олго  выбирала  платье,  колеблясь   между   стилем   ярким,
праздничным, вызывающим (ведь шила же  и  такое  неизвестно  для  чего)  и
строгим, приглушенно-элегантным. Остановилась наконец  на  летнем  костюме
английского покроя, из легкой зеленовато-песочной ткани,  к  которому  как
раз хорошо подходили купленные сегодня  туфли  и  подаренный  свекровью  к
свадьбе топазовый гарнитур.
     Потом она долго возилась  с  прической,  с  особым  тщанием  наносила
макияж.
     Наконец все было готово. Наталья Андреевна смотрела на себя в зеркало
и понимала, что достигла предела своих возможностей. И  если  Воронцов  не
оценит сегодня ее стараний - иного шанса у нее может и не быть. Того,  что
мужчина мог желать в такой ситуации, Воронцов уже добился, а  вот  захочет
ли он продолжения - зависит только от нее.
     Время подходило к восьми, а  он  все  не  шел.  Тщательно  скрываемая
тревога охватила Наталью все сильней.  А  вдруг  он  больше  не  появится?
Вообще. Мало ли что могло с  ним  случиться.  От  дорожной  катастрофы  до
вмешательства соперницы. Отчего и нет? Жил же он как-то все  эти  годы,  и
вполне у него может быть любовница в Москве. Даше наверняка. Для  чего  он
тогда сюда приехал? Не к ней же, если смотреть правде в глаза. Он явно  не
монах, скорее напротив. На такого видного мужчину бабы летят, как мотыльки
на свечу. Это только она сочла его недостаточно для себя хорошим.
     Она  как  бы  забыла,  что  всего  восемь  часов  назад   вообще   не
представляла себе Воронцова, как реально существующего человека, а  сейчас
ревновала его чуть ли не ко всем  женщинам  Москвы  сразу.  Ревновала,  не
успев еще полюбить.
     Ни читать, ни делать что-нибудь  другое  она  уже  не  могла,  только
смотрела поминутно на часы, садилась и снова вставала, выходила на кухню и
пила воду, чувствуя, что ее начинает сотрясать  внутренняя  дрожь,  такая,
как перед решающим экзаменом.
     От звонка в  дверь  она  дернулась  и  с  трудом  заставила  себя  не
побежать, а  выйти  в  прихожую  спокойным  шагом.  И  даже  придала  лицу
надменное, несколько недовольное выражение  -  мол,  опаздываете,  Дмитрий
Сергеевич, и только мое доброе к вам отношение  заставляет  извинить  вашу
возмутительную необязательность... А в душе она почти молилась:  "Лишь  бы
это был он, лишь бы все было в порядке!"
     Воронцов вошел веселый, с букетом метровых фиолетовых гладиолусов  и,
увидев Наташу, округлил глаза.
     - Натали! Сражен наповал! Ничего ослепительнее я  в  жизни  не  видел
последние пятнадцать лет. Позвольте, мадам, предложить вам руку  и  увлечь
за собой на поиски приключений, кои ждут нас за пиршественным столом...
     - Ну, Воронцов... - покачала она головой  снисходительно.  -  Ты  все
такой же. Что с тобой поделаешь... - И  не  удержалась:  -  А  я  уж  было
подумала, что ты передумал.
     - Как можно? Пока Воронцов жив - он держит слово. Ты извини, я совсем
быстренько переоденусь и побреюсь,  если  ты  не  против.  Рядом  с  такой
женщиной я не могу выглядеть, как биндюжник... - Он взял ее  руку,  провел
ладонью по своей щеке и на секунду прижал к губам.


     ...Воронцов смотрел на Наташу, сидящую напротив, и на ее отражение  в
зеркальной стене, к которой был  вплотную  приставлен  столик,  смотрел  и
чувствовал, что заноза, много  лет  сидевшая  в  сердце,  то  месяцами  не
дававшая  о  себе  знать,  а  то  без  видимых  причин  начинавшая   вновь
шевелиться, вызывая саднящую боль, теперь исчезла.
     Никогда  у  него  не  было  так  легко  на  душе.  Несмотря  на  все,
происшедшее сегодня с Левашовым, и на то, что еще ждет  его,  всех  их,  в
недалеком будущем.
     "Довлеет дневи злоба его". А все посторонние мысли и дела  -  завтра.
Вообще все - только завтра.
     Достаточно того, что Левашов благополучно добрался до  своих  друзей.
Аггры там, скорее всего, его не найдут,  есть  у  Олега  по  этому  поводу
какие-то свои специальные соображения, будем надеяться - основательные.
     А он, Воронцов, хочет сейчас только  одного  -  смотреть  на  Наташу,
говорить с ней, танцевать, наливать в ее бокал  пузырящееся  шампанское  и
благодарить судьбу. Как там у Тютчева: "...На мой закат печальный  блеснет
любовь улыбкою прощальной..." А может, не совсем так, и не  у  Тютчева,  а
совсем даже у Пушкина, он не помнил  точно.  Сентиментальны  его  мысли  и
желания, глупы и примитивны? Ну и пусть. Ему хорошо, Наташа с  ним  -  вот
что важно...
     Он читал ей стихи. В основном Гумилева, три книжки которого купил лет
десять назад по случаю - с рук - в Ленинграде, и с тех пор считал, наравне
с Лермонтовым, лучшим из русских поэтов.
     - Вот ведь ерунда какая, -  говорил  он.  -  Кого  только  у  нас  не
печатают.  Антисоветчика  Бунина,  крепостника  Фета,  феодалов  всяких  и
рабовладельцев, иностранцев - само собой, далеко не марксистов, а Гумилева
- нет. Никто уже и не помнит, когда его расстреляли и за  что,  участвовал
он  в  заговоре  или  нет.  Темное  дело.   Цветаева   вон   какие   стихи
белогвардейские писала - "Лебединый стан",  и  ничего.  Великая  поэтесса.
Савинкова помиловали, а уж тот действительно враг был... Бред в буквальном
смысле. Или - нечистая совесть...
     И снова читал.
     Наташе было все равно. Гумилев ее не интересовал, но ей приятно  было
слушать Воронцова, и она поддерживала разговор.
     - А мне кажется,  что  он  слишком  манерен.  Позер,  я  бы  сказала.
Красивостей чересчур...
     - Значит, я тоже такой, потому что мне именно это в нем  и  нравится.
Будто я сам все написал. Ну, разве невеликолепно?

                       Застонал я от сна дурного
                       И проснулся тяжко скорбя:
                       Снялось мне - ты любишь другого
                       И что он обидел тебя...

     Впрочем, если не нравится - брошу. Расскажи еще  что-нибудь  о  себе.
Как ты жила, что интересного с тебе? случалось...
     Подтянутый, как кайзеровский офицер, официант, облаченный, к тому же,
волею общепитовского начальства, в черную пару с серебряными  лампасами  и
витыми шнурами на плечах, то и дело возникал  у  столика,  что-то  убирал,
добавлял,  переставлял,   очевидно,   должным   образом   сориентированный
метрдотелем; его подчеркнутая  предупредительность  наглядно  подтверждала
роль материальных стимулов в сфере обслуживания, но раздражала  Воронцова,
потому что все время прерывала нить разговора.
     Наташа говорила тихо и грустно:
     - Я  ведь  тоже  вспоминала  тебя.  Нечасто,  -  она  старалась  быть
искренней. - Когда мне тоже бывало плохо. Очень мы были глупые тогда...  -
вздохнула она.
     "Кто глупый, а кто и нет..." - подумал Воронцов. Она  словно  уловила
его мысль.
     - Не думай обо мне слишком плохо. Ты тоже виноват.  Ты  был...  не  в
меру деликатен тогда. А надо было вести себя решительней. Вот как сегодня.
И никуда бы я от тебя не делась...
     "Чудо как здорово. - Воронцов с трудом сдержал улыбку.  -  Посмертный
инструктаж, можно сказать..."
     Он прикрыл ладонью ее лежащую на столе руку.
     - Оставим это. Все было правильно, наверное. Пойдем лучше потанцуем.
     Когда они вернулись, места их были заняты. Парень лет около тридцати,
поразительно похожий одновременно на артистов Ланового и  Тихонова,  когда
они были в соответствующем возрасте, сидел на Наташином  стуле  и  рисовал
ручкой ноша узоры на крахмальной скатерти, а другой, человек годами  ближе
к пятидесяти, толстый, носатый,  с  неухоженной  седеющей  бородой,  но  в
безупречном синем костюме, опирался локтем о  стол  и  с  радушие  улыбкой
смотрел на приближающегося Воронцова. У Дмитрия захолодели пальцы  рук,  и
он отчетливо ощутил тяжесть "Беретты" во внутреннем кармане пиджака.
     - В чем дело? - спросил он как  можно  вежливее  у  старшего.  Тот  с
готовностью поднялся, старорежимно шаркнул ножкой.
     - Простите великодушно, что позволил нарушить ваше уединение. Но если
позволите - буквально на пару слов. Дело совершенно неотложное.
     Он сделал жест рукой, его спутник тоже подскочил, согнулся  в  талии,
пропуская Наташу на ее место, и пересел на стул Воронцова.
     - Мой товарищ пока займет вашу даму, а вас я  попросил  бы  отойти  в
сторонку. Хотя бы на лестницу или в курительную...
     Дмитрий    поймал    недоуменный    взгляд    Наташи.    Кивнул    ей
небрежно-успокаивающе.
     - Я сейчас, Натали.
     В холле неожиданный собеседник указал на кожаный диван в углу.
     - Итак? - поинтересовался Воронцов, извлекая из протянутой ему  пачки
длинную черную сигарету  с  серебряным  ободком,  а  перед  глазами  вдруг
всплыла сцена фильма из нэповской жизни -  стрельба  в  ресторанном  зале,
визг женщин, звон стекол, прыжок в окно и отчаянный бег по крышам. Увы, не
те времена, не тот этаж и вообще тут другой случай, судя по всему.
     - Мы, видите ли, разыскиваем известного вам Олега Левашова. У  нас  с
ним в Одессе были свои дела, а встретиться перед его отъездом не  удалось.
Ну, сами знаете, как бывает... - В произношении этого странного  человека,
только что безукоризненно русском, вдруг отчетливо зазвучал  классический,
литературно-фольклорный акцент. - И вот нам стало  известно,  что  вы  его
близкий друг, вы с ним виделись ночью, так не могли бы вы помочь  нам  его
отыскать?
     - Виделся. Эт-точно. И  ночевал.  Пока  не  нашел  более  подходящего
места. - Воронцов принял предложенные  условия  игры.  -  Восхищен  вашими
способностями. Найти человека в Москве... Я себя  подразумеваю.  Это  надо
уметь. Вам бы ваши способности  сразу  по  назначению  употребить.  Неужто
Олега труднее разыскать, чем меня? А я тут  проездом.  И  ждут  меня,  как
видели... Ничем не могу помочь.
     - Не надо,  -  увещевающе  сказал  мужчина.  -  Не  держите  меня  за
мальчика. Вы же его подвозили сегодня...
     - Ну, раз вы даже про это в курсе, так должны знать,  где  и  как  мы
расстались, и что я делал после этого. Нет?
     - Знаем. А дальше?
     - А дальше я здесь, а он... Я же  не  хирург,  как  у  вас  в  Одессе
говорили. Во времена Бабеля. - Он позволил  себе  этот  маленький  подкол.
Чтоб не забывались. - Человек попросил, я подвез. У него свои дела, у меня
свои. Если б у нас были другие планы, мы бы в другом месте и оказались.  А
так... Вы мою спутницу видели? На кой мне, простите, ляд, знать  и  думать
про что-то другое? Олег, допустим, тоже свои вопросы сейчас решает. Мне он
станет нужен - я позвоню. И наоборот. Ву компрене?
     - Это все, что вы имеете сказать? - голос "одессита" был так же ровен
и даже ленив.
     - Абсолютно. Сами посудите...
     - Жаль. Искренне и глубоко. Выходит, не помогли вы нам.
     - К сожалению. Вам бы сразу, - Дмитрий решил оставить последнее слово
за собой, - не за мной ехать,  а  за  ним  смотреть.  Делов-то  -  догнать
человека в метро. Эскалатор один, направлений всего два. Я бы догнал, если
б потребовалось.
     - Возможно, вы и правы. Пойдемте, раз так. К вам у нас претензий нет.
На данный момент. А там посмотрим... С Олегом сами разберемся.
     Они вошли в зал, и Воронцов сразу же глянул в угол, на  свой  столик.
Мало ли что... Но Наташа была на месте,  более  того,  она  так  весело  и
заливисто смеялась, что на нее оглядывались.
     - Ой, Дим, - сказала она, с трудом  переводя  дыхание  и  прикладывая
платочек к уголкам глаз, - Миша такие анекдоты рассказывает... -  И  снова
прыснула, не сдержавшись.
     - Благодарю вас, - вежливо кивнул  Мише  Воронцов.  -  Я  бы  тоже  с
удовольствием послушал...
     - К сожалению, нам пора, - развел руками "одессит".
     Все церемонно раскланялись. Уже уходя, "одессит" шепнул по-суфлерски:
     - Отдыхайте в свое удовольствие. За ужин заплачено.
     Воронцов сделал рукой шест, будто приподнимая над, головой канотье.
     - Правда, Дим, этот Мишка такой остроумный... Это  твои  знакомые?  -
Наташа взглянула на Воронцова и вдруг встревожилась. - Что случилось, Дим?
     - Пустяки, не бери в голову.


     Уже после полуночи они шли пешком по самым темным и тихим  переулкам,
держась за руки, как в  юности,  и  время  от  времени  останавливались  и
целовались  там,  где  было  потемнее.  Воронцов   только   все   старался
повернуться  чуть  боком,  чтобы  Наташа  не  почувствовала  через  тонкий
тропикаль жестких углов пистолета.
     И еще он часто оглядывался, будто ожидая внезапного нападения с тыла.
     Войдя в прихожую, Дмитрий вдруг вспомнил, что подарки для Наташи  так
и лежат в багажнике, за всем происшедшим он о них напрочь запамятовал.  Да
оно, может, и к лучшему, сейчас вручить их будем уместнее. Исходя из того,
что отношения стали гораздо определеннее.
     Он вновь спустился во двор, проверил, на месте  ли  колеса,  подергал
дверцы. Автомобильные воры пока до машины не добрались.
     Воронцов  присел  на  скамейку  напротив  подъезда,  закурил  на  сон
грядущий.
     Интересно все же, действительно ли Наташа так ничего и не  помнит  об
их встрече в Замке? И ее эмоции и поступки совершенно искренни?  На  самом
деле  только  и  мечтала,  когда  в  ее  жизни  появится  отставленный  за
ненадобностью и, по идее, напрочь забытый поклонник? Фотография  на  полке
вроде бы за это. Но может быть и второй вариант -  продолжается  внушенная
Антоном линия поведения, которую Наташа изображала с  экрана.  А  также  и
третий - одинокая женщина, измученная одиночеством,  потянулась  навстречу
первому более или менее подходящему партнеру, а то, что он оказался давним
знакомым, лишь упростило дело...
     За спиной в кустах зашелестело, и Воронцов резко дернулся, рука  сама
метнулась к карману с пистолетом.
     На освещенную дорожку выбежала мелкая пестрая собачонка.
     - Тьфу ты... - выругался Дмитрий  и  нервно  рассмеялся,  вспомнив  к
случаю английскую шутку: "Джентльмен - это тот, кто называет кошку кошкой,
даже наступив на нее в темноте".
     "Однако как же держать  себя  дальше?"  -  думал  он,  поднимаясь  по
лестнице с коробками под мышкой. Вроде бы Наташа недвусмысленно намекнула,
вспомнив о его "чрезмерной сдержанности" в прошлом. Странные, казалось бы,
сомнения для уверенного в себе и порядочно пожившего на свете человека,  а
вот поди ж ты...
     Тихо войдя в  темную  прихожую,  Воронцов  понял,  что  его  сомнения
разрешились сами собой.
     В  глубине  комнаты  подрагивал  огонек  свечи,  чуть  слышно   играл
магнитофон,  незнакомая   девушка   пела   низким   вибрирующим   голосом:
"Здравствуй и прощай, здравствуй и прощай,  помни  обо  мне..."  А  Наташа
ждала его, стоя у задернутого шторой окна, поразительно  похожая  на  саму
себя в тот последний вечер, в который еще все могло случиться так, как  он
хотел, но не случилось, по его ли вине, по ее ли, кто теперь скажет...
     Когда  Наташа,  успокоившись,  лежала,  обняв  Воронцова,  поглаживая
пальцами его щеку, он сказал голосом, в котором звучало удивление:
     - Смотри-ка, а у нас ведь  совсем  неплохая  встреча  получилась.  Я,
грешным делом, думал, что будет все гораздо  хуже  или  вообще  ничего  не
будет.
     - Почему? - Она даже оттолкнула его от себя, привстала,  опираясь  на
локоть.
     - Успокойся, не в тебе дело. -  Дмитрий  вновь  привлек  ее  к  себе,
поцеловал ладонь. - Просто есть  в  таких  запоздалых  встречах  что-то...
ненормальное. Я, по крайней мере, раньше  так  думал.  Может  быть  -  для
самоуспокоения. Чтобы не слишком тосковать о тебе. Вот, послушай...

                   В листве березовой, осиновой,
                   В конце аллеи у мостка
                   Вдруг падал свет от платья синего,
                   От василькового венка.
                         Твой образ легкий и блистающий
                         Как на ладони я держу,
                        И бабочкой неулетающей
                         Благоговейно дорожу.
                   И много лет прошло, и счастливо
                   Я прожил без тебя, а все ж
                   Порой я думаю опасливо:
                   Жива ли ты, и где живешь?
                         Но если встретиться нежданная
                         Судьба заставила бы нас,
                         Меня бы, как уродство странное,
                         Твой образ нынешний потряс.
                    Обиды нет неизъяснимее:
                    Ты чуждой жизнью обросла,
                    Ни платья синего, ни имени
                    Ты для меня не сберегла.
                         И все давным-давно просрочено,
                         И я молюсь, и ты молись,
                         Чтоб на утоптанной обочине
                         Мы в тусклый вечер не сошлись...

     - Фу, как жутко... Опять твой Гумилев?
     - На сей раз нет. Эмигрант один... Они там все от ностальгии  малость
того.
     - Ты и теперь так же думаешь?
     - Слава богу, что ошибся... Но думал, врать не буду.
     - Дим, честно, - прошептала Наташа, касаясь  губами  его  уха,  -  ты
правда рад? Не будешь больше ни о чем вспоминать?
     Воронцов молча стал ее целовать. Как раз на последний вопрос ответить
он не мог.
     Перед  самым  рассветом  Воронцов  осторожно,  чтобы  не  потревожить
Наташу, поднялся, вышел на кухню и уже там  оделся.  В  несколько  затяжек
выкурил  сигарету,  глядя  через  открытую  балконную  дверь  в  затянутый
серо-голубой дымкой двор, потом, окончательно решившись, достал из кармана
футляр.
     Мелькнула мысль: "Недолго удалось на воле погулять".  Потом  подумал,
что если придется задержаться, Наташа может неправильно понять, написал на
салфетке крупно: "Извини, опять дела. Скоро вернусь. Целую. В.Д."
     И поднес к уху зажатую в пальцах фишку.


     Все произошло точно так же, как в первый раз. Да же  оказался  он  на
том же месте перед входом в Замок. Очевидно,  была  в  этом  некая  высшая
целесообразность.
     Привычно взглянув на часы, Воронцов знакомым маршрутом отправился  на
поиски Антона. Предположение о том, что они скованы теперь одной цепью,  и
Антону, где бы он ни был, придется бросать все свои занятия и спешить сюда
на рандеву, показалось Дмитрию забавным.
     Но, скорее всего, тут должна работать более сложная схема. Основанная
на независимости пространственно-временных координат.
     Как бы там ни решались такие проблемы, а Антон оказался  на  месте  и
ждал  Воронцова,  прогуливаясь  перед  входом  в   адмиральский   кабинет.
Встретились они просто, даже буднично, как сослуживцы утром в понедельник.
И самочувствие у Дмитрия было соответственное. Даже не  понедельничное,  а
как второго января.
     Прошли в кабинет, сели  по  обе  стороны  письменного  стола,  причем
Воронцов, словно невзначай, на хозяйское  место.  Капитуляцию  подписывать
тоже надо не теряя самоуважения.
     - Ты мне одно скажи, - начал Воронцов без предисловий, - кто  все  же
дурак, я или все вы?
     - Ну-ка, ну-ка, поясни, - искренне заинтересовался Антон.
     - Неужто надо пояснять? Пожалуйста. Вот это все, что у  нас  с  тобой
происходило, а теперь и  вчерашние  события...  Как  получается?  С  одной
стороны - все ваши возможности (я сейчас различия не  делаю,  все  вы  для
меня пришельцы), на  мой  взгляд,  невероятные,  а  с  другой  -  вопиющая
бестолковость. Гнать эких работничков без  мундира  и  пенсии.  Любой  наш
дурак из соответствующих ведомств  намного  бы  лучше  и  проще  прокрутил
подобную акцию.
     - Подожди, - перебил его Антон. - Мы, кажется, об этом уже  говорили.
На наглядных примерах. Ты Арсеньева читал?
     - Ну?
     - Тебя не удивляло, что Дерсу  Узала  в  тайге  во  всем  превосходил
автора, а ведь тот по развитию на века опережал  тунгуса.  Как  бы  не  на
столько  же  и  мы  обогнали  вас...  Во  времена   Арсеньева   и   теория
относительности уже была,  и  самолеты  летали,  и  Уэллс  машину  времени
придумал.
     - Это я  понимаю.  А  конкретно?  Почему  вчерашние  визитеры  смогли
разыскать меня и  не