последний  раз.  Так
значит, вы любите его?  Это  правда?  Мои  чувства  к  вам,  то,  что  я
испытываю  с  момента  нашей  встречи,  -  все  это  нисколько  вами  не
разделено?
   Дженнифер прикусила губу.
   - Вы не должны этого говорить. Прошу вас. Вы сказали,  что  мы  почти
друзья, и все же пытаетесь меня расстроить. Вы пытаетесь посеять во  мне
сомнения, тогда как во мне их нет. Вы пытаетесь заставить меня признать,
что я...
   - Нет, - нежно проговорил он. - Нет, если это вас расстраивает.  Нет,
если это обижает вас, любовь моя.
   Откуда эта  ноющая  тоска?  Это  незнакомое,  беспокойное  чувство  и
ощущение томительного ожидания чего-то, возникающее, как ни странно,  не
в груди, где расположено сердце, а где-то  внизу  живота?  Дженнифер  на
мгновение закрыла глаза. Но музыка затихала. К счастью, этот  казавшийся
бесконечным танец подходил к концу.
   К счастью.
   Любовь моя. Любовь моя.
   Он поклонился и поцеловал  ей  руку,  подводя  к  краю  танцевального
пространства. С левого фланга к ней подступала тетя Агата, с  правого  -
графиня Рашфорд.
   Тетя Агата поджимала губы, одновременно  пытаясь  улыбаться.  Лайонел
еще не успел вернуться с Самантой. Графиня с улыбкой взяла Дженнифер под
руку.
   - Здесь так жарко, дорогая, - сказала она. - Пойдем погуляем со  мной
по террасе. Пусть люди посмотрят на нас, как мы улыбаемся друг  другу  и
мило беседуем. Иногда такие вещи случаются, я знаю, и юная девушка,  как
правило, тут совсем не виновата. Улыбайся,  дорогуша.  Нам  надо  многое
уладить сейчас.
   Дженнифер тем не менее в полной мере ощутила на собственной коже, что
рука  графини  весьма  напряжена.  И  еще  Дженнифер  заметила,  что  ее
улыбчивая будущая свекровь в бешенстве, тогда как со стороны никто бы не
подумал, что это так.
   Дженнифер улыбалась и видела, что взгляды гостей направлены  на  нее.
Всех гостей. И это не было преувеличением.
   - Немного прохлады не помешает, - любезно, но не без усилий,  сказала
Дженнифер.
   Любовь моя. Любовь моя.
   Слова эти гулким эхом отдавались у нее в голове.

***

   - Ну, моя воздушная фея, - говорил он, и его голубые  глаза  смеялись
сквозь прорези золотой маски, - вы умеете выполнять желания?
   Саманта посмотрела на него с  некоторой  настороженностью.  Какой  бы
веселой и беззаботной ни казалась она со стороны, как  бы  кокетливо  ни
болтала с несколькими воздыхателями сразу, она  всегда  чувствовала  его
присутствие. Это потому, что она любила Лайонела.  Она  видела,  как  он
отсылает свою мать и тетю Агату в обеденный зал, и слышала,  что  он  им
говорит. Она понимала, что все это он устроил для того, чтобы пригласить
ее на танец. Но для этого вовсе не надо было избавляться от дам. Лайонел
и раньше танцевал с ней, и в этом не было ничего  предосудительного.  Но
теперь, когда тети не было в  зале,  Дженнифер  осталась  одна.  Правда,
ненадолго. Уже в следующее мгновение она танцевала с графом  Торнхиллом.
Неужели Лайонел не увидел опасности? Разве не в его обязанность  входило
защитить Дженнифер от этого человека?
   - Дженни танцует с графом Торнхиллом, - сказала  Саманта.  -  Она  не
решилась ему отказать, боясь показаться невежливой.
   - Ну разумеется, - бросив взгляд через плечо, согласился Лайонел.
   В его голосе  не  было  ни  удивления,  ни  раздражения.  Можно  было
подумать, что все развивалось  по  его  плану.  Но  такое  предположение
противоречило здравому смыслу. Он предупредил Дженни о  том,  чтобы  она
держалась подальше от Торнхилла, и заставил ее пообещать, что она больше
никогда с ним не заговорит.
   - Вы, должно быть, дождаться не можете послезавтра,  -  бодрым  тоном
сказала Саманта.
   - Вы так считаете?
   Он смотрел на нее и улыбался так,  как  положено  улыбаться  даме,  с
которой  танцуешь.  И  вальсировал  он,  удерживая  свою  партнершу   на
почтительном расстоянии. Никто, глядя на них  со  стороны,  не  смог  бы
заметить особого блеска в его глазах, того самого, что был в них,  когда
они вместе катались в лодке.
   - Не надо, - сказала Саманта. - Не смотрите на меня так.
   - Как я могу не смотреть на вас?  И  все  же  простите,  если  я  вас
расстроил.
   Саманта была на седьмом небе. Она влюбилась  в  него,  сама  того  не
желая, но чувство ее было глубоким и сильным. И он,  казалось,  разделял
ее чувство. И все было бы хорошо,  если  бы...  Если  бы  он  не  сделал
предложение Дженни и не получил согласие. Возможно, это предложение было
ему навязано, но так или иначе, он его  сделал  и  теперь,  как  честный
человек, обязан был его выполнить.  Он  поступал  дурно,  глядя  на  нее
сейчас вот такими глазами. Он не имел права говорить с ней так,  как  он
говорил. Лайонел поступал плохо как по отношению к Дженнифер, так  и  по
отношению к ней, Саманте.
   За последние две недели она узнала Лайонела  с  неожиданной  стороны.
Она поняла, что как человек он  не  заслуживал  доброго  слова.  Он  был
слабым и бесчестным. Она была обескуражена и задета своим открытием,  но
как бы ни было больно осознавать, что ее выбор пал на человека далеко не
порядочного, она его любила. Любила таким, какой он  был.  И  собиралась
любить  тайно  всю  оставшуюся  жизнь,  не  унижаясь  до   того,   чтобы
обмениваться с ним любовными взглядами за спиной Дженни.
   Она не могла на это пойти.
   - Я сделал вас несчастной, - сказал он,
   - Да, - согласилась Саманта, глядя ему прямо в глаза. - Дженни -  моя
кузина и мой самый близкий друг. Она мне ближе,  чем  родная  сестра.  Я
хочу видеть ее счастливой.
   - И я хочу того же, - сказал он. - Она мне не безразлична.  Иногда...
- Он отвернулся, и какое-то время они вальсировали молча. -  Иногда  нам
приходится быть жестокими во благо тех, кто нам дорог. Иногда приходится
делать людям больно, чтобы избавить их от  другой  боли,  мучительной  и
долгой. Длиною в целую жизнь.
   Саманта не понимала, о чем  он.  Но  странное  дело,  в  душе  у  нее
зародилась надежда.
   Он посмотрел ей в глаза по-прежнему  с  вежливой  улыбкой  на  губах,
вальсируя с отточенной элегантностью.
   - Если мы с вами бережем ее от боли сейчас, - сказал он, - значит  ли
это, что мы сможем прятать  от  нее  правду  всю  оставшуюся  жизнь?  Вы
искренне  полагаете,  что  в  дальнейшем,  когда  будет  слишком  поздно
что-либо изменить, ей не станет еще больнее?
   Саманта подумала, что вот-вот упадет в обморок.
   - Правду? - переспросила она. - Какую правду?
   Он закружил ее - они миновали угол зала, ни слова не  говоря.  Но  он
продолжал смотреть ей в глаза, и ответ был там.
   - Но мы не можем ей сказать, - проговорила Саманта.
   - Я не могу. - Улыбка  его  поблекла  на  несколько  кратких  секунд.
Казалось; он заглянул в самую глубину ее души. - Я джентльмен,  Саманта.
Джентльмен не может сделать такое даже ради  того,  чтобы  предотвратить
несчастье длиною в жизнь для троих людей.
   - Вы хотите, чтобы я?..
   Он хотел, чтобы она сказала Дженнифер, что любит Лайонела и он  любит
ее. Что  только  Дженни  и  помолвка,  которая  должна  быть  официально
оглашена через два дня, стоят между нею, Самантой, и ее счастьем. О нет,
только не это.
   - Нет, - сказала Саманта. - Нет, я не  могу.  Это  дурно.  Это  очень
дурно.
   Но часть ее темной стороны души, к ужасу другой, светлой ее половины,
готова была поддаться искушению. Другая  -  вознегодовала.  Ее  возмущал
Лайонел в той же мере, в которой ее саму возмущало ее собственное к нему
отношение.  Она  не  должна  была  любить  такого  джентльмена.  Да  он,
собственно, и не был им.  Джентльмен  никогда  бы  не  сделал  подобного
предложения любимой  женщине.  Даже  если  ему  предстояло  жениться  на
другой, которую он не любил.
   Дженни, бедная Дженни. Она была преданна Лайонелу до самозабвения!  И
заслуживала счастья. Она не заслужила предательства и обмана.
   - Я не сделаю этого, - твердо заявила Саманта. - Я не могу.  Но  ради
Дженни, если вы чувствуете, что не можете обещать ей верности, не говоря
уже о любви, ради нее вы должны сказать ей сами. Честный человек  сделал
бы это. Честный человек не стал бы  ждать,  что  для  него  это  сделает
кто-то другой.
   - Для нас, - уточнил он. - Но это не важно. Я понимаю,  что  попросил
от вас слишком многого. И вы правы. Мое предложение  было  бесчестным  и
недостойным джентльмена. Мне стыдно, что я не устоял перед  чувством  и,
поддавшись ему, попросил вас о невозможном.
   И вдруг Саманта очень остро  почувствовала  себя  ребенком,  которого
вовлекли в какую-то игру, непостижимую для его детского ума и не по  его
младенческим силам. Она влюбилась в Лайонела, потому что он был красив и
потому что он ее поцеловал.  Были  ли  другие  основания  для  ее  вдруг
вспыхнувшего чувства, говоря начистоту? Так  любил  ли  он  ее?  А  если
полюбил, то за что? Отчего так  внезапно?  Неужели  его  чувство  к  ней
настолько серьезно, что он готов принести ему  в  жертву  брак,  который
планировался в течение пяти лет, и вызвать скандал в обществе?
   Саманта была растеряна и испугана.
   - Мне бы не хотелось, милорд, - тихо сказала она, - об этом говорить.
   - О,  разумеется,  -  с  готовностью  согласился  он.  И  они  начали
обмениваться впечатлениями по поводу костюмов гостей маскарада.

Глава 10

   На следующий день после бала сэр  Альберт  Бойл  нашел  своего  друга
графа Торнхилла дома. Вечер еще не наступил, но  граф  был  уже  изрядно
пьян.
   Лорд Торнхилл никогда не злоупотреблял спиртным и  не  имел  привычки
пить днем, в особенности дома.  Впрочем,  для  постороннего  взгляда  он
казался почти трезвым. Единственное, что  его  выдавало,  -  это  легкий
беспорядок в одежде и два пустых  графина:  один  на  письменном  столе,
другой на полу, у камина.
   Но сэра Альберта, который знал своего друга почти  как  самого  себя,
обмануть было трудно. Он видел, что друг его крепко пьян.
   - Ну как, - спросил граф, - подвиг совершен? Ты  пришел  сюда,  чтобы
отпраздновать событие? Позвони дворецкому, пусть  принесут  еще  графин,
дружище. Эти два, похоже, пусты.
   - Она приняла мое предложение, - сказал Альберт. Он не сделал и шагу,
чтобы  дернуть  за  шнур  звонка.  В  глазах  его  читались  тревога   и
недоумение.
   - Разумеется.
   Торнхилл удержался от того, чтобы добавить, что девчонка  все-таки  в
здравом уме, чтобы отказываться от такой партии.
   - Мои поздравления, Берти. Ты, наверное, на седьмом небе от счастья.
   - У нее были слезы на глазах все время,  пока  я  говорил  с  ней,  -
сказал Берти, проводя рукой по модно  подстриженным  волосам.  -  И  она
подставила губы для поцелуя, когда я собирался всего лишь поцеловать  ей
руку. Она здорово целуется, - добавил Берти и покраснел.
   Граф поднял бокал, в котором еще оставалось на дне бренди.
   - Ах, непосредственность любви! Надо понимать, она будет всю жизнь на
тебя молиться. Удобно, наверное.
   Сэр Альберт, отвернувшись от Торнхилла, подошел к окну и сказал:
   - Я боюсь, Гейб.  Эти  слезы.  Этот  удивленный  взгляд,  сменившийся
надеждой на счастье и обожанием. Одного  этого  довольно,  чтобы  голова
кругом пошла. Одного этого довольно, чтобы возгордиться до небес.
   - И тем не менее тебе страшно, - усмехнулся граф.
   - Такая громадная ответственность, - тихо ответил сэр Альберт. - Что,
если я не смогу сделать ее счастливой? Что, если  я  буду  принимать  ее
любовь как должное  только  по  той  причине,  что  она  так  легко  мне
досталась? Что, если она приняла меня только потому, что не  верит,  что
кто-то еще может предложить ей руку и сердце? Что, если...
   Граф выругался в  таких  выражениях,  что  если  у  Альберта  и  были
сомнения относительно степени его опьянения, то теперь они исчезли.
   - Берти, - сказал Торнхилл, возвращаясь к цензурной речи, -  если  ты
не видишь звезд, зажигающихся над твоей головой, ты просто слепой на оба
глаза.
   - Все дело в ответственности, - повторил сэр Альберт. - В той власти,
которой мы иногда обладаем над жизнью других людей, Гейб!
   - Ладно, - со смехом сказал граф. - Скажи, Берти, я  должен  пожелать
тебе счастья или посочувствовать?
   - Пожелай мне счастья, если хочешь. А что за повод  для  возлияния  в
одиночестве, Гейб? - вдруг  спросил  Альберт,  отвернувшись  от  окна  и
посмотрев другу в глаза.
   Граф рассмеялся и поднял бокал.
   - Ты был слишком занят сегодня. Неужели ты не слышал?
   Сэр Альберт нахмурился.
   - Я заходил в клуб. Да, я слышал. Но и ты должен был  понимать,  что,
принимая во внимание то  шаткое  состояние,  в  котором  находится  твоя
репутация, наша публика будет рада любому поводу, чтобы  наброситься  на
тебя. Не обращай внимания, Гейб. Я хочу сказать - не обращай внимания на
клевету.
   - Одно только хотелось бы знать... - Граф  за  молчал,  чтобы  допить
бренди. - Хотелось бы знать, может ли закрыть на это глаза мисс Уинвуд.
   - Да, это вопрос по существу.
   Альберт наконец сел на стул. Кажется, им  действительно  есть  о  чем
поговорить.
   - И еще остается  один  скользкий  момент,  -  продолжал  Альберт,  -
касающийся ее помолвки с Керзи. Похоже, каждый кучер, не  говоря  уже  о
людях из общества, знает о ней. Гейб, ты ведь  не  целовал  ее  вчера  у
Велгардов на маскараде? Признайся, это выдумка?
   - Представь, я ее поцеловал, - усмехнулся граф. - Я  поцеловал  ее  в
дверях, ведущих из зала на террасу.  Как  мне  кажется,  там  нас  могли
увидеть куда больше людей, чем если бы  я  поцеловал  ее  прямо  посреди
зала.
   - Тогда ты должен перед ней извиниться, не так ли?
   Сэр Альберт явно расстроился. Он защищал своего друга, отстаивая  его
невиновность перед  большой  группой  джентльменов,  каждый  из  которых
утверждал, что своими глазами видел, как  они  танцевали,  глядя  только
друг на друга, что танцевали они неприлично близко  друг  к  другу.  Они
вели себя настолько  демонстративно,  что,  когда  исчезли  на  террасе,
внимание к ним стало еще пристальнее. На следующий день  тот  поцелуй  в
дверях стал новостью дня в клубе. Но мужчины  всегда  снисходительнее  к
грехам слабого пола. Один Бог знает, как  бедную  девочку  разбирали  по
косточкам в дамских гостиных.
   - Должен извиниться?
   Граф, прищурившись, изучал бокал, держа его в вытянутой руке, а потом
изо всех сил швырнул в камин, довольно усмехнувшись в тот момент,  когда
хрусталь со звоном разлетелся на множество осколков.
   - Я вот так не считаю, Берти. На самом  деле  она  не  пыталась  меня
оттолкнуть. Кроме того, то был всего лишь поцелуй. Даже  не  поцелуй,  а
так, намек на него. Мгновенная встреча губ.
   - На глазах у всего света, - уточнил Альберт.
   - Жизнь становится скучной, когда сезон перевалит через  месяц,  -  с
холодным цинизмом заметил граф. - Свет нуждается в пище для сплетен. Они
должны быть благодарны нам с мисс Уинвуд за то, что не даем им скучать.
   - Но последствия для нее и для тебя несоизмеримы.  Ей  придется  куда
хуже, чем тебе, Гейб.
   Альберта раздражало нежелание  Гейба  входить  в  положение  девушки,
которую тот скомпрометировал.  Но  с  другой  стороны,  он  понимал  всю
бессмысленность  втолковать  что-либо  человеку,  далеко  не   трезвому,
несмотря на членораздельную речь.
   - Я знаю, что она тебе понравилась с первого взгляда, но  она  отдана
другому. Ты  мог  бы  найти  другую  красотку,  если  тебе  так  хочется
флиртовать. Взять, к примеру, мисс Ньюмен, блондинку. Она свободна.
   - Меня устроит только эта рыжая. Сегодня о нас с ней говорят. Сегодня
ее помолвка из  непременной  превращается  в  возможную.  Сегодня  Керзи
чувствует себя по меньшей мере дураком. Я очень доволен,  -  со  злобной
усмешкой проговорил граф.
   - Господи, Гейб, - воскликнул сэр Альберт,  вскочив  на  ноги,  -  не
хочешь  ли  ты  сказать,  что  стараешься  для  того,  чтобы  расстроить
помолвку?! Неужели ты  так  отчаянно  этого  хочешь?  Ты  ведь  сломаешь
девушке жизнь, только и всего. Будешь ли ты этим гордиться?
   - Сядь, Берти. Не мелькай у меня  перед  глазами.  И  позвони,  чтобы
принесли третий графин. Если ты не хочешь промочить  горло,  то  я  хочу
выпить.
   - Ты уже достаточно выпил.
   - Верно, - согласился Гейб. - Но я еще не  так  пьян,  как  мне  того
хочется. Я все еще в сознании. Будь  хорошим  мальчиком,  пошли  еще  за
бренди.
   - Если бы ты не был пьян, - сказал Альберт, - я бы оттаскал  тебя  за
вихры, клянусь. Но если бы ты не  был  пьян,  ты  бы  не  говорил  таких
безумных вещей. Тебе она нравится,  но  ты  не  можешь  ее  добиться.  И
поэтому ты позволил себе некоторую  вольность  вчера.  Ну  допустим,  не
некоторую, а значительную. Но все это можно простить и  забыть,  как,  я
надеюсь, и поступят Рашфорды, если у них есть голова на плечах. Извинись
перед ними,  Гейб,  или  по  крайней  мере  старайся  держаться  от  них
подальше. Уезжай  из  Лондона.  Это  самое  лучшее,  что  может  сделать
порядочный человек на твоем месте.
   - Но, - угрожающе проговорил Гейб, - меня здесь никто  и  не  считает
порядочным, Берти. Если я способен был соблазнить собственную мачеху, то
для меня нет ничего запретного.
   Сэр Альберт смотрел на друга со смесью жалости и презрения.
   - Сейчас речь идет не о тебе. Будь я  на  твоем  месте,  я  бы  велел
слугам принести большой кофейник очень крепкого кофе  и  большой  таз  с
очень холодной водой, чтобы пару раз окунуть в него голову. Перед уходом
я оставлю распоряжения. Всего хорошего, Гейб.
   С этими словами Альберт пошел к двери.
   - Счастливая женщина эта Розали Огден, - пробормотал граф. - Вместе с
мужем она приобрела себе настоящую наседку.
   Раздраженно хлопнув дверью, Альберт вышел из комнаты.

***

   Граф Торнхилл откинулся на спинку кресла и уставился  в  стену  прямо
перед собой. Он закрыл глаза, но лучше ему не стало.  Он  никак  не  мог
собраться с силами, чтобы встать, подойти  к  звонку  и  вызвать  слугу.
Впрочем, еще один графин бренди вряд ли бы ему помог.  Он  и  так  выпил
немало. Даже слишком много. Бренди не спасло его от самого себя и от той
правды, которая была известна только ему одному. И Керзи.
   Сегодня днем Гейб сделал одно  замечательное  открытие.  Оказывается,
нечистая совесть и ее муки являются прекрасным противоядием к опьянению.
Сколько бы он ни  пил,  желанное  бесчувствие  не  наступало.  Тело  его
становилось все пьянее, но сознание оставалось чертовски трезвым.
   Едва  ли  он  захотел  бы   бросить   перчатку   в   лицо   Керзи   и
удовлетвориться, запустив ему пулю между глаз или  проткнув  шпагой  его
лживое сердце. И дело здесь не в страхе быть убитым. Просто убить  Керзи
для Гейба не представляло труда, а следовательно, не было  интересно.  К
тому же о причине дуэли вскоре  стало  бы  известно  (бог  знает,  каким
образом распространяются слухи), и тогда снова вспомнили бы о Кэтрин,  а
Гейб не желал ей еще большего бесчестья.
   Нет, он выбрал куда более изысканный  способ  мщения.  Для  Керзи  не
может быть ничего страшнее, чем  предстать  дураком  перед  светом,  чьи
законы он так почитал. Выставить красавца Керзи в смешном и жалком виде,
показать, что,  несмотря  на  свою  незаурядную  внешность,  безупречные
манеры и деньги, он не в состоянии удержать подле себя красивую женщину.
   Да уж, сладкая месть.
   "Да, я верю вам", - сказала она вчера на балу. Она смотрела  на  него
серьезно и доверчиво сквозь прорези золотой маски, когда он,  вальсируя,
увлек ее на террасу, играя с ней, как кот с мышкой. И затем  он  вынудил
Дженнифер назвать его по имени.
   "Габриэль", - сказала она, и голос ее все еще звучал у него в голове.
Как хотелось ему закрыть глаза и не видеть более  ее  глаз.  Но  комната
вращалась, а ее глаза в золотой маске оставались неподвижными и смотрели
ему прямо в душу.
   "Я люблю его, - сказала она. - Я люблю его. Я люблю его".
   Сегодня у нее крупные неприятности. На нее нападают со  всех  сторон:
члены ее семьи и Керзи. Сегодня она стала  объе