... Мне понравилось. - Может быть, этого не следовало говорить. - Я надеюсь, что меньше чем через год смогу подарить тебе сына, Алистер.
     Он сел на краю кровати, спиной к ней. Кажется, его спина согнулась. Она догадалась, что он оперся локтями о колени. Она видела его пальцы между волосами на голове. И тут он встал, после чего склонился над ней. Она почувствовала, как его пальцы легко касаются ее подбородка.
     - Я оставлю тебя, чтобы ты поспала, - сказал он. - У тебя был тяжелый день, а завтра мы проведем все время в пути. Спасибо тебе за сегодняшний день, Стефани - за то, что вышла за меня замуж, за то, что развлекала наших гостей и.., за это. Я постараюсь быть хорошим мужем. Спокойной ночи.
     - Алистер, - сказала она, когда он пошел к двери. Но когда он остановился и повернулся, она не нашла что сказать. "Пожалуйста, вернись в постель"? "Пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как прекрасно это было"? "Пожалуйста, позволь мне любить тебя"? - Я тоже постараюсь. Всю свою жизнь.
     - Спокойной ночи, дорогая, - сказал он.
     - Спокойной ночи, Алистер. "Спокойной ночи, любовь моя".
     Она ощущала горечь и боль от того, что окончательное утверждение их брака было позади. Ей было холодно от того, что исчезло тепло его тела. Она чувствовала его запах на подушке и на себе.
     Из нее вырвалось первое шумное всхлипывание. Потом она уткнулась лицом в подушку и позволила себе всласть поплакать от жалости к самой себе.
     В конце концов, никто не видит, как она теряет достоинство и контроль. Она до смерти устала от достоинства и контроля.
     Она не могла понять, почему уже через несколько минут после акта такой невероятной близости она ощутила такое одиночество, какого не испытывала никогда в своей жизни.

ГЛАВА 14

     Они ехали в той же карете, что и во время первого совместного путешествия. Он попытался почувствовать себя так же. Он постарался ощутить расслабленность и полный контроль над происходящим, как тогда.
     Стефани просидела напротив него те три дня. Он мог постоянно видеть ее тогда - прекрасная актриса, полностью осознающая силу собственной красоты и очарования. Рассказывающая ему сказку, такую невероятную и вместе с тем полную вполне предсказуемых сюжетных поворотов, так что он мог получать удовольствие от умственных упражнений, предсказывая все, что она собиралась сказать - и угадывая почти каждый раз.
     Он влюбился в нее еще тогда, подумал он с удивлением. Хотя, конечно, нет ничего серьезного в том, чтобы влюбиться. Влюбленность была совсем иным чувством, нежели любовь. Он задумался над тем, что испытывает сейчас. Он просто влюблен в нее? Или же он любит ее?
     Он повернул голову и посмотрел на нее. Она была в нежно-зеленом - вся, даже туфли и лежащие на сиденье напротив перчатки были зелеными. Она выглядела спокойной и собранной. А ведь еще вчера она была невестой, подумал он. Вчера ночью она потеряла девственность. Но ничто в ее поведении не указывало, что такой знаменательный факт совсем недавно свершился в ее жизни. Она спокойно улыбнулась ему в ответ. Она встретилась с ним глазами, но не покраснела.
     Он надеялся, что сегодня утром увидит ее потупленные глаза, стыдливый румянец - хоть что-то, что свидетельствовало бы о том, что она помнит о их близости прошлой ночью. Но она появилась за завтраком всего на минуту позже него. Она села и завела с ним непринужденную беседу, после чего съела внушительный завтрак. У нее даже не дрожали руки.
     И, конечно, точно так же она вела себя в постели. Не было ни намека на страсть, которую он надеялся зажечь, хотя ее тело отвечало - хотя бы чтобы уменьшить боль от его вторжения. Было лишь небольшое волнение, которое заставило ее напрячься в самый первый момент - и за которым последовало достойное, покорное принятие брачного акта.
     Он, конечно, немедленно воспламенился при виде ее стройного, тонкого тела. Тела почти атлетического сложения - странно употреблять подобные слова применительно к женщине.
     - Расскажи мне о своих друзьях, - попросил он. - О Ривзах.
     Может, ему удастся вернуть очарование первого путешествия. Глупо, но ему захотелось, чтобы на ней опять была кричащая шляпка с перьями - и чтобы она сидела напротив него.
     - У них в семье было семеро детей, - начала она. - Шесть девочек и Том. Я по возрасту ближе к Мириам и дружила больше именно с ней. И с Томом.
     Она беседовала с Томасом Ривзом и его женой не больше пятнадцати минут вчера, быстро переговорив с ними, прежде чем окунуться с головой в круговорот других гостей.
     - Меня даже просили играть с ними, - сказала она. - Миссис Ривз говорила, что только я могу сохранить мир среди девочек. Мама, правда, считала, что меня принимают в этом доме потому, что я более благородного происхождения, чем они, а у миссис Ривз - светские амбиции. Но я так не думаю. Они были гораздо богаче нас. Правда, ни то, ни другое не имело значения, когда мы были детьми. Мы играли, играли и играли. Мы лазали по деревьям, плавали в речках и ныряли в озере - хотя все это было запрещено. Я была... Мама однажды назвала меня сорвиголовой. Боюсь, она была права.
     - Любой, кто играет в крикет так же хорошо, как ты, должен быть сорвиголовой, - сказал он.
     Смешно, но ему захотелось, чтобы он знал ее тогда. За последний месяц их знакомства он уловил всего несколько проблесков образа той живой, веселой девочки, которой она, должно быть, была в детстве.
     - Когда я выросла, - продолжила она, вытягивая руки на коленях и глядя на них - кольцо выглядело странно новым и сверкающим, - папа предложил, чтобы я направила энергию в другое русло. И с тех пор я трудилась вместе с мамой, пока она была жива, а после ее смерти сама выполняла все обязанности в приходе. Но я не возражала. Мне нравилась такая жизнь.
     Она рассказывала об этом во время первого путешествия, но тогда он слушал по-другому. Он думал, что она плетет увлекательную нить фантазий.
     - И ваша дружба закончилась? - спросил он.
     - В общем-то нет, - сказала она. - Они повзрослели. Когда я приняла приглашение на место гувернантки так далеко от дома, тяжелее всего было потерять эту дружбу. У Бернаби мне было позволено получать не более трех личных писем в год. Я так скучала по моим друзьям. Я скучала по Мириам.
     - А Том? - спросил он. - Неужели между вами не было романтического влечения?
     Конечно же, должно было быть. Они почти одного возраста. Оба красивы. Он пожелал, что спросил об этом.
     - В общем-то, нет, - ответила она. - Мы всю жизнь были друзьями. Сложно было бы взглянуть друг на друга по-другому. Конечно, мы тяжело перенесли расставание и мысль о том, что, возможно, никогда больше друг друга не увидим. И он тяжело отнесся к тому, что мне придется стать гувернанткой.
     - Но он не пытался остановить тебя? - спросил он.
     Она улыбнулась, по-прежнему глядя на руки.
     - Он предложил мне выйти за него замуж, - сказала она. - Но я отказалась.
     - Почему? - спросил он.
     - Потому что он предложил мне из жалости, - сказала она. - Он не любил меня. А я не любила его. Это не было бы замужеством, о котором я мечтала.
     Он внезапно ощутил беспокойство. Она описывала их собственный брак. За исключением того, что она не смогла сказать "нет" ему.
     - ао каком замужестве ты мечтала? - невольно спросил он.
     Она внезапно подняла глаза, и ее щеки наконец-то заалели. Похоже, она только сейчас поняла, какой оборот принял разговор.
     - Ну, - рассмеялась она, - обычная мечта, как у любой девочки или очень молодой женщины. Теперь это кажется глупым и наверняка покажется еще глупее джентльмену - особенно герцогу. Я мечтала о романтической любви. Я верила в эту смешную сказку, будто где-то каждого из нас ждет единственный идеальный спутник, что... Все это не имеет значения. Но я рада, что не вышла замуж за Тома. Я бы всегда чувствовала... - Она прикусила губу, но у нее не было выбора, кроме как продолжить то, что она начала говорить. - Что я принудила его к этому. Я бы всегда помнила, что обязана ему и никогда не смогу расплатиться. Я... - Она все-таки остановилась.
     Именно так она чувствовала себя по отношению к нему, конечно. Она думала, что вынудила его жениться на себе. Она думала, что обязана ему всем и никогда не сможет вернуть этот долг. Ее замужество было обузой для нее. Она никогда не сможет быть с ним счастлива.
     Что она скажет, если узнает, что он ошибочно принял ее за актрису и продажную женщину? И что он довез ее до Синдона не из доброты и соображений ее безопасности, а...
     - Расскажи мне еще, - попросил он, - об играх, в которые вы играли тогда, о ваших шалостях и проделках.
     Он страстно желал узнать ее. Хотя она рассказала ему о себе намного больше, чем он - ей, она все еще была для него незнакомкой - незнакомкой, которая стала его женой и герцогиней, незнакомкой, с которой он вступил в интимные отношения прошлой ночью и продолжит их сегодня ночью, завтра ночью и так - всю их жизнь.
     - Это не были поступки, достойные детей из благородных семейств, - сказала она, мимолетно улыбнувшись, так что он на мгновение уловил золотые искорки в ее глазах. - А некоторые были просто непозволительными, как, например, тот раз, когда все мы - Том, Мириам, Агнес и я - выбрались тайком ночью, потому что Том слышал, будто рыба по ночам выпрыгивает из реки и ее можно ловить руками. Кажется, мне было восемь лет. Конечно же, мы не увидели ни одной рыбы, не говоря о том, чтобы поймать ее.
     Он улыбался. Она рассказала ему о еще нескольких приключениях, о которых раньше не рассказывала. Очевидно, Том Ривз был предводителем, а Стефани - второй после него в этой компании. Он вспомнил собственное детство. Он был похож на Тома, только вел себя еще хуже, пока отец, отчаявшись воспитать его достойным титула герцога самостоятельно, не отослал его в возрасте десяти лет в закрытую школу. Теперь ему казалось, что большую часть детства он провел на скамье в кабинете отца, стараясь не прислушиваться к свисту розги, который был предвестником острой боли.
     "Пусть Джордж, черт побери, будет этим герцогом! - вспомнил он, как кричал однажды в напрасной надежде уклониться от предначертанной судьбы. - Все, что я хочу, это был солдатом или моряком, черт побери!" Все, что он получил в результате этой вспышки - строгий приказ снова лечь на скамью. А потом началась школа. Он задумался над тем, сколько людей, знающих его теперешним, догадываются о том, каким ребенком он был.
     Будет ли его старший сын таким же бунтарем? И будет ли он сам выяснять отношения с сыном теми же методами, что и его отец? Отец был человеком с непомерно развитым чувством собственного достоинства и начисто лишенным чувства юмора, хотя способным на любовь. Был ли он похож на отца? Мать и сестры говорили, что похож.
     Он внезапно повернулся и взял Стефани за руку. Этого ему хотелось уже больше часа. Какие у нее красивые руки с тонкими длинными пальцами. Он зажал ее кольцо между кончиками пальцев и повертел его.
     - Я надеюсь, тебе понравится Уайтвик - Холл, - сказал он. - Парк такой большой, что не замечаешь, где он кончается и где начинаются фермы, пока не наткнешься на них.
     - Я уверена, что мне там понравится, - ответила она. - Она не сделала попытки отнять руку. - Думаю, он намного больше Синдон-Парка. Я постараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности, Алистер.
     - Это спокойное, хорошее место, чтобы там росли дети, - сказал он. - Шесть поколений моей семьи выросли там. Наши дети станут седьмыми.
     - Да, - сказала она. - Я знаю, что ветвь герцогов Бриджуотерских еще ни разу не оставалась без наследника мужского пола. Там даже есть портретная галерея, верно? Твоя мать рассказывала мне, что в ней висят портреты всех твоих предков. С нетерпением жду, когда увижу их. И я постараюсь, чтобы традиция не нарушилась. Я надеюсь подарить тебе наследника не больше, чем через год.
     Это было сказано холодно, она даже не покраснела. Ему захотелось, чтобы румянец появлялся на ее щеках, когда она думает о том, каким образом понесет наследника. В зимнем саду у Элизабет она показала страсть. Со временем он начал жалеть, что не довел их объятия до самого конца, как бы опасно это ни было в незапертой комнате во время бала, и каким бы не правильным ни был этот поступок, исходя из тех соображений, что они были только помолвлены. Их отношения развивались бы совсем по-другому, если бы он не вспомнил о приличиях и не напомнил ей в самой отвратительной манере.
     Он задумался над тем, что значила для нее прошлая ночь. Он задумался, что испытывала она - не только физически, но и эмоционально. Он задумался, какие мысли промчались в ее голове, когда он впервые вошел в нее. Ему хотелось, чтобы он мог спросить. Почему он не может? Нет смысла задавать себе этот вопрос, если он прекрасно знает, почему. Потому что между ними не было духовной близости и он не знал, как заполнить пропасть.
     - Моя мать сказала бы тебе, что это - твоя первая обязанность как герцогини и моей жены, и тебе следует трудиться, пока она не будет выполнена.
     Он улыбнулся, но она не смотрела на него. Он все еще думал, что Джордж смог бы стать достойным герцогом Бриджуотерским, к тому же у него уже были здоровые сыновья. Ему хотелось бы иметь детей от Стефани, потому что ему нужна была семья. Его мечта начинала сбываться, хотя, без сомнения, это была мечта с большой примесью реальности. Она не любила его.
     - Да, - сказала она. - И я приступлю к другим обязанностям как только мы приедем, Алистер. Ты не должен бояться, что я не справлюсь с задачей. Я стану достойной хозяйкой твоего дома. Я навещу всех арендаторов и работников. А когда ты представишь меня твоим соседям, я приму их и сама нанесу визиты, как это принято. Я уверена, что ты не будешь мной недоволен.
     Он поднес ее руку к губам и задержал ее на несколько мгновений.
     - Я не недоволен, - сказал он. - Я полностью уверен, что ты прекрасно справишься.
     - Твоя мать упоминала о летнем празднике, - продолжила она, - с играми и развлечениями в деревне и парке. И с танцами вечером. Она описала мне круг моих обязанностей. С нетерпением жду, когда смогу приступить к подготовке.
     Он старался каждый год приезжать домой на праздник. Он никогда не мог до конца насладиться им, поскольку праздник устраивался для простого люда, а он больше не мог смешиваться с толпой, как делал это, когда был ребенком. Он был герцогом уже больше десяти лет. Он слишком далеко стоял от этих людей по социальной лестнице, хотя любил их и верил, что они по-своему любят его.
     Да, когда он был мальчишкой, все было по-другому. Хотя школа выбила из него почти все бунтарские наклонности, и он научился быть сыном своего отца даже на каникулах, все же было несколько моментов свободы. Как тогда, во время одного из таких праздников, когда он, семнадцатилетний юноша, утратил девственность. Он забрался на сеновал - он до сих пор не был уверен в том, кто кого завлек - с веселой вдовой на восемь лет старше него и вылез три или четыре часа спустя с девственностью, уничтоженной несколько раз, если такое возможно. Он раздувался от гордости, воображая себя чертовски умелым мужиком, хотя воспоминания о его четырех отчаянных попытках, предпринятых на протяжении тех часов, вызывали теперь у него улыбку.
     - Праздник будет очень веселым, Стефани, - сказал он.
     - Конечно. - Она повернула лицо и улыбнулась. - Я постараюсь, чтобы всем было весело, Алистер. Я начну все планировать, как только мы приедем, учитывая, конечно, все многочисленные традиции, которым я должна следовать. Ты можешь ни о чем не волноваться. Я все распланирую сама. Ты увидишь, что у тебя прекрасная герцогиня.
     Он почти ничего не услышал. Улыбка Стефани ослепила его. Он наклонился к жене и коснулся ее губ. Она была новобрачной два дня и одну ночь, думал он, а они весь день просидели рядом друг с другом как вежливые незнакомцы. Он засыпал ее вопросами, а она жизнерадостно говорила о долге. О том, что понесет от него сына, словно это было всего лишь еще одним долгом, выполнения которого от нее ожидают.
     Он зажал в ладонях ее лицо и посмотрел ей в глаза. Она продолжала сидеть прямо, сложив руки на коленях. Она безмятежно улыбалась ему. Она была его покорной герцогиней. Она платила долг, который, как ей казалось, никогда не будет заплачен до конца.
     - Как ты относишься ко мне? - спросил он.
     Ее глаза расширились.
     - Алистер, - сказала она, - ты мой муж.
     Как будто это был ответ.
     - Что ты хочешь, чтобы я сказала? - спросила она, когда увидела, что он пытается встретиться с ней взглядом. - Я выучила за последний месяц все, чего от меня ожидают как от герцогини. Но я поняла, что кое-что было пропущено. Никто не сказал мне, как доставить удовольствие лично тебе, кроме нескольких самых общих вопросов. - На этот раз она вспыхнула ярче. Ей было сказано, что она должна вести себя покорно и пассивно, думал он, особенно - в постели. - Мне хочется сделать тебе приятно, Алистер. Скажи мне как. Я обязана тебе всем.
     - Может быть, - ответил он, - у меня всего одна просьба, Стефани. Чтобы ты перестала так считать. Это не правда. Ты ничем мне не обязана. - Эти слова прозвучали на месяц позже, чем следовало.
     - У меня было денег на один ломтик хлеба, - сказала она. - Во время той ночи, которую мне пришлось провести на дороге, у меня чуть не похитили все - даже мое целомудрие. Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что грабители отняли бы и это, прежде чем исчезнуть с моей куда менее ценной собственностью. И меня ждали еще ночи, подобные той. В той одежде, в какой я была, когда ты впервые увидел меня, мне бы не удалось этого избежать. Я видела, как все смотрят на меня - все, кроме тебя. Ты один отнесся ко мне с добротой и уважением. И ты довез меня прямо до дома, чтобы снова не подвергать меня опасности. Хотя ты знал, что, делая это, ты приносишь в жертву собственную свободу. Я обязана тебе жизнью и, что так же важно, своим целомудрием. И ты спрашиваешь, как я к тебе отношусь?
     - Нет, - сказал он и снова откинулся назад на сидении, чтобы не видеть ее лица. Он глубоко вздохнул. - Так не пойдет.
     - Я все пыталась и пыталась, - сказала она, и ее голос прозвучал так жалобно. - Я не доставила тебе удовольствия, да? Но я не знаю как, Алистер. Может, сегодня ночью у меня получится лучше. Скажи мне, как сделать тебе приятно. Доставлять тебе удовольствие - единственное, чего я желаю всем сердцем.
     - Стефани, - сказал он, - я отнесся к тебе в тот день с не большим уважением, чем все остальные. Я видел только безвкусный плащ и отвратительную шляпку, и ничего больше. И я не слышал ничего больше. Я думал, что ты в лучшем случае актриса, а в худшем - проститутка. Может быть, и то, и другое. Не стану говорить, что с самого начала хотел овладеть тобой. Я взял тебя с собой потому, что нагромождения лжи, которой, как я считал, ты меня потчевала, очень меня развлекали, и мне захотелось увидеть твое смущение, когда я загоню тебя в угол и разоблачу. В ту первую ночь я подумал, что ты дразнишь меня, и со скуки решил включиться в твою игру. Но еще до того, как мы доехали до Гэмпшира и Синдон-Парка, я твердо решил сделать тебя своей любовницей - после того, как привезу тебя в имение и посмотрю, как ты будешь выкручиваться. Я сам загнал себя в ловушку. А теперь скажи мне, насколько ты мне обязана. Скажи, что доставлять мне удовольствие - твое единственное желание.
     Он думал, что никогда не скажет ей этого. Сначала он убедил себя - не вполне искренне, - что признание только унизит ее. Но он увидел, что молчание дало худшие результаты.
     Она попала в ловушку и только больше страдала из-за долга, который, как думала, никогда не сможет вернуть. Он, наконец, освободил ее. Слишком поздно? Как она поступит? Но он не жалел, что сказал правду.
     Он повернул голову и посмотрел на нее, пока она молчала. Ее тело было напряжено. Ее руки, все еще лежавшие на коленях, побледнели. С лица исчезли все краски. Глаза были закрыты.
     - Было бы глупо, - сказал он, - просить у тебя