себя
добавил: лишь бы не оказаться в положении супруга Шехерезады... А в глазах
Ирины вдруг, как мне показалось, промелькнуло нечто очень похожее на плохо
скрываемую иронию.
     Я  сейчас,  разумеется,  не  в  состоянии  более  или  менее   связно
пересказать все, что она мне говорила этим долгим вечером. И  потому,  что
заведомо настроился не принимать ее слова всерьез, и потому еще, что не  с
моим образованием и способностями пытаться было все это понять.
     Пришельцы, от имени и по поручению которых говорила со мной Ирина,  в
природе действительно не существуют. Может быть,  они  будут  существовать
неизвестно где  через  непредставимое  количество  лет,  если  я  оправдаю
возлагаемые на меня надежды.
     Как известно, наша Вселенная началась 10-20 миллиардов лет назад, или
около того, так называемым Большим взрывом, когда из  некоей  элементарной
частицы возникло все остальное. А также и многое другое, чего  даже  самые
светлые умы представить себе не  могут.  Закончит  же  свое  существование
указанная  Вселенная  через  десять,  по-моему,   в   69-й   степени   лет
превращением всех  звезд  и  галактик  в  черные  дыры  с  последующим  их
испарением. И вот когда во Вселенной вообще  ничего  не  останется,  и  ее
самой тоже, тогда все и начнется сначала.
     А поскольку самоочевидно (sic!), что время там,  у  финиша,  поменяет
знак, то развитие новой Вселенной происходит навстречу нам, и вот  в  этом
все дело. Когда мне об этом говорила Ирина, я как-то  лучше  все  понимал,
сейчас же я опять в чем-то путаюсь... В  итоге  идея  встречных  вселенных
воплотилась для меня в образ  кинопленки,  которую  механик  перематывает,
когда фильм окончен.
     На самом деле все это выглядит несколько иначе. Ирина мне  объяснила,
что время - в широком смысле Время, а не  то,  что  мы  с  вами  под  этим
понимаем, следует рассматривать  в  виде  потока  некоей  субстанции,  ну,
допустим, чем-то напоминающей водяные потоки.
     И как в горной реке, в нем масса струй, вихрей, водоворотов,  заводей
и омутов. И целая,  в  нашем  понимании,  вечность  может  оказаться  лишь
пузырем в одной из воронок на перекате.  А  какая-нибудь  метагалактика  -
щепкой в стремнине. Впечатляюще звучит, не правда ли?
     А теперь к этому следует добавить, что их время  -  такой  же  горный
поток, мчащийся навстречу нашему.
     И вот если все это представить и допустить, то остальное  уже  проще.
Существуя в своем противоположном времени и иной Вселенной, развиваясь  на
сотни тысяч лет  больше  нашего,  они  -  эти  инопланетяне,  а  точнее  -
иновселенцы и иновременцы, сугубо усовершенствовались в познании  природы,
проникли в тайны времени и научились почти  свободно  использовать  его  в
практической жизни и деятельности, не хуже чем наши, скажем,  гидротехники
ту же воду во всем ее многообразии.  А  может,  даже  и  лучше.  Эйнштейн,
говорят,  пытался  создать  теорию  единого  пространства  -   времени   -
тяготения. А они, по словам Ирины, пошли на много порядков дальше. И  если
бы я мог хоть как-то осмысленно или хотя бы наукообразно изложить  то  что
услышал, то мог бы тоже претендовать на Нобелевку, как минимум.
     Проникнув в столь невообразимые тайны естества,  наши  гипотетические
сапиенсы вдруг осознали, что на пути  як  безграничного  прогресса  камнем
преткновения обнаружилась какая-то невообразимо примитивная цивилизация. И
даже не она сама как таковая, а некоторые из нее следствия. По расчетам их
теоретиков, историческая мировая линия (?) нашей цивилизации таким образом
взаимодействует  с  их  мировой  линией,  что  в  некий  момент  неминуема
"хроноаннигиляция", которая поставит точку на  их  прогрессе,  развитии  и
самом существовании. И, естественно, на нашем тонне, хотя для них,  как  я
понял, этот факт имеет сугубо побочный интерес.
     Вот примерно такие вещи она мне изложила в виде  преамбулы.  Впрочем,
из ее рассказа я сумел вычленить, наверное, столько же, сколько  сумел  бы
передать своим приятелям из двухчасовой  беседы  о  научных  и  социальных
проблемах    нашего     сегодняшнего     мира     какой-нибудь     средний
интеллигент-гуманитарий Киевской Руси ХI века.
     Следует признаться, что я не только, а может и не  столько  вникал  в
тонкости теории, как пытался понять, отчего с ней приключился именно такой
сдвиг по фазе, женщинам, как правило  несвойственный.  Но  более  всего  я
эстетически наслаждался. Потому что прямо перед  собой,  в  каких-то  двух
метрах, видел ее ноги, немыслимо изящные, прелесть которых она великолепно
осознавала и безжалостно подчеркивала высоким разрезом юбки.
     Как бы не замечая специфической направленности  моего  внимания,  она
продолжала излагать свою жуткую историю.
     Единственный путь, который пришельцы нашли  для  спасения  своего,  а
попутно и нашего мира - искусственно  искривить  эти  пресловутые  мировые
линии,  как  на  железной  дороге  переводят   стрелки,   чтобы   избежать
столкновения встречных поездов.
     - То есть, простите, - перебил я Ирину, - если я правильно улавливаю,
они намерены вмешаться в нашу, земную историю? - Меня, ей-богу, даже начал
увлекать ход ее рассуждения.
     - Да, совершенно верно. Вы быстро сообразили. Только самое главное  в
том, что сделать это можете именно и только вы, Алексей.
     Это у нее хорошо получилось. Небрежно и вместе с тем категорично.
     - Они в совершенстве изучили земную историю,  философию  и  культуру,
определили пути и способы поворота, но сами  не  могут  произвести  нужное
воздействие.
     - Эм-эн-вэ, - сказал я.
     - Что?
     - Да  так,  Азимова  вспомнил.  Минимально  необходимое  воздействие.
Термин из романа "Конец вечности". Ситуация там похожая описана.
     Она не  читала,  кажется,  но  кивнула.  Помолчала,  потом  попросила
сварить еще ко