ределы ограды в огромный, неизведанный, таящий  непредсказуемые  сюрпризы
мир. И тем самым первыми из людей перейти  в  совершенно  новое  качество.
Потому что и Лейф Эйриксон, и Колумб, и Гагарин с Армстронгом не  покидали
своей "ойкумены". Человек, даме ступив на Луну, оставался, если так  можно
выразиться, в пределах прямой видимости. И ничего неведомого  там  его  не
ждало. Не случайно буквально через несколько лет этот триумф  американской
техники как бы забылся, и имена лунопроходцев сегодня назовет едва ли один
из сотни...
     А наши герои вели себя более чем легкомысленно. Но легкомысленным  их
поведение выглядело в  иной,  чем  признавали  они,  системе  нравственных
координат. Не следует забывать, что все  четверо  принадлежали  к  первому
послевоенному поколению,  и  юность  их  пришлась  на  годы  с  совершенно
особенной нравственной атмосферой, которая  не  походила  ни  на  ту,  что
существовала предыдущие сорок лет, ни на ту, что опустилась  на  страну  в
конце шестидесятых. Но им и их ровесникам хватило и пяти-шести лет,  чтобы
навсегда   приобрести   иммунитет   и   к   тщательно    срежиссированному
бескорыстному  энтузиазму,   и   к   циничному   прагматизму   последующих
десятилетий.
     Не зря среди их первых взрослых книг были  Хемингуэй,  Ремарк,  Камю,
Эренбург, Катаев,  Солженицын,  они  читали  наизусть  стихи  Евтушенко  и
Когана,  слушали  и  пели  сами  песни  Окуджавы,  Городницкого,   Галича,
безошибочно ответили себе  на  прозвучавший  из  самых  высоких  инстанций
вопрос: "Для кого поет Высоцкий?"
     И, разумеется, даже "свой путь земной пройдя до половины", они так  и
не научились говорить и поступать "как положено" и "как принято".
     Вполне можно  предположить,  что  на  месте  наших  героев  могли  бы
оказаться  совсем  другие  ребята.  Лет  на  пять-десять  помоложе.  Лучше
приспособленные к сложностям жизни. Отчетливо  знающие,  где  и  как  себя
вести. Твердо помнящие,  что  советскому  журналисту  за  границей  нельзя
вместе с повстанцами переходить границу сопредельного государства, пусть и
с фашистским режимом, и уж упаси бог даже под страхом смерти брать в  руки
оружие да еще и фотографироваться в таком виде. Что военному моряку нельзя
намекнуть старшему по званию дураку, что он  дурак,  если  даже  от  этого
зависят жизни  десятков  людей,  а  моряку  торговому  нельзя  привести  в
иностранном порту  в  свою  каюту  бывшего  царского  мичмана,  поить  его
столичной водкой и заводить для него пластинку "Старинные вальсы и марши".
И что безусловно нельзя выступать с разгромной речью на защите диссертации
любовницы сына замминистра...
     Уж эти-то ребята приняли бы безукоризненно правильные и идеологически
выдержанные решения при встрече с любыми пришельцами.  (При  условии,  что
пришельцы захотели бы иметь с ними дело). Но даже и при  таком  условии  у
нас получилась бы, как говорится, совсем другая история.



                                    9

     Следующим утром,  когда  Шульгин  и  Левашов  еще  спали,  утомленные
приключениями, Новиков вышел на освещенный солнцем  обрыв,  сел  на  краю,
свесив ноги в бездну, и задумался.
     Мысли его обратились к событиям недавнего времени, к  Ирине,  которая
по-прежнему, если верны расчеты  Левашова,  спит  сейчас  в  ленинградской
квартире Воронцова. Потом он стал думать и  о  самом  Воронцове,  который,
несмотря на три прожитые бок о бок недели, оставался для него  если  и  не
загадочным, то не до конца понятым человеком. Биографию  его  Андрей  знал
практически в деталях, но интересовала его сейчас не биография.
     Присутствовал во всех его словах и манерах неприятный привкус  тайны,
которую Новиков чувствовал, но не мог отчетливо осознать. За  работой  они
говорили в основном о работе, в свободное время - о чем угодно, и  всерьез
и в  шутку,  планировали  будущее,  анализировали  настоящее,  спорили  по
мировоззренческим и нравственным проблемам.
     Мыслил  Воронцов  четко,  остро.  Новиков  даже  употребил  термин  -
пронзительно, очень  часто  цитировал  Салтыкова-Щедрина,  и  цитаты  тоже
подбирал злые и резкие, но это как раз Андрея не  удивляло  к  кому  же  и
апеллировать в наши дни умному человеку, как  не  к  Михаилу  Евграфовичу,
самое сейчас для него время. Сегодня он  актуальнее  даже,  чем  в  момент
публикации.
     Испытанные  психологические   тесты   тоже   не   давали   ожидаемого
результата, отвечал на них Воронцов так,  что  вместо  выводов  получалась
полная ерунда. Прямо тебе не Воронцов, а  Швейк  с  высшим  военно-морским
образованием.
     И еще Новикова задевала позиция Левашова. Старый друг вел  себя  так,
словно его забавляло создавшееся положение и сам он знает гораздо  больше,
чем  говорит,  но  по  известным  ему  причинам  не  хочет  своим  знанием
поделиться.
     Но такое положение дальше терпеть невозможно.  Предстоящая  жизнь  на
Валгалле не допускает  неясности  и  недомолвок.  Вот  ведь  с  Берестиным
отношения наладились,  смешно  сказать  -  даже  особого  рода  внутренняя
близость образовалась, и отнюдь не потому, что существует Ирина, раньше  у
них именно на этой почве холодок чувствовался. А  сейчас  выяснилось,  что
они с Берестиным очень хорошо друг друга дополняют.  Вот  и  с  Воронцовым
пора уточнить позиции...
     Позади захрустел песок, и Новиков,  обернувшись,  даже  не  удивился.
Воронцов же, подойдя, улыбнулся радостно,  словно  бог  знает  сколько  не
виделись, сел рядом, вытащил из кармана уже  избитую  трубку,  подчеркнуто
тщательно ее раскочегарил. Табак он теперь курил совершенно немыслимый  по
аромату.
     - Замучил я тебя, компаньеро Андрей, - сказал он, словно читая в душе
Новикова. - Совсем ты извелся. Что я, кстати, Олегу и предсказывал,  когда
он меня собрался с вами знакомить.  Только  не  с  той  стороны  ты  замок
ковырял. Никаких тайн психики во мне не имеется. Все что есть - на виду. В
одном ты прав - не все я вам говорил, и не с улицы к вам пришел. Была и  у
меня история, ничуть не хуже вашей, а во многом прямо-таки один к  одному.
Даже смешно. Послушай, а потом вместе обсудим что, как, зачем и почему...


     - Ну и как ты себя после всего чувствуешь? - спросил  Новиков,  когда
Воронцов закончил свой рассказ.
     - Да в  общем  нормально.  Сплю,  по  крайней  мере,  спокойно.  Это,
наверное, в молодости такие  вещи  обостренно  воспринимаются...  Если  ты
войну имеешь в виду. А остальное... - Воронцов пожал плечами.
     - Теперь все усложняется еще на порядок, -  сказал  Новиков.  -  А  в
остальном наше положение становится даже выигрышнее. Союзники у нас теперь
мощные... есть на что надеяться. Но вот что мне непонятно, так  эти  самые
совпадения. Отчего они именно такой сценарий закрутили?  Фантазия  бедная,
или как?
     - Знаешь, я не удивлюсь, если у них действительно "бедная  фантазия".
Как говорил один мой товарищ: "Увы, это правда.  Придумать  мощно  было  и
поинтереснее".
     - А чего ж ты так долго молчал? - спросил Новиков. - Не доверял нам?
     - Об "не доверял" не может быть и речи. Просто присматривался.  Ирина
меня ваша смущала. Чего это она вдруг флаг сменила? Перебежчик - ему  тоже
причина нужна. Хоть идейная, хоть шкурная... А она же  не  абы  кто,  лицо
доверенное  и  подготовленное.  Возьми  опять  же  военные  аналогии.  Кто
перебегал - пехота, рядовые все больше, офицеры - редко, а  чтоб  кадровые
разведчики - такого и не слышал. Да и то наши примеры - в  пределах  одной
расы и близких исторических формаций...
     - Ну, не  скажи,  -  возразил  Новиков.  Область  чистой  теории  его
устраивала, потому что уводила разговор  от  личности  Ирины  и  подлинных
причин ее перехода в лагерь землян. -  Были  в  истории  еще  и  не  такие
случаи. И на нашу тему тоже. Вспомни, к индейцам европейцы жить уходили, в
поисках справедливости и  нравственной  чистоты,  к  полинезийцам  -  Джек
Лондона читай, Стивенсона и тому подобное.
     - Ладно. Согласимся. Из царства необходимости  в  царство  свободы...
Следующая причина - решил я выждать и осмотреться.  Чего  мой  друг  Антон
дальше делать будет. Отступиться он не должен, а раз так - его  ход.  А  я
пока развлекусь, чистым воздухом подышу, с интересным народом пообщаюсь...
Вполне подходяще.
     Новиков вдруг вскочил, хлопнул себя ладонью по ноге.
     - Вот!  А  я  уже  измучился  вконец,  планы  всякие  строил,  теории
изобретал  А  зачем?  Только  сейчас  дошло  -  информация,   которой   мы
располагаем, вообще ничего не стоит. По твоей  же  военной  методике  если
рассуждать - попадает нам в руки "язык", но  какой?  Пусть  даже  взводный
лейтенант. И что он может рассказать? Если  и  правду,  то  на  своем  же,
взводном  уровне.  А  без  знания  стратегических  замыслов  их   верхнего
командования ей грош цена. Одно дело -  стоять  насмерть,  если  за  тобой
Москва и враг переходит в решительное наступление, совсем другое - если он
решил на километр продвинуться, потому что на старой позиции комары сильно
кусают.
     - И что в итоге? - спросил Воронцов с интересом.
     - То самое, что ты сказал. Ждать и не брать в голову. А то воображаем
о себе бог знает что, судьбы галактик мечтаем решать,  а  на  нас,  может,
давно плюнули и забыли. Дел у них  других  нет...  Раз  твой  Антон  такой
умный, пусть сам свои проблемы и распутывает. А у меня  в  зубах  навязло.
Надо будет - нас позовут. Давай лучше сегодня же организуем большой банкет
по случаю добровольного присоединения Валгаллы к России. Ирину  из  Питера
заберем, твою Н. А. пригласим, еще кого-нибудь...
     - Годится. Люблю повеселиться, особенно пожрать. Тем более,  я  давно
обещал Олегу его личной жизнью заняться, хватит ему в девках ходить.


     Конечно, в один день они  не  уложились.  Подготовка  заняла  гораздо
больше  времени.  Слишком  много  недоделок   выявилось,   слишком   много
дополнительных идей возникло по ходу. То Шульгину  захотелось  реализовать
свои юношеские мечты и  украсить  Дом  коллекцией  огнестрельного  оружия,
охотничьего и боевого, причем требовалось не  что  придется,  а  такие,  к
примеру, экзотические образцы, как винтовки Краг-Йоргенсона,  Шмидт-Рубина
или Бердана N 1,  пистолет-пулемет  Томсона  1921  года  или  какой-нибудь
штуцер  Снайдера  для  охоты  на  слонов,  и  непременно  с  прикладом  из
сандалового дерева. А это, естественно, требовало серьезных поисков.
     Берестин, в  свою  очередь,  выдвигал  идею  организовать  не  просто
заурядную вечеринку, но все до мельчайших деталей стилизовать  под  начало
шестидесятых годов: пластинки и магнитозаписи, напитки  и  сорта  сигарет,
даже характерные наборы закусок и заграничные иллюстрированные журналы. Ну
и так далее.
     Причем трудно сказать, в  чем  тут  было  дело  -  в  подсознательном
желании  компенсировать  нереализованные  юношеские  мечты,  в   очередном
приступе ностальгии  по  прошлому,  или  просто  это  была  игра,  веселое
соревнование в остроумии, изобретательности и памяти.
     Ведь, в конце концов, все они были  достаточно  умны,  чтобы  всерьез
увлечься  неограниченными  возможностями  к  стяжанию  материальных  благ.
Скорее наоборот.
     Но наконец все было готово. Осталось только привезти гостей.
     ...Как-то  так  получилось,  что  Левашов,  перевалив   за   середину
четвертого десятка,  не  обзавелся  не  только  семьей,  но  и  постоянной
подругой тоже. В юности он создал себе идеальный  образ  девушки,  которую
готов был полюбить, но ничего подобного так и не встретил. Такое случается
почти с каждым,  однако  у  большинства  безболезненно  проходит  годам  к
двадцати пяти. А вот у Олега процесс приобрел злокачественный характер,  и
многие  вполне  приличные,  но  не  соответствующие  вымышленному   образу
девушки, готовые составить  его  счастье,  отступали,  поняв  тщету  своих
усилий и чар.
     Морская  же  служба  сделала  перспективу  устройства  личной   жизни
Левашова совсем уже проблематичной.
     Поэтому, когда Воронцов сообщил ему, что не забыл своего  обещания  и
что претендентка на руку и сердце ждет его с нетерпением, Олег  усмехнулся
скептически, но возражать не стал.
     Через мастерскую Берестина, которая и на этот раз сыграла роль КПП на
границе двух миров, они вышли на вечернюю Пушкинскую улицу, сели в как  ни
в чем не бывало стоящий у бордюра БМВ и отправились туда, где,  по  словам
Воронцова, ждала Олега прекрасная незнакомка.
     Подруга Воронцова, которую он даже  за  глаза  называл  отчего-то  по
имени-отчеству, шила в плоской шестнадцатиэтажке близ Крестовского моста.
     Наталья  Андреевна,  о  которой  Левашов  был  достаточно   наслышан,
оказалась вполне миловидной дамой в возрасте около тридцати.  Она  открыла
дверь, провела их в комнату, и Олег увидел подружку Наталии Андреевны.
     Девушка сидела на  диване  у  открытой  балконной  двери  с  каким-то
толстым журналом  в  руках  и  сразу,  с  порога,  произвела  на  Левашова
впечатление,  на  которое,  очевидно,  и   рассчитывал   Воронцов.   Самое
интересное, что Воронцов тоже  увидел  эту  девушку  впервые  в  жизни,  а
увидев,  с  удовлетворением  отметил,  что  Наташа  поняла   и   выполнила
возложенную на нее задачу безукоризненно.
     При том, что девушка ни в  коей  мере  не  походила  на  воображаемый
идеал, Левашов почувствовал  непривычное  и  почти  непреодолимое  желание
смотреть на нее не отрываясь. Она его сразу заинтриговала, вероятно  своим
сумрачным, замкнутым лицом. "Как Медея,  -  подумал  Олег.  -  А  может  -
Цирцея..." - вспомнил он излюбленные Шульгиным мифологические сравнения.
     Густые темные волосы обрамляли лицо девушки  и  свободно  стекали  на
плечи тяжелой волной. Еще он заметил длинные ноги в  до  белизны  вытертых
джинсах и туго натянутый на груди черный свитер.
     После  краткой  процедуры  представления  Лариса  (так   ее   звали),
протянула узкую руку. Воронцов ее просто пожал,  а  Олег,  неожиданно  для
себя, наклонился и неловко эту руку поцеловал. Лариса не то удивленно,  не
то пренебрежительно взмахнула  ресницами  и  отвернулась,  вновь  села  на
диван, поджав  ноги.  Повисла  мучительная  пауза.  Разрядил  ее  Воронцов
утонченно-казарменной шуткой.
     ...Разговор вращался вокруг подходящих к случаю пустяков,  как  почти
всегда в малознакомой компании такого круга. Левашов  исподволь  продолжал
изучать девушку, отмечая, что на красивых пальцах Ларисы с темно-вишневыми
ногтями нет ни  единого  кольца  или  перстня,  что  журнал,  который  она
отложила при их  появлении,  -  каталог  Сотби,  и  что,  согласившись  на
встречу, о которой Н. А. ее, разумеется,  предупредила,  не  следовало  бы
говорить таким скучающе-безразличным тоном.
     "Тоже мне, королева в изгнании..." - старался он  разозлиться  и  тем
самым избавиться от овладевших им комплексов. Но получалось это  плохо.  К
счастью,  Воронцов  вовремя  понял  его  состояние.  И  предложил  идею  -
отправиться в гости.
     - Совершенно эстетно... -  неожиданным  в  его  устах  тоном  говорил
Дмитрий. - Крупный писатель, роскошная дача под Древнюю Русь,  всегда  рад
хорошей компании...
     - Вы имеете в  виду  именно  древнюю  или  средневековую?  Это  часто
путают, - вдруг спросила Лариса.
     - А черт ее знает, - не сбился с расслабленно-томного тона  Воронцов,
- я не специалист... Ну, всякие там  Мономахи,  Марфы-посадницы  и  прочие
Шуйские... Много дерева, свеч и оружия... Князь вам сам все точно изложит.
     - Однако диапазон у вас - от Мономаха до Шуйского... А  князь  -  это
кличка такая?
     - Отнюдь,  скорее  титул.  Взаправдашний   князь,   вроде   бы   даже
Рюрикович...
     - И одновременно крупный писатель? Уже интересно.
     - А вы что, Чивилихина недавно прочли или Балашовым увлекаетесь? -  в
диссонанс со своей исторической неграмотностью спросил  Воронцов.  Наталья
Андреевна, не желая портить игру, отвернулась, скрывая улыбку.
     - Да как сказать... - уклонилась от ответа Лариса, и Левашов подумал,
что эта девочка (имея в виду разницу в возрасте лет около  десяти)  отнюдь
не глупа. "Слава богу, хоть поговорить можно будет, а то вечно  попадаются
экземпляры с мозгами полевого облегченного образца..."
     - ...Так я про дачу  его,  -  продолжал  валять  дурака  Воронцов.  -
Совершенная глушь, васнецовско-шишкинский пейзаж, река, никаких  признаков
цивилизации, и в то же время - все возможные удобства жизни. Первоклассная
аппаратура, само собой - видео, а бар...
     - И кто же этот писатель - князь? - спросила Наталья Андреевна. -  Ты
мне не говорил.
     - Ты даже не представляешь, о чем я тебе  еще  не  говорил...  Андрей
Новиков его зовут. Если не Маркес и не Грэм Грин, то по тиражам  никак  не
ниже Семенова.
     - Не слышала даже такого... - сказала Лариса.
     -  Он  -  призрак,  -  включился  в  розыгрыш  Левашов  -  Пишет,   а
подписываются другие. Но своя одна книга тоже  есть.  Широко  известная  в
узком круге ограниченных людей.
     - И какой же смысл писать за других, если он хороший писатель?
     - О-о! - поднял палец Воронцов. -  Особливый.  Гораздо  увлекательней
быть   неизвестным   автором   выдающихся   трудов,    нежели    известной
посредственностью.
     - Не знаю, не знаю, - с сомнением тряхнула волосами Лариса. -  Отдает
проституцией...
     - Не судите, да не судимы будете, - вступился за Новикова Левашов.  -
Познакомитесь, тогда  и  составите  мнение.  А  он  отличный  парень.  Как
Маяковский.  Наступил  на  горло  собственной  песне...  Во   имя   высших
интересов.
     - С собой что брать будем? - спросила Наташа, считая вопрос о поездке
решенным.
     - Да ничего не нужно. Только  предметы  личной  гигиены  и  комплекты
туалетов на ваше усмотрение, исходя из  предстоящей  программы:  отдых  на
лоне природы, торжественный ужин...
     - Лучше сказать - пир, - вставил Левашов.  -  Пир  на  Валгалле...  -
повторил он, словно пробуя это сочетание на вкус.
     Воронцов кивнул, принимая поправку, и продолжил:
     - И облачение для бани.
     - Без бани теперь никуда, - съязвила Лариса. - Будто до этого век  не
мылись.
     - Точно! - простодушно улыбнулся ей  Воронцов.  -  Я  тоже  не  очень
понимаю, что за удовольствие пить водку в  голом  виде.  Однако  -  ноблэс
оближ. Но если вы этого не любите - обещаю не настаивать.
     - Тогда мы будем собираться, - сказала Наташа.
     - А мне придется домой ехать...  -  засомневалась  Лариса.  -  А  это
далеко.
     - Нет проблем. Пусть они нас пока тут подождут, а мы с вами  сгоняем,
- с энтузиазмом успокоил ее Левашов.
     Пока он вез  Ларису  в  Северное  Чертаново,  то  все  время  пытался
разговорить девушку, используя урок, преподанный ему  Воронцовым.  И  хоть
Лариса держалась по-прежнему довольно замкнуто, путем настойчивых подходов
с равных направлений он все же выяснил, что  работает  она  ассистентом  в
историко-архивном, интересуется вопросами  антирусской  дипломатии  в  XIX
веке, Пикуля недолюбливает, обожает Цветаеву и Ирвина Шоу, битлов и брейк,
итальянское кино и сюрреализм. Еще  она  любила  собак,  кофе  по-турецки,
горные лыжи и осеннее море.
     - Похоже, что у нас с вами есть точки соприкосновения, -  обрадовался
Левашов. Лариса постаралась не обратить за эти слова внимания и  спросила,
откуда у него такая машина.
     - Ну откуда у меня взяться машине? Это Воронцова,  с  рук  у  кого-то
взял...
     Стараясь произвести на девушку впечатление,  Левашов  гнал  отчаянно,
поехал не через город, а по окружной, и хоть вышло километров на  двадцать
дальше, приехали они быстрее, чем довез бы самый пикой таксист.
     В дом она его не пригласила,  и  он  с  полчаса  просидел  в  машине,
размышляя, есть ли у него какие-нибудь шансы понравиться столь захватившей
его воображение особе. Судя по всему, жениха или  постоянного  приятеля  у
нее нет, но это может быть как плюсом, так и  наоборот,  свидетельст