чувством вины и с беспокойством. Теперь наконец ты сможешь оправиться. Ты принимаешь укрепляющее, что прописал тебе мистер Райдер?
     В ответ Майра уклончиво улыбнулась. Она решила, что дает графу две недели. После этого откладывать будет уже нельзя. По крайней мере, мама должна все узнать. Она уже давно заподозрила бы истину, не будь эта истина столь невероятна. Несмотря на похудевшее лицо, живот у Майры уже слегка круглился под ее модными платьями свободного покроя с высокой талией.
     В глазах матери она заметила беспокойство. Конечно, мама боится за нее и пытается убедить себя, что весенний воздух и укрепляющее средство, а теперь еще и облегчение, испытываемое в связи с последним письмом сэра Эдвина, - все это вернет дочери здоровье и цветущий вид. Нехорошо заставлять мать думать, будто она серьезно больна, тогда как можно объяснить ей истинную причину ее недомогания.
     Майра уже презирала самое себя.

***

     ...Он приехал сырым апрельским вечером. Майра подняла голову и прислушалась. Неужели экипаж? Выйти из дому не было никакой возможности. Да и вряд ли в Пенвите могли появиться гости. Майра вовсе не была уверена, что теперь соседи станут посещать их даже в самую благоприятную погоду. Она уже рассказала Хэрриет о том, что ее помолвка разорвана по обоюдному согласию ее и жениха, и позволила подруге распространить эту новость. Без сомнения, теперь об этом знают уже все. Майра сидела с матерью в гостиной за вышиванием, а дождь с такой силой хлестал в окна, что смотреть в сад было просто бессмысленно. Ей снова почудился стук колес.
     Но поскольку гостиная находилась в задней части дома и расслышать что-либо сквозь шум дождя было невозможно, она решила, что ей просто показалось. Кроме того, ехать сейчас по долине - дело весьма рискованное. Майра опустила голову и снова взялась за иголку, но тут же вновь резко вскинула голову, услышав совершенно четко стук молотка в парадную дверь.
     - Господи, кто же это в такую погоду? - спросила леди Хейз, оживившись. Она воткнула иглу в свое вышивание, отложила работу в сторону и встала как раз в тот момент, когда горничная открыла дверь гостиной.
     - Граф Хэверфорд, сударыня, - сказала горничная и отступила в сторону.
     Дамы даже не успели сообразить, что к чему, - граф вошел в гостиную сразу же вслед за горничной. Высок, элегантен, мужествен и охвачен холодным гневом, отметила Майра, втянув воздух и затаив дыхание.
     - Леди Хейз. - Он чопорно поклонился, щелкнув каблуками сапог. - Мисс Хейз.
     Майра заметила, что мать всполошилась.
     - Ах, лорд Хэверфорд, - заговорила леди Хейз, - ужасная погода, совсем не для визитов, хотя мы, разумеется, рады вас видеть! Прошу, садитесь.
     - Благодарствуйте, сударыня, - отозвался тот. - Не позволите ли вы мне остаться наедине с мисс Хейз на несколько минут? Либо здесь, либо в другой комнате.
     Вид у леди Хейз сделался еще более растерянным.
     - С моей дочерью, сэр? - переспросила она. - Наедине?
     Но Майра уже встала.
     - Не беспокойтесь, мама, - сказала она. - Я проведу его сиятельство в папину читальню.
     И, не дав матери возразить, она быстро подошла к двери. Юбки ее прошуршали, когда она шла мимо графа, но он опередил ее и открыл перед ней дверь.
     - Сударыня, - сказал он, адресуясь к ее матери, прежде чем отправиться вслед за Майрой в холл и читальню, где некогда ее отец проводил много времени за книгами, - я ненадолго задержу мисс Хейз.
     Майра быстро вошла в читальню, оставив дверь за собой открытой, и встала у окна. Она едва различала в дымке дождя рощицу, которая была очаровательным местом для прогулок в хорошую погоду. Дверь за ее спиной щелкнула, закрываясь, и на несколько мгновений повисло тягостное молчание.
     - Я понял, - голос его был ледяным и пугающе спокойным, - что вы не обращаетесь ко мне за помощью.
     Майра затаила дыхание.
     - Нет, - наконец ответила она.
     - Но вы решили, что я имею право знать, - продолжал он.
     Она облизнула губы. К чему он клонит?
     - Приятно узнать, что твой бастард появится на свет через шесть месяцев.
     Майра схватилась рукой за подоконник.
     - Не смейте употреблять это слово в моем присутствии!
     - Ах вот как? - Голос его звучал устрашающе вежливо. - Какое же слово прикажете употребить? Может быть, дитя любви? Но ведь это вовсе не дитя любви, не так ли? Оно было зачато отнюдь не во время любовного свидания.
     Почему-то эти слова ранили ее.
     - Нет, - сказала она. - Я давно уже поняла, что на любовь вы неспособны. А в ту ночь вы даже не изображали любовь.
     - Какого дьявола, - впервые он позволил прозвучать гневным ноткам в своем голосе, - какого дьявола вы мне лгали, Майра?
     - Я не... - начала было она, но к чему громоздить ложь на ложь? - Я знаю, почему вы это делали.
     Она ухватилась за подоконник обеими руками, только так можно было, удержаться, чтобы не вздрогнуть от страха. Его голос раздался у самого ее плеча:
     - Потому что я весьма категорически заявил вам тогда, на балу в Тамауте, что вы выйдете за меня, если беременны. Потому что я велел вам послать за мной без промедления, если вы обнаружите, что беременны. Потому что вы готовы на что угодно, лишь бы действовать вопреки моим требованиям.
     - Да. - Она начала злиться и, хотя он стоял совсем рядом, резко повернулась к нему. Это было уж и вовсе неразумно. - Долгие годы я не любила и презирала вас, милорд. И если с годами ненависть моя поутихла, то, за последние четыре месяца она вспыхнула с новой силой. Мне представляется чудовищной сама мысль о том, что я могу в чем-то зависеть от вас. Мысль о том, что я должна сделать что-то только потому, что вы велите мне так сделать... эта мысль... эта мысль...
     - Ужасает вас? - докончил он, подняв брови. - Неужели красноречие покинуло вас, Майра? Жаль. А как вес хорошо получалось! И в результате ваше упрямство и инфантильность поставили нас обоих в крайне сомнительное положение. Вы же понимаете, что больше скрывать правду нельзя.
     Она засмеялась, как-то подчеркнуто резко.
     - И в результате на нашем ребенке будет стоять клеймо полузаконного рождения, - сказал он.
     - Совершенно незаконного, - возразила она, прекрасно понимая, как глупо даже в этот момент не устоять перед искушением бросить ему вызов. - Он или она будет незаконнорожденным. Мне все равно. Я...
     - Перестаньте ребячиться, - проговорил он таким ледяным тоном, что она замерла с открытым ртом. - Завтра утром мы обвенчаемся.
     - Ни за что! - сказала она, понимая, что в этом споре не может, а на самом деле и не хочет выиграть. Когда Майра говорила с Кеннетом, здравый смысл неизменно покидал ее. Единственное, что она чувствовала, - это всепоглощающую ненависть. - Без предварительного оглашения...
     - Разумеется, я привез особое разрешение, - сказал он. - Мы венчаемся завтра. Придется вам смириться, Майра. Придется вам научиться преодолевать свое отвращение ко мне. Возможно, это окажется не столь уж трудно. Вряд ли мне захочется подолгу бывать в вашем обществе. А вы научитесь слушаться меня. Это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Я, разумеется, буду помнить, что вы моя жена, а не солдат моего полка. Полагаю, теперь нам следует вернуться к вашей матери. Она знает?
     - Нет. Но только не завтра. Это слишком скоро. Мне нужно время.
     - Время, - холодно заметил он, - это именно то, чего у вас нет, Майра. Завтра к этому часу вы станете графиней Хэверфорд. Вы будете жить в Данбертоне. Полагаю, вам следует сообщить об этом вашей горничной, чтобы она могла...
     Но Майра уже ничего не слышала. В ушах у нее вдруг зазвенело, а ковер, казалось, устремился ей навстречу.
     - Не поднимайте головы, - сказал чей-то голос, словно доносившийся издалека. Голос этот действовал на нее успокаивающе, голосу этому она доверяла, сама не зная почему. - Нужно, чтобы кровь прихлынула к голове. Дышите глубже. - На затылке у нее лежала крепкая, надежная рука. Майра сидела в кресле. Звон в ушах ослабевал, на смену ему пришло легкое жужжание. Ее холодные влажные руки уютно лежали в чьей-то большой и теплой руке.
     Сознание возвращалось к ней. Она, по-видимому, упала в обморок и находится в читальне с графом Хэверфордом. Теперь Майра дышала глубоко и ровно, голова у нее была опущена почти к самым коленям, глаза закрыты.
     Граф стоял на одном колене перед креслом, в которое усадил ее. Одной рукой он наклонял ее голову вниз, другой сжимал ее руки, пытаясь их согреть. Тревога и стыд охватили его. Он подавил желание распахнуть дверь и позвать леди Хейз. Она еще ничего не знает, как сказала Майра. Наверное, существуют не столь пугающие способы сообщить ей о том, что происходит.
     - Вам лучше? - спросил он. - Не послать ли за вашей матушкой?
     - Нет, - слабым голосом ответила она.
     Он понял, что ответ относится ко второму вопросу.
     Войдя в гостиную в Пенвите, Кеннет с первого же взгляда на Майру понял, как она больна. Она похудела, даже исхудала. Волосы, выбивающиеся из-под чепца, утратили блеск. Лицо было не просто бледно - оно было серым. Даже губы казались совершенно бескровными. Изможденная, некрасивая, старше своих лет, она выглядела еще хуже, чем тогда, на вечере у Тревелласов.
     Почему-то ее вид еще больше разжег в нем злость - ту злость, что гнала его домой, не давая остановиться даже для отдыха и еды. Майра была воплощением страдающей женщины, покинутой своим возлюбленным. Он готов был убить ее. Как смела она так поступить с ним?
     Да, она больна. И, скорее всего в болезни этой виновата она сама - зачем было стараться сохранить все в тайне, упрямо отказываться послать за ним, чтобы он снял с нее хотя бы главное бремя? Но она, конечно, больна. И сейчас не время упрекать се. Ей, наверное, очень не хватает плеча, на которое можно опереться, хотя он уверен, что она не призналась бы в этом ни за что на свете.
     Она больна... Она носит его дитя, и она больна...
     Он снял руку с ее головы и принялся растирать ей руки.
     - Вы плохо выглядели на балу в Тамауте, - сказал он. - И когда мы встретились на мосту. Вы очень плохо выглядели у Тревелласов, и сегодня, когда я только увидел вас, я понял, что вы нездоровы. Вы что же, все это время болели?
     - Полагаю, это связано с моим положением.
     - Не думаю. - Он прикоснулся тыльной стороной ладони к ее щеке. Щека была неестественно холодна. - Послезавтра я приглашу этого врача - его зовут Райдер, не так ли? - в Данбертон, чтобы он осмотрел вас. Кажется, до переезда сюда он был приличным практикующим врачом в Лондоне. Если от него не будет толку, я отвезу вас в Лондон и там покажу врачам. Так не годится, Майра. Вам давно пора обратиться за помощью. - "Не брани ее", - напомнил он себе.
     - Мне не нужна помощь. - Она подняла голову, хотя глаза ее были устремлены скорее на их руки, чем на его лицо. - У меня будет ребенок. С этим я должна справиться сама.
     - Без помощи вашей матери, врача или отца вашего ребенка это невозможно, - сказал он, пытаясь побороть нарастающий гнев. - Независимость духа - вещь похвальная, даже в женщине. В отличие от упрямства. Завтра вы потеряете большую часть независимости. И хорошо сделаете, если смирите к тому же и ваше упрямство, коль скоро хотите согласия в нашей семейной жизни.
     - У меня нет выбора, как только выйти за вас, Кеннет, - сказала она, наконец подняв на него глаза. - Разумеется, это так. Но давайте проясним одну вещь. Я выхожу за вас потому, что должна это сделать, Я не надеюсь на согласие в нашей жизни. Я и пытаться не стану подлаживаться под вас. Я презираю вас и все ваши замашки.
     Он подавил злость и с удивлением отметил, что испытал боль. Отчего? Перед ними стоит все та же проблема: неужели она ненавидит его так сильно, что предпочтет всю жизнь быть несчастной, даже не пытаясь изменить ситуацию?
     - Вы не знаете ни меня, ни моих замашек, Майра. Мы встречались раз десять, когда были совсем юными. Более восьми лет мы не поддерживали отношений.
     Мы даже жили в разных странах! За четыре месяца после моего возвращения у нас было несколько коротких встреч и, к несчастью, одна более долгая - в хижине отшельника. Мы совершенно не знаем друг друга. И все же завтра станем мужем и женой. Разве нельзя договориться и начать завтра совсем новую жизнь? Разве нельзя попытаться относиться друг к другу с уважением и терпимостью?
     Казалось, она обдумывает его вопрос.
     - Нет, - ответила она наконец. - Я не могу так просто забыть прошлое.
     Он отпустил ее руки и встал.
     - Возможно, вы честнее меня. Я тоже не могу забыть так просто, что в одну прекрасную ночь вы стояли в ложбинке на утесе и направляли пистолет мне в сердце, приказывая при этом убираться домой и не лезть в чужие дела, в то время как только накануне в этой самой ложбинке вы поцеловали меня и улыбнулись, когда я сказал, что люблю вас.
     - Нужно было смеяться, а не улыбаться, - сказала она, - услышав такую ложь...
     Кеннет подошел к двери и отворил ее. В коридоре никого не было. Он прошел через холл и постучат в дверь гостиной, где его принимали незадолго до этого. Он услышал голос леди Хейз, которая предложила ему войти.
     - Не будете ли вы так добры, сударыня, пройти в читальню? - сказал он.
     Вид у нее стал опять таким же удивленным, но она, не мешкая, пошла следом за ним через холл.
     - Майра, - воскликнула леди Хейз, торопливо входя в читальню, - что случилось? Тебе стало хуже? Она почти всю зиму недомогала, сэр, - объяснила она, повернув голову к двери, где стоял граф, заложив руки за спину. - Я все же надеюсь...
     - Мисс Хейз только что дала согласие стать моей женой завтра утром, сударыня... - сказал он.
     Она смотрела на него, не скрывая изумления.
     - Я на четвертом месяце, мама, - проговорила Майра, глядя в расширившиеся глаза матери.
     - Ночь после рождественского бала я провела не в Данбертон-Холле. Я глупо понадеялась добраться до дома в буран. Лорд Хэверфорд обнаружил меня, когда я укрылась в баптистерии. Нам пришлось провести там ночь вдвоем.
     К счастью, леди Хейз стояла рядом со стулом, на который она медленно опустилась. Она взглянула на Кеннета, и губы ее сжались.
     - На следующее же утро лорд Хэверфорд предложил мне выйти за него замуж, - быстро проговорила Майра. Конечно, это была не совсем правда. Она не позволила ему сделать предложение. - После этого он несколько раз повторял свое предложение. Он даже пытался настаивать. Я не хотела выходить за него. Я написала ему в то же утро, что и сэру Эдвину. Но, придя в Данбертон с письмом, я узнала, что за несколько часов до того он уехал в Кент. Он приехал сразу, как только получил мое письмо. Он не виноват ни в чем.
     Кеннет улыбнулся уголками губ: неужели Майра его защищает?
     - Мне должно было, сударыня, - заговорил он, - поговорить с вами в то утро, когда я проводил домой мисс Хейз. В то же самое утро мне самому должно было написать сэру Эдвину Бейли. Если бы я не наделал столько ошибок, все мы могли бы избежать страданий. Я виноват. Но что толку обвинять себя за то, что я сделал или не сделал в прошлом? У меня есть особое разрешение, и мы с мисс Хейз обвенчаемся завтра же утром. После чего я постараюсь показать ее врачу.
     Леди Хейз поднесла руки к лицу.
     - Я могу только благодарить небо за то, милорд, что ни ваш отец, ни мой муж не дожили до этого дня. - Она повернулась и взглянула на дочь; - Майра, почему же ты мне не сказала? Ах, почему ты мне не сказала?
     - Наверное, потому, что я надеялась - вот не буду говорить и даже думать об этом кошмаре, и он сам собой развеется. Кажется, с Рождества я вела себя очень глупо. - Она взглянула на Кеннета. - Разумеется, кошмар этот не развеется. Он останется со мной на всю жизнь.
     Кеннет направился к звонку.
     - С вашего разрешения, сударыня, - сказал он, - я вызову горничную. Судя по всему, и вам, и Майре нужно подкрепиться чаем.
     "Майре?" - повторила про себя леди Хейз, нахмурившись.
     От нее не укрылось, как фамильярно он говорит о ее дочери. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. На следующий день мисс Майра Хейз станет его женой. Завтра она станет Майрой Вудфолл, графиней Хэверфорд, для которой кошмар настоящего будет длиться всю жизнь.
     Граф резко дернул за шнурок звонка.
     Когда граф Хэверфорд венчался с мисс Майрой Хейз, тамаутская церковь была почти пуста. Если не считать главных участников церемонии и его преподобия Финли-Ивенса, присутствовали только леди Хейз, миссис Финли-Ивенс, второпях приглашенные Хэрриет Линкольн с мистером Линкольном и управляющий его сиятельства.
     Майра думала о том, как все это не похоже на свадьбу, о которой она мечтала в далекие дни юности. И дело не только в отсутствии приглашенных. Не было жениха, на которого она могла бы смотреть с обожанием. Был только Кеннет. Конечно, он так красив, что коленки подгибаются; одет так безупречно, словно направляется ко двору - поклониться королю или принцу-регенту. Костюм его был выдержан в бледно-голубых и белых тонах, что великолепно сочеталось с белокурыми волосами. Он казался принцем из волшебной сказки. А Майра хотя и надела свое любимое белое платье, которое чуть было не выбрала для данбертонского бала, все же выглядела отвратительно и знала об этом. И его красота заставляла ее чувствовать себя еще более уродливой.
     И к тому же ей было так нехорошо, что, встав поутру с постели, она подумала, не послать ли ему записку с просьбой отложить бракосочетание. Но, поразмыслив, решила, что это, конечно, невозможно. Как заметил Кеннет и как понимала сама Майра, она и без того уже слишком все затянула. Но она чувствовала себя больной во всех отношениях: болела голова, мучили слабость, тошнота, ее постоянно знобило. И навалилась апатия. Она презирала себя за это, а жалость к себе всегда вызывала у нее отвращение. Ей хотелось вырваться на волю и бежать, бежать, бежать. Но это, увы, невозможно. Уж не лелеет ли она в себе желание умереть, подумала Майра с мрачным юмором.
     Нет, не о такой свадьбе мечтает каждая женщина. В конце концов, ведь это не отбывание неприятной повинности, чтобы ее могли считать порядочной женщиной. Это свадьба. То, что на всю жизнь соединит ее судьбу с судьбой Кеннета. Может быть, потому что обряд был для нее физически труден, в нем заключалось нечто пугающее. Она вслушивалась в каждое слово, произносимое его преподобием Финли-Ивенсом, и каждое слово казалось ей незнакомым, исполненным особого смысла, словно она никогда раньше не присутствовала на брачных церемониях. Она слышала голос Кеннета - низкий, красивый, влекущий, - слышала произносимые им слова. Он сказал ей, что обещает любить и защищать ее. Она слышала свой собственный голос, слышала, что говорит этот голос, - обещает любить мужа и покоряться ему. Золотое кольцо, которое он легко надел ей на палец, оказалось удивительно теплым. Она слышала, как у нее за спиной кто-то подавил короткое всхлипывание. Мама? Хэрриет? Она ощутила его поцелуй - горячий, крепкий. Губы его были приоткрыты, дыхание коснулось се щеки теплом.
     Кеннет. Он поднял голову, и она заглянула ему в глаза. Он тоже посмотрел на нее. Взгляд его был тверд и ничего не сказал ей. Глаза без выражения. Кеннет! Я так любила тебя. Я мечтала только о тебе. Я дышала одним тобой!
     - Прошу вас, - прошептал он, наклоняясь к ней, в то время как его преподобие Финли-Ивенс заговорил снова, - перестаньте плакать. Не прибавляйте ко всему еще и это.
     Он неверно понял. Он решил, что плачет она от отвращения к нему, А она оплакивала мечты и идеалы юности. Когда-то она верила в рыцарство, в романтическую любовь... И воплощением всего этого был он, Кеннет. Когда она оказалась в реальной взрослой жизни, все пошло прахом. Если бы она не любила его, подумала Майра, то, наверное, и не возненавидела бы.
     Но ей и в голову не могло прийти относиться к Кеннету равнодушно.
     Мать обняла ее, поцеловала. Хэрриет и миссис Финли-Ивенс - вид у обеих был заинтересованно-любопытствующий - поцеловали ее в щеку; его преподобие Финли-Ивенс, мис