сейчас прощения. Но именно я и должен за все расплачиваться, Стефани. У тебя был небольшой выбор, но я отнял даже то немногое, что ты имела.
     - Ты не верил ничему, что я говорила? - почти прошептала она.
     - Нет, - ответил он. - Яркая бабочка стоит на краю пустынной дороги и заявляет, что она идет в Гэмпшир, чтобы получить наследство. Мне стало любопытно.
     - И той ночью служанка не перепутала комнаты, верно? - продолжила она. - Все было правильно. Я должна была спать с тобой.
     - Да, - сказал он.
     - Я должна была разделить с тобой постель, - сказала она. - Ты собирался сделать то, что делал прошлой ночью.
     - Да, - ответил он.
     Он услышал, как она вздохнула и задержала дыхание. Воздух чуть слышно вырвался из ее рта.
     - Тогда почему не сделал? - спросила она. - Второй раз за две ночи. Я дважды избежала этого. Почему ты оставил меня?
     - По той же причине, которую упомянул совсем недавно, - сказал он. - Я думал, ты решила меня перехитрить, и решил сам посмеяться над тобой.
     - Не потому, что я просто сказала "нет"? - спросила она. Ее голос звучал так тихо, что он едва его слышал.
     Он задумался на мгновение.
     - Да, - сказал он, - и по этой причине тоже. Я никогда не стал бы принуждать женщину, которая сказала "нет".
     - Твоя жена считается женщиной? - спросила она.
     О Боже. Так он и думал.
     - Да, - произнес он наконец так же тихо, как и она. - И ты скажешь сегодня "нет"? И завтра?
     Она молчала так долго, что он подумал - она никогда больше не заговорит с ним. Но она заговорила.
     - Наверное, - сказала она, - мне нужно быть благодарной за ту шляпку и плащ. Если бы я была одета как всегда в серое - серое, как мое имя, - ты не удостоил бы меня и взглядом. Ты бы не остановился, чтобы подобрать меня. Я бы голодала, а может, и умерла. Надо мной бы надругались. Твое заблуждение спасло меня. - Горечь ясно звучала в ее голосе. - Но несмотря на это, я больше не чувствую себя обязанной тебе. Думаю, что когда окончательно успокоюсь, то это станет настоящим облегчением. Почему ты мне все рассказал? Ты мог бы хранить эту тайну до конца жизни. Я ничего бы не заподозрила. Я охотно оставалась бы твоей рабыней до конца своих дней.
     Когда он заговорил, в его голосе тоже прозвучала горечь, хотя он знал, что для этого нет никакой причины.
     - Наверное, мне не нужна рабыня, - сказал он. - Наверное, мне нужна жена.
     - Она у тебя есть, - ответила она. - Если помнишь, я вышла за тебя замуж вчера. Прошлой ночью мы делили постель. Я так старалась доставить тебе удовольствие, я думала, ты - бог. Лучше бы я потратила время на то, чтобы доставить удовольствие себе.
     - Отослав меня? - спросил он. - Сказав "нет"?
     - Нет, - сказала она и резко засмеялась. - Нет, не этим.
     Они уже должны были быть неподалеку от гостиницы, где проведут эту ночь. Он посмотрел из окна на знакомый пейзаж. Он проезжал по этой дороге тысячу раз. Несколько минут они молчали. Он удивился тому, что ощущает странный покой. И с горькой улыбкой он понял, что это потому, что между ними впервые возникли отношения. Мучительные отношения, наверное, - нет, наверняка. Но настоящие отношения. Это лучше чем то, что было раньше.
     Он скорее готов жить без нее, чем иметь ее своей рабыней. Это была удивительная и печальная мысль.
     - Мы скоро будем в гостинице, - сказал он. - Я заказал несколько комнат. У тебя будет своя спальня. Тебе ни в коем случае не придется делить ее со мной. И если ты скажешь "нет", мне не придется ночевать на чердаке.
     Она ничего не сказала. Она сидела еще ровнее, чем раньше. И она была напряжена.
     - Могу ли я прийти к тебе сегодня ночью? - спросил он.
     - Нет, - сказала она, поколебавшись. - Не сегодня, Алистер. Может быть, и не завтра. Я не знаю. Мне нужно время.
     Он кивнул.
     - Завтра я снова спрошу, - сказал он.
     Карета повернула в широкий двор гостиницы "Бык и рог", и слуги вместе с возницами уставились на знакомую карету.

ГЛАВА 15

     Было облегчением оказаться в Уайтвик - Холле, главной резиденции герцога Бриджуотера в Глочестершире. Если бы они появились здесь в это же время вчера, думала Стефани, и этого разговора не произошло, она бы не испытывала такого облегчения. Если бы месяц назад она не попала в Синдон-Парк и не привыкла к его размерам и величественному внешнему виду, ее бы до смерти напугал Уайтвик с его массивными каменными столбами и коваными железными воротами, двумя сторожками с каждой стороны ворот, больше похожими на небольшие особняки, его бесконечной подъездной аллеей, усаженной дубами, с его мостом в три арки над речкой, с его рощицами, цветочными клумбами и просторными лужайками, спускающимися к дому, сложенному из каменных блоков.
     Ее бы испугал вид грумов в ливреях, выстроившихся на террасе - их было намного больше, чем требуется, чтобы встретить карету, запряженную четырьмя лошадьми, величественные фигуры дворецкого и экономки, одетых в черное, которые застыли на мраморных ступенях лестницы, ведущей к парадному входу. Она бы оробела при виде огромного бального зала и застывших слуг, выстроившихся в два ряда в ожидании осмотра.
     Но она не испытывала страха - только облегчение. Облегчение от того, что можно скрыться от мучительного молчаливого присутствия мужа. Не совсем, конечно. Он бесшумно шагал по правую сторону от нее, представив ей сначала старшего конюха, который помог ей выйти из кареты, а затем - дворецкого и экономку. Он следовал за ней вдоль ряда слуг, иногда обращаясь к кому-нибудь из них, в то время как у нее находились улыбка и ласковое слово для каждого.
     Они почти не разговаривали весь день. После того как она убедила его, да, она спала очень хорошо, спасибо, - хотя не спала вовсе - и что, да, на небе несколько облачно, но нет, не похоже, что будет дождь, за завтраком больше не было произнесено ни слова. В течение дня, пока они ехали в карете, он несколько раз пытался вовлечь ее в разговор, но ее односложные ответы не вдохновили на дальнейшие попытки.
     Не то чтобы она была молчалива. У нее скорее был ошеломленный вид. Вся жизнь, которую она знала и та новая, в которую она с таким трудом вступила, - все разрушилось. Она больше не понимала, кто она, к какому миру принадлежит.
     - Ваша светлость, наверное, пожелает осмотреть свои апартаменты, - почтительно предложила экономка, когда проверка была завершена, - и немного освежиться. Я распоряжусь, чтобы через полчаса чай был подан в гостиную.
     Стефани улыбнулась ей.
     - У ее светлости было утомительное путешествие, миссис Гриффитс, - ответил ее муж. - Она выпьет чаю в своей личной гостиной. Пусть Паркер принесет что-нибудь подходящее для меня в библиотеку.
     Стефани думала, что он останется внизу. Но он последовал за ней, когда миссис Гриффитс провела ее через четыре лестничных пролета и широкий коридор, покрытый ковром, в покои в передней части дома. Он шел за ней, пока экономка показывала большую, роскошно обставленную гостиную, которая, кажется, предназначалась только для нее, в просторную гардеробную, где Патти и две служанки уже распаковывали сундуки с платьями, и спальню, самую большую и шикарную из всех комнат.
     - Я предоставлю вас заботам горничной, ваша светлость, - сказала миссис Гриффитс, склоняя голову в почтительном поклоне. - Я пришлю чай.
     - Благодарю вас.
     Стефани улыбнулась, и экономка покинула комнату. Муж остался стоять позади нее.
     Она повернулась и посмотрела на него, ее подбородок был поднят, руки сцеплены спереди в замок. Он был красив, как обычно. Она постоянно помнила об огромной кровати за своей спиной. Что же будет теперь, когда они оказались здесь - дома? В конце концов, она - его жена. Она поклялась быть покорной ему. И она не нарушит клятвы, данной перед алтарем. Нарушит ли он свою?
     - Добро пожаловать домой, дорогая, - тихо произнес он.
     Эти слова застали ее врасплох, и она чуть не утратила контроль над собой. До этого момента она не понимала, что последние двадцать четыре часа провела на грани нервного срыва.
     - Спасибо, - сказала она, глубоко вздохнув, и улыбнулась ему. - Дом великолепен, Алистер. Намного великолепнее, чем я представляла.
     - Это моя гордость и отрада, - сказал он.
     Эти простые слова странным образом тронули ее. Но она не хотела бы растрогаться. Не сейчас. Ей нужно подумать. Но даже мозг предал ее. Она не могла ни о чем думать весь день и всю ночь. Она опустила глаза и ничего не сказала.
     - Стефани, - сказал он, - ты позволишь задать тебе всего один вопрос, прежде чем я оставлю тебя отдыхать?
     - Да. - Она снова посмотрела на него.
     - Если бы я тебе обо всем рассказал, - спросил он, - в первый же день в Синдон-Парке, ты бы вышла за меня замуж?
     "Нет, конечно же нет". Но она сдержалась и не произнесла этого. Неужели не вышла бы? Аргументы в пользу их брака были бы такими же. У нее было бы так же мало выбора. Откуда она знает, каким бы был ее ответ? Главное, что он ничего не сказал. Он позволил ей верить в его доброту, вежливость - и самопожертвование.
     - Я не знаю, - сказала она. Но она должна быть честной с ним. Только через честность она могла надеяться снова обрести себя. - Да. Думаю, что вышла бы. Я испытала нечто гораздо лучшее, чем то, что знала последние шесть лет, но ты же знаешь - чтобы сохранить это, я должна была выйти замуж. Трудно добровольно отказаться от чего-то столь желанного, если однажды попробовал это. Я хотела стать богатой. Я хотела получить Синдон-Парк.
     Он кивнул.
     - Наверное, я бы все равно вышла за тебя замуж, - призналась она, - но мне не пришлось бы продавать собственную душу, если бы ты все рассказал с самого начала.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил он. Она подняла подбородок.
     - Я хотела быть достойной моего спасителя, - сказала она. - Весь прошлый месяц я потратила на то, чтобы превратиться в женщину, достойную стать твоей женой. Наш союз не был равным, Алистер. Я считала, что это ты даешь, уступаешь, снисходишь. Я же стою ниже - во всех смыслах. Так не должно было быть. Я могла и должна была быть равной тебе во всем - может быть, за исключением происхождения. А ты отнял у меня это право.
     - Я боялся унизить тебя, рассказав правду, - сказал он.
     Она улыбнулась.
     - Или себя? Он колебался.
     - Или себя, - признал он, наконец.
     Они стояли и смотрели друг на друга. Она подумала, любит ли его еще. Любила ли когда-нибудь вообще. Разве можно любить божество? Но теперь он не был богом. Она не знала, кем он был. Абсолютно незнакомый человек. Она дотронулась до кольца на пальце левой руки, а мысленно вспомнила то тайное удовольствие, которое получила на брачной постели. Он был внутри ее тела.
     - Сможем ли мы продвинуться дальше? - спросил он. - Это конец, Стефани? У нашего брака нет ни одного шанса?
     Она еще не задавала себе такой прямой вопрос. Услышав его, она немного испугалась. Действительно, разве не перед этим они оказались? Их свадьба была всего два дня назад.
     - Я не знаю, - сказала она. - Алистер, я не знаю тебя. Я знаю всего несколько вещей о тебе, но их не так много. Я вообще тебя не знаю. Ты ничего мне не рассказывал. Ты мне чужой.
     - А ты хочешь узнать меня? - спросил он. - Или уже слишком поздно?
     Она хочет узнать его, внезапно поняла она. Теперь, когда он больше не был богом, его можно было узнать. Несмотря на внушительный титул, богатство и невероятную гордость, он был мужчиной. Мужчиной, как она была женщиной. Она хотела узнать его. Она хотела знать, кого она отвергнет - или примет. Но не было ли слишком поздно принимать подобное решение - теперь, после свадьбы? Он молча стоял, спокойно ожидая ее ответа.
     - Я хочу узнать тебя, - сказала она. Она увидела, что он перевел дыхание.
     - Тогда ты узнаешь меня, - сказал он. - Все следующие дни и недели, Стефани, говорить буду я. Это дастся мне нелегко. Меня приучили к скрытности. Это было частью моего воспитания. Это было неотъемлемой частью моей взрослой жизни. Но для тебя я буду говорить. Я сделаю все, чтобы ты узнала, кто я.
     - Наш брак настолько для тебя важен? - спросила она.
     - Да.
     Он дал ответ не колеблясь, но не объяснил, почему именно для него был важен их брак, хотя она ждала этого. Для него будет унизительным, если их союз разобьется в самом начале. Ему страшно оказаться без спутницы на всю жизнь. Для него будет ужасным лишиться надежды, всякой надежды получить наследника в этом браке - если, конечно, он не намеревался нарушить обещание. А может, их брак был важен для него по-другому, в более личном смысле? Она не знала. Она не знала его. Она решила не ждать, пока он задаст самый последний вопрос.
     - Алистер, - сказала она, - ты можешь прийти ко мне сегодня ночью, если захочешь.
     Неважно, что будет дальше, неважно, каким будет ее окончательное решение, поняла она, но она даст ему сына, если будет физически способна на это.
     - Спасибо, - сказал он. - Ты устала, дорогая. Я оставлю тебя отдыхать. Я приду за тобой в гардеробную, чтобы провести к ужину.
     - Да, - сказала она.
     Он сделал несколько шагов по направлению к ней, обеими руками взял ее правую руку и поднял к губам.
     Потом он ушел.
     За те несколько минут, что она стояла, прежде чем пойти в гардеробную, она поняла одно. Это была первая ясная мысль, которая возникла в ее голове за то время, что прошло после его рокового признания. Многое оказалось разрушенным. Она не была уверена, что что-то удастся создать заново. Она не была уверена ни в чем, кроме одного. Она была рада, что он не был богом. Она была рада, что он оказался простым мужчиной.
     Она провела пальцами левой руки по тому месту, куда только что прикоснулись его губы.
     Беседы легко давались ему. Это было необходимой частью воспитания для любой леди и любого джентльмена из высшего света. Это было искусством, но он так долго упражнялся в нем, что почти не задумывался над этим. Он почти инстинктивно знал, с кем следует обсуждать книги и последние идеи, с кем - политику и экономику, а с кем следует беседовать о моде и обмениваться сплетнями. Тот же инстинкт подсказывал ему, в каких случаях он должен задавать тон беседе сам, а в каких - следовать собеседнику.
     Он никогда не боялся пауз в разговоре. Порой молчание может быть приятным и дружеским. Если же оно становилось неловким, он всегда знал, чем заполнить его.
     Но сегодняшнее молчание измучило его. Оно было каким-то громким и обвиняющим, каким-то болезненным и невыносимым.
     Беседа за ужином, которая, если и прерывалась, то всякий раз не больше, чем на минуту, тоже была неловкой. Еще никогда ему не приходилось говорить только на одну тему, а он только теперь понял, что обрек себя на это на все последующие дни, может, даже недели. Он не привык разговаривать о себе. Похоже, что, будучи вынужденным проводить как герцог Бриджуотер жизнь у всех на виду, он скрыл некую тайную часть себя, спрятал ее так, чтобы никто не мог ее отнять.
     - Джордж был моим лучшим другом и худшим врагом, - внезапно сказал он, заводя беседу очень неожиданно, не думая, с чего начать. Едва ли он может начать со дня рождения, хотя, это, конечно, своего рода самое значительное событие в его жизни. - Я любил и ненавидел его одновременно.
     - Меня всегда удивляли подобные вещи, - сказала она, - хотя, кажется, они вполне обычны. Я так хотела иметь братьев и сестер. А те, у которых они есть, проводят все детство в драках с ними.
     - Я очень обижался на него, - продолжил он. - Он родился на одиннадцать месяцев позже меня. Я никогда не простил его за то, что он ждал так долго. Если бы он родился на одиннадцать месяцев до меня... Не уверен даже, что перестал обижаться на него.
     Ее место было на противоположном конце длинного обеденного стола. Им пришлось бы повышать голоса, чтобы услышать друг друга. Он велел поставить ее прибор поближе к своему.
     На минуту его нож и вилка застыли над тарелкой.
     - Но разве обычно не происходит наоборот? - спросила она. - Разве не младший сын завидует старшему? Одиннадцать месяцев отняли у твоего брата надежду получить титул, состояние и Уайтвик-Холл.
     - Даже ребенком, - сказал он, - я ощущал плен клетки, в которую оказался заперт, и знал, что для Джорджа нет ни плена, ни клетки. Я восставал против этого плена - вот таким неблагодарным ребенком я был. И, как ни странно, я не верю, чтобы мой брат хоть раз позавидовал мне или сожалел, что родился позже.
     Он понял, что начал рассказ с нужного места. Если бы он рассказал ей о счастливом, беззаботном детстве - а оно было таким в большинстве случаев, - он бы не смог показать истинную правду. Он бы не позволил ей когда-либо узнать себя.
     Она подалась к нему, забыв о еде.
     - Не могу представить этого, - призналась она. - Ты и твой титул, твое положение - вы кажетесь неотделимыми друг от друга.
     - Это теперь они неотделимы от меня, - сказал он. - Я же говорю о детстве - времени бунта. Я слишком рано понял, что жизнь не предоставила мне никакого выбора. И кто будет жаловаться на это, на то, что его будущее обеспечено? - Он взмахнул рукой, охватывая всю комнату. - Только глупый ребенок, конечно. Мужчина учится принимать свой жребий, особенно если к нему прилагаются такое богатство и такая власть.
     - Но кто может винить ребенка, - сказала она, - за то, что он хочет быть свободным? За то, что у него есть мечта.
     Да, она поняла. Никто больше не понимал. Никто. И он не говорил ни о чем подобном уже одиннадцать лет. Нет, дольше. С того времени, когда был подростком. Он очень редко открывался кому-нибудь до конца. Он вдруг ощутил волнение, почти испуг. На некоторое время он вернулся к еде.
     - Очень немногие люди свободны, - сказал он. - Фактически, никто. Это понимают, когда приходит зрелость. И это приходится принять. Для некоторых клеткой становится бедность, или плохое здоровье, или другие печальные причины. Мой отец был прав, когда называл меня неблагодарным мальчишкой и безжалостно подавлял мой бунт. Наверное, я его пугал. Будем надеяться, что наш старший сын не будет таким своенравным.
     - А если будет, - продолжила она, - то будем надеяться, что его отец отнесется к нему с пониманием.
     Он улыбнулся ей. Они говорили так, будто у них было будущее. Было ли? Он подозревал, что будущее сейчас в его руках. Он должен помочь ей узнать его. Он должен надеяться, что он понравится ей, что она захочет провести остаток жизни с ним. Она уже должна была понять, что он никогда не принудит ее к тому, чтобы она жила с ним полной семейной жизнью или же просто оставалась в одном доме, сохраняя за счастливым фасадом пустой брак. Она была богата, у нее был свой вполне достойный дом и собственные деньги.
     А он начал с воспоминаний о том, каким глупым, полным жалости к самому себе он был в детстве.
     Остаток ужина и остаток вечера в гостиной он рассказал ей несколько более веселых историй из детства, выбирая те, которые были наиболее забавными и в которых участвовал Джордж. Элизабет и Джейн родились несколько лет спустя и редко принимали участие в играх. Рассказывая, он улыбался и даже смеялся.
     - Завтра, - сказал он наконец, когда увидел, что она устала, - я покажу тебе дом, Стефани, в том числе парадные комнаты и галерею. А если погода будет хорошей, я покажу и парк. Завтрашний день мы посвятим самим себе. Послезавтра ты сможешь начать быть герцогиней Бриджуотер, если пожелаешь.
     - Да, - сказала она. - Я этого хочу, Алистер. Но завтрашний день мы проведем вместе. То, что мы делаем - очень важно.
     Он провел ее вверх по лестнице и остановился перед дверью гардеробной.
     - Так я могу прийти сегодня? - спросил он.
     Она кивнула, после чего он распахнул двери. Когда она вошла, он закрыл двери за ней.
     Он не рассказал ей, каким мечтателем был. Это были две абсолютно разные стороны его натуры - шаловливый, бойкий мальчишка-бунтовщик, с одной стороны, и одинокий мечтатель - с другой. Она вызывали ярость у его отца. И оба были подавлены, полностью уничтожены.