сс Ви, - прервала ее Ханна, убирая платье w остальную одежду, которую только что сняла Виола, - что я не могу согласиться с вами, будто ваша жизнь кончилась. Вы еще так молоды, милы и добры, и.., вся ваша жизнь еще впереди.
     - Нет, Ханна, она кончена, - голос Виолы дрожал, - но здесь я жила мирно и спокойно, а он намеревается выгнать меня отсюда. И тогда у меня ничего не останется, совсем ничего. Ни жизни, ни дома, ни мечты, никаких доходов. - Она судорожно сглотнула.
     - Если он влюбится в вас, ничего этого не произойдет, - предсказала Ханна. - И он уже почти влюблен, мисс Ви, это видно невооруженным глазом.
     - Джентльмены не селят своих любовниц в сельских усадьбах, - резко ответила Виола.
     - Не любовниц, мисс Ви.
     Виола повернулась на стуле и недоверчиво взглянула на свою горничную.
     - Ты полагаешь, он женится на мне? Он - джентльмен, сын графа, а я - незаконнорожденная. И это далеко не все, что можно сказать обо мне.
     - Не огорчайтесь, - посоветовала Ханна со вздохом, - случались и более странные вещи. Он будет счастливчиком, если завоюет ваше сердце.
     - О, Ханна! - Виола грустно рассмеялась. - Ты просто мечтательница. Если когда-нибудь я и попытаюсь найти мужа, он будет полной противоположностью лорду Дадли. Он олицетворение того, что я больше всего ненавижу в джентльмене. Он - игрок, причем опрометчивый. Он играет только по-крупному. Я скорее умру, чем пойду на такие жертвы. И я пока еще не признаю себя побежденной. Если он захочет избавиться от меня, ему придется применить силу. Возможно, тогда все наконец поймут, что он собой представляет, - с горечью добавила она.
     - Уж это точно. - Ханна разговаривала с ней успокаивающим голосом, к которому она прибегала, когда с маленькой Виолой приключалось что-то, что заставляло ее думать, будто мир вокруг нее рушится. Да, это было золотое время, когда мир представлялся надежным, безопасным местом и любовь была настоящей и казалась вечной. - А сейчас ложитесь-ка спать, мисс Ви. Утро вечера мудренее.
     Виола рассмеялась и обняла свою старую няню.
     - Во всяком случае, у меня есть ты, лучший друг, о котором можно только мечтать, - сказала она. - Отлично, я ложусь в постель и буду спать как хорошая девочка, и наутро все мои проблемы исчезнут. Возможно, он будет так пьян, когда покинет "Голову кабана", что ускачет обратно в Лондон и забудет о "Сосновом боре". А вдруг он свалится с лошади и сломает себе шею?
     - Милая!.. - укоризненно сказала Ханна.
     - Однако он не прискакал в деревню, - вспомнила Виола, - он прибыл в экипаже. Тем лучше, вывалится с большей высоты.
     Она лежала в постели, не помышляя о сне, устремив взор на висящий над кроватью балдахин и изумляясь тому, как жизнь может полностью измениться всего за два дня.

***

     В "Сосновый бор" Фердинанд явился за полночь. Дом был погружен в темноту. Негодующую темноту, усмехнувшись, подумал он. Она, наверное, ожидала, что он явится шатаясь, распевая неприличные песенки, перевирая тональность и пропуская буквы. Но сознание того, что они вовсе не играли, тут же стерло усмешку с его лица. Ему хотелось, чтобы их противостояние продолжалось, не принося никому вреда. Виола была интересным противником.
     Джарви все еще был на ногах. Когда Фердинанд вошел в незапертые двери, он проскользнул в холл с зажженной свечой в руке, и тени, падавшие ему на лицо, делали его мрачным и зловещим.
     - А, Джарви. - Фердинанд протянул дворецкому шляпу, накидку и хлыст. - Ты ждал меня? Надеюсь, Бентли тоже?
     - Да, милорд, - подтвердил дворецкий. - Я сейчас же пришлю его в вашу комнату.
     - Отошли его спать, - сказал Фердинанд, направляясь в библиотеку, - и ты тоже ложись. Ночью ни он, ни ты мне не понадобитесь.
     Закрывая за собой дверь библиотеки, Фердинанд и сам не знал, почему зашел сюда. Было слишком рано ложиться спать сразу после полуночи. Он снял куртку и бросил ее на спинку стула, за ней последовал жилет. Он ослабил, затем снял шейный платок. Теперь можно было удобно устроиться в кресле с книгой - хотя сегодня ему было не до чтения.
     Фердинанд подошел к шкафчику со стеклянной дверцей, стоявшему в углу, и налил себе бренди. Однако уже после первого глотка он обнаружил, что пить не хотелось. Фердинанд выпил три кружки эля в "Голове кабана". Он никогда не пил в одиночестве и, кроме того, не любил крепкие напитки. На следующее утро состояние бывало слишком гнетущим, он испытал это несколько раз в юности.
     "Надо попытаться решить ее проблему", - подумал он, опускаясь в одно из кресел, расставленных вокруг камина.
     Ему хотелось, чтобы Виола помогла ему найти такое решение, вместо того чтобы тешить себя несбыточной надеждой на то, что в завещании все окажется так, как ей бы того хотелось. А, собственно, почему он беспокоится о ее проблемах? Они ведь не его. Он не имеет к ним никакого отношения. У Фердинанда начала болеть голова - в высшей степени несправедливое последствие, так как он выпил всего три кружки эля за два с половиной часа.
     Здесь у нее много друзей, здесь ее любят. Если он не ошибался - впрочем, он знал это наверняка, пристально изучив бухгалтерские книги и снова поговорив с Пакстоном, - она блестяще управляла имением и значительно усовершенствовала его. Она принимала активное участие в деятельности общины. По всему выходило, что ей следовало здесь остаться. Так и получится, если она выйдет замуж за того осла и зануду Клейпола.
     Она могла остаться, если...
     Фердинанд устремил взгляд на потемневшую картину, висевшую над камином. Нет! Только не это! Откуда, черт побери, возникла эта идея? Но дьявол, искушавший его, не умолкал.
     Она молода, красива и обаятельна.
     Но то же самое можно сказать о десятках других девушек, пытавшихся женить его на себе в течение последних пяти - семи лет. Однако он никогда не задумывался о возможности брачного союза с ними.
     Она свежа и невинна.
     Любая женщина, на которой он женится, станет родственницей герцога. Она войдет в высшее общество как жена очень состоятельного и знатного человека. Свежесть и невинность исчезнут в считанные минуты, когда она вкусит все прелести жизни в свете и когда ею будут восхищаться другие, гораздо более знатные мужчины. Она ничем не будет отличаться от любой другой женщины, вступившей в аналогичный брак.
     Она верит в любовь. Она доверяет любви, хотя по всему видно, что ее предали. Вместе с невинностью исчезнут и любовь, и доверие.
     "Ты желаешь ее..."
     Фердинанд закрыл глаза и положил руки на ручки кресла. Он дышал глубоко и ровно. Она была невинна. Она жила в его доме без женской опеки. Этого было достаточно, чтобы разразился скандал и без ухлестывания за ней.
     За ее тело можно умереть.
     Но свобода - слишком высокая цена за обладание. Он скорее умрет, чем пойдет на это.
     "Ее проблемы разрешатся, и твоя совесть успокоится, если ты женишься на ней".
     "Будь проклят этот Бамбер! - яростно выругался про себя Фердинанд. - И будь проклят отец Бамбера! И будь проклят Ливеринг, чья жена надумала рожать именно в то время. И будь проклят тот клуб".
     Он не собирался проявлять благородство, предложив ей вступить с ним в брак. Одна мысль об этом заставила его протянуть руки к шейному платку, чтобы ослабить его, - и он тут же обнаружил, что уже снял его перед тем, как сесть в кресло. С ним явно было что-то не так.
     Фердинанд решительно поднялся из кресла, намереваясь идти спать. Он не был уверен, что сразу же уснет, хотя приказал Бентли найти для него другую подушку, а если это не удастся, то положить в изголовье кусок мрамора, ведь даже надгробие куда удобнее, чем то, на чем он спал прошлой ночью.
     Фердинанд погасил свечи, решив, что вполне достаточно лунного света, струящегося через окно, чтобы осветить ему путь наверх. Взяв двумя пальцами куртку и жилет и перекинув их через плечо, он вышел из библиотеки.
     Он очень надеялся, что утром проснется в другом, более радужном настроении.

Глава 8

     В коридоре второго этажа было темнее, чем в холле и на лестнице. В нем было лишь одно окно, и то в самом конце, но Фердинанд так погрузился в свои мысли, что ему не пришло в голову взять с собой зажженную свечу.
     Он пожалел об этом, когда больно ударился бедром об острый угол столика.
     - Ух! - громко воскликнул он, прежде чем отпустить более сильные выражения и бросить на пол куртку и жилет, чтобы потереть обеими руками ушибленное место. Но даже в полутьме он разглядел очередную опасность в виде огромной вазы, которая шаталась на столе, грозя перевернуться и разбиться вдребезги. Он зарычал и бросился к ней, а затем радостно завопил от облегчения, довольный тем, что успел подхватить ее. Фердинанд опять прижал руку к ушибленной ноге, но недолго жалел себя.
     Каким-то образом большая картина в тяжелой резной раме отделилась от стены и с грохотом упала на пол. Ее падение было впечатляющим, так как она все-таки свалила вазу, та разбилась на мелкие осколки, к тому же перевернув стол.
     Фердинанд сочно и красноречиво выругался по поводу случившегося, хотя в темноте не мог определить масштабов разрушения. Он отступил на шаг и потер ногу, а затем неожиданно появился свет, на мгновение ослепивший его.
     - Вы пьяны! - холодно проинформировала его фигура со свечой.
     Фердинанд рукой заслонил глаза от света. Как это по-женски - сразу прийти к подобному заключению!
     - Чертовски пьян, - согласился он, - вдрызг пьян. А вам какое дело?
     Все еще потирая ногу, он взглянул на царивший вокруг беспорядок. Картина выглядела так, словно весила тонну, но он пробрался к ней и, как смог, водрузил ее на прежнее место. Он поднял и поставил на место столик, но ничего не мог поделать с осколками вазы.
     Все это время его ослеплял свет свечи, который постоянно приближался. Лишь теперь он взглянул на Виолу, испытывая не только раздражение, но и определенную робость.
     О Боже! Она даже не потрудилась одеться или хотя бы набросить халат. В том, как она выглядела, не было ничего неприличного. Белая хлопковая ночная рубашка закрывала ее от шеи до запястий и щиколоток. На ней не было ночного чепца, ее волосы, заплетенные в косы, свободно лежали на спине.
     Виола не выглядела непристойно, хотя ее ноги были босы. Она представлялась олицетворением чистоты, но именно эта рубашка позволяла вообразить, что скрывалось, а точнее, выступало под ней. Фердинанда словно обдало горячей волной, и он еще сильнее потер ушибленное бедро.
     - Какое мне до этого дело? - повторила Виола его вопрос с праведным гневом. - И это в середине ночи, когда я пытаюсь уснуть?
     - Ужасно глупо ставить стол посреди коридора, - выразил свое мнение Фердинанд, стараясь не смотреть на нее.
     Потом он заметил свои куртку и жилет на полу. Он сам был только в рубашке, бриджах и носках. О Боже! Они находились вдвоем, после полуночи, в темном коридоре, каждый около своей спальни - и у него голова была полна мыслей, которым вовсе не следовало приходить на ум.
     Похотливые мысли.
     Виола же была само негодование, по крайней мере в этот момент. Она, возможно, никогда и не слышала о вожделении.
     - Стол был придвинут к стене, милорд, - указала Виола с холодной вежливостью, - картина висела на стене.
     Глупо бродить в темноте без свечи, когда вы пьяны и вас шатает из стороны в сторону.
     - Черт побери! - воскликнул он. - Думаю, ваза стоила целое состояние.
     - Не меньше, - согласилась Виола. - Она также была невыразимо безобразной.
     Услышав это, он усмехнулся, глядя прямо на нее, и тут же пожалел, что не отвел глаз. У Виолы было удивительно совершенное лицо - овальное, с высокими скулами, прямым носом, большими глазами и мягкими губами, которые так и хотелось поцеловать, - оно выглядело еще красивее без отвлекающих завитушек. Ее обычная корона из кос придавала ей царственный вид. Сейчас же косы делали ее совсем юной, чистой и невинной. Фердинанда снова охватил жар, и он намеренно перевел взгляд на черепки вазы.
     - Где можно найти метлу? - спросил он, надеясь, что уборка осколков вернет ему утраченное равновесие.
     Но Виола неожиданно заглянула ему в лицо и рассмеялась, в ее глазах плясали веселые искорки.
     - Не могу не отметить, что с метлой в руках вы будете представлять собой великолепное зрелище, - сказала она, - но будет лучше, если вы подавите свой порыв. Уже далеко за полночь.
     Именно об этом он тщетно пытался не думать.
     - Что же мне тогда делать? - спросил он, нахмурясь.
     - Думаю, вам следует отправиться в постель, лорд Фердинанд, - ответила она.
     Если бы у него снесло полголовы, охвативший его жар мог бы безболезненно раствориться в воздухе, и он был бы спасен. Но этого, конечно, не случилось. И вместо того, чтобы прислушаться к ее совету и найти убежище в своей спальне, Фердинанд совершил ошибку - посмотрел на нее и встретился с ней взглядом. Он даже не заметил, как взял у нее из рук подсвечник и поставил его на стол, а затем той же рукой взял ее за подбородок.
     - Мне следует? - переспросил он. - Но кто же меня уложит?
     Даже в самый последний момент он мог бы сам ответить на свой вопрос и как можно скорее ретироваться в свою комнату. Или она могла бы помочь ему опомниться, отпустив какое-нибудь колкое замечание о его опьянении, после чего с достоинством удалиться, оставив ему свечу в качестве трофея. Но ни один из них не пошел легким разумным путем.
     Вместо этого произошло нечто невообразимое, она закусила нижнюю губу, и в мерцающем свете свечи Фердинанду показалось, что в ее глазах блестят непролитые слезы.
     Это подтвердили и слова, сказанные ею.
     - Мне хотелось, чтобы вы ушли после того вечера и чтобы я никогда больше не слышала вашего имени.
     - Правда? - Фердинанд забыл об опасности, забыл о приличиях. Он даже забыл о неразрешенном конфликте.
     Он видел только эту очаровательную непосредственную девушку, которая еще недавно носила ромашки в волосах, а теперь изо всех сил старалась не заплакать. - Почему?
     Виола заколебалась, затем пожала плечами и сказала:
     - Осталось бы приятное воспоминание.
     Если бы Фердинанд мог здраво рассуждать, он бы не обратил внимания на ее слова, но он вообще потерял способность мыслить.
     - Воспоминание? - Он нагнулся, прикоснулся губами к ее губам и целиком отдался ощущению свежести и невинности. Его будоражил запах мыла, чистоты и женщины. И воспоминание о кострах, музыке скрипок и ярких переплетенных лентах. И о милом смеющемся лице молодой женщины, которую он увлек за старый дуб и поцеловал.
     Поцелуй длился всего несколько мгновений, потом он откинул голову и заглянул в ее глаза. У нее на лице играл свет от свечи, как пару дней назад - от костра на деревенской лужайке. Ее глаза мечтательно смотрели на него, слез как не бывало. Она подняла руку и легко коснулась пальцами его щеки, отчего у него по телу пробежала дрожь и проснулось откровенное желание. И "все же голод, который он испытывал в это мгновение, не был плотским. Фердинанд воспринимал ее как очаровательную женщину, с которой он оказался наедине в интимной обстановке.
     Она была Виолой Торнхилл, смеющейся, милой, трепетной женщиной, которая радостно танцевала, словно ее тело впитало всю музыку и ритмы Вселенной, родственницей Бамбера, которой обещали "Сосновый бор", а затем обманули, ребенком, который бежал навстречу отцу, чтобы поделиться с ним своими детскими секретами.
     - Да, - прошептала она наконец в ответ на его вопрос, о котором он уже почти забыл, - я хотела сохранить именно это воспоминание.
     - Когда рядом реальный мужчина, чтобы оставить другие воспоминания? - На мгновение Фердинанд забыл, что она будет вспоминать все связанное с ним после майского дня с горечью, которая не пройдет никогда.
     Он взял ее за талию и притянул к себе. Она не оттолкнула его. Напротив, Виола изогнулась, прижимаясь грудью и бедрами к его телу. Она вся состояла из мягких, волнующих изгибов. Его руки крепко держали ее за талию, а ее - обвили его шею. Любое сомнение относительно наготы, скрывавшейся под ее девственно-белой ночной рубашкой, испарилось, так же как и сомнение в том, что она не была добровольной участницей происходившего.
     Целуя ее в очередной раз, Фердинанд открыл свой рот навстречу ее и нежно касался языком ее открытых губ и мягкого влажного языка за ними. Его обуял сладкий первобытный голод. Сладкий, потому что, защищенный своей врожденной порядочностью, он знал, что не доведет до того, чтобы лишить ее невинности. Первобытный - потому что он хотел, жаждал этого. В нем проснулась страсть, он почувствовал, как затвердела его плоть.
     Фердинанд ощущал неодолимую потребность слиться с ней и доставить ей наслаждение, а себе - облегчение, но он хотел не просто животного удовлетворения, он хотел... Ах, он просто стремился к ней.
     - Сладкая, - пробормотал он, отстраняя рот от ее губ, осыпая поцелуями ее закрытые глаза, виски, щеки. Фердинанд зубами взял ее за мочку уха, лаская ее языком и пряча лицо в теплую мягкую впадинку между ее щекой и плечом.
     Он еще крепче обнял ее, поднимая вверх, пока она не встала на цыпочки.
     - Да, - прошептала она низким бархатным голосом.
     Ее щека терлась о его волосы, которые она перебирала пальцами, - ты мой сладкий.
     Они прижимались друг к другу, казалось, бесконечно долго. Он ослабил объятия, как только она положила руки ему на плечи и отодвинула его не резко, но решительно.
     - Отправляйтесь в постель, лорд Фердинанд, - сказала Виола прежде, чем он смог заговорить. - Один. - Она не рассердилась, и в ее голосе слышалось что-то, что говорило о ее желании, похожем на его.
     - У меня и в мыслях не было соблазнить вас, ваша девичья честь в полной безопасности, но для нас обоих лучше не встречаться подобным образом снова. Я всего лишь мужчина, и этим все сказано.
     Виола взяла свою свечу.
     - Утром эти черепки выметут, - сказала она, - не обращайте на них внимания.
     Не оглядываясь на него, она направилась к своей комнате, ее косы плавно покачивались на спине, и выглядела она чрезвычайно соблазнительной.
     Фердинанд потерял веру в чистоту, невинность, верность и даже любовь еще подростком. Он никогда не влюблялся, и его отношения с женщинами ограничивались легким флиртом. По его убеждению, женщины были созданы, чтобы ублажать мужчин и рожать детей. Он не хотел иметь детей. "Однако в мире все-таки есть такие качества, как доброта, невинность и целостность", - подумал Фердинанд, когда дверь ее спальни закрылась за ней и коридор вновь погрузился в темноту.
     Возможно, на свете есть даже любовь.
     И верность.
     "И возможно, я просто устал, - подумал он, нащупывая и поднимая свою одежду при слабом свете луны, - позади был долгий и очень тяжелый день. Есть только один путь остаться вдвоем в, "Сосновом бору"", - продолжал размышлять он, входя в комнату и закрывая за собой дверь.
     Но сегодня он не будет думать об этом, и завтра тоже, если достаточно мудр.
     Фердинанд был убежденным холостяком.
     "Ты мой сладкий", - прошептала она голосом, хриплым от страсти, ее щека была прижата к его голове.
     Да, действительно сладкая!
     Фердинанд стремительно направился в гардеробную.

***

     На следующий день отсутствие лорда Фердинанда Дадли в "Сосновом бору" Виола встретила с облегчением и одновременно в смущении. Всю долгую и почти бессонную ночь она думала лишь о том, сможет ли она смотреть на него, когда они встретятся за завтраком. С другой стороны, его отсутствие можно было объяснить тем, что он уехал с мистером Пакстоном осмотреть принадлежащее теперь ему хозяйство. Казалось, его интересовало, как управляли имением, во всяком случае, на данный момент. Если это действительно так, то Виола восприняла бы его отсутствие как грубое нарушение своих прав. Только благодаря ее самоотверженному труду "Сосновый бор" превратился в процветающее хозяйство. Не обошлось, правда, и без помощи и советов мистера Пакстона. Виола любила заниматься делами.
     На сегодня она не намечала никаких кр