но. Ни на
иностранную  принцессу,  ни  на  работницу "Трехгорки"  она  по  внешности и
манерам не тянет. Волей-неволей должна изображать нечто близкое к истине.

     ... С устройством ее на постой в меблированных комнатах "Уютный уголок"
сложностей не  возникло. Состоявшая на  жалование  у Кирсанова благообразная
хозяйка без вопросов отвела Людмиле  две  хорошие угловые комнаты  на втором
этаже. Предложила сейчас  же отдать  ей в стирку  и чистку  белье и  одежду,
заверив, что к утру все будет готово, а также подать в квартиру самовар.
     - Спасибо,  Матильда  Юрьевна,  мы  собираемся поужинать  по соседству.
Надеюсь, мы вас не обеспокоим, вернувшись попозже?
     - Позвоните три раза, коридорный откроет, - улыбка была лучезарнейшая и
все понимающая.
     -  Без  всяких  вопросов. -  И, провожая  нас  до лестничной  площадки,
хозяйка спросила меня театральным  шепотом: - Может быть. Вам  тоже комнатку
приготовить? Есть  у  меня,  с дверью в  эти номера... - она указала пальцем
между лопаток идущей впереди Людмилы.
     Я   молча  кивнул   и  сунул  в  ладонь   хозяйки  вчетверо   сложенный
врангелевский   "колокольчик".   Двадцатипятирублевки   Югороссии,  свободно
размениваемые  на золото, котировались в Совдепии куда выше номинала.  И  уж
тем более в предчувствии новых потрясений.


        Глава 2

Ближе к полуночи, в отдельном  кабинете  ресторана "Эрмитаж", когда Людмила,
утомленная  дорогой  и стрессами минувшего  дня, вдруг неожиданно  и  быстро
начала  хмелеть  под  дикое дребезжание бубнов и  вопли  цыганского хора,  я
положил ладонь ей на колено и произнес первый пароль.
     -  Вот наконец-то, - развязано рассмеялась она, отнюдь не отстранив мою
руку. - а я там все ждала  и ждала связного... Потом подумала - вдруг ты тот
самый и есть. А нужные слова забыл. Все остальное-то вроде сходилось. Решила
остаться  с  тобой. Тот - не тот, а ночевать в самом деле негде... Ну, тогда
пошли скорее.
     - Куда это? Мне здесь нравится.
     -Ко  мне, конечно. Пока не  развезло. Ты в этих  делах  сосем  мальчик?
Сказал бы сразу, что нужно, не пришлось бы на шампанское тратиться...
     -  Не  свои  трачу,  - небрежно отмахнулся я.  - За чужой счет чего  не
погулять с красивой женщиной...
     Она посмотрела на меня с пьяной подозрительностью.
     - Может быть, ты и еще чего хочешь за чужой счет?
     Сейчас она уже не походила на гимназистку-медалистку.
     - Это уж как получится, -  пожал плечами, делая вид, что  не понимаю, о
чем говорит Людмила. - В армии  так принято: "Ни от чего не отказывайся и ни
на что не напрашивайся".
     Перед калиткой во двор "мебилирашек"  простиралась огромная лужа, через
которую была переброшена хлипкая доска.
     - Предложите мне руку, Игорь, - манерно попросила она, качнувшись.
     -  Если позволите...  - я подхватил  ее  на руки, ощутив ладонью сквозь
чулки  мягкие и  теплые ноги под коленями,  и  понес  через  лужу  дальше по
темному двору к крыльцу черного хода.
     - Ох, зачем вы это?
     Я поставил женщину на ступеньки.
     - Еще раз спасибо. До свидания?
     Как играет, а? Или действительно совсем пьяна? Я щелкнул пальцами.
     - За труды получить бы... Что там с вас причитается?
     -  Ой, правда, что это  я? Пойдемте. - Людмилу  снова шатнуло, пришлось
поддержать  за  локоть. В крошечной  прихожей я помог снять  ей  пальто. Она
стояла и смотрела на меня, морща лоб.
     - У меня ноги промокли. Отвернитесь, я сейчас.
     - У меня тоже. Занимайтесь собой, я вернусь минут через пять.
     Предусмотрительно  оставленным хозяйкой  в  двери ключом  я  отпер свою
комнату. Чиркнув зажигалкой, высмотрел скрытую бархатными портьерами дверь в
соседние апартаменты.  Откинул  обычный железный  крючок,  приоткрыл  узкую,
только чтобы заглянуть одним глазом, щель.
     В смежной с моей комнате было темно, а первая, большая, ярко освещалась
электрической  лампой под шелковым малиновым абажуром.  Людмила,  присев  на
стул, расшнуровала забрызганные  грязью ботинки. Пожалуй, она  действительно
была пьяна, ее заметно мотало из стороны в сторону.
     Бросила ботинки  в  угол, подняв подол  платья,  принялась  стягивать с
незагорелых  ног  чулки. Скомкала, подержала в  руке, словно не  зная, что с
ними  делать, тоже отшвырнула  в сторону. Замерла  на стуле, прикрыв глаза и
оперившись руками о широко раздвинутые колени.
     Потом встала,  подняла  с  пола  свой  саквояж,  начала в  нем  рыться,
выбрасывая на полукруглую кушетку всякую женскую мелочь и  что-то недовольно
бормоча.
     Я осторожно  покинул наблюдательный  пункт.  Вряд  ли  можно  надеяться
увидеть что-то кроме непрофессионального стриптиза.
     Покурил перед форточкой, приводя  мысли в порядок и планируя дальнейшие
действия. Потом вышел в коридор и постучал к Людмиле.
     Она, кажется, начала понемногу приходить  в себя. Глаза  прояснились, и
речь стала отчетливее.
     - А знаете, Игорь, у  меня ведь нет  того, что  вам нужно... – сообщила
она, смущенно улыбаясь.
     - Как это нет?
     - Обыкновенно. Я ведь дело  знаю,  не то что вы...  Раз никто ко мне не
подошел  с  паролем,  я  передачку  спрятала.  Там,  в  "Мотыльке",  когда в
вальтерклозет зашла.  Мало ли что могло  случиться.  Та шумная компания меня
напугала...
     - Едем!
     - Куда  ехать милый? Там давно  закрылось. Час ночи уже. Теперь  только
утром...
     - Спрятала хоть надежно? – перешел я на "ты".
     - Будь спокоен. Кроме меня, никто не найдет.
     - Припомни, на словах ничего не велели передать?
     Она  опустилась  на  кушетку,  небрежно  сдвинув  к  краю  разбросанное
небогатое бельишко, хлопнула себя по лбу.
     - Напоил меня, противный, а теперь спрашиваешь. Велели, велели,  только
те слова без посылочки ничего не значат. Я должна  про-ком-ментировать,  да.
Что, откуда и какой  шифр использован...  Там каждая вторая страничка – ключ
для первой. Да и то, если ты сейчас  еще несколько слов  припомнишь.  А нет,
так  нет,  с  другими  разговаривать  буду. Так что  извини,  теперь  только
спать...
     Сдерживая  раздражение, я  подошел  к окну. В  черном стекле  отражался
красноватый  свет лапы  м  смутно дрожало электрическое  зарево  над центром
города.
     Пользуясь  тем,  что я отвернулся,  Людмила прошла  в совсем  крошечную
спаленку,  большую часть  которой  занимала  просторная  железная  кровать с
никелированными шарами  и кольцами на спинках, начала стягивать через голову
платье.
     - Эй подожди немного. Ты меня слышишь?
     -  А как же? – она  широко улыбнулась,  держа перед  собой  платье, как
матадор мулету.  Вот почему  у нее такая осиная талия  – тело зашнуровано  в
тугой розовый корсет, похожий на противоперегрузочный костюм. Из-под нижнего
края  корсета выглядывают кружевные  панталоны с оборочками, сверху выпирают
круглы, как пушечные ядра времен Полтавской битвы, груди.
     -  И слышу, и все понимаю.  Подай мне халатик  вон  там,  в саквояже, и
принеси,  пожалуйста  воды  с  кухни. А я  пока  переоденусь и  еще  кое-что
вспомню... Велено было слово в слово передать, а мысли путаются...
     Наполняя  водой  кипяченой  водой  из  большого оцинкованного  бака,  я
продолжал анализировать  ситуацию.  Мне ведь предписаны не только курьерские
функции,  я должен выяснить, не  двойной она  агент? А то, что  пьяна, -  не
страшно, даже наоборот.
     Не дурака ли, кстати она  валяет, и не играет ли она со мной,  а не я с
нею? Да  непохоже, я ведь считал – полтора стакана мадеры в  "Мотыльке", две
рюмки  конька  и  четыре фужера  шампанского  в "Эрмитаже".  А  утром  у нее
наступит похмелье и адреналиновая тоска, тогда  откровенного разговора может
и не получиться.
     Уроки Шульгина и полковника Кирсанова крепко сидели у  меня в голове, и
перед  тем, как отнести ей  воду, я зашел к  себе и  набрал  нужный  код  на
клавиатуре   карманного   переговорного  устройства  с  жидкокристаллическим
экраном.
     Шульгин называл его "пейджером".
     Прибор пискнул,  на экране появился  знак вопроса. Я передал сообщение,
убедился, что оно принято, и спрятал пейджер под матрас. От греха...
     Людмила  лежала на  своей  кровати поверх  покрывала, разошедшиеся полы
черного халата с  японским набивным рисунком открывали левую ногу как раз до
того  места,  где она  заканчивалась. Непривычного дизайна  белье  вместе  с
корсетом грудой валялось у изголовья. Уснула, что ли?
     - Принес воду? – спросила она слабым голосом.
     Я  подал  ей  стакан. Она  привстала, осушила его  в три глотка.  Шумно
вздохнула.
     - Запри дверь. Я, правда, с непривычки слишком много выпила.
     Опустила ноги на  коврик. Халат совсем распахнулся.  Людмила  отбросила
его,  не торопясь легла,  прикрылась одеялом до  пояса. Даже  без  поддержки
корсета грудь у нее  почти  не обвисала. Соски, маленькие и розовые, торчали
пуговками. Значит не рожала еще.
     Ее губы приоткрылись не то в улыбке, не то в презрительной гримасе.
     -  Воспитанные  мужчины в упор на  женщин неглиже  смотреть не  должны.
Неприлично. Тем более что ничего нового ты не увидишь, а я пьяная, и когда н
меня  так  смотрят - за себя  не отвечаю. А  если нравлюсь, - она приподняла
руками снизу груди и качнула ими, - лови момент. Какая б ни была, а на спине
лежать могу...
     Удивляясь самому  себе, я ощутил,  что действительно  готов на это.  Да
просто в смысле этнографии  интересно,  какова  она –  женщина, рожденная  в
позапрошлом веке?
     Тем более что выполнение оперативного задания никак нельзя трактовать в
плане супружеской измены. Я погасил лампу  и, не спеша раздевшись, лег рядом
с Людмилой.
     Небольшой, но много зарядный и мощный пистолет, выданный мне Шульгиным,
я  незаметно положил  на  подоконник  за  портьеру. Там  его  и утром  будет
незаметно, а схватить в случае чего, можно мгновенно, просто закинув руку за
голову.
     Тело  у нее  было  мягкое и  горячее,  а  грудь  наоборот, тугая  не по
возрасту. Я прикоснулся к ней губами. Духами от груди,  вообще от Людмилы не
пахло, только цветочным мылом. И запах был довольно свежим. Я провел ладонью
по   приятно   округлому  животу,  пушистому   "холму  Венеры",  по  нежным,
шелковистым изнутри бедрам. Потом поднес ладонь к  лицу. То же самое – запах
недавно вымытого женского тела. Это меня уже всерьез насторожило.
     Дорога от Риги занимает  гораздо больше суток, а душевых  в поезде пока
не придумали. Даже в  вагонах  первого класса. Умыться  можно, но и  только.
Вряд  ли в тесном, не  слишком  чистом вагонном туалете она снимала корсет и
прочее, чтобы ополоснуться холодной водой.
     Так,  может  быть, она  подсела в  поезд лишь  на  ближайшем от  Москвы
полустанке?
     Тогда и "полковник", передавший ее мне, не наш, а вражеский агент?
     И я сам сообщил ему,  что не простой курьер, а человек,  имеющий  право
принимать ответственные решения.
     Из этого может получиться совершенно неожиданная коллизия...
     Но  логика логикой,  а  если не спал  с  женщиной  больше двух недель и
чувствуешь  ладонью все  подробности  рельефа  ее  тела,  то  здравые  мысли
отступают на задний план, если не дальше.
     Довольно долго Людмила лежала совершенно безвольно, позволяя мне делать
все, что хочется, и в этом  был какой-то  особый  утонченный эротизм. Только
постепенно учащающееся дыхание и легкие  сокращения мышц  напомнили, что она
жива, а не фторвиниловый муляж.
     А потом словно очнулась, сообразила, что происходит и в таком положении
следует делать.
     Я часто слышал, что ни одна настоящая женщина  не похожа на другую, и с
каждой  постигаешь нечто совершенно  новое и неизведанное. Я – то сам не мог
похвастаться богатым опытом, последние несколько лет общался только с Аллой,
а еще раньше мои случайные подружки оказывались, как на подбор, очень вялыми
и флегматичными. Похоже, что  и в постель они ложились только  из вежливости
или  потому, что  в  их кругах  было  принято время  от  времени  отдаваться
мужчинам.
     Но женщина из прошлого оказалась более чем темпераментной.
     Обвив  меня  руками  и  ногами   с  такой  яростью,  словно  собиралась
переломать мне  кости, Людмила  дергалась и билась, словно  в эпилептическом
припадке,  стонала, вскрикивала и рычала. Не  скрою,  это  буйство низменных
инстинктов  возбуждало  и  затягивало.  А  вдобавок  молодая,  образованная,
изысканно   воспитанная  женщина,   переводя  дыхание,  бессвязно  и   грубо
материлась,  подстегивая  меня  и комментируя происходящее словами,  которые
вокзальные извозчики произносили, понижая голос.
     С   подобным  проявлением  страстей  я  встретился   впервые.  Впрочем,
возможно, у здешних  женщин это принято. Как знак эмансипации  и равенства в
борьбе полов.
     Благо  стены пансионата сложены в четыре кирпича, а толстые двери еще и
занавешены бархатными портьерами. А то, боюсь, на шум сбежались бы обслуга и
жильцы. Если, конечно, подобные эксцессы здесь  не являются привычной прозой
жизни.
     После  потрясающего,   как  в  вагнеровских   операх,   финала  Людмила
отвалилась  к  стене, нескоро отдышалась,  скомкав  простыню,  вытерла лицо,
грудь и плечи.
     - Дай мне папиросу...
     я нашарил на столе коробку, едва сумел зажечь огонь дрожащими руками.
     - Ты доволен? – наконец спросила она нормальным, даже тихим голосом.
     - Угу...
     - Я  тоже... Молодец, умеешь, давно такого не переживала. У  меня ведь,
честно  сказать, с весны  ни  с кем ни разу не было... Разговелась. – Теперь
она  ничем  не походила на  воспитанную тихую скромняшку из кафе.  Пожившая,
давно забывшая о предрассудках женщина, как говорится – с непростой судьбой.
Клеопатра  с  пистолетом  за  подвязкой.  С  таким  темпераментом –  полгода
поститься. Нельзя не посочувствовать. Лукулл, испытывающий муки Тантала.
     - Бросить бы все да закатиться с тобой на уютную дачку на недельку. Вот
бы побаловались досыта на теплой печке... – голос ее звучал мечтательно. – А
для  чего  ты  в эти  дела ввязался?  Тебе не подходит...  – спросила  вдруг
Людмила как-то по-другому.
     -  Так жить-то  надо. Полгода руль крутить между вокзалами или  за один
вечер срубить в два раза  больше, да и тебя вот, видишь встретил... С делами
разберемся, гонорар получим,  может и в правду душу отведем? Я таких девушек
с роду не встречал...
     Не  отвечая  на мое  предложение и будто забыв свои прежние  слова, она
протянула мне сгоревший до мундштука окурок.
     - Брось в форточку. Еще будем?
     - Курить?
     - Нет...
     - А ты хочешь?
     - Хочу. Но спать еще больше. Давай утром продолжим...
     Мне на первый раз тоже было достаточно, да и завтра день легким быть не
обещал.  За  нашими  играми  я  не  обратил внимания,  что  в городе  начали
постреливать. Не слишком часто и где-то ближе  к окраинам, но хлопали  время
от времени приглушенные расстоянием винтовочные выстрелы.
     Людмила отвернулась  лицом к  стене и  очень  быстро  задышала так, как
дышат по-настоящему спящие люди.
     Я спать (в буквальном смысле этого слова) в одной постели с женщинами с
юности  не выносил. Поэтому, стараясь не  задеть  случайную любовницу,  тихо
поднялся, собрал  с  пола свое имущество, с подоконника прихватил пистолет и
выскользнул в  потайную, с  этой стороны  оклеенную  обоями и лишенную ручки
дверь.
     В собственном помещении почувствовал себя гораздо свободнее.
     Неплохо б кофейку выпить, да и  рюмку коньяка, но от самовара добрейшей
хозяйки я  самонадеянно отказался, а тащиться по длинному коридору к  общему
титану не хотелось. Проще обойтись. Я открыл пошире форточку,  погасил свет,
закурил  и  попытался  разобраться  в  обстановке.  Все  неожиданно  и резко
усложнилось.  К тому, что начало  происходить, я  совершенно не готовился. И
спрогнозировать день завтрашний не мог. Надежда лишь  на  то, что мне  опять
подскажут  и  помогут. Но как же вышло все-таки, что приключение, начавшееся
два  с лишним месяца тому назад на станции  московского эмбуса, привело меня
пока что в постель чужой  и не внушающей доверия женщины,  за  окном комнаты
которой – зловеще-мрачная карикатура на мой любимый город.
     А ведь еще совсем недавно воображалась мне совсем другая жизнь... Когда
вот   так  же,  глядя   в  ночной  потолок,  я  лежал  в  своей  каютке   на
крейсере-разведчике "Рюрик" и предвкушал свидание с Землей и с Аллой.
     Или когда на три недели позже проснулся среди ночи...
                Глава 3

"... Итак, на чем же мы остановились?" – подумал я,  вставая. В комнате было
темно, только  слабый свет луны, то и дело  скрываемой рваными, летящими  по
черному  небу  облаками,   позволял   сориентироваться  и  найти  окно.  Мой
совмещенный с общепланетным  информационным полем интерком бездействовал уже
три дня. Узнать ни московское ни здешнее поясное время я не мог. Сам по себе
ничтожный, этот факт вновь кольнул сердце запоздалой болью. А уж пора  бы  и
привыкнуть. Правда,  хоть и испытал я в  жизни многое, особенно за последний
месяц,  в  такие  ситуации мне,  старому  космическому  и  газетному  волку,
попадать  не доводилось.  Время  все-таки в человеческом  сознании  занимает
несколько  особое  место.  С пространством любой протяженности и как  угодно
искривленным дело иметь психологически проще.
     Я  нащупал  непривычно устроенную  защелку  балконной  двери,  вышел на
прикрытую сверху крутыми скатами крыши небольшую лоджию. Поежился от порывов
холодного  океанского  бриза. Здешний  октябрь  –  это весна,  примерно  наш
апрель, причем не слишком теплый. Шальные ветры набирают разгон прямо с края
ледникового  щита  Антарктиды  и, ничем  не  сдерживаемые,  обрушиваются  на
скалистые  берега Южного острова. В  моей тонкой фланелевой пижаме  долго не
простоишь. Но минут  десять можно – чтобы слегка продрогнуть  и  потом вновь
нырнуть  под  теплое  одеяло,  постараться,  чтоб  не  вернулись  вызывающие
бессонницу мысли.
     Внизу  справа, в  полусотне метров  под обрывистым берегом,  маслянисто
переливалась и отражала  лунный свет черная  вода узкого фиорда. А впереди и
сзади,  и  по  левую руку смутно угадывались  окружающие  фиорд и небольшую,
почти  круглую площадку на берегу высокие иззубренные скалы.  Мы  вошли сюда
вчера под  вечер,  и  я  едва успел  бегло ознакомиться с топографией  этого
таинственного  места.  Последние  двое суток  перехода  выдались  нелегкими,
Тасманово море  сильно штормило, спать можно было лишь условно, урывками  по
часу   –  полтора,   сменяя  друг   друга  у  штурвала   "Призрака",   да  и
психологическое мое состояние  было не  очень радужным. Андрей из®яснялся со
мной  какими-то недомолвками, тщательно избегая любой конкретности по поводу
наших пространственно-временных координат. Надо сказать, что  он при этом не
забывал извиняться, несколько смущенно улыбаясь.  Мол, ему самому  не все до
конца понятно, а делиться непроверенной информацией и внушать необоснованные
надежды – не в  его правилах.  При этом он вел себя так, будто очень чего-то
опасается.
     Сразу после боя с катерами мы легли на курс чистый вест и шли им полным
ходом не меньше шести часов, потом повернули строго на зюйд. Если принять за
исходную позицию точку  последней обсервации, мы сейчас должны были  огибать
по пологой дуге Австралию с севера. Глухой гул работающих на пределе турбин,
стеклянно  отсвечивающие  вывалы  воды  из-под  острого  фортштевня, кипящая
кильватерная струя, бьющий  в  лицо холодный и  соленый ветер  сами  по себе
должны были бы радовать душу, но сейчас только усиливали тревогу.
     Я спросил Андрея, надолго ли нам хватить топлива при такой скорости.
     - На пару суток хватит. Да зря тебя это волнует. Лишь бы высочить,  там
и без солярки, под парусами дойдем, а нет – так и того не потребуется...
     - Ты, кроме катеров, еще чего-то боишься? Чего?
     -  Совершенно  чего  угодно.   Пикирующих   бомбардировщиков  "Штукас",
подводных лодок,