только врезавшись в плотные заросли орешника,  упал  на  землю,  запаленно
дыша.
     Еще раз вывернулся. Судьба, значит.
     Только здесь, успокоившись, он  понял,  что  заставило  его  выбрать,
смертельно рискуя, именно это направление, а не скрыться в близком лесу по
ту сторону дороги.
     Кажется, Вернигора в "Людях  с  чистой  совестью"  писал,  что  самое
трудное и опасное во вражеском тылу - форсирование дорог.
     Если немцы действительно прорвали фронт - а на это  похоже,  иначе  к
чему десант - очень скоро рокадное шоссе  будет  сплошь  забито  колоннами
танков и мотопехоты, и кто знает, когда ему удалось бы выбраться за кольцо
окружения.
     Не зря утверждают, что мозг превосходит любой компьютер. Как он сумел
в считанные секунды  вспомнить  строки  давно  уже  всеми  забытой  книги,
оценить не  только  сиюминутную,  а  и  стратегическую  ситуацию,  принять
парадоксальное, но спасительное решение?
     Судя по всему,  Берестин  должен  будет  спешно  перебазировать  штаб
фронта на северо-восток, в  Борисов,  или  в  Оршу.  Еще  один  вариант  -
Могилев, но вряд ли. Главные  бои  все  равно  развернутся  на  Смоленском
направлении, туда и нужно выбираться.


     Третий месяц полыхала над страной  самая  страшная  с  достопамятного
тринадцатого века война. Несравнимая количественно,  потому  что  в  одном
дневном бою погибало подчас больше бойцов, чем их было во  всех  княжеских
дружинах и Владимира,  и  Суздаля,  и  Рязани,  но  сходная  по  масштабам
бедствий, человеческих потрясений, судеб страны и истории.
     В  двухсоткилометровом  предполье  перед  линией  укреплений   старой
границы сгорали полки и дивизии, атакуемые с фронта и флангов,  попадающие
в клещи и вновь вырывающиеся из них, сражающиеся с гораздо более сильным и
опытным противником, но страшным напряжением сил не дающие  ему  вырваться
на оперативный простор и значит - выполняющие свою главную и  единственную
задачу.
     Что позволяло до сих пор войскам сдерживать немыслимый  напор  врага?
Прежде всего - эшелонированная, пусть и не в той мере, как  планировалось,
линия обороны, сильные группировки танковых и механизированных корпусов во
втором эшелоне, которыми Берестину удавалось парировать  наиболее  опасные
прорывы и  вклинения  гитлеровцев.  И  еще  -  практически  неограниченное
количество боеприпасов с выдвинутых в свое время к самой границе  окружных
складов, которые в прошлой истории в первые же дни  войны  попали  в  руки
немцев.
     По числу же артиллерийских и пулеметных стволов Красная Армия даже  в
сорок первом году значительно превосходила вермахт.
     Вдобавок достаточно надежное воздушное прикрытие. Люфтваффе так я  не
сумели  завоевать  превосходства,   понесли   совершенно   неожиданные   и
немыслимые для них потери, уже к исходу первой недели значительно  снизили
свою активность и, несмотря  на  непрерывные  жалобы  ОКХ  самому  фюреру,
ничего,  кроме  непосредственной  поддержки  пехоты  и   ночных   бомбежек
прифронтовой полосы, сделать пока не могли.
     Да и Геринг вполне  резонно  не  желал  в  угоду  Гальдеру  и  прочим
браухичам, бокам  и  леебам  оставаться  перед  решающими  сражениями  без
самолетов, а главное - без лучших своих летчиков.
     Казалось бы, Новиков имел все основания  гордиться  достигнутыми  под
его мудрым руководством успехами. Потери Красной Армии в людях  и  технике
были не сравнимы с  потерями  в  "предыдущей  редакции"  тех  же  событий.
Стратегическая обстановка на фронтах напоминала ситуацию  примерно  ноября
1941 года, когда немцы при полном напряжении сил еще могли  наступать,  но
каждый километр оплачивали  ценой  вдесятеро  выше  той,  чем  могли  себе
позволять. Только происходило все  не  на  окраинах  Москвы,  а  у  старой
границы.
     Однако при всем этом Новиков впервые в жизни  испытывал  нравственные
терзания в духе Достоевского. До поводу цели, которая  то  ли  оправдывает
средства, то ля нет. Раньше ему просто  не  приходилось  всерьез  о  таком
задумываться. И очутившись в роли практически единоличного вершителя судеб
миллионов людей, поначалу тоже не до конца осознавал, какую  принимает  на
себя тяжесть. Разработанный стратегический план казался ясным и  логически
оправданным.
     Конечно же, это вполне разумно - отразить первый,  самый  страшный  и
внезапный натиск гитлеровских войск силами кадровых  частей,  одновременно
создавая в тылу практически новую армию, которая и нанесет по  измотанному
и  потерявшему  наступательный  порыв  противнику   сокрушительный   удар,
перейдет в контрнаступление и погонит его на Запад, до Берлина, а то и  до
Атлантики. Новиков и сейчас по-прежнему считал, что в военном смысле  план
безупречен. А в моральном?
     На войне никто никому не может  дать  гарантий  личной  безопасности.
Солдаты погибали и продолжают погибать в больших и малых войнах. До должно
существовать равенство шансов.
     Недопустимо обрекать людей на участь смертников. Почему так неприятно
читать о последних днях обороны Севастополя в сорок втором? Все уже  ясно,
город удержать не  удалось,  командование  отбыло  на  Кавказ,  а  кому-то
приказано - оставаться, биться до последнего, в буквальном смысле, солдата
и патрона, потому что права на плен тоже нет.
     То же самое - идея камикадзе. Наша мораль ее отрицает. Почему?  Вроде
бы летчики сорок первого  года  были  такими  же  камикадзе,  готовыми  на
гибель, на таран, на подвиг Гастелло, и никто почти из  них  не  дожил  до
победы. Неужели все дело как раз в этом "почти"?
     Если бы погибающие сейчас на западе дивизии имели нормальные шансы  -
через положенное время отойти  на  переформирование,  на  отдых,  получить
подкрепления, потом снова воевать - все  их  жертвы  выглядели  бы  совсем
иначе. Но возможности вывести их сейчас из боя не  было.  Им  нужно  любой
целой продержаться еще минимум месяц. А для скольких  такая  необходимость
означает верную смерть?
     В общем, известная страсть российского интеллигента к  рефлексиям  не
миновала Новикова и здесь.  Он  даже  подумал,  что  главное  преимущество
Сталина и ему подобных в том и заключается, что на пути к достижению  цели
- неважно, какой - они  свободны  от  расслабляющей  способности  войти  в
чье-то положение, ощутить чужую боль, задуматься: а  вдруг  кто-то  другой
прав не меньше, чем ты? Как без такой способности  лидеру?  Ибо,  если  он
будет исходить из чувств, обычных для  нормальных  людей,  то  как  сможет
принимать решения, гибельные для отдельно взятых личностей, но необходимые
для чего-то высшего?
     Жаль только, что невозможно четко определить,  с  какого  поста  и  с
какого момента человек получает право мыслить и поступать как лидер. А  ну
как он вообразит, что ему уже все можно, а на самом деле - еще нельзя?
     В  старое  время  проще  было,  там  такие  права  давались  в   силу
происхождения.
     Но то, что Новиков на своем посту имел возможность сейчас  не  только
руководить воюющей страной, но вдобавок и рефлектировать таким  образом  -
это уже был хороший признак. Это свидетельствовало, во-первых, о том,  что
все идет по плану, и  во-вторых,  что  он  остается  самим  собой,  натура
Сталина не имеет власти над личностью Новикова.


     "Телексная связь по СТ-35. Минск,  Марков,  Сталину  лично.  Прошу  к
аппарату.
     - Сталин здесь, да, слушаю вас.
     -  Здесь  Марков.  Товарищ  Сталин,  обстановка  крайне  обострилась.
Непрерывные атаки значительно превосходящего противника.  Войска  держатся
только силой воли. Резервы практически  исчерпаны.  Прошу  оказать  помощь
минимум тремя армиями из глубины.
     - Товарищ Марков, вы хорошо знаете обстановку, наши  возможности.  Не
поддавайтесь влиянию момента. Больше выдержки. Удерживайте фронт наличными
силами. Ближайшую неделю помощи оказать не можем. Сталин.
     -  Товарищ  Сталин,  ответственно  заявляю:  фронт   может   рухнуть.
Держаться нечем. В дивизиях по тысяче штыков. Танковые корпуса  втянуты  в
оборонительные  бои,  контратаковать  нечем.   Наметился   разрыв   фронта
непосредственно в районе Минска. У орудий прогорают  стволы.  Настоятельно
прошу помощи.
     - Марков, окажем поддержку  авиацией,  назовите  цели.  Отдам  приказ
соседям  усилить  нажим  противнику  с   флангов.   Изыскивайте   резервы.
Напоминаю, в аналогичной обстановке под Смоленском Тимошенко  держался.  У
вас до сих пор преимущество плюс четыре армии. Не паникуйте.
     - Товарищ Сталин, на самом деле все гораздо хуже, чем кажется сверху.
Я утверждаю  с  полной  ответственностью.  Если  фронт  посыплется,  будет
труднее. Введу в бой последний  резерв  -  дивизию  Ямщикова,  а  там  как
хотите.
     - Марков, Ямщикова не трогайте, он  нужен  для  другого,  удерживайте
фронт еще трое суток, почаще вспоминайте, что было, что будет".

     Берестин оборвал ленту с аппарата, еще раз перечитал. Конечно, Андрею
там проще. Он видит только листы карты с красными и синими  обозначениями.
Дужки, стрелки и прочее. По ним легко планировать грядущие  победы.  И  не
так отчетливо осознаешь, что кроется за каждой  стрелкой.  Вот  провел  он
сейчас по глянцевой бумаге хорошо отточенным карандашом  "Делегатский",  и
через несколько часов сколькими еще потоками крови, пачками похоронок  его
жест обернется...
     Линия фронта на карте почти зримо дрожит от  чудовищного  напряжения.
Как перетянутая тетива. Чиркни по ней ножом... Если немцы пробьют брешь  в
обороне - все. До Смоленска их не остановишь. Разве  только  Жуков  сумеет
оттянуть на себя вторую танковую группу, если сейчас же  начнет  наступать
на север.
     Резервов действительно нет. Дивизия Ямщикова к  Борисовское  танковое
училище. Это все. Похоже на китайско-вьетнамский конфликт марта 1979 года.
Там тоже пограничники и ополченцы месяц держали фронт, а  вся  вьетнамская
армия стояла и смотрела, чем дело кончится. И за спиной  Западного  фронта
тоже стоит  трехмиллионная  армия,  но  она  предназначена  для  грядущего
наступления. Разумно, но уж очень тяжело...
     Пожалуй,  пора  штаб  фронта  из  Минска  выводить  Не  трусость,   а
осознанная  необходимость.  Переместиться  восточнее  Борисова,   прикрыть
Минское шоссе курсантами, туда же оттянуть Ямщикова. Даст бог - обойдется.
     И еще был у  Берестина  последний,  так  сказать,  подкожный  резерв,
который он ни в каких схемах не учитывал, а только в  глубине  подсознания
держал,  чтобы  не  поддаться  настроению  момента  -  три  сводных  полка
пограничников, на самый распоследний случай. И при них  сто  гранатометов.
Андрей прав - Тимошенко было гораздо хуже, когда он принимал  фронт  после
ареста Павлова.
     Берестин снял трубку телефона...
     Знания, талант, воля даже такого полководца, как Марков - это еще  не
все на войне. Есть и другие факторы. При всем героизме войск никак  нельзя
забывать, что армия-то была все  же  армией  сорок  первого,  а  не  сорок
четвертого года. То  есть  -  не  имеющей  серьезного  боевого  опыта,  не
располагающей кадрами командиров, способных решать возникающие поминутно и
сложные даже для подготовленных военачальников проблемы. Не случайно  ведь
только на третьем году войны Советская Армия научилась проводить  операции
с решительными результатами.
     И если сегодня в обороне войскам еще удавалось  стоять  насмерть,  то
маневренные действия получались гораздо хуже.
     Если  бы  Маркову  удалось  сохранить  сплошной  фронт,  его  войска,
медленно отходя с рубежа на рубеж, выиграли бы еще несколько дней, но  так
не получилось. К исходу дня прорыв расширился до  тридцати  километров  по
фронту и почти на сорок в глубину.
     Берестин отдал приказ начать общий отход к Днепру.



                                    2

     Воронцов шел на восток, немного уклоняясь к северу и  избегая  дорог.
Положение, в котором он оказался, сильно отличалось  от  запланированного.
Один, без оружия, если не считать  пистолета  ТТ  с  двумя  обоймами,  без
броневика и даже без карты. И не сутки-двое предстоит  здесь  провести,  а
неизвестно сколько. Если Антон не вытащит.
     Но непонятным образом Дмитрий предчувствовал, что  нет,  не  вытащит,
придется самому выбираться из окружения, разыскивать штаб фронта и  решать
все остальные задачи.
     Какой в происходящем заключается высший смысл, он  пока  не  понимал,
просто  в  очередной  раз   подтвердилась   открытая   им   закономерность
повторяемости событий. Тут же он вспомнил слова Антона, что опыт поведения
Воронцова  в  окружении  может  еще  пригодиться.  Выходит,   продолжается
поставленный над ним эксперимент?
     Впрочем, предполагать, что  Антону  и  его  соотечественникам  просто
нравится развлекаться, устраивая нечто вроде гладиаторских  игр,  вряд  ли
правомерно. Разумнее будет исходить из идеи о неких капитальных  свойствах
времени,  параллельных  миров,  их  независимости  от  воли  даже   самого
могущественного разума. По  крайней  мере,  Воронцову  казалось  достойнее
осознавать  себя  объектом  игры  законов  природы,  нежели  каких  угодно
пришельцев.
     Продолжая идти по пустынному,  пронизанному  серебристо-серым  светом
лесу Воронцов от мировоззренческих и философских проблем незаметно перешел
к практическим, имеющим непосредственное отношение к текущему моменту.
     Судя по далеким звукам артиллерийской стрельбы, прорыв немцам удался.
Минск либо оставляется без боя, либо наступающие войска обходят его южнее,
не желая терять время на лобовые атаки. Это  плохо.  Танковый  клин  может
углубиться километров  на  сто,  если  не  больше,  отрезая  Воронцова  от
Берестина с его штабом. Они словно  оказались  сейчас  на  разных  берегах
прорвавшего плотину бушующего потока. Переправиться  через  него  -  затея
безнадежная.  Хуже  того,  клин  неминуемо  будет   расширяться,   отжимая
Воронцова (разумеется, вместе со всеми корпусами и дивизиями левого фланга
фронта) все дальше к югу.
     Надо спешить. Лучше  всего  -  разжиться  транспортом  и  постараться
обогнать передовые отряды второй танковой группы.
     Воронцов проверил свои запасы. Еды никакой, но пока терпимо.  Папирос
две полные пачки, компас, пистолет, верный "спринг-найф".  Пятьсот  рублей
денег, документы и вмонтированный в часы прибор,  с  помощью  которого  он
должен  осуществить  возвращение  личностей  Берестина   и   Новикова   на
предназначенное им природой место.
     Докурив, Дмитрий сказал, глядя в пространство перед  собой:  "Ничего,
ребята, капитана Воронцова без хрена не съешь!" Если Наталья  и  остальные
наблюдают сейчас за ним, пусть знают, что он, как всегда, в порядке.
     Оружие  он  нашел  даже   быстрее,   чем   рассчитывал.   На   берегу
заболоченного ручья, возле недавно  прогоревшего  кострища,  где  валялись
пустые банки из-под тушенки, махорочные окурки и  обрывки  красноармейских
книжек, он  увидел  брошенные  винтовки.  Три  трехлинейки  с  примкнутыми
штыками и СВТ без штыка. Понятное дело, ножевой штык от самозарядки  такая
вещь, что и дезертирам сгодится.
     Но ориентируются ребята быстро, без естественной на его месте  злости
подумал Воронцов. "Когда страна быть прикажет героем", таковым  становится
далеко  не  "любой".   И   удивляться   тут   нечему.   Если   уж   весьма
высокопоставленные и проверенные люди оказывались отнюдь не  на  высоте  в
эти дни, чего уж ждать от рядовых, может, всего месяц назад призванных  по
мобилизации из мест, только второй год как ставших советскими.
     Хорошо  еще,  если  просто  по  домам  двинули,  когда  представилась
возможность, а то и в полицаи пойдут, если немцы здесь задержатся надолго.
     Но зрелище брошенных винтовок все  равно  производило  не  то,  чтобы
неприятное, а  слегка  нереальное  впечатление.  Привыкшему  к  строгостям
своего времени Воронцову бесхозное и доступное  оружие  все  еще  казалось
такой же невозможной вещью, как,  допустим,  сторублевки,  рассыпанные  по
улице Горького. При том, что прошлый раз он  уже  немного  познакомился  с
реальностями войны.
     Он поднял одну трехлинейку. Сжал в руках грубовато  выстроганную,  но
удобную шейку приклада, ощутил исходящую от оружия надежность.
     Да, конечно, много  чего  напридумывали  люди  для  уничтожения  себе
подобных за следующие за данным моментом десятилетия,  а  все  же...  Если
разобраться, так эти четыре килограмма  дерева  и  стали,  обработанные  и
скомпонованные  определенным  образом,  куда  эффективнее  многомиллионной
стоимости самонаводящихся ракет, лазерных устройств и прочих  суперсложных
изделий. В том смысле, что в конце ХХ века  стоимость  уничтожения  одного
вражеского солдата составляет более ста  тысяч  долларов  (по  иностранным
источникам), а в те  годы,  когда  капитан  Мосин  создавал  свой  шедевр,
названная сумма никак не превышала  полусотни  золотых  рублей.  Остальное
каждый может посчитать сам. Вот еще один  довод  против  милитаризованного
мышления.
     За десятую долю денег, что Англия потратила в Фолклендском конфликте,
мощно просто купить не только острова, но и пол-Аргентины.
     Усмехнувшись  этим  неожиданным  здесь  и  сейчас  мыслям,   Воронцов
выщелкнул на ладонь тяжелые - с медными, а не латунными, как в наше время,
гильзами патроны, размахнувшись, забросил  винтовку  в  ручей.  За  ней  -
остальные. Себе он оставил "СВТ". Пусть и  охаяли  ее  авторы  повестей  и
романов про войну, а все же при грамотном обращении,  тем  более  летом  -
оружие вполне подходящее. Десятизарядная, автоматическая, с  мощным  боем.
Хорошая вещь.
     Забросив винтовку  за  плечо,  Воронцов  размеренным  пехотным  шагом
двинулся дальше.
     Тучи рассеялись, выглянуло  солнце.  Воронцов  шел,  посвистывая,  и,
поскольку делать было нечего, продолжал размышлять на общие темы.
     Почему, например, ему совсем не страшно и  далее  спокойно  на  душе?
Казалось бы, война, окружение, одиночество, угроза смерти  -  такой  букет
отрицательных факторов, а ему хоть бы что... Загадка психики,  недомыслие,
вера в своевременную помощь?
     Не то. Суть, скорее всего, в  том,  что  он  не  отсюда.  Только  для
современника его  время  самое  сложное.  Со  стороны  страхи  и  трагедии
прошлого выглядят иначе.
     Нет слов, вторая мировая была ужасным бедствием.  Но  для  кого?  Для
тех, кто не знал худшего. А как воспринимает ее он, проживший жизнь  после
Хиросимы, после вьетнамской и всех других войн? В  которых  людей  убивали
столь изощренно, с  применением  таких  технических  усовершенствований  и
достижений химии, физики, биологии и  психологии,  что  ныне  происходящая
война способна вызвать даже ощущение несерьезности грозящих опасностей.
     Самолет здесь оповещает о своем приближении  характерным  и  издалека
слышным гулом, скорость у него совсем игрушечная, пятьсот максимум,  да  я
то для истребителей. А бомбардировщик ползет по  небу  так  медленно,  что
мощно перекурить, увидев  его,  дождаться,  пока  долетит,  рассмотреть  и
посчитать сброшенные бомбы, прикинуть,  куда  они  упадут,  и  лишь  потом
начинать прятаться.
     Танк - тем более. Скорость около тридцати,  обзора  почти  не  имеет,
пушка не стабилизирована, самонаведение снарядов - про такое  здесь  и  не
слышали.
     Стрелковое оружие - простая, честная пуля, которая даже  попав,  чаще
всего не убивает насмерть, не то  что  гидродинамические  пули,  оперенные
иглы и прочая гадость.
     А самое главное, сознание  того,  что  если  тебя  нельзя  увидеть  в
полевой цейссовский бинокль по  открытой  прямой  директрисе  -  значит  и
вообще нельзя. Какие там фотографии со спутников ночью при свете твоей  же
горящей сигареты...
     И еще - темп  жизни  и  способ  реагирования.  У  людей  сороковых  и
восьмидесятых годов они настолько отличаются, что даже трудно  сравнивать.
Кто желает, может  посмотреть  таблицы  спортивных  рекордов  или  средние
скорости движения автотранспорта. Еще в пятидесят