нно  ради  него  кинувшаяся  в  смертельно   опасный   поток
раздвоившегося времени.
     Она полулежала, облокотившись о круто выгнутую спинку,  чуть  прикрыв
лицо ладонью и поглядывая на него сквозь разведенные веером  пальцы,  одна
нога вытянута и чуть свешивается с дивана, а вторая согнута  в  колене,  и
юбка соскользнула настолько, что открывает место, где  темный  край  чулка
оттеняет  нежную  белизну  незагоревшей  кожи.  Губы  чуть  подрагивают  в
странной, волнующей улыбке.
     По потолку скользили,  набегая  друг  на  друга,  солнечные  зайчики,
отраженные от крупной зыби за  бортом  и  причудливо  преломленные  сквозь
толстые линзы иллюминаторов.  Их  игра  и  полуденный  яркий  свет  южного
солнца,  окрашенный  золотистыми  муаровыми  шторами,  создавали  в  каюте
необычную,  театрально-сказочную  атмосферу,  в   которой   все   предметы
приобретали зыбкие, размытые очертания, и женщина в затененном  углу  тоже
казалась фигурой из аллегорической картины.
     С замирающим сердцем и с перехваченной  внезапным  спазмом  гортанью,
так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, Берестин подошел  к  ней.  Наконец-то,
наконец она пришла...
     Опускаясь у ее ног на колени, он увидел  протянутые  навстречу  руки,
услышал задыхающийся шепот: - Да, да, все так... Я с тобой теперь, я твоя,
не думай ни о чем и не бойся... - и голос был ее, только никогда раньше не
слышал он такого нетерпения и едва сдерживаемой страсти.
     Он сжал руками ее плечи, прижался щекой к гладкой, пахнущей духами  и
еще какой-то косметикой щеке,  закрыл  глаза,  чувствуя,  как  нежность  и
непреодолимое желание стирают в сознании всю накопившуюся за такие  долгие
месяцы боль.
     Целуя  ее  раскрывшиеся  губы,  шепча  выстраданные  ласковые  слова,
Алексей почувствовал, как женщина в его объятиях изогнулась,  завела  руку
за спину, потянула вниз застежку молнии, движением  плеч  освободилась  от
платья,  подставляя  поцелуям   задрапированные   розоватыми   прозрачными
кружевами груди.
     Вздыхая и что-то шепча, она еще успела, чуть приподнявшись,  сдвинуть
вверх, до узкого, тоже кружевного пояса  свою  пышную  юбку,  предоставляя
Берестину возможность - когда пройдет первый приступ  страсти  -  заняться
всем остальным.
     В себя Алексей пришел от протяжного вскрика,  перешедшего  в  низкий,
медленно затихающий стон. Ирина вздрогнула  в  последний  раз  и  замерла,
сразу обмякнув и вытянувшись. Ничего подобного он не испытывал в своей  не
такой уж короткой жизни. Нет, пожалуй,  испытывал,  но  только  в  мечтах,
представляя, как оно могло бы у них быть, и в снах, где Ирина тоже к  нему
приходила.
     Он долго  лежал,  глядя  в  потолок  полуприкрытыми  глазами  и  тихо
поглаживая свободной рукой  ее  шею,  плечи,  грудь,  потом  повернулся...
Смотрел, не понимая, на раскрасневшееся женское лицо, на разметавшиеся  по
покрывалу волосы, на вновь  скользящую  по  распухшим  от  поцелуев  губам
смутную улыбку. Дернулся, рывком встал. Господи, что же с  ним  случилось?
Не Ирина, а Сильвия... На него разом навалилось и разочарование, и стыд, и
злость, и словно бы даже  непонятный  страх.  Сразу  забылось  только  что
пережитое счастье.
     Сильвия тоже встала, ничуть  не  стесняясь  и  не  таясь,  привела  в
порядок свой туалет, пристегнула чулки и оправила юбку,  провела  ладонями
по бокам и бедрам, убрала двумя руками за спину распущенные волосы.
     Вновь села на диван и притянула к себе Алексея. Не  обращая  внимания
на его окаменевшее лицо, обняла за плечи, прошептала на ухо:
     - Знаешь, милый, что это было? Сеанс психотерапии, всего лишь. Теперь
твое подсознание в порядке. Больше всего на свете ты хотел именно этого. И
ты действительно был с ней, не со мной, клянусь тебе. И все, и достаточно.
Болевой точки больше нет. Ты, возможно, еще не чувствуешь, но это так. Все
же остальное - при вас по-прежнему. Общайся с ней, как ни в чем не бывало,
разговаривай, вспоминай... А если вновь  станет  появляться  прежнее  -  я
почувствую и снова помогу... Если хочешь -  это  мой  долг.  Хоть  немного
облегчить тебе жизнь. Ты ведь страдал по нашей вине - и  ее,  и  моей.  Не
понял? Ничего, немножко придешь в себя и поймешь...
     Слова, произносимые ею, звучали гипнотически,  обволакивали  сознание
Берестина, но он изо всех сил сопротивлялся.
     Первым его побуждением было вскочить,  выругаться  по-черному,  может
быть, даже ударить эту... мерзавку, шлюху, провокаторшу!
     Или швырнуть ее на ковер, снова содрать платье и сделать то же  самое
теперь уже именно с ней, не с фантомом, грубо и зло...
     Такая вспышка ярости совершенно не соответствовала характеру Алексея,
и в следующую секунду он, испугавшись, что действительно  может  совершить
нечто подобное, стиснул кулаки так, что ногти вонзились в ладони  чуть  ли
не до крови. И  одновременно  он  почувствовал,  как  в  душе  разливается
непривычное, давно не посещавшее его спокойствие. А  ведь  все  правильно,
так и есть... Он хотел Ирину, хотел именно физического  обладания  ею  все
прошедшее время, после того, как она неожиданно и обидно ему отказала.  Не
духовного общения, только обладания прекрасным и  не  принявшим  его  ласк
телом. Сознание Берестина не могло принять такого знания и загнало  правду
в самые глубины.
     Каким образом Сильвия  сумела  туда  проникнуть,  как  она  сотворила
подмену - неважно, однако  ошибиться  он  не  мог.  Фигура,  лицо,  голос,
темперамент были не ее, а только Ирины. Да достаточно выйти на  палубу,  к
бассейну, и сравнить. Кроме роста,  во  всем  остальном  тела  "аггрианок"
отличаются довольно сильно.
     То, чего он хотел мучительно и безнадежно - случилось,  и  теперь  он
свободен от чар Ирины и от собственных инстинктов. Застарелой боли  больше
нет. Он попытался усилием воли вернуть прежнее чувство к ней - и не  смог.
Благодарность  за  счастливые  моменты,  которые  у  них  все-таки   были,
уважение,  преклонение  перед  ее  красотой,  спокойная,  скорее  братская
нежность - ничего больше.
     Сильвия встала, отошла к  иллюминатору,  закурила  длинную  сигарету,
делая вид, что ее тут  нет  вообще,  давая  возможность  Алексею  спокойно
разбираться со своими чувствами.  Он  смотрел  на  ее  тонкую,  окруженную
золотистым ореолом фигуру с новым интересом и даже восхищением. Не  только
пакости, оказывается, способны творить аггры в нашем мире. И  с  чего  он,
все они взяли, что аггры на самом  деле  носители  абсолютного  зла?  Ведь
Ирина с  первых  дней,  еще  будучи  аггрианкой  по  должности,  ничем  не
напоминала нарисованных Антоном монстров...
     А как же теперь быть с Шульгиным, продолжал рассуждать  Берестин.  Он
ведь, вольно или невольно, но совершил  не  совсем  этичный  поступок.  Но
опять же, если принять, что в тот момент Сильвия была не  Сильвией,  то  и
эта проблема снимается.
     И вдруг Алексей почувствовал, что снова хочет пережить то, что только
что переживал в ее объятиях. Только вот непонятно с кем на этот раз?
     Снова с Ириной или теперь уже с Сильвией "о натюрель"?
     Ну уж нет, сказал он себе, решительно вставая. Больше я в такие  игры
играть не намерен. Уж лучше  как-нибудь  потерплю  до  берега,  а  там  уж
посмотрим...
     ...А в это самое время Шульгин, Новиков и Левашов втроем, как встарь,
сидели на открытом кормовом  балконе,  пили  хорошее  баварское  пиво,  не
бутылочное или баночное, а именно бочковое, и разговаривали спокойно,  без
нервов и ненужной аффектации.
     - Да что там, Олег по-своему как бы даже и прав. Дайствительно,  свои
вроде  бы  все  равно  красные.  Я  вот  тоже  всю  жизнь   горевал,   что
республиканцы в Испании проиграли. На Кубу мечтал  сбежать,  за  революцию
сражаться. "Конармию" очень  люблю,  не  бабелевскую,  а  другую,  толстую
такую...
     - Листовского, - вставил Новиков. - И  продолжение  ее,  "Солнце  над
Бабатагом". Очень там все трогательно описано...
     - Вот-вот. И  я  обо  всем  этом  тоже  размышлял.  Никто  никого  не
заставляет  лично  стрелять.  Не  наше  это  дело.  А  роль  консультанта,
советника - вполне почтенная. Кто только кого  ни  консультировал,  в  том
числе те самые красные командиры - немцев перед войной, пока их самих  еще
более пламенные  большевики  не  перещелкали.  Так  что  тут  нравственной
проблемы нет, успокойся, Олежек... Зато, когда  все  сделаем,  вот  уж  ты
развернешься!  Изобретай  и  внедряй,  что  хочешь  -  и  телевидение,   и
радиотелефоны, и компьютеры. В нашем мире ты нобелевку не  заработал,  так
здесь сколько хочешь получишь. Каждый год по новой  отрасли.  Сказка!  Мне
вот ничего такого не светит, Фрейд все равно давно все написал и придумал,
а формулы пенициллина я не знаю...
     Сашке удалось главное - он разрядил давнее напряжение, а кроме  того,
раньше, чем признанный  психолог  Новиков,  подбросил  Левашову  крючок  с
наживкой, на которую тот не мог не клюнуть. Действительно,  отчего  бы  не
воплотить в жизнь шутку  сталинской  поры  -  "Россия  -  родина  слонов"?
Сделать так,  чтобы  в  новой  реальности,  избавленные  от  необходимости
эмигрировать, русские ученые и инженеры, самостоятельно  или  с  тактичной
помощью, на самом деле стали лидерами во всех областях? Сделать Россию  не
сырьевым  придатком   и   источником   денационализированных   мозгов,   а
интеллектуальным центром мира?
     А когда Левашов вновь возвращался к  мысли,  что  не  стоило  бы  ему
вообще ничего  изобретать,  не  связываться  с  этой  идиотской  проблемой
пространственных совмещений, и никто бы его тогда не проклинал,  как  вот,
наверное, Лариса, хотя и молчит, но  все  равно  не  смирилась  с  потерей
родителей и дома,  да  и  другие,  конечно,  только  из  деликатности  его
успокаивают,  Андрей  старательно,  как  ученику  вспомогательной   школы,
разъяснял, что как раз он, Левашов, значит в этой истории как бы не меньше
всех.
     - Во-первых, и без твоей  машинки  случилось  бы  практически  то  же
самое, ибо и аггры,  и  форзейли  уже  существовали,  и  на  Берестина,  к
примеру, вышли без твоего участия, и все вообще было б швах, не  сумей  мы
тех агентов на Валгаллу выкинуть... Нас, скорее  всего,  никого  бы  и  на
свете уже не было. Так что хочешь - не хочешь, а уход на Валгаллу был  для
нас единственным на тот момент шансом к спасению,  и  вот  тут  твоя  роль
исключительна. Все же прочее, как выражается наш кэп, неизбежная  на  море
случайность... Если кому-то и терзаться, при условии,  что  вообще  стоит,
так это мне. Не встреть я тогда Ирину, мимо  нас  бы  пролетело...  Аггры,
форзейли, какие-то другие статисты делали бы свои гнусные,  или  наоборот,
благородные дела, а мы бы только воспринимали происходящее, как должное, с
сожалением или радостью, не ведая причин, и тянули бы свой каторжный  срок
в родном отечестве, даже не слишком понимая, что это  именно  срок,  а  не
чудный дар бытия...
     А Шульгин добавил к душеспасительной тираде  друга  штришок,  который
воспринимай, как хочешь - как утешение или как обиду.
     - Мне вот, старик, прости за прямоту, последнее время вообще  мнится,
что ты тут совсем ни при чем. Даже и не изобрел ничего, между нами говоря.
А просто некто - Антон ли, Ирина, Сильвия - взяли  да  и  всунули  тебе  в
мозги эту идейку. Не зря же долго-долго ничего у  тебя  не  получалось,  а
потом вдруг как часы заработало. Гениальное озарение -  это  я  не  спорю,
умный ты, как три Эйнштейна вместе, только ведь совпало как-то так уж...
     Порассуждали немного и на эту увлекательную  тему,  а  потом  Левашов
опять соскользнул на  темы  идеологии:  как,  мол,  Шульгину  с  Новиковым
удалось забыть про свои прошлые знания, убеждения и веру,  чего  это  они,
никогда ранее не диссидентствуя,  вдруг  переложили  руль  на  шестнадцать
румбов и готовы в буквальном смысле "сжечь все, чему раньше поклонялись"?
     Андрей с досадой махнул рукой.
     - Не хватает нам еще и в таких рассуждениях  завязнуть.  Знаешь,  что
такое конформизм  и  террор  среды?  Вот  тебе  и  весь  ответ.  В  Москве
обретаясь, так ли  уж  трудно  было  поверить,  что  "с  каждым  днем  все
радостнее жить"? Про мелкие пакости все знали  и  по  мере  сил  старались
противодействовать, а все же будущее представляли себе по "Возвращению", и
себя скорее в роли Жилиных... Понял, о чем говорю?
     - Да бросьте, мужики, хватит уже... - попытался прервать  словопрения
Шульгин, но  безуспешно,  потому  что  Новиков  тоже  завелся,  испытывая,
очевидно, потребность покончить раз и навсегда  не  столько  с  протестами
Левашова, сколько со своими глубоко спрятанными сомнениями. Где-то  они  у
него тоже сидели, на каком-то уровне так называемой совести...
     И  Шульгину   осталось   только   любоваться   кильватерной   струей,
разбежавшейся по  морю  до  самого  горизонта,  попивать  пиво,  закусывая
крупными, как небольшие раки, креветками, не морожеными, а час назад лично
наловленными с борта,  представляя  при  этом,  что  в  России  он  успеет
насладиться настоящими дореволюционными раками, которые, по  словам  деда,
продавались еще в нэповские времена на базаре по три рубля воз!
     - До последнего я  верил,  что  все  можно  еще  исправить.  И  когда
Андропов пришел, и даже  когда  в  шкуру  Иосифа  влез.  И  вот  тут  все,
отрезало!  Лучше   уж   с   чистого   листа,   по   главной   исторической
последовательности. Я наук марксистско-ленинских  выше  крыши  наизучался,
вам и не снилось. Так Ильич еще в шестнадцатом  году  насчет  революции  в
полном пессимизме пребывал,  дожить  не  надеялся.  А  тут  вдруг  роковое
стечение... Вот и давай посмотрим, дадим миру шанс, как в известной  песне
пелось...
     - Нет, ты подожди, - с настойчивостью  не  совсем  трезвого  человека
гнул свое Олег. - Воевать то ты с кем собрался? Кем восхищался всю  жизнь,
завидовал...  Неужели  совсем  не  помнишь?  "Я  все  равно  умру  на  той
единственной, гражданской, и комиссары в пыльных  шлемах  склонятся  молча
надо мной..."
     Новиков вздохнул, потом усмехнулся.
     - А что? Тут же не сказано, на какой стороне умереть. Можно с тем  же
успехом и на белой. И комиссары  по  разным  поводам  склониться  могут...
Ладно. Шучу. Пока... Абсолютно ты все правильно говоришь, и возразить  мне
вроде бы даже нечего. А все же жаль, что не был ты в Москве последний раз,
со мной и Ириной.  Откуда-то  там  трехцветный  флаг  снова  появился,  на
семьдесят пятом году советской власти?  Революция  или  контрреволюция,  а
флаг реет... И над Кремлем, и над Моссоветом. Может, вот  это  как  раз  и
есть возврат на главную историческую последовательность?
     - Ага! -  почти  обрадованно  вмешался  Шульгин.  -  Осталось  только
вообразить, что одна наша мысль  вплотную  заняться  двадцатым  годом  уже
привела к тому, что Андрюха увидел!
     Новиков подумал, что теперь действительно хватит. Подкинь Олегу еще и
идею насчет  взаимовлияния  прошлого,  будущего,  настоящего  реального  и
настоящего воображенного - все! До ночи треп затянется.
     - Давайте, братцы, заканчивать. Кто бы ни был виноват,  какие  бы  мы
еще теории и доказательства друг другу ни вкручивали, смысл прост и  ясен.
Обратной! Дороги! Нет! И примем все, как данность. В том девяносто первом,
даже сумей мы вернуться, нам все равно не  прожить.  Квартиры  наши  давно
заняты - три года безвестного отсутствия официально означают смерть, жизнь
вокруг непонятная, да и, признаюсь, для меня неинтересная. Почему я  и  не
слишком горевать стал, когда  узнал,  что  восемьдесят  четвертый  наглухо
закрылся. Вернуться домой и все время ждать, когда  тот  бардак  начнется?
Увольте. Того и гляди, соль и спички запасать  бы  начали,  в  предвидении
грозных событий... - он опять невесело скривил губы. - Представим, как,  в
самом деле,  противно  ждать,  какой  следующий  день  станет  тем,  после
которого все покатится...
     - Газет тех, да, жаль! Сейчас бы все знали точно, - сказал Левашов. -
Неужели же Черненко до такого довел? Или  когда  помер  -  а  вид  у  него
оптимизма не внушал - какой-нибудь наш Дубчек власть захватил?
     - Почему Дубчек? Может, сразу Бонапарт? И по срокам похоже, сколько у
них там прошло от революции  до  реставрации?  Большевики,  между  прочим,
всегда себя с французами любили  сравнивать...  -  высказал  предположение
Шульгин.
     - Только раньше считалось, что один раз  Бонапарт  уже  был.  Сталина
имею в виду, - продолжил его мысль Новиков.
     - В общем, как у евреев с христианами, -  одни  говорят,  что  мессия
когда-то придет, а другие - что уже был...
     - Ну ладно, отвлеклись вы, - совсем спокойным голосом сказал Левашов,
- а я хочу ясности окончательной. Понятно, что  я  в  полном  одиночестве.
Драться с вами, конечно, не стану. Решили - так делайте. Только одно  меня
и утешает, что деваться нам друг от друга некуда, а на подлости  никто  из
нас не способен. Примем пока, что я дурак, а вы умные... Но каким  образом
вы все это мыслите? Как вы туда вклиниться думаете, под какой маркой белых
поддерживать, и чем именно им сейчас помочь возможно? Антанта и  так  все,
что нужно, давала, а красные за месяц Крым взяли, ничего Врангель  сделать
не  смог.  Вы  ему  что  -  танковую  дивизию  подбросите?   Или   авиацию
современную? Туман тут для меня. Вот растолкуйте, а тогда и видно будет...
Я ведь, Саш, к твоим словам серьезно отнесся, если что - на самом  деле  к
красным перейду...
     -  Вот  это  разговор!  -  обрадовался  Сашка.  -  Тут  я  с   полным
удовольствием. План  у  нас,  как  и  все  остальное,  впрочем,  прост  до
гениальности. А вдобавок - тебе Андрей намекал уже, но не слишком подробно
- имеются у нас сверхчувственные способности.  У  всех  поодиночке,  а  уж
вместе - тем более. У тебя вот - иначе как бы ты свою машинку  выдумал?  А
вот просто захотел особым образом - и все. Получилось.  Аггров  мы  так  и
победили,  по  принципу  "Хотеть   -   значит   мочь!"   Сильное   желание
деформировало реальность как раз настолько, что победа осталась за нами, и
без особого нарушения  внешнего  правдоподобия.  Отчего  и  вся  Галактика
всполошилась: поумнеют, мол, еще чуток эти ребята, осознают себя в  полной
мере, и всю мировую реальность - к ногтю!
     "Да текут дни по желанию моему", - гениально угадано древними. Может,
и текли у того, кто перстень с такой надписью носил.
     Вот пришельцы и напугались, что из-за  нас  для  всех  прочих  хозяев
жизни в ней места не останется. Или придется  им  дальше  существовать  по
нашим правилам.
     - Ладно, разговорился, - пресек его красноречие Новиков. -  Это  пока
только так, мечтания... А вот давай Олегу ближнюю задачу  обрисуем.  Какие
легенды изобрели и кому какие роли отводятся.  И  вместе  поупражняемся  в
мозговом штурме. До Стамбула три дня хода осталось,  а  у  нас  все  сырое
еще...
     - А кто ж нас гонит? -  забыв  о  сомнениях,  включился  в  привычное
занятие Левашов. И всегда он в конце концов поддерживал выдумки  друзей  и
умел вносить в них свою долю здравомыслия  и  математического  расчета.  -
Если времени не хватит, вполне можем на  островах  Архипелага  отстояться,
все до тонкостей просчитать и подготовить. Давайте, излагайте...



                                    5

     Капитан  Басманов  с  утра  бродил  по   центральным   улицам   Перы,
европейской части Константинополя,  он  же  Стамбул,  в  тщетных  попытках
изыскать себе хоть какое-нибудь занятие. Занятий же, не  только  способных
принести некоторую прибыль, но и просто скрасить скуку, не находилось. Как
обычно.  С  полчаса  он  потолкался  у   ворот   российского   посольства,
присматриваясь,  не  попадется  ли  кто  знакомый  среди  сотен  беженцев,
ежедневно приходящих сюда в слабой  надежде  на  вспомоществование,  чтобы
узнать о шансах на выезд в Европу, или  так  же,  как  капитан,  встретить
знакомых или родственников. Вдруг еще кому-то удалось выбратьс