- чрезвычайно, а иногда почти и  нет.  Тоже  по  причине  их
взаимопроникновения, я думаю. Есть ведь масса деталей,  изначально  общих:
прежде всего - история до развилки у нас одна,  все  построенные  до  1905
года здания и вообще любые предметы, книги в том  числе.  Многие  из  них,
допускаю,  реально  существуют  и  для  вас  и  для  нас  одновременно,  и
одновременно  же  используются.  Это  предположение,  кстати,  великолепно
объясняет все случаи полтергейстов, загадочных  преступлений,  психических
заболеваний и необъяснимых озарений. Вот черт, я все время  отвлекаюсь,  -
виновато развел руками Андрей. - Давно не имел заинтересованного слушателя
со стороны. Хочу изложить  лишь  факты,  а  тянет  на  философствования...
Слушай, а ты есть не хочешь? - вдруг вспомнил он. - Я зверски хочу. Давай,
я буду говорить, а ты изобрази чего-нибудь  наскоро.  Там  в  холодильнике
консервы и прочее...
     Я занялся откупориванием банок,  коробок  и  пакетов  с  холодными  и
горячими закусками, одновременно внимая словам Новикова.
     - Мне у вас очень понравилось. Спокойная такая жизнь, приятная. Когда
я в Москву приехал, так будто в сказку попал. Почти  все  так,  и  не  так
одновременно. Целые кварталы и улицы совсем  вроде  и  не  изменились.  Но
вообще разница, как между Восточным и Западным Берлином.
     - В наше время? - уточнил я. - А почему там такая вдруг разница? Я  в
Берлине бывал, ничего особенного не заметил, где восток, где запад...
     - Именно. Один  город,  одинаковые  улицы,  одной  архитектуры  дома.
Только   у   нас   союзники   город   пополам   поделили.   Восточный    -
коммунистический. Западный  -  витрина  капитализма.  И  крепостная  стена
посередине. За тридцать лет разница получилась сугубая. Так же  и  Москва.
Особенно меня Красная площадь потрясла. Кремль, ГУМ, Исторический музей  -
на месте. А Василия Блаженного нет. Голое  место.  А  главное  -  мавзолей
отсутствует.
     - Мавзолей - это что?
     - О, брат! Мавзолей - это альфа и омега советской державы! Гениальное
творение архитектора Щусева. Погребальная пирамида из красного  лабрадора,
а внутри чучело Ленина. Очень впечатляет...
     Я удержался от вопроса, хотя много из его слов  требовало  пояснений.
Успеется, решил я, сейчас главное выслушать.
     - И чем больше я странствовал по  вашему  миру,  тем  он  мне  больше
нравился. Похоже на красивый сон. Настолько же удивительный,  насколько  и
нереальный. Почему я и сказал тебе, что все это может так же  одномоментно
кончиться... хлоп - и  все!  Энтропия  свое  возьмет.  Однако  вернемся  к
началу. В Аделаиде я очень быстро  понял,  что  заехал  явно  не  туда.  С
деньгами проблема возникла. Хорошо,  у  меня  в  сейфе  золота  в  монетах
сколько-то было, а еще и  доллары.  Американцы  молодцы,  что  к  денежным
реформам пристрастия не имеют. Оказалось, что купюры выпуска 1970 года и в
том и в другом мире одинаковые. А у меня такие, в числе других, тоже были,
кассир немного удивился, посоветовал нумизматам-бонистам продать, мол, они
больше дадут, он же только по номиналу... Но и то ничего,  мне  на  первый
случай хватило. А потом  я  людей  нашел,  с  которыми  наладилось  полное
взаимопонимание. Если повезет, я тебя с ними еще познакомлю...
     Целый год я с архивами работал, сравнивал, отличия и сходства  искал,
чтобы собственную теорию альтернативных реальностей выстроить.
     Одна деталь меня прямо убила. Это тоже к вопросу об исторической роли
пресловутой японской войны. Я  просмотрел  персоналии  всех  причастных  к
ключевым событиям двадцатого  века  лиц  и  знаешь,  что  нашел?  Один  из
офицеров с броненосца "Цесаревич" именно потому, что корабль не вернулся в
Порт-Артур, а интернировался в Шанхае, в войне уцелел, получил  отпуск  по
ранению и уехал  в  Грузию,  то  есть  тифлисскую  губернию.  А  там  стал
свидетелем большевистского ограбления банка и выстрелом из револьвера убил
наповал одного на налетчиков, некоего Джугашвили... - и посмотрел на меня,
будто ожидая реакции.
     - Джугашвили? Ну и что?
     - Вот! - печально вздохнул Новиков, и по  лицу  его  скользнула  тень
искренней печали. - Ты даже и не слышал. А вы бы  должны  тому  лейтенанту
Свенторжецкому памятники на каждой  площади  поставить.  Потому  как  если
предположить, что все вожди Октябрьского переворота просто крысы -  умные,
хитрые,  беспощадные  и  коллективно  разумные,  то  Иосиф   Виссарионович
Джугашвили - крысиный волк! Всех друзей и коллег сожрал и такую развеселую
жизнь устроил, что ты!  Ну,  а  без  него,  у  вас,  то  есть,  все  пошло
тихо-мирно, почти гуманно. Погеройствовали, как Салтыков-Щедрин выражался,
но  в  меру.  И  НЭП  троцкистско-бухаринский   постепенно   выродился   в
вегетарьянский вполне меньшевистский социализм. Повезло вам, короче...
     И  опять  мне  захотелось  подробностей,  уж  больно   интригующе   и
увлекательно звучали мельком упоминаемые им факты  парареальностей,  но  и
то, что он продолжал рассказывать, было не менее интересно.
     Андрей поведал, как  странствовали  они  с  Ириной  по  миру,  изучив
попутно  нашу  интеллектронику,  которая,  по  его  мнению,  на  несколько
порядков превосходит имевшуюся в его той жизни.  С  помощью  эвристических
транспьютеров  Ирина  (а  она,  оказывается,  по  профессии  социоисторик)
постепенно выстроила оригинальную схему наших параллельно-перпендикулярных
реальностей. А затем и пришла к выводу о неизбежном и близком  схлопывании
нашей, для меня пока что родной и единственной.
     Перебив его, вроде и не к месту, я спросил его, а что же  нам  теперь
делать с телами Артура и Веры? За всей сегодняшней суетой мы о них не  то,
чтобы забыли, а как бы отодвинули в сторону. Я все еще думал,  может,  они
вернутся? Тогда проблема с  трупами  решится  сама  собой.  Но  при  вновь
открывшихся  обстоятельствах  не  следует   ли   предположить,   что   они
окончательно остались где-то там... За гранью... Так хоронить их, или  все
же пока нет?
     - Ну давай их в пластиковые мешки запакуем и на палубу вынесем.  Если
до утра не объявятся - похороним по морскому обычаю, - предложил Андрей. Я
не возражал.
     Новиков сходил в каюту к Ирине, узнать, как она там. С ней все было в
порядке, и Алла тоже уснула рядом, в кресле, так что никто не мог помешать
нам продолжить беседу.
     - Вот и еще один намек на то, что мы, возможно, из  твоей  реальности
уже вывалились. Друзья наши. Чего это они вдруг того? Думаю, ты прав.  Или
в момент  пересечения  границы  реальностей  они  в  астрале  пребывали  и
вернуться не сумели, или таким потусторонним личностям вообще полагается в
одной-единственной реальности существовать. Но это уже для богословов  или
антропософов задача.
     - А как же тогда мы с Аллой? - спросил я. - Мы-то как  могли  границу
пересечь?
     - Ты так спрашиваешь, будто я больше тебя в таких вещах понимаю. Я же
не специалист, я просто широко и раскованно мыслящий  дилетант.  Наверное,
раз ты на "Призраке" находишься, каковой есть  элемент  того  мира,  а  не
этого, то и пересек вместе с ним... межальтернативный барьер.
     Андрей  замолчал,  с  аппетитом  принявшись  за  тушеную  с   фасолью
баранину. Пока он жевал, запивая острое и горячее  блюдо  сухим  вином,  я
обдумывал услышанное.  Привычка  к  невероятным  событиям  и  приключениям
позволила мне принять рассказанную Новиковым историю если и  не  с  полным
доверием, то и  без  внутреннего  протеста.  Бывает,  все  бывает,  и  нет
оснований считать, что Андрей меня обманывает.
     Не так ведь долго ждать осталось.  Либо  связь  восстановится,  тогда
Андрей окажется просто способным  фантастом,  скрасившим  мне  не  слишком
веселые часы после боя, либо картинка звездного  неба  устранит  последние
сомнения. Но что я тогда буду делать?
     Выйдя на кормовой балкон,  под  которым  журчала  срывающаяся  из-под
подзора волна, я глубоко вдохнул густой  прохладный  воздух.  Неужели  это
воздух другого мира? Забавно! Все-таки полезное действие  алкоголя  нельзя
отрицать. Универсальный адаптоген.
     Андрей стал рядом, насвистывая незнакомую мне мелодию.
     Темная поверхность океана медленно вздымалась, вознося  "Призрак"  на
десятиметровую  высоту,  потом  он  плавно,  чуть  зарываясь   форштевнем,
соскальзывал в ложбину между волнами и вновь начинал валет.
     Зыбь разгулялась прямо-таки титаническая. Или гомерическая?
     Вроде не должно быть такой между островами, это больше  смахивает  на
Дэвисов пролив, что ли...
     - Затосковал, братец? - неожиданно мягко спросил  Новиков.  Обычно  в
его голосе присутствует то явная, то слегка прикрытая ирония. -  Бывает  с
непривычки. А ты не горюй, чего уж! Везде люди  живут,  причем  нередко  -
одни и те же. Тем более, что  у  нас  совсем  не  скучно.  Примем  тебя  в
андреевское братство, нам лихие мужики нужны...
     - Андреевское? В твою честь, что ли? Еще один монашеский орден, а  ты
в нем великий магистр? - вяло спросил я. Сильнее всего мне сейчас хотелось
спать. И лучше - с Аллой. Даже и просто так. Прижаться к любимой женщине и
отправиться "в страну удачной охоты".
     Но можно и по полной  программе.  Реакцией  на  прошелестевшую  рядом
смерть часто бывает неудержимая тяга к любви.
     - Отец Григорий меня уже вербовал в монахи... Не по мне...
     - Не так, чтобы монашеский, -  словно  прочтя  мои  греховные  мысли,
усмехнулся Новиков. - И не в мою честь, а скорее  флага  андреевского.  Но
цели и методы где-то схожие. Тебе не приходилось слышать об  организациях,
веками... регулирующих судьбы мира?
     - Масоны, розенкрейцеры, тамплиеры?
     - Близко. Однако на совершенно  другой  основе.  Про  тайну  адмирала
Колчака не читал, часом?
     - Это который попытался стать правителем России еще в ту гражданскую?
- блеснул я эрудицией.
     - Он самый.
     - Так он вроде году в девятьсот двадцатом, или  двадцать  втором  был
убит?
     - Вот в этом, господин эстандарт-юнкер, вся  и  суть...  Но  все-таки
сначала шел бы ты спать. Не помнишь, кто сказал: "И я понял, что не прошло
еще время ужасных чудес"? И я не помню. Да ладно...
     Он вновь стал насвистывать, потом, как бы адресуясь ко мне, пропел  в
тон мелодии: "Гуд бай, май френд, донт край, май  френд..."  [Прощай,  мой
друг, не плачь, мой друг... (англ.)]
     Хлопнул меня по уже зажившему плечу.
     - Иди, иди. Завтра тоже будет день. Глядишь - не  хуже  нынешнего.  А
сразу не заснешь - полистай Киплинга. "Несите  бремя  белых,  далек  покоя
миг. Усталость подавить, и ропот свой, и крик..." Я бы  такое  в  школе  с
первого класса преподавал. "...Все, что свершить смогли вы, и все, что  не
смогли, пристрастно встретят люди, к которым вы пришли..."




                            Василий ЗВЯГИНЦЕВ

                           БУЛЬДОГИ ПОД КОВРОМ




                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КУЛЬТПОХОД В ТЕАТР АБСУРДА

                                         Мчался он бурей темной, крылатой,
                                         Он заблудился в бездне времен...
                                         Остановите, вагоновожатый,
                                         Остановите сейчас вагон.
                                                                 Н.Гумилев


                         ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА

     "...И мы вышли на Столешников, в черноту сырого, слякотного,  с  косо
летящим снегом, зимнего вечера. Не скрою,  вышли  с  некоторой  внутренней
дрожью, вызванной полной неопределенностью того, что ждет нас "за  бортом"
конспиративной квартиры, о которой писал в своем мемуаре Берестин. Которая
и не квартира вовсе, а московская оперативная  база  аггров  в  предыдущей
реальности, она же - "застрявший между этажами лет лифт",  кое-как,  ценой
серьезных для всех нас  неприятностей,  отремонтированный  Берестиным  же.
База, существующая в той же точке пространства, что и жилплощадь,  реально
существующая, но с неуловимым сдвигом по времени, отчего в ней, не путаясь
под ногами друг у друга, живут нормальные советские  люди  и  вершат  свои
темные  дела  пресловутые,  в  зубах  навязшие  и  в   печенках   засевшие
инопланетяне, век бы о них не слышать..."
     А неуверенность в момент выхода на улицу проистекала от  высказанного
Олегом сомнения как в том, что налаженный им канал выведет нас куда  надо,
так и в том, что по нему удастся благополучно вернуться. Не впрямую он это
сказал, но я-то понял...
     Такие вот у нас после внезапного исчезновения Антона  начались  игры.
Рулетка, одно слово, дал бы бог, чтоб не русской она оказалась...
     Однако  в  ту  сторону  проход  открылся  нормально,  и  все  датчики
показывали правильные параметры. Но Ирину я, тем не менее, брать  с  собой
не хотел, на такие дела и проще и надежнее с Сашкой ходить,  но  она  меня
уговорила. Как умела это делать почти всегда и почти в любом вопросе.
     При первом взгляде в окно я убедился, что по месту мы угадали  точно,
и внизу все же Москва,  а  не  мезозойские,  к  примеру,  ландшафты,  хотя
плавный полет снежинок разочаровал. Искомого августа не получилось, и если
здесь не крутая атмосферная аномалия, то промах по цели. И,  как  минимум,
четыре месяца в любую сторону.
     - Что же ты так, братец? - мягко  попрекнул  я  Левашова,  который  с
прикушенной губой вертел не то верньеры, не то вариометры своего пульта по
ту сторону разделяющего  нас  межвременного  проема.  Он  ответил  в  меру
сдержанно, но все равно неубедительно.
     Оттого, что на его циферблатах  и  осциллографах  все  выходило,  как
надо, и обозначался именно "август-84", ни тепла на улице, ни  спокойствия
в душе не прибавилось. Пожалуй, даже напротив!
     Правильнее всего было бы полностью сбросить поле  и  попробовать  еще
раз, но что-то меня  по-глупому  заело.  Захотелось,  раз  уж  так  вышло,
посмотреть на город за окном вблизи. Как  иногда  вдруг  хочется  выйти  и
побродить по перрону неведомого  полустанка  на  пути  из  Владивостока  в
Москву же. В надежде... Да кто ж его знает, в надежде на что? А то  и  без
всякой надежды, просто ноги размять  и  вдохнуть  воздуха,  иного,  чем  в
надоевшем за неделю вагоне...
     И мы с Ириной, которая испытывала примерно похожие,  но,  подозреваю,
более сильные чувства, переглянулись,  заговорщицки  друг  другу  кивнули,
наказали Олегу удерживать канал и побежали переодеться. По сезону  и  так,
чтобы выглядеть неброско почти  в  любом  послевоенном  году.  С  Ирининой
экипировкой проблем почти не возникло, да и я быстро  сориентировался.  Не
знаю, как кому, а  на  мой  взгляд,  трудно  придумать  экспромтом  что-то
универсальней и неприметнее для нашей страны, чем военная форма без погон,
особливо зимой. Кожаная  летная  куртка,  офицерская  шапка,  бриджи  п/ш,
хромовые сапоги. Во внутренний карман - ставший  уже  необходимо-привычным
Вальтер-ПП, в брючный - пачку четвертных,  наиболее  подходящих  на  любой
случай купюр. И - вперед!
     Под ногами захлюпала снеговая каша, когда мы, открыв массивную  дверь
и чуть задержавшись на распутьи (сиречь  на  пороге),  свернули  вправо  и
пошли вверх, к улице Горького.
     На первый взгляд, попали мы все же домой.  В  смысле  времени.  Не  в
царские, допустим, времена, и не в эпоху победившего коммунизма, а в свое,
родное, узнаваемое.
     Однако сразу же, совсем немного осмотревшись, я ощутил неопределенный
пока, но отчетливый дискомфорт. Грязно было слишком в  знакомом  переулке.
Не по-московски грязно. Глубокая траншея, причем, по  всему  видно,  давно
заброшенная, с перекинутым через нее  скособоченным  мостиком,  пересекала
путь. В августе ее здесь точно не было.
     И вот еще - впереди,  от  углового  винного  магазина,  загибаясь  на
Пушкинскую,  протянулась  пугающая  очередь.  Как  у   Булгакова:   "...не
чрезмерная, человек на полтораста".  Вот  уж  чего-чего...  Последний  раз
такую, да нет, поменьше все-таки, я  видел  30  апреля  1970-го,  накануне
двойного повышения цен на импортные коньяки.
     Только люди в той, давней  очереди  стояли  совсем  другие.  Из  того
весьма  ограниченного  контингента,  который  кровно  задевал  факт,   что
"Наполеон" и "Камю"  будут  отныне  стоить  аж  двадцать  сорок.  Даже  я,
помнится, не счел нужным к ним присоединиться. Потому как ты или сноб, или
жмот, а чтобы и то, и другое сразу...
     Эта же очередь  вдруг  напомнила  кадры  из  ленинградской  блокадной
кинохроники.
     Ирина тоже, кажется, ощутила тревогу и сильнее сжала мой локоть.
     Поравнявшись с магазином, я заглянул внутрь. Весь, обычно  пустынный,
объем зала был туго набит людьми. Настолько, что не разглядеть  прилавков.
Так что не полтораста, а с полтысячи человек давились здесь  непонятно  за
чем. И два сержанта в  нормальной  серой  форме,  но  с  длинными  черными
дубинками,  сдерживали   натиск   трудящихся   у   огороженного   красными
первомайскими барьерами входа.
     От очереди исходил  нестройный,  но  зловещий  гул.  Особенно  от  ее
головы, сжатой между барьерами и напирающей извне толпой неорганизованной,
зато весьма агрессивной публики.
     Поскольку изъяснялась толпа все  же  по-русски,  и  облик  ее,  кроме
эмоционального фона, мало отличался от привычного, я рискнул.
     - Чего дают, мужики?
     Из ближнего к дверям десятка  не  ответил  никто.  Слишком  они  были
напряжены предстоящим. "Как перед  ночным  прыжком  с  парашютом"  -  если
использовать берестинский образ. А вот успевший уже  употребить  в  другом
месте гражданин пенсионного возраста, в натянутой на  уши  вязаной  шапке,
информацией поделился охотно.
     - Пшеничную. В "чебурашках"...
     Вторая половина сообщения  прозвучала  загадочно.  Но  тут,  отчаянно
работая плечами и локтями, из дверей вывалился распаренный и расхристанный
парень с зажатыми  между  пальцами  правой  руки  тремя  бутылками  из-под
пепси-колы, но с водочными наклейками. Я понял.
     - Эй, земляк, а с винтом берут? - окликнул его кто-то из очереди.
     - Берут,  только  кольцо  не  забудь  сорвать...  -  переводя  дух  и
рассовывая "чебурашки" по карманам, ответил парень.
     Задавать еще какие-то вопросы я  посчитал  неуместным,  хотя  и  сама
ситуация,  и  милитаристский  оттенок   здешнего   жаргона   крайне   меня
заинтересовал.
     Ирина потянула меня за руку и,  огибая  все  расширяющуюся  к  хвосту
колонну жаждущих, мы отправились дальше.
     - Куда мы, Андрей, попали?  -  недоуменно-испуганно  спросила  Ирина,
миновав такую же, ну, может, чуть-чуть короче, очередь в пивбар "Ладья" на
противоположном углу.
     - Кабы знала я, кабы ведала... - пришли на ум слова не  то  старинной
песни, не то присловья. - Если верить  литературе,  такое  было  только  в
войну. У Кондратьева в книжке "Отпуск по ранению" весьма похожие  водочные
очереди описаны. Но на войну не похоже.  Посмотрим,  что  дальше  будет...
Хотя  в  любом  случае  столь  агрессивная  и  массовая  тяга  к  алкоголю
представляется странной.
     Поток  машин  по  Пушкинской  выглядел  обычно,  и  все   марки,   за
исключением немногих, были мне знакомы.
     Черт его знает,  может,  просто  обычные  временные  трудности  и  до
столицы докатились? Как недавно  с  мылом  в  провинции.  Завод  водочный,
скажем, недавно сгорел, или фонды за квартал кончились. А завтра праздник,
седьмое ноября или Новый год... Хотя иллюминация не горит и вид  у  народа
не праздничный...
     Но с моментом все равно  определиться  надо,  а  поскольку  на  улице
спрашивать не будешь,  я  решил  играть  наверняка.  Центральный  телеграф
рядом, там на стене календарь, вот все и выясним.
     Однако главное потрясение пришлось пережить гораздо раньше. Не доходя
до дверей "Арагви", я вдруг  поднял  голову.  И  увидел...  Над  фронтоном
Моссовета, словно так ему  и  положено,  трепетал...  ТРЕХЦВЕТНЫЙ  ЦАРСКИЙ
ФЛАГ!!!
     И первой моей мыслью при виде этого абсурда было совсем  не