и ее, что, забыв о светской улыбке, она посмотрела ему прямо в глаза. Его серебристые волосы, казалось, стали еще гуще. Она только теперь заметила, что на нем бледно-голубой фрак, отделанный серебряным шитьем, - он был похож на принца из волшебной сказки. Но его слова и их явный смысл наконец-то разрушили колдовские чары. Саманта с радостью почувствовала, как в ней пробуждается гнев. Улыбка вернулась на ее губы.
     - Как же признательна будет вам эта особа, милорд, - сказала Саманта, - если она смогла простить вас и если она уже давным-давно не позабыла вас.
     Глаза его потеплели.
     - О-о! - ласкоио произнес он. - Вы и вправду повзрослели, Саманта. Я надеялся на это. Вы сердитесь, вы не хотите простить. Я этому рад. Вы и не должны легко простить меня.
     - Или вообще когда-либо простить? - Глаза ее сверкнули.
     Лайонел улыбнулся в ответ. Это было так необычно! Саманта часто видела его в ту пору, когда он считался женихом Дженни, - он почти никогда не улыбался. Сердце у нее предательски забилось, ее вдруг потянуло к нему, но тут же она почувствовала отвращение. Неужели он считает ее настолько наивной, что действительно надеется снова затянуть в свои сети? Но она-то знает, какой он жестокий, бесчувственный и своекорыстный человек, и он, надо полагать, отдает себе отчет в том, что она это знает. Он бросает ей вызов? И неужели у него есть шанс победить? Саманта похолодела от ужаса. Теперь они танцевали в молчании - казалось, этот вальс никогда не кончится. Вальсировал он превосходно, ни разу не сбившись с шага, искусно лавируя между парами, ни разу не замедлив движения и кружения. Рука его спокойно и твердо держала ее руку. От него исходил тонкий аромат мужского одеколона. Она помнила его поцелуй, первый в ее жизни такой поцелуй - искусный, настойчивый, с полуоткрытыми губами. Она почувствовала не только его губы, но и его язык. Опытный искуситель. Неудивительно, что она безвольно подчинилась ему и была так потрясена, когда он грубо отверг ее. Она ведь тогда была совсем молоденькой девушкой, неопытной и наивной.
     Однако теперь она другая.
     Она танцевала и улыбалась. И старалась думать о своих поклонниках и друзьях, о Дженни и Габриэле, которые с такой радостью ждут третьего ребеночка, о леди Софии, у которой с началом сезона вдруг так чудодейственно зажила нога. Она попыталась вспомнить Хаймур и вид, открывающийся с холма на "Аббатство". Только одно дерево было помехой. Перед глазами Саманты всплыл образ мистера Уэйда, и она снова отогнала его. Попыталась отогнать.
     И при этом она все время ощущала, как красив и необыкновенно привлекателен Лайонел. Она ненавидела и презирала его - презирала еще больше после того, что он сказал ей в начале танца. И в то же время в страхе и смятении спрашивала себя: а что испытала бы она теперь, с ее пусть самым малым опытом, задумай он ее поцеловать? Впрочем, опыта, в сущности, не было никакого. Она была совсем несведуща в любовных делах, несмотря на свой вполне взрослый возраст. Что бы она почувствовала?.. Нет, она не хочет! Ей это совершенно не интересно.
     "Ну когда же кончится этот вальс?" - только и думала она.
     Он кончился. Саманта еле дотянула до конца - она чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной. Глубоко несчастной. Она вдруг испугалась, что не сдержит слез. Лайонел подвел ее к кружку ее друзей - тетя Агги играла в карты в соседней комнате, поскольку Саманта уже давно не нуждалась в присмотре, - склонился над ее рукой, прежде чем поблагодарить за оказанную честь, и отошел.
     Фрэнсис злобно посмотрел ему вслед, однако светское воспитание не позволило ему завести разговор о том, что он явно хотел бы обсудить. Фрэнсис и. тогда, во время того страшного скандала, был ближайшим другом Габриэля. Поклонником Саманты он стал гораздо позже, - как она считала, только потому, что флиртовать с ней и даже время от времени делать ей предложение было совершенно безопасно.
     - Граф Рашфорд? - Глаза у Элен Кокс сделались как блюдца. - Боже мой, чего я только о нем не наслушалась! И ты с ним танцевала, Сэм? Но мне наплевать, что о нем говорят! - Элен хихикнула. - Он красив как бог!
     Мистер Уишарт кашлянул, и Элен снова захихикала.
     - И вы тоже красивы, сэр, - сказала она. - В этом не может быть никакого сомнения!
     - Красавец Уишарт, - сказал сэр Робин. - Звучит куда более внушительно, чем просто Джордж Уишарт, не правда ли? Мы должны немедленно оповестить всех, что Джордж официально поменял имя.
     - Но ты же сам попросил, Красавец, - тонким голоском возражал Фрэнсис, когда мистер Уишарт возмущенно запротестовал.
     Саманта больше не могла слушать эту чепуху. Ей не хватало воздуха, от жары, приторных ароматов духов ее начало подташнивать. Шум, голоса - у нее заложило уши. Сейчас она потеряет сознание или, хуже того, ее стошнит. Ей нельзя тут оставаться...
     - Извините меня, - поспешно произнесла она и поспешила прочь.
     Она с трудом пробиралась сквозь строй разряженных дам и кавалеров; кто-то, увидев ее, высвобождал ей проход, раза два она приостанавливалась на минуту, чтобы поздороваться со знакомыми. Саманте казалось, что до дверей залы ей никогда не добраться.
     Но все же она дошла до них и оказалась в пустом прохладном холле, однако вынуждена была остановиться, потому что кто-то встал на ее пути и не двигался с места. Она взглянула на лицо этого джентльмена, который был не намного выше ее ростом.
     Никогда, никогда в жизни Саманта не испытывала такого неожиданного, огромного и чистого счастья!

***

     Леди Рочестер и ее муж стояли у дверей бального зала, встречая опоздавших гостей. Они с искренним радушием приветствовали лорда Джерсона и герцога Бриджуотера. Леди Рочестер с вежливой улыбкой повернулась к маркизу Кэрью, но тут услышала его имя и глаза ее загорелись нескрываемым интересом.
     - Неуловимый маркиз! - воскликнула она. - Добро пожаловать!
     Но она совершила ошибку, протянув ему руку, вместо того чтобы удовольствоваться реверансом. Она бросила испуганный торопливый взгляд на его тонкую скрюченную руку в перчатке, прикоснувшуюся к ее руке. Каким взглядом она проводила его, когда он, сильно хромая, последовал за своими друзьями в бальную залу, он уже не увидел.
     Маркиз чувствовал себя неловко и был смущен - довольно нелепое чувство для двадцатисемилетнего мужчины. Ему казалось, что все смотрят на него. Его друзьям не терпелось походить посмотреть на юных дебютанток сезона, но маркиз предпочел остаться неподалеку от двери. Ему нужно было только одно - увидеть, тут ли она. Он уже не был уверен в том, что хочет, чтобы и она его увидела. Если она здесь, то, разумеется, прятаться от нее он не будет. Но если она его не заметит, он будет счастлив просто посмотреть на нее. Если только она здесь! Он гнал от себя мысль, что зря обрек себя на такую пытку.
     Друзья немного постояли с ним. Герцог подшучивал над ним, говорил, что он робок, как юная школьница. Джерсон смеялся над каждой шуточкой герцога.
     - Так она здесь? - спросил его светлость, приставив к глазу монокль и оглядывая залу.
     - Она? - переспросил маркиз. Он все еще не набрался храбрости внимательно осмотреть всех гостей.
     - Надеюсь, она достойна такого поклонения? - продолжал допытываться герцог. - Она очень хорошенькая, Харт? Молоденькая? Изящная? Аппетитная? Мечтает стать маркизой?
     - Харт, ты покажешь ее нам? - подхватил лорд Джерсон. - Ты должен показать!
     Но обзор бальной залы его светлостью вдруг прервался, герцог опустил монокль, поджал губы и тихонечко присвистнул.
     - Вы только посмотрите! - прошептал он. - Прелестна, изящна, сама юность! Соблазнительна и обольстительна! И если мои глаза меня не обманывают, ей восемнадцать и ни одним днем больше.
     - Малышка графа Мюира, - отозвался лорд Джерсон, следуя направлению монокля. - Ну, может быть, и больше на день-другой. Хороша, Бридж, ничего не скажешь, да притом и приданое завидное.
     - Ты знаком с Мюиром? - спросил его светлость. - Представь меня, хочу разглядеть ее получше. И почувствовать - хотя бы подержать за ручку. Ты считаешь, ее карточка уже заполнена до предела?
     Лорд Джерсон от души рассмеялся, и оба направились к хорошенькой молодой леди в белом, которая старалась делать вид, будто ее нисколько не интересует, что происходит вокруг. Маркиз сочувственно улыбнулся, представив себе, в каком волнении юная дебютантка.
     Бриджу пришлось подождать с представлением. Начинался следующий танец, и к девушке подошел красивый румяный молодой человек. Он разговаривал с ней, однако не вывел ее в круг танцоров. Заиграла музыка, и маркиз все понял. Вальс! Девушка знает, что не получит разрешения от патронессы танцевать этот предосудительный танец, поскольку это ее первый выход в свет. Быть может, позднее, под конец сезона, если повезет. А может, придется подождать этот восхитительный вальс до будущего года.
     Маркиз, хотя и был наслышан о вальсе, никогда еще не видел, как его танцуют. Ему представлялось, что это какой-то удивительно романтический танец. Каждая пара танцует отдельно от других, в течение получаса партнеры смотрят друг на друга и разговаривают.
     Да, это был удивительный танец. Маркиз позавидовал танцующим.
     Он отдавал себе отчет, что уже минут пять стоит в бальном зале, но не смотрит по сторонам, не ищет Саманту. Он сам не понимал, почему. Боится обнаружить, что ее тут нет? Или, напротив, что она тут? Но оказалось, что ему не надо было ее искать - она вальсировала как раз на той линии, куда был устремлен его взгляд. Сердце у него бешено заколотилось. Она кружилась в мерцающем вихре, грациозная и изумительно красивая в зеленом с серебристой накидкой платье.
     Взгляд его с любовью и нежностью следовал за ней, пока он не обратил внимание на ее партнера. Маркиз тут же отвел глаза.
     Леденящий холод охватил его.

Глава 8

Он так упорно и так долго говорил не правду о событиях того утра - а было ему тогда всего шесть лет от роду, - что иногда, хотя и не часто, и сам забывал, что лжет.
     То был вовсе не несчастный случай.
     Для отца маленький Харт был сплошным разочарованием. Родился он пять лет спустя после того, как его отец и мать поженились, а через какое-то время стало ясно, что одним этим ребенком они и ограничатся. И хотя, казалось бы, отец должен был радоваться, что по крайней мере родил сына, он ужасно огорчался, что мальчик такой слабый. Это был маленький и болезненный ребенок. Мать обожала его, баловала и старалась защитить от всяких мыслимых и немыслимых опасностей. Трусливый плакса - однажды презрительно бросил отец своему пятилетнему сынишке, когда тот с плачем прибежал домой, потому что деревенские мальчишки стали его дразнить и он испугался, что они нападут на него.
     Иногда отец даже огорчался, что у него есть прямой наследник. Если бы такового не было, он смог бы хотя бы часть своей собственности и денег завещать племяннику, сыну своей сестры. От этого мальчика он был просто в восторге. Виконт Лайонел Керзи, на четыре года старше его собственного сына, - красивый, обаятельный, бесстрашный мальчуган. Он с удовольствием принимал горячую симпатию дяди и всячески измывался над своим маленьким кузеном - когда этого не видела и не слышала тетушка.
     Хартли был в него влюблен и боялся его. Он с нетерпением ждал его приездов в Хаймур, а потом никак не мог дождаться, когда же братец наконец уедет. Лайонел проявлял необыкновенную изобретательность, лишь бы довести кузена до слез. исподтишка тыкал ему в бок локтем, когда они входили в дверь, вечером выпрыгивал на него из темного угла, расплескивал по столу его молоко, когда няня отворачивалась, и еще много придумывал всяческих каверз.
     Но в одном Хартли не уступал своему кузену - в верховой езде. Даже отец вынужден был признать, что в седле он сидит прочно и поводья держит крепко!
     Тщеславие и желание произвести впечатление на Лайонела толкнули однажды Хартли на безрассудство. Лайонел подбивал его промчаться вслед за ним галопом по лугу, где им было запрещено ездить - почва на лугу была неровная, кролики понарыли там много нор. Хартли принял вызов, и они помчались вперед. Это было так неожиданно, что сопровождавший, их грум растерялся и не сразу их догнал. Мальчики уже были на противоположной стороне луга и приближались к низким крепким воротам. Перепрыгнуть их ничего не стоило, но все же Хартли не стал бы этого делать, если бы Лайонел не бросил ему вызов. Лайонел бросил вызов, и Хартли прыгнул - уж больно хотелось ему произвести впечатление на брата. Хартли благополучно преодолел бы препятствие, если бы Лайонел не подгадал прыгнуть бок о бок с ним. Он со смехом выбросил руку и ткнул кулаком Хартли в бок. Хартли был в это мгновение на середине прыжка, он рухнул прямо на ворота. Лошадь его каким-то чудом миновала ворота и приземлилась по другую их сторону, ничего себе не сломав. Второе чудо состояло в том, что Хартли остался жив, хотя долгие месяцы, последовавшие после несчастья, вряд ли можно было говорить о чуде.
     Хартли был еще в сознании, когда к ним подскакал грум и с перекошенным от ужаса лицом ускакал назад, за помощью. Над ним склонился Лайонел, бледный как смерть, и стал твердить ему, что это несчастный случай, чтобы он не забывал, что беда случилась нечаянно, и ничего не выдумывал, не пытался свалить вину на кого-то. Это ведь он, Хартли, предложил промчаться по лугу и прыгнуть через ворота. Лайонел поехал за ним, чтобы попытаться остановить его.
     За те несколько минут, пока Хартли был в шоке и боль еще не скрутила его - чудовищная боль, не отпускавшая его многие месяцы, - он заверил Лайонела, что никому ничего не скажет. Никогда, никогда, никогда! Даже в те минуты он хотел быть благородным в глазах кузена.
     - Тебе и говорить-то нечего, жалкий червяк! - прошипел Лайонел.
     Именно эти слова навсегда врезались в память Хартли, он никогда их не забывал. Но он никому ничего не сказал. То, что случилось в тот день, имело и некоторые положительные последствия. Во-первых, он перестал боготворить Лайонела, более того, с того дня тот ему решительно разонравился. Во-вторых, он твердо решил победить свою ущербность и развил в себе железную волю. После случившегося несчастья его мать прожила еще четыре года, но спустя какое-то время он уже не разрешал ей ни нянчиться с ним, ни ограждать его от всех трудностей. Почти с самого начала - несмотря на то, что сказал его отцу доктор, - он, Хартли, знал, что будет ходить, что его правая рука будет работать, хотя и придется какие-то действия производить левой рукой, и он натренирует свое тело так, что оно будет ловким и очень сильным.
     И он научился хорошо относиться к себе самому, принимать себя таким, каков есть. Он нравился себе. Конечно, ничто человеческое ему было не чуждо. Не то чтобы он не позавидовал кому-то иной раз, не затосковал оттого, что не все ему в жизни позволено. Но он не позволял зависти или горечи завладевать его душой, не позволял себе ожесточаться. Он принимал реальную жизнь как должное.
     Лайонелу, когда он искалечил его, было десять лет, он был еще ребенком. Когда у Хартли этот возраст был уже позади и он оглянулся назад, он простил Лайонела. Тот ему всегда не нравился, но он простил своего холодного, эгоистичного кузена.
     Хотя потом его неприязнь перешла в более сильное чувство. Заболел его отец. Какое-то время доктор считал, что он не выживет. Явился Лайонел - дядя и племянник были очень привязаны друг к другу.
     Лайонел завел роман с графиней Торнхилл - с прежней графиней, молодой мачехой теперешнего графа. Хартли, юный романтик, уже давно - издали - обожал ее. Она была очень хороша собой, добра и не намного старше его. Но Хартли и в мыслях не допускал вести себя с ней или даже думать о ней без должного уважения.
     Лайонел стал ее любовником и щедро потчевал своего кузена, хотя тот всячески старался этому воспрепятствовать, смачными рассказами о том, что именно он проделывает со своей любовницей и как она выказывает ему свою благодарность и любовь. Он в особенности потешался над тем, что она утверждает, будто любит его.
     Хартли считал, что он все это придумывает, пока графиня не уехала вдруг на континент в сопровождении теперешнего графа. Поползли уже совсем зловещие слухи: что они уехали вместе потому, что она ждет ребенка от собственного пасынка. Одной части этой истории Хартли определенно не верил - ребенок был от Лайонела. Сам Лайонел бежал в испуге за несколько недель до того, как графиня с Габриэлем уехали на континент.
     Теперь она жила в Швейцарии вместе с дочерью и своим вторым мужем. Хартли предполагал, что появились дети и от второго брака. Он всего лишь однажды спросил о ней теперешнего графа Торнхилла, и тот сообщил ему, что она счастлива. Хартли рад был это услышать, она ему нравилась, и не было ничего удивительного в том, что она не устояла перед чарами Лайонела. Он, без сомнения, был одним из самых красивых мужчин Англии. Он был намного моложе ее супруга, к тому же покойный граф был очень больным человеком. Став старше и искушеннее в жизненных делах, маркиз Кэрью понял, что граф Торнхилл-старший редко посещал спальню своей жены, а может быть, и вовсе не посещал. Графиня должна была чувствовать себя очень одинокой.
     Неприязнь Хартли к Лайонелу перерастала в чувство, более похожее на ненависть. И уж конечно, он его глубоко презирал. До него дошли слухи - быть может, уже в несколько трансформированном варианте - о схватке Лайонела с младшим Торнхиллом, когда тот вернулся из Швейцарии, оставив там свою мачеху. И о том, к какому подлому обману прибег Лайонел, когда решил подстроить женитьбу Торнхилла на леди Джейн. Она ведь до того была невестой самого Лайонела. Но вряд ли Лайонел вышел победителем из этой истории. Никто не поверил в его грязные инсинуации, и имя леди Джейн осталось незапятнанным, а ее брак с Торнхиллом оказался очень счастливым, хотя будущим супругам пришлось пройти через тяжелое испытание.
     Хартли хотел лишь одного - до конца жизни не сталкиваться больше с Лайонелом, который стал теперь графом Рашфордом.
     Саманта Ньюман танцевала вальс с Лайонелом.
     Маркиз Кэрью, застыв на месте, смотрел на них.
     Одна рука Лайонела лежала на ее талии, другая держала ее руку. Ее левая рука покоилась на его плече.
     Вальс вдруг показался Хартли совершенно неприличным танцем.
     Но пара была прекрасна. От них трудно было отвести взгляд - так оба были красивы.
     Дьявол и его жертва!
     До маркиза еще не дошли слухи о том, что Лайонел вернулся в Англию. Так значит, вернулся и уже снова пустил в ход свои чары. Судя по всему, не без успеха. Саманта улыбается и даже не смотрит по сторонам, как другие танцующие дамы. Кажется, она занята только своим партнером, хотя они и не разговаривают. Зловещий знак! Как видно, они хорошо знакомы. Настолько хорошо, что разговор для них не обязателен.
     Словно тяжелый свинцовый слиток лег на сердце Хартли. Он вспомнил, как они с Самантой молча сидели в беседке, не испытывая при этом ни малейшей неловкости.
     Сейчас она молчит, танцуя с Лайонелом! Инстинкт подсказывал Хартли, что он должен уйти. Из залы и из особняка Рочестеров. Он должен вернуться домой и поскорее уехать в Хаймур. И забыть ее. Забыть навсегда. Что за глупость - бегать за ней подобно щенку, жаждущему, чтобы его приласкали!
     Однако маркиз не мог двинуться с места. Не мог отвести глаз от танцующей пары, хотя ловил на себе любопытные взгляды, слышал шепот, краем глаза видел, как светские господа подталкивают друг друга локтями. Он не хотел уходить - вернее, не хотел хромать на их глазах. К тому же им овладела довольно странная мысль - ему вдруг показалось, что он нужен Саманте. Не может он оставить ее наедине с Лайонелом! Маркиз насмешливо одернул себя - наедине с Лайонелом и доброй сотней гостей.
     Но все же он не может уйти. Хотя Саманта и приходится кузиной леди Торнхилл, возможно, она очень мало знает Лайонела, а он сейчас явно нацелился на нее, и как бы не пришлось ей спустя какое-то время тоже удалиться в Швейцарию. Левая рука мар