Депрессии, кризисы,  войны  -  сам  знаешь,  а  это  -
навсегда мое. Тут я любую заваруху переживу.
     - Ну уж и любую? -  усомнился  я.  -  Что-то  у  тебя  взгляды  стали
раннефеодальными. На дворе развитой посткапитализм, а ты...
     Майкл с довольной улыбкой обратился не ко мне, а к Алле.
     - Игорь сейчас  раздолбает  меня  по  шестнадцати  позициям  и  будет
совершенно прав. Беда лишь в том, что пользы от умных слов столько же, как
и от всех прочих его идей. Я еще не  встречал  человека,  который  был  бы
способное Ростокина, но так сказать, умозрительно. Ей-богу. А на практике?
Любой  дурак  и  хам,  наделенный  даже  тенью   предприимчивости,   давно
миллионер, а наш друг до сих пор работает за раз®ездного репортера...  Вас
это не шокирует?
     Ход, конечно, точный, высветивший Панина с совершенно новой для  меня
стороны. Ах ты, старый козел-перехватчик...
     Большинство майкловых квадратных миль представляли собой  живописную,
ко пустынную  местность.  Когда  мы  вылетали  на  вершины  холмов,  слева
проблескивал океан. Иногда виднелись заросли  чаппареля  и  редкие  сосны.
Хоть бы скотоводством каким занялся...
     Потом окрестные холмы стали повыше,  и  за  очередным  поворотом,  на
под®еме мы увидели довольно массивные ворота из темного  кованого  металла
под грубой каменной аркой. Но приличествующей воротам ограды в наличии  не
оказалось.  Только  когда  шофер   притормозил,   ожидая,   пока   створки
распахнутся,  я  обратил  внимание  на   радужную   словно   бы   паутину,
протянувшуюся в обе стороны.
     - О, это последняя новинка! -  воодушевился  Панин  в  ответ  на  мой
недоуменный взгляд. - Раньше тут действительно был обычный забор, а теперь
так. Нейтридный мономер. Толщина нити - две сотых миллиметра. Прочность на
разрыв - что-то около полутонны. Причем самое интересное - приложить такое
усилие практически невозможно. Ударишь палкой  -  разрежет,  как  лазером.
Попробуешь перелезть - то же самое. Бывает, заяц  с  разбегу  наткнется  -
крошит его, болезного, на спагетти...
     Мне стало неприятно. Когда вообразил, как сверхтонкая нить  входит  в
тело. Еще противнее, чем бритвой. Аллу, кажется, тоже передернуло.
     Дом себе Панин воздвиг не в старорусском, как можно было ожидать, а в
каком-то индейском стиле. Нечто подобное  я  видел  в  книгах  по  истории
Америки. Культура пуэбло? Похоже на огромный амбар из плит дикого камня  с
пристроенным  сбоку  усеченным  конусом  башни.  И  узкие  едва   заметные
щели-бойницы окон. Впрочем,  здесь,  в  соответствующем  ландшафте,  такое
сооружение смотрелось, конечно, уместнее, чем барский особняк с  колоннами
или боярский терем.
     Парк же, роскошный, буйно-тропический, английского, с  поправками  на
климат  и  эпоху,  облика,  тенистый  из-за  обилия  фонтанов,  ручьев   и
водопадов, прохладный, несмотря на тяжкую жару вокруг,  размещался  позади
дома, в глубокой лощине, окруженной широким поясом калифорнийских  красных
кедров. И, глядя с фасада, нельзя было догадаться о его существовании. Но,
конечно же, к созданию  этого  великолепия  сам  Панин  не  имел  никакого
отношения. Судя по возрасту деревьев. А  происходила  здешняя  ветвь  рода
Паниных из Новой Англии, так  что  на  родовое  гнездо  поместье  явно  не
тянуло.
     Впрочем, парк мы изучили гораздо позже.
     По длинным  коридорам,  украшенным  индейскими  божками  и  тотемами,
ацтекской  керамикой  и  испанскими  гобеленами,  по  нарочито   скрипучей
деревянной лестнице  Майкл  провел  нас  в  гостевые  комнаты.  Небольшие,
полутемные после невыносимо яркого солнца снаружи, с окнами, выходящими на
изумрудную лужайку, где успокоительно ворковал каскад водопадиков.
     - Отдыхайте. Через три часа спускайтесь вниз, будем завтракать. А для
вас, Аллочка, если позволите, маленький презент. - Извинившись,  он  отвел
ее в сторону и что-то прошептал на ухо. Разулыбавшись, она  несколько  раз
кивнула. Старый сатир ей явно польстил.
     - Что он тебе там плел? - поинтересовался  я  как  бы  между  прочим,
когда дверь за Паниным закрылась.
     - Так, пустяки. Потом увидишь,  -  отмахнулась  она,  стягивая  через
голову  платье  и  бросаясь  навзничь  на  широкую   деревянную   кровать,
застеленную домотканым покрывалом причудливой раскраски.
     - Ох, как я устала, - томно протянула она.
     Да, с учетом полета навстречу солнцу сутки вышли длинноватые.
     - А здесь так спокойно, прохладно... Живут же люди...
     Обойдя и осмотрев  комнаты,  я  вернулся  в  спальню  и  залюбовался,
остановившись на пороге.
     Косой луч солнца, поднявшегося над кронами деревьев,  упал  прямо  на
кровать, высветив Аллу словно лучом прожектора.
     Бронзово-смуглая,  в  ореоле  рассыпавшихся  вокруг  лица  волос,  на
желто-красно-сине-черных треугольниках и кругах покрывала,  выглядела  она
фрагментом  трехмерных  натюрмортов  Андросова.   Только   не   в   пример
соблазнительнее. Жаль только, что не для одного меня.
     - А Панин  твой  вполне  мил...  -  ответила  она  на  мою  мысль.  -
Чувствуется порода.
     - Насчет  породы  большой  вопрос.  Разобраться  еще,  из  каких   он
Паниных... - и прикусил язык. Ни  к  чему  опускаться  до  такого  уровня,
независимо, из дворян он или вовсе из  конюхов...  Не  успел  я  придумать
ничего  поумнее  и  заодно  налюбоваться  на  живую,  невзначай  возникшую
композицию, как она уже вскочила, отбросила обеими руками  пряди  волос  с
лица за спину, выглянула в окно.
     - Ох, а тут-то как чудесно! И бассейн... Пошли купаться! - и сразу же
передумала. - Нет, не сейчас, попозже. Лучше я быстренько в душ, у меня  ж
еще дело есть...
     - Остерегись. Если надумала  мне  с  Майклом  изменять...  -  я  тоже
подошел к окну, положил руку на изгиб ее бедра. Бассейн  внизу  и  вправду
был хорош. Как подсвеченный снизу звездный сапфир  в  обрамлении  зеленого
бархата.
     Алла обернулась, подняла на меня глаза. Чуть прищурилась.
     - Изменять... тебе... с ним?.. -  оценивающе  прищелкнула  языком.  -
Нет, пока - нет...
     - И на том спасибо, - я обнял ее чуть поосновательнее, поворачивая  к
себе лицом. Она, поддавшись на мгновение, подставила моим губам  щеку,  но
тут же вывернулась.
     - Время у нас еще будет, да? - кивнула, сама с собой согласившись,  и
оставила меня наедине с очередными рефлексиями-мыслями.
     Их с Паниным секрет заключался  в  том,  что  буквально  на  днях  на
гасиенде  оборудовали  внепространственный  канал  доставки,   разумеется,
экспериментальный и страшно дорогой. Фирма,  внедрившая  это  новшество  в
жизнь, славилась своим девизом: "Ви энджой пипл" - "Мы радуем людей", имея
в виду, разумеется, вполне кредитоспособных.
     Вот Майкл и предложил Алле в знак дружбы сей рог  изобилия  испытать.
За его, разумеется, счет. Поскольку сегодня  же  вечером  он  вознамерился
устроить в нашу честь прием. И  доказать  друзьям  и  соседям,  что  "есть
женщины в русских селеньях".
     Короче, усадив ее перед пультом, вооружив  кассетой  каталога,  Майкл
предоставил Алле полную свободу.
     Я успел  уже  вздремнуть  и  посидеть  с  банкой  холодного  пива  на
примыкающей к нашим комнатам галерее, когда она возвратилась,  нагруженная
коробками, пакетами и иными  вместилищами,  с  не  успевшим  погаснуть  от
азарта поиска и мук выбора глазами.
     Наткнувшись на мой, очевидно, не  слишком  христианский  взгляд,  она
смутилась совсем чуть-чуть. И нашла достойный ответ:
     - Разумеется, Игорь, ты  с  ним  полностью  рассчитаешься.  Вообрази,
будто он просто проводил меня до ближайшего супермаркета...
     О сумме счета она предусмотрительно умолчала.
     Нет, я конечно, был рад за нее. Чем еще отвлечь женщину от  тягостной
прозы жизни? А главное, перед ней стояла грандиозная задача - затмить дам,
о которых она не имела ни  малейшего  представления.  Куда  там  Наполеону
накануне Аустерлица...
     - А как со мной? Фрак, к примеру...
     - Я уже все решила.
     Успокоенный насчет своего будущего, я прихватил из  холодильника  еще
две банки и удалился в парк "под сень струй".
     Вода журчала усыпляюще, и пиво было  в  должной  степени  холодным  и
горьким,  только  вот  недавнего  безмятежного  счастья  как  ни   бывало.
Врожденным волчьим чутьем я  вновь  ощущал  подступающую  опасность.  Она,
можно сказать, была разлита вокруг. Раньше в подобных  случаях  я  избирал
простейшее решение - по возможности быстро исчезал. Сейчас  исчезать  было
некуда.
     Но в чем все-таки дело? Смену настроения я уловил,  когда  проснулся.
Наверное, на грани сна и яви шестое (или  какое  там  по  счету?)  чувство
наиболее обострено. Означает это приближение Артура? Или нечто  локальное,
вроде кобры под подушкой? Я прикрыл глаза и всмотрелся вглубь  себя.  Нет,
на ощущение наведенного в затылок ствола не похоже. И рядом  с  Артуром  я
чувствовал себя иначе. Само место?  Дом?  Пронизывающие  парк  космические
флюиды? Не пойму. А может быть, виной всему лично Панин?
     "Не ревнуешь ли ты, парень?" - спросил я себя. И  твердо  ответил:  -
"Отнюдь!"
     "Не завидуешь?" - "Господи, да чему тут  завидовать?  Наоборот  даже.
Испытываю одну лишь искреннюю  благодарность.  Старик,  можно  сказать,  в
лепешку разбивается. Плащи  в  грязь..."  Но  вот  думать  о  нем  я  стал
по-другому. Не лучше, не хуже - по другому, и все.
     Ну да бог с ним, с Майклом. О другом сейчас нужно позаботиться. Пусть
желающие встречают опасность  с  открытым  забралом,  мне  бы  успеть  его
вовремя отпустить...
     Алла окликнула меня из окна.
     "А не от нее ли потянуло мне за  шиворот  знобящим  холодком?"  -  по
привычке не оставлять без внимания даже самых абсурдных вариантов, подумал
я. Однако по мере приближения к ней тревога как раз  ослабевала,  сменяясь
куда более положительными эмоциями. Ладно, не впервой, прорвемся...



        12

     Общество Майкл собрал у себя,  на  мой  взгляд,  достаточно  пестрое.
Об®единенное по неясному пока принципу.
     Понятны были представители старейшего русского населения. Времен  еще
форта Росс. За триста с лишним лет  не  забывшие  своих  корней  и  языка,
хранившие его, как знак касты. В глубине души считающие американцев не  то
оккупантами, не то гастарбайтерами.
     Таких тут  были  две  пары.  По  возрасту  около  пятидесяти,  вполне
рафинированные, но заметно отличающиеся от генерации  панинского  образца.
Супруги Дерябины и супруги Ляпины.
     Два негроида без жен. Один - типичный англосакс по внешности,  только
черный. Второй похож на кафра. Мистер Пол Зиннер, а второго имя я сразу не
разобрал и не стал переспрашивать.
     Ортодоксального  вида  еврей  в  ермолке,  лет  под  шестьдесят,   со
спутницей, сорокалетней итальянкой. Странный союз.
     Худой, как индийский йог, араб в белом смокинге, шейх Джабер - и  так
далее... Одним словом, кто-то - ибн чей-то.
     И две чисто  американские  супружеские  пары  наших  с  Ларисой  лет.
Похожие на университетских профессоров и ими же  оказавшиеся.  И  мужья  и
жены. Из Стенфордского университета. Мистер и  миссис  Слейтер,  мистер  и
миссис Гендерсон.
     Мы с Аллой и Майкл. Вот и вся компания.
     Происходил прием в огромном, занимающем половину первого этажа холле,
через раздвинутые двери переходящем в английскую лужайку. Камин  там  был,
охотничье оружие всех стран и народов на стенах  и  в  витринах,  шкуры  и
головы кабанов, тигров и носорогов, якобы добытых хозяином и его предками.
Вряд ли все, но пусть...
     С должным намеком на русскость накрытый фуршетный стол.
     Немыслимо обильный бар.
     В общем, типичнейший американский прием в честь русских гостей.  Чуть
позже я сообразил, что состав гостей, хотел того Панин  или  нет,  отразил
всего лишь национальный состав штата Калифорния. Статистика.  Ну,  а  роль
истинно русской дамы досталась полумадьярке Алле.
     Она-то, кстати, свою роль поняла и исполнила как надо. Я и то,  когда
увидел ее, выходящую из своей комнаты, не то, чтобы был сражен  наповал  -
иммунитет имелся, но испытал смешанную с опаской гордость.
     Происходил прием по давно всем известным канонам,  то  есть,  на  мой
вкус, смертельно скучно. Ни душевных разговоров, ни запальчивых, до  крика
дискуссий. А так...
     Впрочем, Майкл старался,  как  мог,  настойчиво  формируя  мой  имидж
эксцентричного русского космопроходца, авантюриста и ловца удачи, набитого
леденящими душу историями, каковые сам за меня и изображал в лицах.
     Гости вежливо восхищались и задавали наводящие вопросы.
     Алла с милой улыбкой принимала комплименты мужчин и знакомила  дам  с
некоторыми особенностями жизни женщин в России.
     После четвертого бокала,  когда  наступила  фаза  релаксации,  сиречь
расторможенности и благодушия,  Майкл  вдруг  повлек  меня  вглубь  своего
дворца.
     В смежной с его большим кабинетом комнате я  увидел  целую  стену  из
мощных компьютеров.
     - Вот. Вот где основа  моих  успехов  и  благосостояния.  Я  с  тобой
откровенен, как ни с кем. Цени!
     - Может, лучше не надо? - засомневался я. - Вдруг  не  сумею  должным
образом оценить?
     - Во-первых, ты мой друг. Во-вторых - возможный компаньон. И в  любом
случае не конкурент. Так что можно.  Знаешь,  почему  Панин  первый  среди
равных? Вот из-за этого. Здесь смоделированы все мои главные клиенты.  Вот
в этих блоках. А в этих постоянно идет анализ всей новейшей информации.  И
моя продукция всегда оказывается самой лучшей.
     - Так а в чем здесь тайна? - не понял я. - Все так делают. И  ты  тут
вообще ни при чем. Я понимаю, когда ты  успеваешь  ухватить  действительно
сенсацию...
     - Вот-вот-вот!  -  обрадовался  он.  -  Это  вы  все  так  работаете.
Согласен, твой товар бывает хорош. За пять лет три роскошные сенсации.  Но
- три! И все. Потому ты не всегда можешь заплатить за стакан  и  содержать
свою даму, как она  того  заслуживает...  Нет,  парень.  Самое  главное  -
программа. Программа! Я ж не просто предлагаю то, что и  так  может  взять
каждый. Нет. В любую секунду я имею то, чего как раз  позарез  не  хватает
конкретной редакции. Это может быть чепуха, бред собачий. Но как  раз  его
они и желают. Тут работает чертова уйма факторов. Состав читателей,  общая
начинка номера, сегодняшнего и трех предыдущих, верстка полос,  содержание
изданий ближайших конкурентов,  настроение  тещи  главного  редактора,  да
господь бог не знает, что тут еще имеет значение! И я сажусь, веду пальцем
по списку  клиентов.  Вот!  "Гамбургер  вохеншау".  Соединяюсь  и  говорю:
"Гроссфатер Кноблаух, спорим, что у меня есть то, что твои думмкерли  ищут
уже третий час?" Он знает меня и говорит: "Спорим. На сколько?" Я  говорю:
"На пять тысяч рейхсмарок". Я никогда не торгуюсь. Если ему  действительно
нужен гвоздь, он соглашается. Если нет, я  могу  следующий  раз  позвонить
через полгода. Будет звонить сам -  тройной  тариф.  Он  и  это  знает.  Я
передаю  факс.  Он  читает,  думает  минуту  и  орет:  "Майн  брудер,  это
гениально!" "Зер гут, - говорю я, номер моего счета  вы  знаете..."  Самое
смешное, что в другой редакции это дерьмо не стали бы читать, а у него оно
играет...
     Панин  извлек  из  внутреннего  кармана  серебряную  фляжку,   звучно
отхлебнул.
     - Хочешь освежиться? - протянул посудину мне. По запаху -  кукурузное
виски, оно же "Бурбон".
     - Так какого же черта ты  тогда  мотаешься  по  миру,  суешься,  куда
голова не лезет? Ну и сидел бы...
     - Как ты сказал? Интересная поговорка. Запомню. А  потому  лезу,  что
мне интересно. А также для поддержания реноме. Весь мир знает, что старина
Майкл классный драйвер, гиена пера... - он снова расхохотался.
     "С того ты и пьешь, что ли? И точит тебя, и мучает,  сам  не  поймешь
что? На душевный эксгибиционизм потянуло?"  Раньше  я  за  ним  такого  не
замечал.
     - Ну а в чем же главный-то фокус? В редакциях  же  не  дураки  сидят.
Механику твою не так трудно и разгадать... Раз, другой, третий - и принцип
ясен...
     - Это тебе он ясен, но не все ж такие умные. Да и к  чему  им  что-то
разгадывать?  Я  ж  говорил,  программа  у  меня.  Тут   каждый   редактор
смоделирован. Его личный психоаналитик в нем хуже разбирается, чем я. Вот,
почувствуй на наглядном  примере.  Ты,  скажем,  султан,  выбираешь  новую
девочку для гарема. Купец привел тысячу невольниц. Все красавицы, все "хай
стандарт". От ног, глаз, грудей, попок тебе делается дурно.  Тебе  хочется
всех и сразу. И сверху и снизу ты чувствуешь себя сотней буридановых ослов
одновременно. Тут появляюсь я и говорю: "Самая лучшая - вот!" Беру за руку
и ставлю перед тобой. И самое смешное, что я прав. Чем больше ты смотришь,
тем больше убеждаешься - она и только она. А все прочие -  не  более,  чем
смазливые шлюхи.
     Да, картинку он нарисовал убедительную.
     - Понял теперь. Ну а программа такая замечательная откуда?
     Он покачал перед моим носом толстым пальцем с  массивной  палладиевой
печаткой.
     - В том-то и дело. Вот почему Майкл Панин велик, а вы все - способные
ребята, и не более. Вот станешь компаньоном старого Майкла - и сам  будешь
батистовые портянки носить.
     Надо  же,  какой  оборот  выкопал.  Я  и  то  раньше  не  слышал.   У
Гиляровского, что ли? Счет опять в его пользу.
     Разговор о компаньонстве я снова пропустил мимо ушей.
     Он еще глотнул из фляжки. Очень, по всему видно,  хотелось  ему  меня
достать.
     - А вот такой поворотец хочешь? С моей  программой  и  наоборот  ведь
можно... Вообрази, что мне взбрело в  голову...  Я  даю  команду,  и  ящик
выдает материал за тебя! Напишет, используя твою  лексику,  манеру,  стиль
мышления, вкус. Выберет из ситуации тему, на которую только  ты  мог  глаз
положить, остальные просто не заметили бы...
     - Так что, я у тебя тоже смоделирован?
     - Ну, я ведь только для примера... Именно на тебя программу готовить,
пожалуй, не окупится... А в принципе отчего ж...
     Очень мне вдруг это не понравилось. Даже в виде  примера.  Разве  что
заврался Майкл, цену набивает. Стиль-то конечно, а личность целиком?..  Но
надо будет у Виктора проконсультироваться, мало ли куда за мое  отсутствие
техника шагнула...
     Когда мы вернулись в холл, там окончательно царила Алла. Она  была  в
ударе и не заметила ни моего ухода, ни возвращения. Я присел  в  сторонке,
рядом  с  профессором  Слейтером.  Или  Гендерсоном,  как-то  они  у  меня
перепутались.
     Итальянка, Джильола Ревелли как раз, наслушавшись  Аллы,  высказывала
свое восхищение нынешней жизнью в России, где она  недавно  побывала.  Как
там у нас пасторально... А в Петербурге вообще... словно в Венеции  двести
лет назад.
     Ей с неожиданной горячностью стал возражать негр-европеоид. Не  имея,
что оспорить по существу,  принялся  обличать  византийское  коварство,  с
которым мы  в  очередной  раз  обманули  весь  цивилизованный  мир.  Хитро
соскочили с тележки, взвалив на Америку все тяготы мира,  а  себе  оставив
лишь удовольствия. Его отчего-то особенно волновало, что мы переложили  на
США свою долю пресловутого "бремени белого человека".
     Отказались от промышленности, сбросили массу  избыточного  населения,
устроили чудовищный демпинг квалифицированной рабочей силы.
     Он  возмущался  так,  что  с  точки  зрения   респектабельных   белых
американцев это выглядело даже неприлично.
     С негодованием, достойным очередной речи  Цицерона  против  Катилины,
мистер Зиннер обвинял нас в том, что англосаксы вынуждены  исполнять  роль
мексиканцев в собственной стране, где российские концерны и тресты скупили
контрольные  пакеты,  монополизировали  рынки  золота,  алмазов  и   идей,
вообразив себя евразийской Швейцарией.
     - Мы уже задыхаемся в прямом и переносном смысле...
     - Задыхаетесь? -  я  стоял  рядом  и  демонстративно  втягивал  носом
воздух, пропитанный ароматами экзотических растений парка.  -  Ну  а  если
даж