амому  себе... Путешествовать,
анонимно  совершать  добрые  дела...  -  он  чуть  было  не  сказал:  "тайно
отстаивать  интересы  Отечества  во  всех   концах  света",  -  но   вовремя
воздержался.
     Вот   этого  говорить  представителю   иностранной  державы,  пусть   и
дружественной, но тоже ставящей собственные интересы гораздо выше прочих, не
следует. Потому он сказал другое:
     - А  ведь и вправду, чего не завернуть по пути  в  Амстердам, разыскать
хранилища  знаменитых  ювелирных  компаний,  насыпать  пару чувалов*  лучших
бриллиантов  - и привет. Формально - не кража, а так, присвоение  бесхозного
имущества.
     * Чувал (юж.-рус.) - очень большой дерюжный мешок.
     - Бесхозного?  А  разве оно одновременно не исчезнет из тех же хранилищ
на нашей территории?
     - Мне-то какое дело? В них же я  не проникал. Вообще весь этот разговор
напоминает  мне  сюжет  про  Ходжу  Насредлина.  "Я   нюхал  твой  шашлык  и
расплатился звоном своих денег".
     На самом деле проблема стоит гораздо острее.  Вы, Львович, как я понял,
без  особой критики приняли идею Маштакова о том,  что в  пределах "широкого
времени"  мы  и  наши  "соседи"  одновременно  пользуемся  одной  и  той  же
инфраструктурой - домами, техникой и прочим.
     - А разве не так? Вот эта машина, автомат, домики на заставе...
     -  Абсолютно не  так,  камрад, абсолютно. Удивляюсь, что  сообразил это
слишком поздно. Возможно, от хроношока мозги забуксовали.
     Подумайте, мы сейчас  едем на этой  машине. А что она  же сейчас делает
там? Тоже  едет,  но без водителей? И  где, в свою очередь, машины,  которые
сейчас  ездят  там?  Мы  ведь,  получается,  должны  находиться  в  каком-то
сказочном  мире, где вещи, предметы перемещаются сами по себе. Произвольно и
во  всех  направлениях.  А  сандвич?  Вы его  жуете  с аппетитом,  а  там он
совершает  в  воздухе возвратно-поступательные движения, быстро уменьшаясь в
размерах?
     - А и верно. Как это и я  маху  дал?  Тогда как же вы объясняете данный
феномен?
     - Единственным,  логически непротиворечивым образом. Прежде всего, мы с
вами сейчас находимся  в  совершенно другом мире. Разве при вас существовала
страна, где все пишут на иврите?
     - Конечно, нет, - согласился майор или генерал, неважно.
     - Хорошо, что  в  этом мы с  вами  солидарны, -  удовлетворенно  кивнул
Ляхов.  -  Вы  также  имели  любезность  сообщить,  что  никакая  установка,
способная перенести нас в параллельный мир, не включалась.
     Против этого Розенцвейг тоже возражать не стал, но глоток выпил.
     - Эрго, из  всего вышесказанного следует, что  мы находимся  хрен знает
где, с момента включения прибора, суть и смысл которого нам неизвестен, даже
наше физическое существование вполне может оказаться под большим вопросом?
     - То есть? - Григорий Львович выглядел озадаченным.
     - Чего -  то есть? Представьте,  что мы  вообще отныне нематериальны  в
общепринятом  смысле, а пребываем  в виде эманации  и только  по  застарелой
привычке еще воспринимаем себя людьми!
     Фраза  получилась классная. Вадим давно знал за  собой такое свойство -
вдруг неизвестно откуда мысли сыплются, как из прорванного мешка с гречневой
крупой, только успевай облекать их в доступные  для окружающих  по форме (не
по смыслу) предложения.
     А о том, верны они на самом деле или нет,  думать Ляхову совсем уже  не
хотелось.
     Оставаясь   в   пределах  привычного  мира,  надежда   вернуться  домой
сохранялась, а куда можно попасть из этого?
     В мир  журнальных  фотографий  и прочитанных Татьяной статей,  когда-то
населенный совершенно  непонятными людьми, живущими по  странным законам?  И
что там делать?

     Машина  неожиданно  резко затормозила,  так, что Ляхова  и  Розенцвейга
бросило на стенку кабины.
     - Что  за  черт? Поаккуратнее  нельзя?  - вскрикнул Вадим,  а  сам  уже
привычно подхватил автомат, готовясь стрелять в сторону неведомой опасности.
Не станет же Тарханов давить тормоз ни с того  ни с  сего. Но вокруг был все
тот же безлюдный пейзаж.
     Задним  ходом грузовик сдал метров на  сорок, снова остановился, теперь
уже плавно.
     Дверца распахнулась, Сергей высунулся наружу.
     - Пассажиры! - закричал он с  раздраженно-насмешливой  интонацией. - Вы
там спите или за обстановкой наблюдаете?
     - А как же, -  неопределенно ответил Ляхов,  демонстрируя готовый к бою
автомат.
     - Так  что  же вы... - Тарханов  не нашел подходящих  слов и указал  на
придорожный столб с какой-то табличкой.
     Ляхов всмотрелся и выругался. Удивленно и радостно.
     "Джеззин" -  гласила  надпись  на идиш,  немецком и русском.  Под белой
стрелкой, указывающей влево, расстояние -- 2.5 км.
     - Это ж получается - вырвались?!
     В  приступе радости  Вадим спрыгнул через  борт  на  дорогу, готов  был
пальнуть очередь вверх, в качестве салюта, но снова подумал, что это было бы
реакцией не совсем адекватного человека, а он-то - в полном порядке. Поэтому
ограничился и без того слишком экспансивным вопросом.
     - Примерно так. Я сам чуть не  прозевал. Смотрю да и смотрю вперед, эти
указатели сейчас вроде и без надобности. Вдруг как по глазам ударило - шрифт
знакомый...  Пока  дошло - проскочили, пришлось возвращаться. Ну,  теперь мы
живем!
     -  Может быть,  стоит еще  немного вернуться,  уточнить,  где  "граница
миров" проходит? На карту нанести, на всякий случай, - предложил Розенцвейг,
спокойно спустившийся по лесенке на заднем борту.
     - Увольте, Григорий Львович. Обратно не поеду. Выскочили, и слава Богу.
     -  Может,  тут  стенка  с  односторонней  проницаемостью,  -  поддержал
товарища Ляхов. - Сейчас снова туда заедем - а обратно уже не выпустит.
     - Если так, как вы сейчас сказали, то как раз не впустит. Мы же  с  той
стороны проникли, - возразил Розенцвейг.
     - Несущественно.  Я - категорически против.  Считайте для  собственного
спокойствия, что  граница - вон там. -  Тарханов подобрал с дороги  камешек,
швырнул  назад.  Ляхов непроизвольно напрягся. Вдруг  рванет,  полыхнет, еще
как-то обозначит себя незримый рубеж. Но - ничего.
     - Поехали. Теперь хоть знаем куда. По машинам! - скомандовал Тарханов.

     ...  Во вновь ставшем знакомым и привычном мире,  руководствуясь  чужой
картой  и собственной  памятью,  Тарханов  через  полтора часа  привез  свою
команду  на  нормальную  израильскую  военную  базу,  прикрывающую  развилку
стратегических шоссе Дамаск - Бейрут и Дамаск - Триполи.
     Аналогичную  той, которую они  надеялись  увидеть и которая  исчезла из
района форта Бофор.
     Крутнувшись   машиной  по  территории,   убедившись,   что   людей,   а
соответственно,  и прямой  опасности здесь тоже  нет, Тарханов остановился и
выключил мотор посередине жилого городка.
     -  Ну что? Устать  мы  не  успели,  предлагаю осмотреться  по-быстрому,
подобрать более подходящую для новых условий технику, загрузиться, потом  до
утра отдыхать, - предложил Тарханов. - Дозор выставлять будем?
     -  Не вижу  смысла,  -  ответил Розенцвейг.  - Ворота на  всякий случай
запрем, конечно, но это  скорее по привычке. Кого нам тут остерегаться? Даже
собак бродячих нет.
     - А хотя бы гостей с еще более боковой дорожки. А? Может, тут настоящий
слоеный пирог  из  времен  и  пространств. -  Улыбка Майи  была  по-прежнему
беззаботно-очаровательной, но глаза не смеялись.
     - Д-да, а ведь и это тоже мысль... - Розенцвейг наморщил лоб.
     - Караул не выставляем, - принял  командирское  решение  Тарханов. - Но
оружие  иметь при  себе,  по сторонам посматривать,  слушать  и реагировать.
Размещаемся здесь.  -  Он указал на  двухэтажный  четырехквартирный коттедж,
выстроенный в английском стиле, из красного кирпича и с отдельными наружными
лестницами к каждой двери.
     - На устройство - полчаса. Час - на обед.
     -  Вы  -  здесь, - согласился Розенцвейг.  - Тогда  я - там. - Напротив
находился  абсолютно  аналогичный,  выкрашенный  горчичного   цвета  краской
коттедж. - В случае чего будем поддерживать друг друга огнем.
     В  подтверждение своих  слов  и намерений  он  легким  шагом,  которым,
казалось,  можно  было  ходить и  по минным  полям, настолько после  него не
оставалось  следов   на   влажной  кирпичной  крошке  центральной   линейки,
направился к воротам.
     Из  помещения стандартного КПП он, не бросив чужого автомата из прежней
реальности,  вышел   с  автоматической   винтовкой  "вальтер",  которая  при
откинутых сошках  и  замене  прямого  магазина  барабаном  с  лентой  на сто
патронов превращалась в легкий ручной пулемет. Через плечо у него свешивался
кожаный ремень с восемью патронными подсумками.
     Пока Розенцвейг ходил вооружаться, что, в общем-то, выглядело  довольно
странно, исходя из обстановки, Ляхов осматривался.
     Удивительная вещь.
     Лишенный насекомых и птиц, которые обычно почти не замечались, а чаще -
просто досаждали своим беспокоящим присутствием, мир воспринимался жутко..
     Впрочем,  возможно,  только для  него. Других отсутствие мух, комаров и
москитов только радовало.
     Зато  он  убедился,  с  какой  страшной  силой  начал   проявлять  себя
растительный мир!
     Неужели ему так мешали существа ходящие и летающие?
     Кустарники,  травы,  стремительно  дичающие цветы  почти демонстративно
пытались занять все, куда им раньше хода не было.
     Уже  почти  заросли  высокой  травой  дорожки,  которые  совсем недавно
пропалывали  и   продергивали  солдаты,   ветки  шиповника  лезли  в   окна.
Чувствовалось, пройдет еще  совсем  немного  времени - и  все  тут покроется
бурьяном и плющом, словно руины седой древности.
     Как легко природа завладевает  тем, что человек выпустил  из рук, тихо,
но неотвратимо старается вернуть все отнятое  им в первоначальный вид. И как
только человек уходит (неважно,  куда), она это делает, причем с необычайной
легкостью, мягкостью и быстротой.
     А  ведь сейчас  всего январь,  пусть  и  субтропический, а  во что  все
окружающее превратится в июле?
     Вадиму хотелось бы посмотреть на это здесь, но  он догадывался, что и в
Подмосковье тоже увидит  неслабую  картинку торжества растительного  царства
над животным.
     Он встряхнул головой. Наваждение продолжается.
     А единственный способ сохранить здравомыслие - не отвлекаться на мысли,
инспирированные неизвестно где и кем.
     Ладно, Львович  вооружился. Тарханову и Ляхову пока хватало и  прежнего
оружия.
     Автоматы казались достаточно удобными, чтобы носить их за спиной. Кроме
того,  обоим одновременно,  не сговариваясь, захотелось  доставить их домой.
Как  память о пережитом, как образец чужой технологии, в  конце концов - как
доказательство того, что нынешний день - не бред.
     Розенцвейг вернулся,  и тут же к нему обратилась  все более входящая  в
роль главной здесь женщины, Майя.
     - Чего ж вы не с  нами решили остановиться? Места всем хватит. Посидим,
пообедаем, за жизнь поболтаем.
     - Нет, спасибо, - прижал он руку к сердцу. - Пообедаем, конечно, вместе
и  поужинаем, а отдыхать я буду в тишине, по-стариковски. Многовато для меня
впечатлений...

     - Придуряется наш Львович, - сказала Ляхову Майя,  входя в облюбованную
половину дома. В ней  помещалась совершенно  стандартная  квартира для обер-
офицера*.  - Это  ему-то  впечатлений многовато? По-стариковски?  Да на  нем
пушки из грязи таскать можно! Он вас обоих здоровее. А  в кого сейчас играть
собрался,  я  и не знаю. Вообще, как с  тобой познакомилась,  черт-те  какая
схема жизни происходит.
     * Обер-офицер - в русской  армии офицер чином  от прапорщика до  штабс-
капитана.  Капитан,  подполковник,  полковник  относились  к  разряду  штаб-
офицеров.
     Майя, похоже,  собралась сказать нечто  или неприятное Вадиму, или даже
для себя неожиданное, однако сдержалась.
     -  Ну, ты с  Сергеем пойди посмотри, что там и как, а я  себя немного в
порядок приведу. Тут, я вижу, ванна есть... Третий день не мылась...
     И  тут же  начала  раздеваться,  по обычной своей  привычке разбрасывая
пропыленную и пропотевшую одежду по всей комнате, пока Вадим включал газовую
колонку и наполнял ей ванну.
     В  чужом шкафу  она  отыскала  свежие  простыни,  наволочки,  застелила
широкую постель.
     - Удивится, наверное, хозяйка, когда увидит, как я здесь покомандовала,
- подошла к Ляхову, стала  за спиной, прислонилась  грудью  к его спине. - А
все равно  хорошо. Мне с  тобой везде хорошо, лучше  даже,  чем в Москве. Ты
меня любишь? -  и потерлась нежной  гладкой щекой  о его, обветренную  и уже
колючую.
     - Куда ж  деваться, -  деликатно  ушел он от прямого ответа. -  Готово,
погружайся.
     Майя,   изящно  передернув   бедрами,   разоблачилась  окончательно   и
опустилась в умеренно горячую, сдобренную ароматической солью воду.
     - А  я тебя просто так люблю и округлыми  фразами не отделываюсь. Через
полгода, если до дому  доберемся, ты тоже как-то определишься, а не выйдет -
тем более... Дай мне рюмочку  коньяку или  виски,  я там  в баре  видела,  и
сигаретку. Расслабляться  так расслабляться.  Устала я  зверски.  Нет, после
вчерашней  прогулки уже отошла, еще и  сегодня весь день могла бы  по  горам
ходить. Вообще устала,  за предыдущую жизнь.  Так  что это  - прямо  подарок
судьбы...
     Все равно она актерствовала, может быть, совсем чуть-чуть,  но  тем  не
менее.
     Или иначе вообще не могла,  или, в ее понимании, обстановка до  сих пор
не позволяла стать собой, и только собой.
     Глазками  поигрывала, плечиками  подергивала,  то одну, то другую грудь
выставляя  на  обозрение  из пышной  пены.  Хотя,  казалось  бы, что  уж тут
показывать, все видели. Однако же - действовало, несмотря ни на что.
     После  третьего  напоминания  Майя согласилась  вылезти  из ванны,  аки
Афродита, и Вадим вытер ее обширным банным полотенцем.
     -  Ты  давай  это,  одевайся.  Время  вышло.  Зови  Татьяну,  на   стол
чего-нибудь покидайте. Перекусим - и за дело. А уж вечером...
     - Все-таки это поразительно,  - словно забыв о предыдущей теме, сказала
Майя,  облачаясь  в  белье  из  найденного  в  шкафу  заклеенного пакета.  -
Распоряжаюсь тут, а настоящая хозяйка  - рядом ходит.  Вот, буквально,  руку
протяни.  Сейчас как  высунется: "Кто  взял  мои  вещи?" Интересно,  кто она
такая?
     - Можем посмотреть. - Вадим направился к комоду. - Тут наверняка где-то
альбом фотографий есть. Как в каждом приличном доме.
     - Не надо, не хочу! - вдруг испуганно вскрикнула Майя. - Не хочу. Боюсь
почему-то. Возьми вон там пластинки  лучше, поставь музыку. И иди ополоснись
тоже.
     - Смысла нет, потом, после работы... Обед  же нужно собрать, люди ждут.
Займитесь с Татьяной.
     В ответ на его слова Майя звонко расхохоталась.
     - Ну до чего ж ты иногда наивным бываешь! Кому он нужен, твой обед! Все
расползлись  по каморкам и  занимаются каждый  своим делом. Ужин - еще может
быть. Хочешь - спорим, если  хоть кто-нибудь  заикнется  об обеде или вообще
нам в дверь постучит до вечера, я прямо и не знаю, что для тебя сделаю.
     -  Пусть  по-твоему. -  Есть  Ляхову  на  самом деле не  хотелось, да и
психологически он ее правоту признавал.
     - Тогда делай, что я сказала.
     Под  джазовую  музыку  Дюка Эллингтона  они  попили  кофе  с ликером  в
квартире неизвестного русского офицера  -  (везде  попадались газеты и книги
именно на русском.  Более же  всего  о национальности и,  главное, характере
хозяина свидетельствовала почти случайная находка.
     На  одежной  полке в прихожей Ляхов  увидел небрежно брошенный  широкий
кожаный ремень со старомодной, тоже из натуральной кожи кобурой. Так бывает,
когда человек  вернулся  домой, распоясался,  снял сапоги, рассчитывая  чуть
позже все разложить и расставить по своим местам. Но - не успел.
     А внутри кобуры находился почти новый наган.
     То есть новый он был только на  вид, а слева на рамке отчетливое клеймо
сообщало: "Тульский импер. Петра велик. оруж. Завод 1951".

     И  сразу Вадим испытал к хозяину совершенно братское чувство. Наверняка
здесь жил спортсмен. Родственная душа.
     Он и  сам ведь такой же. Кому  еще придет в голову в  нынешние  времена
носить наган на поясе, а не хранить, если имеешь, в витрине или на  стене, в
окружении другого раритетного оружия?
     Только тот, кто увлекается спортивной стрельбой, знает, что  стрелять в
цель  и  попадать  правильно  можно  только  из  надежного  револьвера.  Все
остальное - от лукавого.
     Там, где затворная рама дергается с грохотом, отдача бросает руку вверх
и вниз - толковой стрельбы не выйдет. А наган - это вещь!
     Повертев его в руках, Ляхов решил взять револьвер себе на память. Вдруг
он окажется приносящим удачу талисманом?
     Жаль только, что кроме  семи патронов  в барабане имелось всего столько
же  в  карманчике  под  клапаном  кобуры. Ну, так не  воевать же ему  с этим
револьвером, а только для коллекции.
     Вот, кстати,  начало  и  положено тому,  о чем они говорили в машине  с
Розенцвейгом.
     Он  еще  держал  превосходную  железку (до  чего грамотно  сделан изгиб
рукоятки, и спусковую скобу, и барабан с долами и  вырезами, и все остальное
просто  приятно  ощупывать  пальцами)  в  руке, думая  о своем, а Майя вдруг
обняла его, начала целовать удивительно легко и нежно.
     Совсем непохоже на себя обычную.
     Такая удивительная  получилась близость, что никому не хотелось ее же -
телесной в полном смысле. И без того хорошо.

     Майя угадала. За стеной,  где в такой точно  квартире  остались  вдвоем
Тарханов с Татьяной, никому о совместном застолье тоже не думалось.
     Татьяна была  настроена, не рассуждая ни о чем сложном и наукообразном,
лечь в постель, но вот Сергей к этому был не готов.
     Ему, оказавшись  в спокойной, почти семейной  обстановке, прежде  всего
требовалось разобраться в себе, в ней, в окружающем.
     Вредная, кстати  сказать, черта характера. Куда более  свойственная, по
распространенному предрассудку, такому интеллигенту, как Ляхов.
     А  в чем  ошибка -  настоящие интеллигенты,  интеллектуалы,  как хочешь
назови,  умеют  отстраняться от проблем, которые именно  в данный момент  не
существенны. Каждому времени - своя забота.
     Татьяна сидела на краю постели, полностью  одетая, только сняв ботинки,
в которых измучилась ходить, и не знала, что же и как ей делать.
     Больше всего она хотела  сейчас вскочить и убежать в соседнюю квартиру,
к Майе. И посоветоваться, и наболтаться всласть. До сих пор это у них только
один раз получилось, да и  то недолго. Но других собеседниц не найдешь аж до
края света!
     Только опасалась она, что помешает. Мало ли, чем люди решили заняться.
     Тарханов говорил, говорил о том, что было раньше, еще в их юные годы, о
Пятигорске, о  Ляхове, Розенцвейге  и  Маштакове, о том,  где они  находятся
сейчас, и как-то так выходило, что все очень плохо, а будет еще хуже...
     Татьяна не  выдержала. Нет, она готова была полюбить Тарханова и  очень
его ценила и уважала. Но вот именно сейчас...
     - Извини, Сергей! Не можешь замолчать, я понимаю. Такое вообще мало кто
может спокойно  пережить.  Извини, я сейчас  лучше к Майе  сбегаю.  Мы с ней
поговорим, а ты с Вадимом. Рано ведь еще, можно без приглашения прийти.
     Конечно,  рано  еще  было,  и солнце  не успело  погрузиться  в далекое
Средиземное море.
     Однако, когда Татьяна постучала в дверь, Майе пришлось накинуть на себя
фиолетовую ночную  рубашку прежней хозяйки,  и  Вадим натянул брюки  и белую
майку с короткими рукавами. Тоже чужую.
     - Можно я войду? Ох, извините...
     - Да что извиняться?  Ты даже ванну  не догадалась принять? Ну, заходи,
заходи.  Что твой Сергей в этих  делах темный парень,  я давно поняла,  само
собой, с детства по казармам мотается, а ты чего же? - Майя потянула Татьяну
за руку в глубь квартиры.
     - Знаешь, мне просто неудобно п