трин, - я долго считала, что никогда не выйду замуж. Я без всякого огорчения согласилась на положение незамужней и привыкла изливать свою нежность на Тоби. - Она бросила ласковый взгляд на маленького терьера, сперва испугавшего Майру своим лаем, а теперь крепко спящего перед камином. - А потом появился Рекс. Как я возненавидела его за то, что он нарушил мирное течение моих дней! - Она усмехнулась. - А он действительно его нарушил. Но как же это чудесно, леди Хэверфорд, выйти замуж, когда ты потеряла всякую надежду! Глубоко полюбить мужа, когда ты собиралась ненавидеть, и ждать ребенка, когда думала, что у тебя не будет детей!..
     Но тут она взглянула на Майру, и ее улыбка погасла.
     - Ах, прошу прощения! - сказала она. - Ведь вы потеряли ребенка, верно? Это самое ужасное, что только может быть.
     - Да, - коротко ответила Майра.
     - Мы узнали об этом только на днях, - продолжала Кэтрин. - Ваш бедный муж держал вес это в себе и скрывал правду даже от своих лучших друзей. Мистер Гаскон сказал Рексу, что лорд Хэверфорд по-настоящему плакал, когда, наконец, рассказал ему об этом. Что только доказывает, как он вас любит. Мы не знали, что и думать, когда он оставил вас в Корнуолле так скоро после свадьбы! Но теперь все разъяснилось. Ему было слишком больно, и он был таким беспомощным, не зная, как вам помочь.
     - Выкидыш - дело обычное, - сказала Майра. - Наверное, глупо ощущать его как серьезную потерю.
     - Когда-то я потеряла ребенка, - сказала Кэтрин, - через несколько часов после его появления на свет. Это было давно. Может быть, ваш муж рассказывал вам о дуэли, на которой Рекс дрался сравнительно недавно с отцом ребенка, моим совратителем? Мне следовало бы радоваться, что я потеряла дитя, - ведь с его зачатием было связано столько всякой мерзости и позора! Но я не радовалась, леди Хэверфорд. И надеюсь, что мне никогда больше не придется пережить то страшное горе, которое я испытывала еще долго после потери моего сына.
     - Но вы снова пошли на риск, и с радостью? - спросила Майра, нахмурившись.
     Кэтрин улыбнулась:
     - Желание выносить в себе новую жизнь гораздо сильнее страха. Особенно если мужчина дорог тебе. И потом, нельзя же, чтобы твоей жизнью правил страх! Если только тебе не хочется быть бесконечно несчастной... и одинокой. А разве у вас нет желания попробовать еще раз? Или еще слишком рано? Я вас смущаю? Но вам захочется, я уверена, леди Хэверфорд... Ах, можно я буду называть вас Майра? Зовите меня Кэтрин.
     - Я все время чувствовала себя отвратительно, - сказала Майра. - Но, наверное, это из-за того... - Она прикусила губу.
     - Да, я уверена, что это так. Я тоже постоянно хворала в то время. И хандрила. Я была не в состоянии ни есть, ни спать. На этот раз я здорова как никогда. Но теперь-то я счастлива!
     Однако продолжить разговор им не удалось. Дверь в гостиную отворилась, вошли мужчины, и полчаса, что оставались до отъезда, внимание Майры было занято лордом Роули, который сел подле нее, попросил рассказать о Корнуолле и очень внимательно слушал се. Кеннет тем временем подошел с Кэтрин к фортепьяно, стоявшему у противоположной степы, стал рядом и слушал ее игру.
     "... нельзя же, чтобы твоей жизнью правил страх! Если только тебе не хочется быть бесконечно несчастной... и одинокой".
     Слова эти снова и снова звучали в голове Майры, пока она болтала и улыбалась. Но ведь она не боится, конечно же? Снова забеременеть?.. Нет, это страшно! А полюбить - боится? Полюбить Кеннета? Нельзя же бояться того, что тебе совершенно не грозит.
     "...бесконечно несчастной... и одинокой..."

***

     На балу у леди Элджернон Кеннет испытал и взлет, и крах своих надежд. Как обычно бывает в эту пору, собрание было очень многолюдным. Для первого появления Майры в обществе обстановка была очень благоприятной. И Майра, конечно, выглядела достаточно привлекательно, одетая с присущей ей элегантностью и простотой - в платье цвета белого золота. Единственным украшением ее туалета был бриллиантовый браслет, надетый поверх длинной перчатки.
     Кеннету льстили интерес и любопытство, с которыми общество смотрело на его жену, когда она под руку с ним появилась в дверях большого зала. Конечно, в Лондоне новости распространяются молниеносно. Он был уверен, что через пять минут после их появления все уже знали, кто эта незнакомка. И еще он был уверен, что за эти два месяца таинственная графиня Хэверфорд, до сих пор никому не представленная, успела вызвать живейшее любопытство. Он танцевал с ней первый контрданс, смотрел, как она двигается - изящно и ритмично, испытывая нескрываемое удовольствие. Он решил, что будет вальсировать с ней. Но позже, возможно, после ужина. Он не станет танцевать с ней слишком скоро после первого танца, зная, что в этот вечер ему больше не полагается приглашать эту партнершу. И это ужасно!
     Но как только закончился первый танец, Кеннету показалось, что бразды правления вырваны из его рук. Его мать, верная своему слову, взяла невестку под свое крылышко и пошла с ней по залу, представляя ее всем "драконам" женского пола, любое слово которых было законом для лондонского общества. Кеннет видел, что Майра держится с достоинством - сдержанно, спокойно, но отнюдь не униженно. Граф подавил искушение последовать за ней. Он не знал, приятно ли ей общество свекрови, но, судя по виду, она приняла ее покровительства спокойно. Про себя он похвалил ее: молодец!
     И конечно, она была приглашена на все танцы. Вторым ее партнером стал Рекс, третьим - Энсли. Конечно, ней танцевали и Нэт, и Иден, и лорд Элджернон, и виконт Перри, младший брат леди Роули. Вальс перед ужином Майра танцевала с Клодом Эдамсом, братом-близнецом Рекса, приехавшим в Лондон вместе с женой, а после это го отправилась ужинать рука об руку с мужем.
     После ужина Майра снова не теряла ни минуты. Он танцевала с джентльменами, которых ей представила свекровь; большинство из них занимали высокое положение обществе и были уважаемыми мужьями вышеупомянутых "драконов". Можно сказать, думал Кеннет, глядя на жен; со смешанным чувством гордости и ревности, что светское общество открыло объятия графине Хэверфорд при первом же ее появлении.
     - Она действительно хороша собой, если вам нравятся женщины очень высокие и смуглые, испанского типа, произнес женский голос у него за спиной.
     Кеннет обернулся и увидел миссис Херринггон, неторопливо обмахивающуюся веером.
     - Я слышала, милорд, что некоторым офицерам надоели испанские красавицы, с которыми они имели деле слишком долго.
     - Вот как? - сказал он, касаясь ручки своего лорнета но не поднимая его к глазам.
     - Конечно, - продолжала она, улыбаясь ему поверх веера, - случается, что некоторым мужчинам надоедают их жены по какой-либо причине. Если вас ждет такая участь милорд, под рукой у вас всегда найдется утешение, будьте уверены.
     - Иногда, миледи... - отвечал он, лорнируя свою жену которая, обмениваясь репликами с партнером, исполняла довольно сложные фигуры танца, - так вот, иногда чувствуешь себя благодарным судьбе за то, что не принадлежишь ни к некоторым офицерам, ни к некоторым мужчинам.
     Его собеседница вздохнула, потом рассмеялась.
     - Найдутся и другие высокие и широкоплечие мужчины, - сказала она. - Найдутся и другие мужчины с выправкой офицера. К тому же белокурые. Но ни в одном из них все это не будет столь восхитительно соединено, как в вас, милорд. Я сожалею, что ваша жена предпочла приехать в Лондон именно теперь, но не оставлю своих попыток. Возможно, в следующий раз, когда я буду подыскивать себе нового любовника, вы окажетесь настроены иначе. - И, прикоснувшись к его плечу сложенным веером, она удалилась.
     На редкость бесстыдная особа, подумал он и заметил, что криво усмехается ей вслед.
     Однако он перестал улыбаться, когда, подойдя к жене и матери, услышал, что Майра никак не может танцевать с ним вальс, потому что уже обещала его кому-то еще. Она была приглашена на все оставшиеся танцы.
     - Значит, Кеннет, вам не нужно больше беспокоиться обо мне, - сказала она. Щеки ее горели, глаза сияли, но не потому, что он подошел к ней, а, скорее всего от волнения, вызванного балом и собственным успехом.
     - Я не сомневался ни минуты, сударыня, - ответил он, кланяясь, - что у вас будет больше кавалеров, чем танцев, сегодня вечером. Веселитесь. - И он отправился танцевать с леди Бэрд, сестрой Рекса.
     Итак, первый день, проведенный вместе, подошел к концу, подумал он, усаживая наконец жену в карету. Все получилось не совсем так, как ожидал граф. Он надеялся, что, бездумно предаваясь развлечениям и постоянно находясь вместе - беспечные, смеющиеся, болтающие по пустякам, - они смогут вернуть себе ощущение юности. Он забыл, что, приезжая в Лондон, мужья и жены редко проводят наедине более нескольких минут в день.

***

     Нельзя, конечно, утверждать, что день совершенно не удался, подумал Кеннет, усаживаясь в карете рядом с женой. Однако и особо удачным его также не назовешь, но разве он ждал каких-то чудес? Возможно, завтрашний день будет лучше.
     - Леди Роули - Кэтрин - предложила мне прогуляться с ней завтра утром в парке, - сказала Майра, поворачивая голову, чтобы лучше разглядеть его в темноте, - пока лорд Роули будет находиться в "Уайт-клубе". Я думаю, вам тоже хотелось бы отправиться туда.
     - Я рад, - ответил он, - что у вас появилась подруга.
     - Наверное, леди Бэрд тоже присоединится к нам, - сказала Майра. - Это сестра лорда Роули. А во второй половине дня ваша матушка пожелала, чтобы я сделала с ней кое-какие визиты. Я сочла за благо согласиться. Сегодня вечером она была со мной мила. А послеполуденные визиты, по-видимому, здесь столь же обязательны, как и в наших краях. Одобряете ли вы все это, милорд?
     Он не одобряет. С таким же успехом она могла ударить его по лицу. Значит, она целый день намерена обходиться без него?
     - Вы спрашиваете, одобряю ли я? Осмелюсь ли я высказать свое одобрение? - спросил он. - Если осмелюсь, вы, конечно, решите, что совершили какую-то ужасную ошибку, и измените все свои планы. Разумеется, я не одобряю это, сударыня. - Он искоса посмотрел на нее, и у него возникло то же ощущение, которое мимолетно посетило его, когда они возвращались после визита к Энсли. Ощущение это заключалось в том, что они подтрунивают друг над другом, веселятся, хотя все прекрасно понимают.
     Может быть, подумал он, это лучшее, чего они могут ожидать от предстоящих недель, - несколько мимолетных мгновений душевной теплоты. Хотя этого совсем недостаточно, чтобы заложить основу будущей семейной жизни. И они погрузились в молчание.
     Майра едва держалась на ногах от усталости и волнения. Она впервые побывала на великосветском балу, и все прошло чудесно! Майра до сих пор слышала музыку, ощущала аромат цветов, видела блеск драгоценностей, взвивающиеся разноцветные шелка и атласы. И еще она была разочарована. Первый танец, открывающий бал, она танцевала с Кеннетом, по после этого он так и не подходил к ней - ни разу! Ни разу не заговорил, разве что когда пригласил на танец после ужина. Ей так хотелось вальсировать с ним! Она помнила, как они танцевали на балу в Данбертоне, и надеялась, что они будут вместе гораздо больше времени.
     Грядущий день ее страшил. Она с нетерпением ждала прогулки по парку в обществе Кэтрин и леди Бэрд, но согласилась, не зная, что свекровь предложит ей совместные визиты после ленча. Майре было известно, что леди очень мало времени проводят с мужьями, в особенности днем. Даже у них в Корнуолле это так. Но у них с Кеннетом особая ситуация. Вчера вечером, когда он предложил провести остаток сезона вместе, она вообразила, что они действительно будут вместе - все дни и все вечера.
     Неужто Майре хочется проводить время с мужем? Не лучше ли наслаждаться Лондоном в обществе новых друзей, которыми она уже обзавелась? Но как же в таком случае она узнает за столь короткое время, хочется ли ей остаться с Кеннетом или хотя бы видеть его время от времени?
     Две вещи смущали ее. Зачем он пригласил ее в Лондон? Почему он пытается что-то сделать с их браком? Он ведь необычайно хорош собой. Она видела, как смотрят на него другие женщины, и утром на Оксфорд-стрит, и на Бопд-стрит, и вечером на балу. Ни с какой стороны она ему не нужна.
     А потом она вспомнила о самой страшной ночи в своей жизни, когда у нее случился выкидыш. Вспомнила его пепельное лицо, даже слезы, его голос, то и дело повторяющий: "Майра, любовь моя, не умирай, не позволю тебе умереть, любовь моя!.." Позже она про гнала эти слова как плод своего воображения, поскольк они совершенно не вязались с его холодным обращением утром и во все те дни, что последовали за этим тяжелым испытанием.
     Но мистер Гаскон сказал Рексу, что лорд Хэверфор, действительно плакал, когда в конце концов рассказал с этом эпизоде. Кеннет долго ничего не рассказывал друзьям. А когда рассказал, заплакал. Почему? Потому что любит ее - так предположила Кэтрин.
     Существует часть суток, когда мужья и жены могут остаться наедине, подумала она, но тут же отогнала эту мысль
     "...нельзя же, чтобы твоей жизнью правил страх! Если только тебе не хочется быть бесконечно несчастной... и одинокой".
     - Кеннет... - Она повернула голову и взглянула на него. Он сидел в самом углу и молча смотрел на нее в темноте.
     - Да? - отозвался он.
     - Вчера вечером вы спросили у меня... - Она почувствовала, что ей не хватает воздуха. - Можете ли вы повторить свой вопрос?
     Он, конечно, понял, что она имеет в виду.
     - Да, - спокойно откликнулся он.
     - И я сказала "да".
     - Да.
     Они смотрели друг на друга. Они, наверное, почти приехали.
     - Хотите, чтобы у нас были супружеские отношения? - спросил он вновь.
     - Я думаю, это должно быть так. Если мы хотим принять... принять разумное решение. Ведь, в конце концов, мы подвергаем испытанию не дружбу, да? И даже не ухаживание. Речь идет о браке.
     - Да, - сказал он. - Значит, я могу прийти к вам сегодня ночью? Вы не слишком устали? - Я не слишком устала, - ответила она.
     Экипаж слегка накренился и остановился. Оба они посмотрели на дверцу, которую вот-вот откроют.
     Майре казалось, что она добралась до дому не в карете, но пробежала всю дорогу бегом. Она изо всех сил сдерживала дыхание. Что она наделала? Она ведь не обдумала все как следует, не взвесила, не рассмотрела со всех возможных точек зрения, чтобы понять, разумное ли она приняла решение.
     Она вспомнила, что в прошлый раз в этом было что-то пугающее. Дело не в боли - боль была слабее, чем она ожидала, - но ужасная близость, ощущение насилия, ощущение своего тела во власти мужчины.
     Но было в этом и что-то волнующее. Тяжесть его огромного тела, жар и наслаждение...
     В тот раз он наградил ее ребенком.
     Может быть, сегодня ночью это снова произойдет? На мгновение ее сковал страх. Она так сжала свой новый веер, что почувствовала, как его планки врезались в пальцы.
     "...нельзя же, чтобы твоей жизнью правил страх..."
     Дверца открылась. Кеннет вышел из экипажа и повернулся, чтобы помочь ей. Она посмотрела на его руку, а потом положила на нее свою. Его рука была крупная и горячая. Пугающая. И волнующая.

Глава 20

     Она не знала, распустить ли волосы или заплести их в косу, как она обычно делала это на ночь. Решила распустить. И не знала, надеть ли пеньюар поверх ночной рубашки или нет. Решила не надевать. Она не знала, лечь ли ей в постель или ждать, стоя у окна или камина. Но, представив себе, как она пойдет через всю комнату и вскарабкается на кровать на глазах у него, решила лечь. Она не знала, опереться ли на подушку или лечь навзничь. Решила лечь навзничь, на спину, потом повернулась на бок. Заметила, что оставила гореть все свечи. Нужно было бы их задуть и оставить одну у кровати.
     Но было уже поздно. В дверь постучали, и, прежде чем она успела ответить, дверь отворилась. Майра волновалась и презирала себя за это. Она вела себя как пугливая девственная новобрачная. Она страстно надеялась, что румянец ее не так ярок, как ей кажется.
     На Кеннете был длинный парчовый халат темно-зеленого цвета. Из-за ворота виднелась белая ночная рубашка. Ее потрясло, какая откровенная похоть внезапно охватила ее, - даже мысленно она не могла бы назвать это более приличным словом. Это, разумеется, вовсе нелюбовь. Она его не любит.
     Он задул свечи, о которых она вспомнила слишком поздно, и подошел к кровати, где осталась гореть одна свеча.
     - Нужно иметь в виду, - сказал он, - что это не первый раз, и вы знаете, что произойдет; сегодня больно не будет.
     Значит, румянец все-таки очень заметен. Она почувствовала, что лицо ее запылало еще больше.
     - Я не волнуюсь, - возразила она. - Как глупо! Вы собираетесь погасить свечу?
     Он снял халат и откинул одеяло.
     - Наверное, нет. Мне хочется видеть, что я занимаюсь этим с вами, Майра. И чтобы вы видели, что занимаетесь этим со мной. Важно, чтобы мы не могли отрицать правду.
     - Вы полагаете, что я могу в воображении своем принять вас за кого-то другого? - спросила она потрясение
     - Очень может быть, - ответил он. - Я Кеннет, тот мальчик, которого вы любили, хотя никогда не выражали своего чувства словами, тот человек, которого вы ненавидели и, возможно, ненавидите до сих пор, - ваш муж. Она пыталась сосредоточиться на последнем утверждении. Неужели нужно именно сейчас напоминать ей, о чем они договорились забыть на эти недели?
     - А вы Майра, - продолжал он, - девушка, которую я обожал, женщина, которая грозилась прострелить мне сердце и чуть не убила меня, - моя жена.
     Да, подумала она, глядя ему в лицо и чувствуя, как его пальцы расстегивают пуговку у нее на рубашке, наверное, он прав в том, что касается воображения. Наверное, без свечи, без его слов она представляла бы его как очень красивого, элегантного незнакомца, с которым она провела целый день, с которым ей так хотелось танцевать вальс.
     - Да, - сказала она. - Это очень серьезно, не так ли? Он поцеловал ее.
     Она не воспринимала поцелуй как проявление сексуальности. Она целовала многих, но это было выражение нежности. Даже когда Кеннет целовал ее, девушку, это было нечто романтическое, а не плотское. Но сейчас она вспомнила, как он целовал ее в хижине отшельника, для того чтобы пробудить в ней огонь. Это не было выражением нежности. И теперь он поступил так же - широко раздвинул ее губы своими губами, кончиком языка прикасаясь к небу, двигая языком ритмично взад-вперед, пока ее не охватил бурный поток ощущений в другом месте, там, где он вскоре будет делать почти то же самое.
     Ее охватило отчаяние. Она так беспомощна, так неопытна!.. Все ее внимание было сосредоточено на том, что делает его язык; при этом пуговки на ее рубашке оказались расстегнуты, так что она была теперь обнажена до пояса. Та рука, что не обнимала ее за плечи, легко ласкала ее груди. Пальцем он нажимал на сосок, пока тот не стал твердым и одновременно нежным и очень чувствительным. А потом рука его скользнула вниз. Пальцы его исследовали ее, ей было страшно стыдно. Сейчас он почувствует, что она... Она вздрогнула.
     - Нет-нет, - сказал его голос у самого ее уха, - все так и должно быть. Иначе вам было бы неприятно. Ваше тело предупреждено о том, что сейчас произойдет, и оно подготовилось.
     Она злилась на свои неопытность и невежество. В его столь очевидно опытных руках она чувствовала себя совершенно беспомощной. "Интересно, сколько женщин было у него за последние два месяца?" - подумала она и отогнала эту мысль с внутренним содроганием.
     Как все было по-другому, когда на них лежали слои тяжелой зимней одежды, а холод пронизывал до костей! Тело его уже не ощущалось как только тяжелый груз, дарующий тепло. Это обнаженное тело было замечательно плотным, мускулистым. Она не заметила, когда он снял с себя рубашку. На этот раз им не нужны были покровы, не было узкого, неудобного, комковатого матраса. Когда он почувствовал, что готов, он поднял ее рубашку. Она не помни