широм.
Но ни одного из них отчего-то нет на месте. Кто  отдыхает,  кто  наносит
неофициальный визит неизвестно кому.
   Одним  словом,  мы  готовы  к  массированному  вторжению   регулярных
подразделений Арабского легиона и вооруженных сил Судано-Египта и Сирии.
   Третий день продолжается давно не слыханного размаха и разнузданности
антиизраильская пропаганда, по радио и дальновидению  непрерывно  звучат
призывы уже на государственном уровне сбросить Израиль в  море  или,  по
крайней мере, свести его к размерам древнего Иудейского царства.  Причем
эта людоедская идея получила неожиданно  сочувственный  отклик  в  среде
самых человеколюбивых европейских интеллектуалов.
   В приграничных территориях давно уже отмечается немотивированное и на
вид бессмысленное перемещение танковых колонн.
   Кроме известного вам случая, есть данные, что пла-. нировались взрывы
зарядов субъядерного уровня во многих наших  городах.  Это  должно  было
сорвать мобилизацию ополчения, и так далее.
   Ничего, разберемся!
   Тарханов даже и не предполагал, что спокойный, игравший  под  крутого
интеллигента разведчик может так разнервничаться.
   А с другой стороны, был бы он, Сергей Тарханов,  князем  какой-нибудь
Рязани, к которой подступают полчища Батыя, а  у  него  за  стенами  две
тысячи дружины и чуть больше городского ополчения. И он бы завибрировал.
   Конечно, расклад сейчас немного другой, но все же.
   Тут действуют законы больших чисел, и при мобилизационном  потенциале
арабских стран в 10 миллионов готовых на все "воинов  ислама",  и  почти
таком же количестве предлагающих свои услуги  искателей  приключений  из
всех уголков мира не слишком стоит надеяться на поддержку союзников.
   Если не удержишь фронт, разговор будет простой и короткий.
   Так он и сказал Розенцвейгу,  присовокупив,  что  не  стоило  бы  им,
братьям  по  духу,  слишком  уж   воображать   по   поводу   собственной
исключительности.
   - Ладно, вы избранный богом народ, мы тоже вроде бы  народ-богоносец,
у каждого своя свыше определенная функция. А вот согласились бы  принять
российское подданство на условиях полной автономии, и никто  бы  вас  не
тронул больше. Поскольку с Россией в  свое  время  воевать  и  персы,  и
турки, и немцы зареклись, не говоря уже о ваших контрагентах.
   Как в свое время Армения, Грузия,  Азербайджан  и  другие  многие  за
нашими штыками спрятались. Третий век живут и в ус не дуют.
   - Не будем сейчас об этом, Сергей Васильевич, - мрачно ответил майор.
- Возможно, он был согласен с Тархановым, но не считал возможным  именно
сейчас обсуждать данную тему.
   Справа и внизу искрилось почти штилевое море, у  горизонта  виднелись
какие-то корабли.
   Тарханова насторожила скорость их перемещения. Полосы дыма лежали  на
воде почти горизонтально. И двигались они снизу вверх, то есть с юга.
   На русские крейсера не похоже, а израильские корветы ходят без дыма.
   Еще садясь в машину, он  заметил  в  глубокой  нише  под  перчаточным
ящиком хороший, обтянутый камуфляжной пенорезиной бинокль.
   Вынул его, поднес к глазам.
   Судя по силуэтам,  эсминцы  итальянской  постройки,  типа  "Эммануэле
Паретто". Такие стоят на вооружении в египетском флоте.  Устаревшие,  но
по-прежнему быстроходные, на  форсаже  могут  дать  до  сорока  узлов  и
вооружены солидно. От крейсеров уйдут, от прочих отобьются.
   "А ведь они уже в территориальных водах", - подумал капитан, и тут же
вдоль бортов кораблей дружно сверкнуло пламенем.
   - Тормози! - отчаянно  закричал  он  майору,  потому  что  непонятным
образом,   но   совершенно   отчетливо   увидел,   где   и   как   лягут
140-миллиметровые снаряды эсминцев.
   "Опель-Адмирал" догонял  колонну  израильских  армейских  грузовиков,
кузова  которых  были  полны  солдат.  Впереди  шла  еще  одна   колонна
шестиосных транспортеров, перевозящих батальон танков.
   Тарханов видел их давно, поскольку машина крутилась по серпантину,  и
иногда панорама дороги  открывалась  на  десяток  километров  вперед,  а
моментами поле зрения сокращалось до сотни метров.
   И Сергей понимал, чувствовал, что  огневой  налет  с  моря  направлен
именно на эти колонны, но они с  Розенцвейгом  гарантированно  подпадают
под удар.
   Майор, демонстрируя невероятную  реакцию,  не  спрашивая  ни  о  чем,
сбросил газ, вдавил в пол педаль тормоза и крутанул руль  на  интуитивно
просчитанный угол. На какое-то  мгновение  машина  пошла  юзом,  тут  же
выровнялась, вильнула и замерла,  почти  коснувшись  бампером  бетонного
парапета.
   Хорошо, что машина была кабриолетом. Тарханов, не думая о  дипломатии
и пиетете, схватил Розенцвейга за поясной ремень и перебросил через борт
автомобиля.
   Как приходилось делать в прошлой боевой жизни, Сергей считал  в  уме,
сколько секунд летит снаряд. Повалил майора в кювет, распластался рядом,
и тут как раз и рвануло.
   Серия разрывов накрыла хвост армейской колонны, а  один  из  снарядов
ударил прямо  перед  радиатором  "Опель-Адмирала".  Вверх  и  в  стороны
полетели колеса, куски металла, подушки сидений.
   Уцелевшие после первой очереди солдаты сноровисто рассеялись по обеим
сторонам дороги, залегли в камнях, готовясь,  пока  не  поступил  другой
приказ, отражать десант, если таковой высадится.
   Танковые  транспортеры  на  предельной  скорости  рванулись   вперед,
растягивая  интервалы,  и  следующие  залпы  начали  ложиться   впустую,
бессмысленно поднимая в воздух столбы песка и щебенки.
   Через несколько минут танки прямо  с  посаженных  гидродомкратами  на
асфальт платформ открыли по кораблям ответный огонь.
   За это время Тарханов с Розенцвейгом  успели  то  бегом,  то  ползком
выбраться из зоны поражения.
   - Вы молодец, капитан, реакция у вас прямо поразительная, Мы чуть  не
въехали в самую кашу.
   -  Уходят,  -  сообщил  Сергей,  продолжая  наблюдать  в  бинокль  за
горизонтом. - Это как считать, уже война или еще провокация?
   - Как высшее  руководство  расценит.  Сейчас  должны  появиться  наши
штурмовики-перехватчики. Эсминцы они, скорее всего,  потопят.  А  дальше
стороны могут обменяться нотами и этим ограничиться или раскрутить акцию
возмездия по полной программе.
   В подтверждение слов Розенцвейга далеко впереди  на  ярко-синем  небе
обозначились  белые  полосы  инверсионных  следов.  С  аэродромов  Синая
поднялись по тревоге  самолеты.  Связь  и  радиолокация  здесь  работали
четко.

***

   Когда добрались до Тель-Авива, стало понятно, что дело идет скорее  к
войне.
   Над крышами завывали сирены, предупреждающие  о  возможном  воздушном
налете. Резервисты, подчиняясь  переданному  по  радио  и  дальновидению
условному сигналу, спешили к пунктам сбора,  уже  обмундированные  и  со
своим оружием.
   Уличные репродукторы сообщали о нанесенных бомбоштурмовых  ударах  по
египетским и сирийским аэродромам и о том, что ни один вражеский самолет
пока что не сумел подняться в воздух.
   О встрече с премьер-министром теперь не могло быть и  речи.  Как  раз
сейчас он выступал по радио, и на перекрестках  толпились  встревоженные
толпы не подлежащего призыву населения.
   Тарханов, не слишком хорошо разбиравший быструю устную речь на  идиш,
уловил только понятную военную терминологию.
   "...  Мы  не  имеем  права  проиграть   не   только   войну,   но   и
один-единственный бой. У нас нет за  спиной  территории  для  маневра  и
резервов для восполнения потерь. Чтобы  сохранить  страну  и  армию,  мы
можем только наступать и побеждать. И я обещаю, что именно так и  будет,
если коварный враг попытается пересечь наши священные границы!"
   Однако должный бюрократический порядок в стране сохранялся.
   Розенцвейг  привез  Тарханова  в  приемную  главы  правительства,   и
какой-то чиновник с  погонами  бригадного  генерала  вручил  российскому
капитану  от  имени  премьер-министра  диплом  о   присуждении   высшего
почетного звания  -  "Праведник  перед  Богом",  которого  удостаивались
только неевреи за исключительные заслуги перед еврейским государством, и
соответствующую, довольно  крупную  медаль  на  бело-синей  ленте,  а  в
качестве приложения - чек на весьма и весьма приличную сумму.
   В том, наверное,  смысле,  что  Праведник  не  должен  омрачать  свой
высокий дух суетными заботами о хлебе насущном.
   - Имейте в виду, Сергей (у них тут все называли друг друга по именам,
даже рядовой мог так обращаться к главнокомандующему), - сказал генерал,
пожимая Тарханову  руку,  -  все  это  означает,  что  вы  автоматически
приобретаете право на наше полноправное гражданство, можете поступить на
службу в армию, выдвинуть свою кандидатуру в кнессет и так далее.
   - Спасибо, ваше превосходительство, я всегда буду об этом помнить.

***

   ... Уже на другой машине, которую Розенцвейг  раздобыл  необыкновенно
быстро, правда не такой шикарной, как безвременно погибший "Опель",  они
подкатили к высоким кованым воротам, преграждавшим  въезд  в  охраняемый
поселок на окраине города.
   - Как у вас говорят, война войной, а обед по  расписанию,  -  сообщил
майор, когда они по свободным от выдвигающихся к фронту войсковых колонн
окраинным Улочкам выбирались из центра города. - Тем более что все  идет
по плану. Я осведомился  по  своим  каналам,  генштабисты  уверены,  что
противник  не  сумеет  прорвать  наши  пограничные  укрепления.  Тяжелая
авиация Израиля готова накрыть бомбовым ковром и Каир,  и  Дамаск,  если
они не одумаются. Мы не зря готовились к этой войне тридцать лет.
   - Мне, наверное, тоже нужно немедленно  возвращаться  в  часть.  Если
ударят  и  со  стороны  Сирии,  наша   бригада   окажется   на   главном
направлении...
   - Пусть это вас не заботит.  Прежде  всего  вы  еще  не  выписаны  из
госпиталя, а кроме того, через час-другой станет известно о нашей с вами
трагической гибели во время  огневого  налета  эсминцев  по  приморскому
шоссе.
   То, что осталось от моего "Опеля", выглядит  очень  убедительно.  Так
что процедура похорон будет чисто формальной. А свою загробную жизнь  мы
с вами начнем уже по другому ведомству.
   Лишних вопросов Тарханов задавать  не  стал,  тем  более,  что  снова
воевать по полной программе ему совсем не хотелось. Он знал, что  обычно
случается с войсками прикрытия в первые часы войны.
   Служба охраны поселка была наверняка поставлена на должном  уровне  и
до войны, а сейчас еще и ужесточилась.
   Тарханов  не  мог   не   восхититься   великолепной   мобилизационной
готовностью израильского народа.
   В России,  как  известно,  все  обстояло  совершенно  противоположным
образом. Начало  войн  и  революций  всегда  сопровождалось  невероятным
бардаком на всех уровнях власти и общества и  лишь  с  течением  времени
приходило в относительный, а потом и в железный порядок.
   Несмотря на то, что часовые не могли не знать майора в лицо, они  все
же  попросили  Розенцвейга  предъявить  пропуск,  а  его   пассажира   -
документы. Один держал их под  прицелом  автомата,  а  другой  заученным
движением провел по удостоверениям ручным сканером.
   - На всякий случай, - пояснил майор. - Во-первых, вкладыш  в  пропуск
меняется каждый день, и, если я этого по какой-то причине не сделал, это
уже повод обратить на меня и моих гостей специальное внимание.
   Вдруг меня захватили террористы и  шантажом  или  угрозами  заставили
провезти их в поселок? Ничего не выйдет. Документы проверяются по такому
числу признаков, что даже я все их не знаю. И если что, то вот...  -  он
показал рукой в сторону караульных будок по  обеим  сторонам  ворот.  Из
амбразур выглядывали решетчатые кожухи станковых пулеметов.
   Охрана стреляет без предупреждения, причем в этом  случае  моя  жизнь
уже не имеет значения. У нас штучки  типа:  "Бросьте  оружие,  иначе  мы
убьем заложника" - не проходят.  Поэтому  и  терроризм  такого  рода  на
территории Израиля практически неизвестен. Мы им это вбили,  как  Павлов
своим собакам, на уровень  безусловных  рефлексов.  Однако  бдительности
по-прежнему не снижаем, в отличие от  вас,  коллеги,  не  в  обиду  будь
сказано.
   Контроль они прошли благополучно, и ворота  перед  ними  гостеприимно
раскрылись.
   В поселке жили люди не бедные и по  преимуществу  -  с  фантазией,  а
также и обуреваемые ностальгией. Сергей насчитал только на  одной  улице
восемь вилл, оформленных в типично среднерусском духе. Бревенчатые в два
этажа избы, помещичьи особняки с  мезонинами  стиля  позапрошлого  века,
березки перед фасадами, липовые аллеи.
   Были, впрочем, и другие, напоминавшие о происхождении  владельцев  из
Мекленбурга, Саксонии, Мазовецкого края. Пока машина взбиралась вверх по
серпантинной, мощенной  брусчаткой  дороге,  Тарханов  сообщил  о  своих
наблюдениях вслух.
   - Увы, что делать, здесь живут  только  ашкенази  , других образцов для подражания у нас  нет.
Большинство плохо представляет,  как  жили  зажиточные  евреи  в  эпоху,
предшествовавшую рассеянию. А если кто и знает, то все  равно  не  хочет
обитать в глинобитных домах без окон. В поселках сефардов вы бы  увидели
отчетливые мавританские мотивы.
   Сам  Розенцвейг  квартировал  в  кирпичном  особняке   с   мансардой,
усредненно-европейского  стиля,  окруженном  типичной  средиземноморской
растительностью,   что   свидетельствовало   либо    о    принципиальном
космополитизме, либо  о  нехватке  средств  на  архитектурно-ландшафтные
изыски.
   Жил майор в этом доме один, по крайней мере никаких следов женского и
детского присутствия Тарханов не обнаружил ни на участке, ни в комнатах.
И  стол  был  накрыт  официантами  из   ближайшего   ресторана,   причем
исключительно в местном вкусе.
   - Привыкайте, дорогой друг, - с легкой иронией сказал  Розенцвейг,  -
вы теперь почетный еврей и должны уметь поддерживать реноме. Если не  за
столом, то хотя бы  в  разговорах  типа:  "Ах,  как  я  люблю  настоящий
"цимес", рыба-фиш могла бы быть и понежнее,  по  субботам  я  ем  только
молочный борщ", и так далее.
   - Надеюсь, хотя  бы  водку  вы  нам  подадите  нормальную,  от  вашей
кошерной меня всегда по  утрам  мутит.  -  Из  двери  напротив  появился
Чекменев, как всегда - словно черт из табакерки. Сбросил на спинку стула
пиджак и упер руки в бока, присматриваясь к  расставленным  вдоль  стола
закускам.
   Эту мизансцену Тарханов воспринял  спокойно,  привыкнув  уже,  что  у
русского и еврейского контрразведчиков своя  игра  и  свои  отработанные
шуточки.
   - Как вам будет угодно, друг мой.
   Нельзя сказать, что еврейская  кухня  так  уж  Сергея  восхитила,  он
предпочитал кавказскую, но есть было можно, не слишком себя напрягая.
   - Признаться, я  не  очень  люблю  нарушать  законы,  даже  если  это
диктуется служебной  необходимостью.  Поэтому  решение  премьер-министра
снимает камень с моей души,  -  сообщил  Розенцвейг.  -  По  действующим
законам получающий израильское  гражданство  имеет  право  избрать  себе
новое  имя,  фамилию  или  все  сразу,  если  считает,  что  прежние  не
соответствуют его теперешнему положению и мироощущению.
   Верующие часто принимают имена библейских персонажей, атеисты  -  что
на ум взбредет, но обычно тоже  с  соответствующим  колоритом,  на  базе
языка иврит.
   Сейчас вообще, особенно у молодежи, появился  обостренный  интерес  к
"языку Книги". Ходят даже  разговоры,  чтобы  вновь  сделать  его  живым
разговорным, чтобы уравнять шансы. А то, мол, европейские евреи со своим
идиш имеют явное преимущество перед выходцами с востока и юга.
   Впрочем, это я так, к слову, для  расширения  вашего  кругозора.  Так
вот,  вернемся  к  нашим  баранам.  Я  тут   позволил   себе   некоторое
самоуправство,  оформил  вам  документы   на   выезд   из   страны,   не
посоветовавшись с вами. Теперь вы -  господин  Узиель  Гал.  Звучит  это
вполне прилично, и запомнить легко.
   Паспорт совершенно подлинный,  зарегистрирован,  как  положено,  срок
действия десять лет. Можете пользоваться им  без  всяких  опасений.  Вот
здесь отметка, что вы абсолютно не годны к  военной  службе,  даже  и  в
военное время, так что выпустят вас без проблем.
   Чекменев,  видимо,  избравший  себе  на  сегодня  позицию  стороннего
наблюдателя, молча кивнул с набитым ртом.
   Сергей взял  паспорт  с  вложенным  в  него  билетом  на  самолет  до
Нью-Йорка.
   Фотография была его, но когда ее сделали? Очевидно, прямо в  приемной
премьер-министра, скрытой камерой, потому что костюм и рубашка  были  те
же, что и сейчас, а он сегодня надел их впервые. Ловкая работа.
   Что бы там ни говорил майор, Тарханов решил  уточнить  свой  нынешний
статус у соотечественника, облеченного, что  очевидно,  весьма  широкими
полномочиями.
   -  Все  так  и  есть,  друг  мой.   Для   отечественного   армейского
командования вы, к глубокому прискорбию, погибли. Из огня да  в  полымя,
как говорится. Или же - сколько веревочке ни виться...
   - Можно также добавить, -  щегольнул  знанием  русского  фольклора  и
Розенцвейг, - повадился горшок по воду ходить, тут ему и голову разбить.
   - Ну, братцы, вы уж слишком  плотно  за  меня  взялись,  -  посетовал
Тарханов. Чуть пригорюнился, соответственно моменту. - Значит,  помянем.
- Он поднял рюмку. - А если спросит кто-нибудь, ну, кто бы  ни  спросил,
скажи им, что навылет в грудь я пулей ранен  был.  Что  умер  честно  за
царя, что плохи наши лекаря и что родному краю привет я посылаю.
   Не   прекращая   застолья,    Розенцвейг    и    Чекменев    подробно
проинструктировали Тарханова о том, как ему вести себя  в  полете  и  по
прибытии на место.
   - Интуиция подсказывает, что мы еще встретимся с вами, дорогой  друг,
- сообщил майор. - Это гора с горой не сходятся. Может, здесь, может,  в
Москве. В любом случае, желаю всяческих  успехов  и  долгих  лет  жизни.
Главное, соблюдайте одиннадцатую и двенадцатую заповеди.
   - Это какие же? - удивился Сергей, который слышал лишь о десяти.
   - "Не зевай" и "не попадайся".
   На этой оптимистической ноте ужин и завершился.

***

   На обратном пути Чекменев, который за весь вечер не сказал и  десятка
фраз, предложил:
   - Нет,  ты  как  хочешь,  а  я  предпочел  бы  закончить  мероприятие
как-нибудь по-нашему. Мы же с тобой тоже расстаемся надолго, а я к  тебе
привык. Да и не обо всем пока обговорено. Выпьем еще чуток, я  тут  явно
недобрал, закусим селедочкой с черным хлебом. Сколько ни пытался, так  и
не привык к их кулинарии. Вроде талантливые люди, а готовят  черт  знает
что. Любой неграмотный грузинский крестьянин им сто очков вперед даст.
   Действительно, подполковник пил сегодня крайне мало, по несколько раз
пригубливая одну и ту же рюмку. Очевидно, по каким-то своим, оперативным
соображениям.

***

   - То, что они тебе первую фазу отхода обеспечивают, это  хорошо.  Мне
хлопот меньше, собственные ресурсы лишний раз приберегу, а их СД -  одна
из мощнейших спецслужб в мире, сделают все как надо. Однако... Как писал
один древнеяпонский поэт, "жаба хитра, но маленький хрущ с винтом  много
хитрее ее".
   Тарханов сначала не понял юмора, но потом сообразил, подставив вместо
жабы и хруща  несколько  другие  слова,  начинающиеся  с  тех  же  букв,
расхохотался.
   - Посему инструкцию Розенцвейга будешь выполнять до половины.
   - Это как?
   - Просто. Выйдешь из самолета, возьмешь такси, да не  на  стоянке,  а
чуть подальше, махни рукой любой проезжающей желтой машине.  Поедешь  по
указанному адресу, но в дом заходить не спеши. Пройди мимо до следующего
угла. Там к тебе подойдет человек, скажет по-русски:
   "Иван Петрович велели кланяться". Именно так скажет, никак иначе.
   - Что я, не знаю, что такое пароль? - обиделся Тарханов.
   - Не  комплексуй,  наше  дело  такое,  лучше  лишний  раз  напомнить.
Услышишь пароль - делай, что дальше этот человек скажет. Если  вдруг  не
окажется его на месте - подожди минут пятнадцать, не больше,  и  иди  на
еврейскую явку.
   Тогда уж по их схеме действуй.
   Сер