здоровался Джеймс, соскакивая  на  землю  и
снимая малыша с седла.
   Она присела в реверансе:
   - Милорд.
   - Боюсь, у нас тут раненый воин, - продолжал он. - Кажется, прыжок  с
приступки оказался ему не по  силам,  и  у  него  подвернулась  лодыжка.
Думаю, что перелома нет, нога просто сильно распухла.
   Он прошел следом за ней в дом, а затем  и  в  гостиную,  где  положил
ребенка на софу. И только тут обнаружил, что Джона Драммонда нет дома.
   Он смотрел, заложив руки за спину, как служанка принесла таз с водой,
и Дора принялась мыть поврежденную ножку. Сначала она пригладила  малышу
волосы и поцеловала, как и предсказывал Джеймс, и утешила,  сказав,  что
папа не побьет его за то, что он упал и ушибся.
   - А Джон сказал, что побьет, - укоризненно проговорил ребенок.
   - Тогда скажи спасибо, что Джонатан не твой папа, -  улыбнулась  она,
снова целуя мальчика. - Не присядете ли,  милорд?  -  спохватилась  она,
увидев, что Джеймс так и стоит рядом с ней. - Я велю подать чаю.
   - Не затрудняйтесь,  Дора.  Я  просто  хотел  удостовериться,  что  с
малышом все в порядке. Как вы поживаете?
   Ногу Патрику  перевязали  и,  приподняв,  уложили  на  подушку.  Дора
повернулась к гостю:
   -  Хорошо.  Последние  роды  были  трудные,  но  теперь  я  полностью
оправилась. - И она вспыхнула.
   - Вы счастливы? - спросил он и тут же пожалел, что  пытается  придать
разговору сугубо личный характер.
   - Да, - ответила она просто. - У меня хороший дом, хороший муж,  дети
подрастают. Чего мне еще желать?
   - Прошло много времени... - Он не закончил фразу.
   - Да. - Она снова вспыхнула. - Много.
   - Я часто задавался вопросом, счастливы ли вы.
   - Ну конечно! - заверила она. - Вы очень любезны.
   - Ногу все еще больно, мама, - захныкал Патрик у нее за спиной.
   Дора повернулась к пострадавшему, и в этот момент вошел Джонатан.
   - Я говорил ему не прыгать, мама, но он такой  противный.  Ничего  не
слушает.
   - Он упал, Джонатан, - с расстановкой произнесла Дора,  поворачиваясь
к нему. - Вы ничего не скажете отцу о том,  что  он  спрыгнул.  Вы  меня
поняли?
   - Да, матушка, - ответил мальчик, и в его  голосе  опять  послышалось
еле заметное презрение.
   - Это лорд Бэкворт. Он был так любезен,  что  привез  вашего  братика
домой, - продолжала она. - Поблагодарите его, Джонатан.
   Мальчик наклонил голову, повернувшись в сторону Джеймса:
   - Спасибо, милорд.
   Джеймс откланялся. Странно, думал он. Все произошло совсем иначе, чем
представлялось ему неоднократно в воображении. Он, и Дора, и  их  сын  -
все вместе в одной комнате. В этой обстановке он мог видеть в ней только
мать этих детей. Разумеется, такую женщину он никогда не пожелал бы.
   Неужели это  из-за  нее  он  бесновался  и  чуть  не  довел  себя  до
сумасшествия?
   А к своему сыну он не испытывает ничего, кроме  легкой  враждебности.
Будь он по закону, а не по крови отцом этого ребенка, он постарался  бы,
чтобы мальчишка почаще чувствовал тяжесть его ладони. Его сын никогда не
стал бы разговаривать с матерью в таком  тоне,  не  получив  за  это  по
мягкому месту и не выслушав множества нареканий от членов семьи.
   Действительно  странная  встреча,  если  вспомнить,   какие   страсти
бушевали в нем чуть ли не десять лет  тому  назад.  Во  всем  этом  есть
что-то нереальное. Как будто бы вообще ничего не было! И только Джонатан
- живое свидетельство того, что что-то было.
   Такую встречу он не повторил и не хотел повторить. Но он хотел задать
Доре несколько вопросов. Он не будет  полностью  удовлетворен,  пока  не
услышит ответов на кое-какие вопросы.
   И кроме того, то была встреча, рассказать о которой жене он  не  счел
возможным. Впрочем, он и о своей повседневной жизни  не  особенно-то  ей
рассказывал. И она рассказывала ему также мало.  Они  были  посторонними
людьми, которым случайно пришлось жить в одном  доме  и  спать  в  одной
постели. Посторонними людьми, которые каждую ночь были близки в  течение
нескольких минут на протяжении трех с лишним недель в месяц.
   Больше они ничего не значили друг для друга.
   Если не считать того, что он любит ее. Совершенно  не  относящийся  к
делу факт, судя по всему, когда ты обречен на брак, который  ни  в  коем
случае не нужно было заключать.
 
*** 
 
   Зима казалась Мэдлин длинной и скучной, несмотря на  то,  что  у  нее
появились друзья и светская жизнь, требующая визитов и приема гостей. Но
снег, о котором ее предупреждали, что в Йоркшире его гораздо больше, чем
в более южных районах страны, вынуждал ее сидеть дома днями напролет.  А
когда сидишь дома, то все твое общество составляет Джеймс.
   Другими словами, ей совсем не с кем было общаться.
   Много раз она почти жалела о том, что отказалась от  его  предложения
поехать в Эмберли перед Рождеством. Но в общем,  решила  она,  лучше  не
поступаться своей гордостью  и  остаться  в  одиночестве,  чем  ехать  в
Эмберли к маме, Домми и Эдмунду и дать им увидеть, как она несчастна.  А
Домми увидит это, даже если этого не увидят остальные,  как  бы  она  ни
притворялась. И потом, если она приедет в Эмберли, как сможет она  снова
уехать оттуда?
   Теперь ее дом в Данстейбл-Холле, и она ни за что не должна подвергать
его сравнению с Эмберли. И ни за что не должна она собственными  глазами
видеть семейную жизнь братьев и то,  как  отличается  эта  жизнь  от  ее
собственной: Жизнь ее должна проходить в добровольной ссылке.
   Эти храбрые и мрачные мысли посещали ее до  катастрофы,  произошедшей
на весеннем балу у герцога, и  до  всего,  что  за  "  этой  катастрофой
последовало. После этого все изменилось, но к тому времени  зима  прошла
окончательно и бесповоротно.
   Равно и разрешение герцогини от бремени. Она разродилась  наследником
в конце февраля. Бал давался в ознаменование этого  события  в  середине
апреля.
   Тем временем из дома  приходили  письма.  Письма,  которые  наполняли
Мэдлин тоской по дому и недовольством. Александра  писала,  что  Джин  и
Ховард обвенчались еще до Рождества, и кажется, она  уже  ждет  ребенка,
если именно этим объясняется тот факт, что  миссис  Кортни  каждое  утро
приходит к ним, чтобы ухаживать за невесткой, которая не может подняться
с постели до полудня, потому что ее тошнит.
   Сьюзен Кортни, впоследствии Сьюзен Дженнингс,  а  в  настоящее  время
леди Эджертон, также пребывает в ожидании  интересного  события,  писала
Александра, добавляя, что терминология эта принадлежит самой Сьюзен.
   Мэдлин казалось, что весь мир собирается рожать, кроме нее.
   Эллен и Доминик намеревались провести в Лондоне по крайней мере часть
сезона, чтобы Эллен была ближе к своей приемной дочери и могла  навещать
своего отца.
   Завершающий удар пришел в марте  с  письмом  от  Эдмунда.  Александра
снова ждала ребенка.
   Весь мир, кроме нее!
   Письмо это пришло в особенно дурной день. Ее не было дома, когда  его
принесли, Мэдлин ехала верхом по какому-то грязному лугу, ничего не видя
перед   собой,   потому   что   плакала   навзрыд,   получив   очередное
доказательство своего бесплодия.
 
Глава 19 
 
   Джеймс никогда  не  испытывал  приязни  к  герцогу  Питерли.  Герцог,
который был на семнадцать лет старше его, всегда держался  надменно.  Он
был высок и худощав, с узким аристократическим  лицом  и  пронзительными
темными глазами. Большую часть времени он проводил в Лондоне,  занимаясь
государственными делами, и приезжал в деревню раз в год на пару  недель,
как правило, в начале лета.
   Когда он приезжал, он обычно посещал Данстейбл-Холл. Он принадлежал к
тем немногим жителям округи, с  которыми  отец  Джеймса  был  в  хороших
отношениях. У них было много общего во взглядах на нравственность  и  на
жизнь. Или они делали вид, что это  так.  Джеймс  с  отвращением  узнал,
оказавшись наконец  в  Лондоне,  что  герцог  ведет  двойную  жизнь.  Он
содержал любовницу, с которой прижил нескольких детей. Ходили слухи, что
у него есть темные делишки с другими дамами легкого поведения.
   Между   Питерли   и   покойным    лордом    Бэквортом    существовала
договоренность, что герцог женится на Алекс, когда та подрастет. Джеймсу
эта идея никогда не  нравилась.  Долгие  годы  Алекс  была  единственным
человеком в его жизни, которого он любил по-настоящему. Он знал  ее  как
пылкую,  страстную  девушку,   как   натуру   артистичную,   с   богатым
воображением. Эти стороны ее натуры были бы попраны герцогом  с  той  же
суровостью, с какой подавлялись отцом.
   Но Алекс так мало знала о жизни. У нее никогда не было друзей,  кроме
него. Ее никогда не посылали в школу. К тому времени, как ее  повезли  в
возрасте двадцати одного года в Лондон с целью объявить там официально о
ее  помолвке  с  Питерли,  она  уже  совершенно  примирилась  со   своим
замужеством.
   И теперь,  оглядываясь  на  ту  весну,  Джеймс  испытывал  сильнейшую
благодарность Доминику, лорду Идену и  Мэдлин  за  некий  весьма  глупый
случай, который должен был иметь отношение только к двум из  них,  но  в
который оказалась замешанной и Алекс. Два друга лорда  Идена,  посланные
для похищения Мэдлин,  приняли  за  нее  Александру,  которая  оказалась
полностью скомпрометированной, поскольку ей пришлось провести целую ночь
в городском особняке Эмберли, будучи не узнанной ни им, ни Иденом.
   Оба они сделали ей предложение - и Идеи,  и  Эмберли.  Теперь  Джеймс
чуть ли не смеялся над тем случаем, который когда-то привел его просто в
ярость.  Алекс  отказала  обоим.  Чего-чего,  а  храбрости  ей  было  не
занимать. А также  невероятной  наивности.  С  какой  стати  она  должна
принимать предложение кого-то из этих двоих, рассуждала Александра, если
она уже помолвлена, пусть и неофициально, с герцогом Питерли?
   Бедная Алекс! Она быстро все поняла, когда посреди гостиной леди Шарп
герцог Питерли сделал вид, что незнаком с ней,  -  после  того  как  это
сделали все остальные, за исключением Мэдлин. Даже тогда она  отказалась
бы принять предложение Эмберли, если бы он чуть ли не силой заставил  ее
согласиться публично, после его появления у леди Шарп.
   Как удачно иногда оборачиваются  случайные  события.  Он  не  мог  не
согласиться  теперь,  что  Эмберли  для  Алекс  оказался   замечательной
партией. Вернувшись из Канады, Джеймс не поверил собственным глазам. Как
переменилась сестра!
   И самое главное, она вырвалась из тисков герцога Питерли, и это  было
куда удачнее, чем ему  представлялось  в  то  время.  Прошлой  весной  в
Лондоне он услышал, что герцогиня Питерли время от времени  исчезает  из
поля зрения общества на  целые  недели  по  причине  некоего  неведомого
недомогания.  Но  в  результате  болтовни  слуг  несколько  раз   наружу
просочились слухи о том, что герцогиня просто скрывает синяки на лице.
   Джеймс пришел к выводу, что герцог - личность весьма  неприятная.  Он
был  очень  доволен,  что  человек  этот  относится  к   разряду   вечно
отсутствующих соседей. Но все же когда герцог приезжал в свое  поместье,
необходимо было держаться  по-добрососедски.  После  приезда  герцога  и
герцогини Джеймс  как-то  раз  заехал  к  ним  засвидетельствовать  свое
почтение и один раз с Мэдлин после того, как  герцогиня  разрешилась  от
бремени. И разумеется, он принял приглашение на бал, который они  давали
в  честь  появления  на  свет  наследника.  Может  быть,  теперь,  когда
герцогиня выполнила свою первейшую обязанность, с этой  бедняжкой  будут
лучше обращаться, думал Джеймс.
   Мэдлин жила предвкушением бала. Нет,  с  Джеймсом  на  эту  тему  она
говорила  не  часто.  Теперь  они  вообще  редко  разговаривали,  только
сохраняли общепринятую вежливость, будучи  в  обществе  друг  друга.  Но
Мэдлин с восторгом говорила об этом событии, когда как-то раз на  чай  к
ним были приглашены мистер и миссис Хупер с дочерью. Джеймс беседовал  с
мистером Хупером о севе, но с не меньшим вниманием прислушивался к тому,
что говорила его жена. Теперь он мог наслаждаться  блеском  ее  личности
только при посторонних. С ним она больше не держалась так.
   - Его светлость нанял оркестр за очень большие деньги, - рассказывала
миссис Хупер. - Вы не поверите, ведь оркестранты приедут сюда из  самого
Йорка. А свечи везут прямо ящиками. Наняты  кухарки  со  стороны,  чтобы
готовить ужин; прием будет великолепный,  леди  Бэкворт.  Последний  раз
Питерли давали бал после своего  венчания.  И  кто  знает,  когда  будет
следующий?
   - А в  имении  кто-нибудь  гостит?  -  спросила  улыбаясь  Мэдлин.  -
Господи, как же замечательно,  что  можно  будет  потанцевать!  Придется
хорошенько выбить пыль из моего лучшего бального платья. - И она  весело
рассмеялась.
   - Мама заказала мне платье у мисс Фентон, - сказала Кристина Хупер, -
но я боюсь, что оно будет страшно немодное,  леди  Бэкворт,  и  что  все
лондонские гости станут смотреть на  меня  либо  с  презрением,  либо  с
жалостью.
   - Но, милочка моя, - возразила ее матушка, - вы же знаете,  что  мисс
Фентон шьет по картинке из  нового  выпуска  "Belle  Assemblee".  Платье
будет просто первостатейное!
   - Может быть, леди Бэкворт не  откажется  высказать  свое  мнение?  -
проговорила Кристина.
   - С радостью сделаю это, - успокоила Мэдлин  девушку.  -  Могу  ли  я
заехать к вам завтра?  Хотя  я  уверена,  что  "Belle  Assemblee"  лучше
ориентируется в модах, чем я. Я уже почти год не была в Лондоне.
   Не прозвучала ли в ее голосе тоска? Не жалеет ли она что не  проведет
в Лондоне этот сезон, который, как всегда, был бы полон  поклонниками  и
флиртом? И может  ли  она  не  жалеть  об  этом?  Она  так  несчастна  в
замужестве... Джеймс встряхнул  головой,  отгоняя  эту  мысль,  и  снова
принялся внимательно слушать мистера Хупера.
 
*** 
 
   В то время, что предшествовало балу, Мэдлин часто с грустью улыбалась
самой  себе.  Бал  так  волновал  ее,  все  ее  помыслы  были  до   того
сосредоточены на нем, словно то был  первый  бал  во  время  ее  первого
сезона. А потом было много весен с  таким  количеством  балов  и  прочих
увеселений, что она уже начала вздыхать, ожидая очередного  развлечения;
скука действовала на нее угнетающе. Как же изменилась ее жизнь, если она
уцепилась за этот бал! В кои-то веки можно повеселиться!
   Она велела горничной вынуть свое синее бальное платье, а также желтое
и зеленое. Проведя два дня в смятении и то и дело  меняя  свое  решение,
она отвергла все три платья и  достала  белое  и  розовое.  У  нее  даже
мелькнула как-то раз мысль привести сюда Джеймса и  попросить  совета  у
него, но она посмеялась над собственным безумием. А ей страшно  хотелось
одеться так, чтобы он пришел в восторг. И  она  презирала  себя  за  это
желание.
   В конце концов Мэдлин остановилась на розовом. Она никогда не считала
розовый своим цветом, но прошлой весной полюбила именно этот оттенок.  В
платье густо-розового цвета она чувствовала себя молодой,  оживленной  и
привлекательной.
   В день бала Джеймс вошел в ее  туалетную  комнату,  когда  горничная,
помогающая ей одеться, накладывала последние штрихи. Она застегивала  на
шее своей госпожи жемчужное ожерелье. Когда дверь  между  их  туалетными
растворилась, Мэдлин подняла глаза в молчаливом удивлении. В зеркале она
встретилась глазами с мужем. Он стоял  в  дверях,  лицо  его  ничего  не
выражало. Но выглядел он настолько  привлекательным  в  черном  вечернем
костюме, что у нее дух захватило.
   - Ну как? - спросила она, поворачиваясь к нему лицом и чувствуя,  что
краснеет. Ну прямо как девчонка!
   Его глаза некоторое время осматривали ее с ног  до  головы.  Если  бы
только  лицо  его  не  было   таким   бесстрастным,   глаза   -   такими
непроницаемыми! И если бы только ее не беспокоило так  сильно,  какое  у
него сложится мнение!
   - Ждите здесь, - вот  и  все,  что  он  сказал  под  конец,  а  потом
повернулся и вышел.
   - Можете идти, - приказала Мэдлин горничной, пытаясь, чтобы в  голосе
ее не прозвучало безнадежного разочарования.
   Она села на табурет перед туалетным  столиком,  сознательно  стараясь
сделать так, чтобы фигура ее не казалась поникшей. Она ведь  впервые  за
много месяцев - а может быть, и в  последний  раз  на  много  месяцев  в
будущем - едет на бал. Она собирается хорошо провести время. Несмотря на
Джеймса. Несмотря на то что несчастна в глубине  души.  Несмотря  ни  на
что.
   Джеймс вернулся, держа в руках большую коробку,  обтянутую  бархатом.
Коробку он положил на туалетный столик. Он устремил  взгляд  на  ее  шею
сзади. Мэдлин наблюдала за ним  в  зеркале.  Он  положил  ее  жемчуг  на
стеклянный поднос, стоявший перед ней. А потом раскрыл коробку.
   Мэдлин ахнула.  И  изумилась,  какое  холодное  и  тяжелое  ожерелье,
усыпанное бриллиантами, застегнул он у нее на шее.
   - Разве это не принадлежит вашей  матери?  -  спросила  она,  покорно
подставляя ему правую руку, на которой он застегнул такой же браслет.
   - Нет, - ответил он. - Это - нет.  Это  принадлежит  баронессе  -  не
человеку, но титулу. Это ваше до тех пор, пока я жив.
   Она не знала, что сказать. "Благодарю вас" казалось  слишком  слабым,
да и необязательным, поскольку это не  личный  подарок.  Она  ничего  не
сказала, она только не сводила глаз с драгоценностей,  глядя  на  них  в
зеркало, и с его рук, казавшихся очень смуглыми по сравнению с ее белыми
плечами. Она чувствовала их тепло и силу у себя на плечах.
   - Вам идет, - проговорил он наконец. - Вы высокого роста, стройная, у
вас гордая осанка.
   Наверное, большей  похвалы  и  ожидать  нечего,  решил3  Мэдлин.  Она
посмотрела ему в глаза, изучающие ее в зеркале. Да, в них, без сомнения,
было нечто большее, чем всегда.  Без  сомнения,  это  ей  не  показалось
оттого, что ей так хотелось. Без сомнения, в них было что-то похожее  на
восхищение.
   - Вы красивы, - отрывисто произнес он. Слова эти прозвучали  чуть  ли
не ворчливо.
   Мэдлин встала и повернулась к нему.
   - А вы просто великолепны,  Джеймс,  -  улыбнулась  она  и  потрогала
бриллианты у себя на шее.
   На  мгновение  ей  показалось,  что  взгляд  его  устремлен   не   на
бриллианты, а на ее губы. На какую-то долю мгновения ей показалось,  что
муж наклоняется к ней. Мэдлин почувствовала,  что  сердце  у  нее  гулко
забилось и на щеках вспыхнул румянец. А потом увидела, как он  сглотнул.
И поняла, что он рассматривал ожерелье.
   - Карета ждет нас, - сказал он. - Это ваша накидка?
   - Да, - ответила она, весело улыбнувшись и  поворачиваясь,  чтобы  он
мог надеть накидку ей на плечи.
   Она едет веселиться, твердила она себе позже, когда они сидели бок  о
бок в карете, не касаясь друг друга и не разговаривая. Ничто не помешает
ей веселиться.
   - Вы будете танцевать со мной? - спросила она,  когда  они  ехали  по
темной аллее к дому. -  Нужно  ли  мне  оставить  за  вами  какие-нибудь
танцы?
   - Было бы весьма странно, если бы я не танцевал со  своей  женой,  не
так ли? - ответил он. - Вы, Мэдлин, будете танцевать со  мной,  открывая
бал, а также первый вальс после ужина.
   Вот так. Он будет танцевать с ней только потому, что  всем  покажется
странным, если он этого не сделает. И  ее  не  приглашали  танцевать,  а
просто сказали, какие  именно  танцы  оставить  за  ним.  Ей  не  стоило
заговаривать об этом. Она должна была молчать, и тогда ему  пришлось  бы
спросить, хочется ли ей танцевать с ним.
   Но это не имеет значения. Совершенно не  имеет.  Главные  двери  дома
были широко распахнуты, и оттуда  на  мощенную  булыжником  аллею  лился
свет. В дверях и внутри дома стояли  лакеи  в  превосходных  ливреях.  А
когда кони стали и карета остановилась, ей показалось,  что  она  слышит
голоса и музыку. Сегодня она будет веселиться.
 
*** 
 
   Кадриль, которой открывался бал, Джеймс танцевал с Мэдлин,  следующий
танец - с герцогиней. Он танцевал  с  мисс  Пальмер  и  миссис  Трентон;
пропустив несколько  танцев,  он  простоял  в  группе  мужчин,  бесед